Well it's a strange old game, you learn it slow
One step forward and it's back to go
You're standing on the throttle
You're standing on the brakes
In the groove 'til you make a mistake
Dire Straits
***
Против ожиданий, Чейз нашёл Хауса — несколько мрачного и взъерошенного — в его кабинете. Чейз предполагал, что он будет скрываться где-нибудь, продолжая следовать своей вчерашней тактике отступления — но нет. Он сидел, откинувшись на кресле, — том самом кресле, на которое Чейз уже не мог смотреть как раньше, — спиной к двери и бездумно подбрасывал свой мяч в воздух. Чейз не переставал удивлялся тому, как ловко Хаус управляется со всякими такими штуковинами: жонглирует, играет с йо-йо, вертит тростью. Мяч он подбрасывал высоко, но по неизменной и строгой траектории, всегда такой точной, что оставалось лишь подставить раскрытую ладонь, чтобы поймать — других движений не требовалось. Чейз подумал, что, если бы он сам попробовал, ему пришлось бы вскакивать со стула каждую секунду — и даже тогда он наверняка уронил бы мяч хотя бы раз. Хаус же сидел так уже пару минут, что Чейз торчал за дверью, набираясь решимости, и ни разу даже не дёрнулся. Это вызывало у Чейза искреннее восхищение, но одновременно отчего-то и волнение тоже. Его эксперимент был в той самой фазе, когда реагенты уже смешаны, а реакция началась — ею, очевидно, был вчерашний секс и поцелуй у дороги, — но сила её и продолжительность ещё неизвестна. Что случится с раствором? Рванёт? Изменит цвет? Или забурлит, выплёвывая из колбы клубы едкого и вонючего дыма? Получит Чейз свинец или золото — это еще только предстояло узнать. После вчерашнего система их отношений не могла бы остаться в равновесии. Но пока нельзя было судить, в какую сторону случился перекос. Чейз боялся, что испортил своей затеей всё. Вчера он думал, что готов пойти на риск, лишь бы понять про Хауса чуть больше — сегодня же осознал, что обманул сам себя. Рисковать тем, что у него уже есть — пусть и хотелось большего — оказалось страшно: ведь маятник мог качнуться не в ту сторону, в которую ему было нужно. Может, так оно было бы и лучше? Пока всё ещё не зашло далеко?.. Но ведь всё уже зашло? Произнести это, даже в мыслях, оказалось нелегко. Будто Хаус как-то подслушает, о чём он думает, и юркнет в норку, как пугливая мышка. Самым страшным для Чейза стало осознание: он понял кое-что про них с Хаусом, но этим и подверг всё опасности — потому что Хаус понял не меньше. Возможно, вчера Чейз навредил себе своими же руками. Но всякая определённость лучше неясности. Неясность даёт надежду. Иногда призрачную — но и её достаточно, чтобы обманываться день за днём или даже год за годом. Чейз терпеть этого не мог. Какая угодно боль лучше беспочвенных надежд. Оттягивать встречу с последствиями было бессмысленно, и Чейз, подобравшись, вошёл, стараясь принять самый нейтральный вид. Сейчас они на работе, так что разумнее всего будет вести себя так, словно ничего не было, если Хаус сам не заговорит о вчерашнем. — У нас положительно на ВГЧ-8, — проговорил он, в несколько шагов дойдя до стола и протягивая результаты. — Но проба на ВИЧ отрицательная, и следов саркомы Капоши при осмотре не обнаружено. Возможно, пока что она не проявилась. Но онко-маркеры тоже отрицательные. Рука с бумагами повисла в воздухе, напоровшись на молчание. Хаус поймал мяч, замер на секунду и отложил в сторону. Чейз пялился на спинку его кресла, не зная, готов ли встретиться с ним глазами, когда он повернётся. Хаус не дал ему проверить. Не глядя на Чейза, он взял протянутые листы и принялся просматривать их, барабаня пальцами по столу. Чейз смотрел на него сверху, пытаясь прочесть что-нибудь по его нахмуренному лбу. Но он или ошибался в том, что уже начал понимать иероглифы его лица, или сегодня Хаус перешёл на другие методы шифрования. В любом случае угадать, что он чувствует, было невозможно. — Как шея? — спросил Хаус, не отрывая взгляда от анализа. Тут только Чейз заметил, что глаза его неподвижно смотрят в одну точку. Он уже не читал — просто спрятался за листами, как за щитом. — Да вроде нормально, — произнёс Чейз, прикасаясь к месту укуса. — Не болит, если вы об этом. И достаточно близко к плечу, так что следа не видно под рубашкой. Хаус поморщился, будто ему иголкой ткнули в зубной нерв, и наконец взглянул на Чейза. Лицо его стало таким непроницаемым, словно Чейз смотрел на стену из глухого кирпича. Он что, переживает из-за шеи? Но это ведь ерунда… «Об этом вообще не стоит париться», — хотел было сказать ему Чейз, но Хаус опередил его: — «Вы»? — едко передразнил он, отбрасывая папку на край стола, будто она стала ему противна. — Да, мы, — он выделил это слово, — мы об этом. Субординация — хорошая вещь. Особенно когда она к месту. — Ага, ну… — промямлил Чейз, обеспокоенный его тоном. — Я же просто для надёжности. Чтобы не забыться. — Надёжность — тоже вещь хорошая, — согласился Хаус, но с такой брезгливой интонацией, как будто по нему полз огромный таракан. Чейз подавил досаду, не позволив ей проявиться на лице. Ощущение было такое, словно он на полной скорости пролетел мимо нужного поворота на развязке, а назад теперь не вернуться так просто. Казалось, они были близки к откровенному разговору, уже вступили на этот путь — но что-то спугнуло Хауса, и теперь им придётся попетлять, чтобы вновь оказаться на том же месте и попробовать ещё раз. Чейз растерянно молчал, не зная, что сказать в ответ. Он всегда называл Хауса на «вы», исключением были лишь моменты близости. Так ограничить себя было разумнее всего, чтобы не допустить случайной промашки при Кэмерон или Формане — или вообще любом другом человеке, которому не следовало знать об их связи. И никогда прежде это не вызывало у Хауса недовольства — напротив. Что же изменилось сейчас?.. Неужели вчерашнее тоже многое для него значило? Может, Хаус ждал от него чего-то другого, а теперь, когда Чейз не дал ему этого, он… Что? Чейз не мог понять, что именно случилось, и оттого совершенно запутался. Тишина повисла между ними, тяжёлая от чего-то невысказанного. Чего-то, что остро беспокоило их обоих — но выноси́ть это беспокойство им оказалось проще, чем заговорить. — Хм, так… ээээ, — Чейз замямлил, противный самому себе. Хаус не помогал ему своим выжидающим и внимательным взглядом. — Трансплантации были? — прервал его Хаус. — У меня?.. — растерялся Чейз. — А это что, — Хаус кивнул на лежащую между ними папку с результатами, — твои анализы? Чейз заморгал, совершенно сбитый с толку. Какого чёрта? Только что разговор шёл о них с Хаусом, и вдруг снова, без перехода, о пациенте? Хаус жонглировал темами так же небрежно, как своими мячами. Они смотрели друг на друга: Чейз — беспомощно, Хаус — с запрятанным где-то в глубине глаз мрачным чувством, которое Чейз не мог идентифицировать. Захотелось, наплевав на всё, перегнуться через стол, и, потянув Хауса на себя за лацканы пиджака, поцеловать — потому что говорить у них получалось скверно и это как будто только всё портило. Может быть, если бы им не нужно было разговаривать, а можно было просто потрахаться, всё стало бы гораздо проще. Конечно, теперь уже поздно сожалеть о том, что они не удержались на этой кромке «у нас только секс и ничего больше» и оба полетели вниз, в неизвестность. Чейзу жаль было только того, что он готов узнать, что их ждёт в конце этого падения — а Хаус, видимо, нет. И вот это действительно вводило Чейза в ступор, потому что не обнаруживало в себе никакой логики. Хаус всё же, как и обычно, прав: все лгут — и он сам оказался не меньшим лжецом. Чейз ожидал этого, но, столкнувшись, всё равно растерялся. Он ещё понял бы, скажи ему Хаус что-то вроде: «Это зашло слишком далеко, и я не хочу продолжать». Это болезненно, но хотя бы честно. Но притворяться, что не произошло вообще ничего, и толкать Чейза на такое же притворство — зачем?.. Может быть, следовало махнуть на Хауса рукой и оставить его разбираться со своими внутренними метаниями в одиночестве. И, может быть, Чейз и оставил бы. Он уже наигрался в спасателя — ещё в детстве. И понял, что нельзя спасать того, кто сам не хочет быть спасён. Но сейчас Чейз понял ещё две вещи. Во-первых, что оставлять Хауса он не хочет — не теперь. Нужно что-то посерьёзнее уклонения от разговора, чтобы переубедить его. И, во-вторых, что сейчас всё иначе. Не как с матерью. Пусть Хаус и делает вид, что ему хорошо быть там, где он есть, Чейз почти наверняка был уверен, что это нихрена не правда. Возможно, он просто мечтательный придурок, наделяющий тех, кто не давал на это оснований, переживаниями, существующими только у Чейза в воображении, но если и так — тогда тем более он не сможет отступиться. Просто сейчас бессмысленно было биться в запертые ворота. В данный момент от разговора пользы не будет, это очевидно. «Ладно. Не хочешь говорить сейчас — и иди нахрен. Потом я всё равно добьюсь своего», — решил Чейз, и выдохнув, отчитался: — Пациент в коме. Имени мы не знаем, информации о предыдущих обращениях в больницы нет. На теле имеются множественные неглубокие шрамы, но ничего, похожего на шрамы от трансплантации почек, печени или, тем более, лёгких нет. Хотя установить, не было ли у него пересадки костного мозга, мы не можем. Хаус кивнул и задумался. — Кома… ВГЧ-8 не приводит к коме. А вот иммунодефицит и развитие инфекций может. Поместите его в стерильный бокс. И займитесь поиском информации о нём. Мы не узнаем, в чём дело, пока не поймём, почему иммунитет не справился с вирусом. И повторите анализ на ВИЧ. Хаус, снова взяв свой мяч, отвернулся, показывая, что разговор закончен. Чейз стоял посреди кабинета, беспомощно пялясь на спинку его кресла. Почему всё стало так непросто? Он совсем не этого хотел. Может, всё-таки набраться смелости и честно сказать, что он ничего не понимает, но хочет понять? Или лучше оставить Хауса в покое и дать ему поразмышлять? А вдруг он сделает из этого какие-то не те выводы? Может, нужно… Метания Чейза прервал Уилсон. Чейз, погружённый в свои переживания, не услышал, как он вошёл, и вздрогнул от неожиданности, когда его голос раздался за спиной. — Чейз? Надеюсь, вы тут не пари своё обсуждаете? Я пойду, если помешал, — сказал он с довольным видом, явно подтрунивая над Хаусом. Как же ты не вовремя с этим шуточками, приятель. Хаус резко повернулся и запустил в него мячом. Чейз непроизвольно отшатнулся — но мяч угодил прямо Уилсону в руки. Насколько Чейз мог судить, это была заслуга их обоих — и точного броска Хауса, и хорошей реакции Уилсона. И всё же Чейз не был вполне уверен, что это не явилось со стороны Хауса актом завуалированной агрессии. — Давай мы и с тобой заключим пари, — предложил Хаус, вставая. — Ставка — ты не будешь говорить о чёртовом пари. — А что, Чейз не сыграет с нами? — поддел Уилсон. — Чейз очень занят, — мрачно ответил Хаус. — Он уже катится отсюда к чёрту.***
— Блестящая идея, Кэмерон! — съязвил Хаус, закатив глаза. — Или сработает, или он умрёт за сутки. — Разве это не ваш любимый метод диагностики? — притворно удивился Форман. Хаус посмотрел на него уничтожающим взглядом и проговорил, драматично приложив руку к груди: — Ты что, только что сравнил Кэмерон со мной? — Он прикрыл рот ладонью, будто сообщал секрет, и сказал, глядя на Кэмерон: — Крошка, на твоём месте я бы обиделся. Чейз вздохнул. С благотворительного вечера прошла почти неделя, и с каждым днём Хаус становился всё несноснее. Сначала Чейз понадеялся, что он остынет за выходные, и всё вернётся в привычное русло. Но когда в понедельник он пришёл на работу значительно позже обычного и в тёмных очках, явно страдая от похмелья, настроение его было хуже прежнего. Чейз не раз пытался подловить его для разговора наедине — но Хаус ускользал от него с проворством, неожиданным для человека с тростью. За всё это время они так и не поговорили, и Чейз не представлял, что именно между ними происходит, и оттого не находил себе места от беспокойства. Хуже всего было то, что требовалось делать вид, что всё в порядке, потому что всякий раз, когда он находился в одном помещении с Хаусом, там же обязательно находились Форман и Кэмерон. И им нельзя было понять, что между ним и Хаусом что-то изменилось. — Ладно, — ответила Кэмерон, прищурившись. Чейз понял, что это не к добру, ещё до того, как она сказала: — Наверняка у Чейза есть разумные мысли. — Сегодня я предпочитаю воздерживаться, — ответил Чейз, поднимая руки в защитном жесте. — Воздерживаться, — повторил Хаус настолько холодно, что у Чейза всё сжалось внутри. — Очень по-монашески, красавчик. Может, стоило тебе остаться в семинарии и работать под более целомудренным начальством? Форман присвистнул от удивления. Ему одному сегодня пока ещё не досталось, и он с искренним удовольствием наблюдал, как чихвостят его коллег. Подколка же в сторону Чейза была действительно… острой. Чейз и сам бы присвистнул, если бы она относилась к кому-то другому, а не к нему. Чейз почувствовал, как горят щёки — то ли от стыда, то ли от злости. Хаус так выделил слово «под», что не понять намёк было бы трудно. Он лишь надеялся, что Форман и Кэмерон не догадаются, на какой почве это было сказано, а воспримут просто как очередную безосновательную пошлость. Чейз не стал отвечать — только посмотрел на Хауса, запоздало сообразив, что даже не подумал скрыть свою обиду и горечь от него или остальных. Подействовало это или нет, но до конца дифдиагноза Хаус его больше не трогал. — Что это на него нашло в последнее время? — спросила Кэмерон, когда он, обозвав их напоследок идиотами, отправился отрабатывать часы в клинике. — Наш красавчик, наверное, знает, — Форман передразнил Хауса так похоже, что Чейз поморщился. — Хотел бы, — ответил он, пожимая плечами. — Но нет, я знаю не больше вашего. Это, конечно, было не так — он-то, в отличие от Формана и Кэмерон, знал, что Хаус бесится из-за него, Чейза. Иногда ему даже становилось стыдно перед ними — всё-таки это он был причиной возросшего количества колкостей, что выпали на их долю за эти дни. Хотя бы из-за этого он должен сделать что-нибудь. — Может, дело в желании, которое ты загадал? — предположила Кэмерон. Чейз отрицательно помотал головой. — Нет. Я ещё вообще ничего не загадывал. — Что? — Форман округлил глаза. — Прошла уже неделя, а ты до сих пор не использовал такую возможность? — Какую возможность? Быть сожранным заживо? Насмерть забитым палкой? — огрызнулся Чейз. — Ты же видишь, он как с цепи сорвался. — А что пожелаешь, когда появится шанс? — спросила Кэмерон. Выглядела она спокойно, но Чейз вновь заметил её ногу, которая начинала вдруг подпрыгивать всякий раз, когда речь заходила о выигранном пари. — Не могу сказать, — Чейз попробовал произнести это с самой высокой степенью раскаяния, на которое только был способен, но Кэмерон всё равно сникла. Чейз попытался приободрить её и, улыбнувшись, добавил: — Скажу — тогда ведь не исполнится. — Не переживай, Кэмерон, — Форман коснулся её плеча с притворным сочувствием. — На свидание Чейз его не позовёт. Верно, Чейз? — Верно, — кивнул Чейз, помедлив, и про себе подумал: «Верно. Это будет не свидание… Почти». Хаус пробыл в клинике ровно столько, сколько ему было положено, и ни минутой меньше. Чейз даже подумал, что он специально отсиживается там, чтобы не пересекаться с ним. Ближе к концу рабочего дня Хаус поднялся к себе и сидел, рассеянно крутя свою трость и слушая что-то в наушниках своего айпода. Чейз хотел дождаться, пока Форман и Кэмерон уйдут по домам, чтобы остаться с ним наедине — но Хаус, видимо, разгадав его намерение, стал собираться раньше них. Чейз решил не сдаваться и пошёл за ним следом, надеясь спуститься вместе на лифте и хотя бы полминуты поговорить. Хаус и тут обхитрил его. Они стояли рядом, молчаливо ожидая. Хаус выглядел совершенно беззаботным, насвистывал какую-то мелодию и щурился на закатное солнце. Чейз поглядывал на него с опаской, ожидая какой-нибудь подлянки — но лифт приехал, и Хаус первым зашёл внутрь. Чейз уже успел выдохнуть от облегчения, заходя следом, и торопливо потянулся к кнопке закрытия дверей, когда Хаус неожиданно опередил его, тростью нажав на кнопку отмены. — Надо же, думала не успею. Спасибо! — радостно поблагодарила медсестра, с трудом вкатывая в лифт кресло-каталку с сидящим на нём могучим чернокожим стариком, весившим, наверное, вдвое больше, чем она сама. — Всегда рад помочь, — проговорил Хаус с ангельским выражением лица. — Боюсь только, что для нас четверых в лифте места маловато. Но это ничего, я подожду следующего. Это была почти что самая тупая отмазка, какую только можно выдумать, потому что в больничном лифте места с лихвой хватало на кушетку и сопровождающий персонал, не то что на трёх человек и кресло-каталку — но Хаус не смутился очевидной неправдоподобностью своей лжи. Он протиснулся мимо Чейза, будто нарочно задев его тростью по ноге, и вышел из лифта, остановившись у дверей, как страж у ворот средневековой крепости. — Ой, а я, кажется, забыл сдать отчёты, — проговорил Чейз и сделал шаг к выходу. — Как хорошо, что у вас добродушный начальник, который всегда войдёт в положение, доктор Чейз. — Хаус не дал ему выйти, уперев наконечник трости ему в грудь, и продолжил с деланной учтивостью: — К тому же, вы, как настоящий джентльмен, наверняка не откажетесь помочь этой хрупкой юной леди. — О, это было бы просто замечательно! — радостно воскликнула медсестра, и Чейз против воли подумал, что хорошо бы было, если бы она сейчас заткнулась. Или родилась бы немой. Или просто сразу прыгнула в шахту этого же лифта, вместе со своим стариком-колясочником — и тут же ощутил волну стыда, ведь ни несчастная медсестра, ни старик не виноваты, что Хаус такая хитрая и изворотливая скотина. Чейз смотрел прямо ему в глаза, пока двери лифта не закрылись, отрезая их друг от друга. Они словно были героями дешёвой и безвкусно снятой мелодрамы, наподобие того мыла, что так любил Хаус. И Чейз совершенно отчётливо понял, что больше он в эти детские игры играть не намерен.***
Идея родилась утром, после дифдиагноза. Форман и Кэмерон обсуждали планы на выходные, и Чейз вдруг понял, что если они с Хаусом не поговорят сегодня — то тогда и завтра, и послезавтра. А к понедельнику Хаус, возможно, обзаведётся язвой желудка — потому что никакой организм не способен выдержать такой концентрированной смеси ехидства и алкоголя. Нужно было найти простой и надёжный способ остаться с ним наедине. И Чейз чуть было с досады не треснул себя по лбу. Вот идиот! Всё это время Хаус отрабатывал часы в клинике. И каждый день он оказывался один в кабинете с закрывающейся на замок дверью. Поменяйся они местами, Чейз взбесился бы уже от того, что Хаус больше недели не пользуется таким прекрасным шансом. Будто ему всё равно и он не так уж и жаждет поговорить. Ох чёрт… — Знаете, ребята, вы тут пока посидите, — сказал Чейз срывающимся голосом, перебив кого-то из них, но даже не понимая, кого, — а я сейчас… я быстро… Они недоуменно посмотрели на него, но он, не обращая на них внимания, вылетел прочь из переговорки и быстрым шагом направился к лифту. Хауса Чейз увидел в третьей смотровой. Сквозь незадёрнутые жалюзи можно было разглядеть, как он сидит, сгорбившись, и пишет что-то в медицинской карте, делая вид, что слушает — но Чейз мог бы руку дать на отсечение, что это просто спектакль. Пациент — представительного вида мужчина средних лет — что-то рассказывал ему, возбуждённо жестикулируя. Хаус иногда приподнимал брови в ответ на его слова, будто бы удивляясь. Чейз успел достаточно изучить его, чтобы с уверенностью предположить, что диагноз он уже поставил и теперь просто забавляется. Даже отсюда Чейзу было видно, что пациент врёт. Хаусу, судя по язвительной ухмылке, иногда прорезающей его лицо, это тоже было очевидно. Чейз решил посмотреть, чем кончится эта сцена, и стал ждать, облокотившись о стойку у поста медсестры. Хаус оторвался от записей и укатился на стуле куда-то в сторону, скрывшись из поля зрения. Зато пациент остался на виду, и Чейз мог видеть, как он сначала поражённо замолк, а потом лицо его претерпело несколько стремительных метаморфоз: побледнело, потом покраснело, потом застыло в возмущении — пока, наконец, он не вскочил с кушетки, сердито размахивая руками. Чейз наблюдал за его гримасами, как за немым фильмом, и ожидал развязки. Хауса всё ещё не было видно. Выплюнув что-то, по движению губ похожее на «я этого так не оставлю!», пациент вылетел прочь, сердито хлопнув дверью, и Чейз, не медля, устремился к смотровой. Оттеснив в сторону щуплую старушку, уже навострившуюся войти, он достал зажатую подмышкой синюю папку, которую стащил по пути для бо́льшей внушительности, и, демонстрируя её очереди, веско проговорил: «Прошу прощения, срочный медицинский консилиум, подождите пару минут, пожалуйста», — и вошёл в кабинет, чувствуя смесь лёгкой паники пополам с решимостью. На всякий случай, чтобы у них обоих не было путей к отступлению, он повернул защёлку, запирая дверь. Хаус обернулся на звук и, увидев его, приподнял бровь в своей саркастичной манере. — Что, и ты заболел? Надеюсь, не ВИЧ. Иначе мы оба в дерьме, — проговорил он, стягивая с рук одноразовые перчатки и отправляя их в мусорку. Удивительно, что, даже сидя, он заставлял Чейза чувствовать себя смотрящим снизу вверх. — Пока здоров, — ответил Чейз, и спросил, кивнув на дверь: — Что тут было? Ему требовалась минута, чтобы собраться с духом — но вести светскую беседу о погоде было бы абсурдом. Хаус ответил неожиданно миролюбиво: — Ничего из ряда вон. Этот идиот пытался мне впарить историю, что у него «почему-то» зад болит. Когда я ему сказал, что надо осторожнее туда засовывать всякое, он начал мне втирать, что вообще не понимает, о чём это я. А сам перед этим сидел и мне глазки строил, извращенец, — Хаус глянул на Чейза, будто бы проверяя, оценил ли тот его иронию. — Короче, я ему сказал, что могу его осмотреть, но только если я прав, при осмотре уже ничего не скроешь. Так что лучше бы ему просто быть побережнее к себе. Ну и свечи ему выписал. — Он помолчал немного и добавил, по́шло подмигнув: — Ну а ты зачем пришёл? А то, может, не стоило мне снимать перчатки? Обида кровью прилила к щекам. После того, что между ними происходило всё это время, Хаус всё ещё не делал ему никаких скидок. Но если издёвки насчёт работы Чейз с трудом, но мог пропустить мимо ушей, то издёвки на тему секса — это жестковато даже для Хауса. Чейз подавил желание спросить, зачем он так с ним, и лишь поморщился, отвечая: — Да нет, стоило. Я не за этим. — И протянул ему папку, которую всё это время держал в руках. Хаус открыл её, поизучал, нахмурился, вопросительно взглянул на Чейза, затем снова в папку — и снова на Чейза. — Пустой лист? Тайное послание молочными чернилами? Или кое-чем поинтереснее? Мне поискать ультрафиолетовую лампу? Чейз посмотрел на него тем осуждающим взглядом, которым обычно жёны смотрят на сморизивших глупость мужей, и сам пожурил себя за это. Иногда ему казалось, что он привыкает к зашкаливающему уровню низких пошлостей, но потом Хаус отмачивал что-нибудь вроде этого, и Чейз снова убеждался, что нет — он всё ещё не привык. И всё же Хауса следовало или принимать таким, какой он есть, или не связываться с ним вовсе. Уж точно не одёргивать осуждающими взглядами. — Это очень важный анализ, который ты помогаешь мне расшифровать, пока я отвлекаю тебя и задерживаю очередь из несчастных пациентов, не давая тебе спокойно работать, — ответил Чейз, кивнув на окно в коридор, через которое он сам только что наблюдал за тем, что происходит в смотровой. — А скользкого же типа я взрастил, — пошутил Хаус, но Чейзу в его голосе почудилось скорее удовлетворение, чем недовольство. — И что же в этом анализе требует такой срочности? Чейз выдохнул, сжимая кулаки в карманах халата. Теперь, когда пришла пора говорить, он уже не ощущал того воинственного настроя, что прежде. Но сейчас уже поздно давать заднюю. Он набрал в грудь побольше воздуха и выпалил на одном дыхании, не давая себе передумать: — Мне надоело, что ты бегаешь от меня. Хватит. Этот детский сад пора закрыть. Поговорим сейчас и проясним всё. Хаус фыркнул и демонстративно указал на свою ногу. — Ты, может быть, не обратил внимания, но с бегом у меня как-то не очень. — Ты хотя бы иногда бываешь серьёзным? — Чейз потихоньку начал заводиться. Он уже пришёл первым, и после всех его попыток Хаус не может хотя бы просто пойти ему навстречу? — В основном нет. Хотя… — Хаус сделал вид, будто что-то припоминает, но затем покачал головой. — Нет, всё же в основном нет. Чейз вздохнул. Раздражение ворочалось в животе ленточным червём. Похоже было, что Хаус намеренно выводит его из себя, чтобы увильнуть от разговора — и Чейз не собирался преподносить ему такой щедрый подарок. — Если ты не хочешь обсуждать тот вечер… — А разве ты сам хочешь? — перебил Хаус, театрально поднимая брови. — … то я… Стоп, что? — Чейз опешил. — Хочу ли я?! Это что, по-твоему, во мне проблема? Это я бегаю, — он сделал многозначительную паузу, подчёркивая сказанное, — от тебя уже неделю? Вчера ты даже в лифте со мной не поехал, лишь бы не рисковать остаться наедине хотя бы на полминуты! — Хотел дать тебе шанс с той медсестрой, которая зашла вместо меня. — Голос Хауса звучал насмешливо, но с лица слетело легкомысленное выражение. Чейз оторопело уставился на него, не веря, что только что действительно это услышал. — С ка…? Чт…? Твою мать, Хаус! Что ты такое вообще несёшь? Какая медсестра? Меня не интересуют никакие медсёстры! — А кто тебя интересует? — тихо спросил Хаус, глядя куда-то в сторону. Вот теперь он стал вполне серьёзен. Чейз осёкся. Внезапно всё стало очевидно, как перелом на рентгене. Что бы ни вытворяли тараканы в голове Хауса, похоже было, что всё это время он просто играл в игру «докажи мне, что действительно меня любишь, а я буду отталкивать тебя, пока не поверю». Это было абсолютно абсурдно — но в то же время так по-хаусовски. Ему как будто необходимо было провоцировать всех вокруг на отвержение, чтобы лишний раз напомнить себе, как он несчастен — закрывая глаза на то, что он, выходит, сам делается творцом своих несчастий. Что бы ни происходило с ним всё это время, суть этого Чейзу стала понятна: Хаус так боялся быть отвергнутым, что предпочёл отвергать сам. Превентивно. Гнев Чейза погас, как пламя, лишённое кислорода. Можно было бы злиться на Хауса за его идиотское поведение — но теперь, когда Чейзу стало ясно, зачем он всё это делает, вместо злости появилось какое-то другое чувство. Что-то подобное он чувствовал очень давно, может быть, ещё в детстве, когда мама опять пила, а он не мог на неё злиться, потому что слишком жалел. Эта абсурдная сцена дала Чейзу больше, чем он рассчитывал получить. И всё же он ещё не был готов ответить на вопрос Хауса вслух. Тем более вот так, по принуждению. — Не медсёстры, — уже спокойнее повторил Чейз. Хаус быстро взглянул на него и, кивнув, будто Чейз всё же сказал что-то важное, вновь отвёл взгляд. В дверь робко постучали, но никто из них не обратил на это внимания. — Значит, ты решил, что загадаешь? — неожиданно будничным тоном спросил Хаус, будто только что не говорил того, что сказал, и не слушал, как Чейз срывается на него, не находя слов от возмущения. Кажется, перемена тем была его излюбленным оружием. — Да. На следующее же утро, — признался Чейз. — Почему не сказал? — Ждал подходящего момента. — Дождался? — Хаус иронично поднял бровь и, опершись подбородком на ручку трости, стал рассматривать пол. Чейз молча взглянул на него и помотал головой. Потом сообразил, что Хаус на него не смотрит, и сказал вслух: — Нет. До сих пор не уверен, что такой момент существует. — Звучит паршиво, — заключил Хаус. — Значит, задумал что-то подленькое? — Нет, я… — Чейз запнулся на полуслове. Может, это действительно будет подло с его стороны? Может, не стоит требовать от Хауса то, что он не готов давать ему по своей воле? — Знаешь главное правило дантиста? — спросил Хаус, всё ещё блуждая глазами по чему угодно, кроме Чейза. — Что?.. нет, не знаю. — Если долго уговаривать пациента, что больно не будет, он точно начнёт что-то подозревать. Чейзу не понравилась такая аналогия. — Ладно-ладно, я понял. Не тянуть, да? — он собрался, надеясь, что Хаус не пошлёт его к чёрту. — Моё желание такое: ты сделаешь мне минет перед тем, как мы займёмся нежным сексом у тебя дома. Хаус поражённо уставился на него, явно шокированный тем, что услышал. Чейз ожидал какой угодно реакции: протеста, насмешки, раздражения — но не того, что Хаус, выждав несколько секунд, словно Чейз должен сейчас сказать «шутка!», просто хмыкнет, пожмёт плечами и задумается. — Это уже целых три желания, — наконец заметил Хаус, цокнув языком. — Одно, — улыбнулся Чейз, — просто чётко сформулированное. — Слишком близко к сердцу воспринял в детстве истории про хитрых джиннов? — Ну да. Вдруг не обговорю детали, а ты мне член откусишь. Хаус ухмыльнулся и спросил, коварно сощурившись: — А разве на этот счёт были какие-то ремарки? Чейз не успел выдать какой-нибудь остроумный ответ на это, потому что прежде, чем он смог что-то сказать, в дверь постучали уже куда требовательнее, и голос Кадди с той стороны рассерженно произнёс: — Хаус! Что ты опять устроил? Почему пациенты жалуются, что приём не ведётся? Чейз потянулся к защёлке, чтобы открыть, но прежде оглянулся на Хауса, взглядом спрашивая позволения. Тот кивнул, и Чейз отпер дверь, пропуская Кадди внутрь. — Ну и что у вас тут за приватная сосисочная вечеринка? — спросила Кадди, хмуро переводя взгляд с Чейза на Хауса. — Это всё Чейз, — ответ Хаус, потрясая синей папкой. — У нас дело, а он говорит, анализы противоречивые. Чейз внутренне улыбнулся, заметив, что он предусмотрительно показывает Кадди только обложку, а не белый лист внутри. — Анализы? — удивилась Кадди. — Разве вы не выкачали у него все жидкости, которые только можно обследовать, ещё неделю назад? Ну-ка дай взглянуть. Хаус округлил глаза в притворном ужасе и прижал папку к груди, как самое дорогое, что у него было. — Не трожь моего пациента! — драматично проговорил он и передал папку Чейзу, минуя протянутую руку Кадди. — По-моему, тут два варианта: или у кого-то острый бред, или чудо, которого ты ждёшь, и правда случится. Узнаем завтра к вечеру. — Завтра?.. — Чейз не был уверен, что верно понял намёк. — Да, — Хаус поиграл бровями, прикидывая. — Думаю, часам к пяти симптомы уже начнут проявляться. Я пришлю рецепт тебе на пейджер или СМС-кой. Он кивнул сам себе, словно был удовлетворён проделанной работой, и посмотрел на Чейза, потом на Кадди — и так по кругу, пока, видимо, поняв, что они не додумаются сами, не замахал на них руками, прогоняя прочь: — Чего встали? Ну же, проваливайте отсюда, вы оба! Я тут вообще-то работать пытаюсь. — Он театрально закатил глаза, выпроваживая их вон. Чейз не пошёл в их кабинет. Вместо этого, наплевав на то, что сейчас разгар рабочего дня, он вышел из больницы и направился в парк, не сняв халата и не переобувшись в уличную обувь. Погода стояла солнечная, но было ещё не по-майски прохладно. Довольно скоро он начал мёрзнуть — но возвращаться не стал, а лишь ускорил шаг, чтобы поднять пульс и разогнать кровь. Он шёл, не чувствуя под собой земли, словно парил в воздухе — такая вдруг нахлынула лёгкость. И что, всё? У нас всё в порядке? У меня что, получилось?.. Получилось понять, что за чертовщина творилась с Хаусом последние дни? Получилось поговорить с ним? И что, он действительно окажется завтра у Хауса дома, а потом?.. Мобильник завибрировал на поясе. Как и обещал, Хаус прислал «рецепт» — адрес — правда, в своей манере. Чейз и так знал, куда ехать, но сообщение оказалось подтверждением, что всё всерьёз, и Хаус действительно будет ждать его у себя. Чейз улыбнулся, глядя на экран. Какие-то вещи остаются неизменными, как восход солнца или смена дня и ночи. В некотором смысле манера Хауса тоже относилась к числу таких вещей. Чейзу это нравилось, только оставалось надеяться, что неизменность не распространяется на умение доверять или подпускать к себе. «завтра в пять. по адресу шерлока, но в нью-джерси. постарайся опоздать». Почему-то Чейз был уверен, что Хаус не ошибся и намеренно опустил «не» перед словом «опоздать».***
Чейз не находил себе места всё утро субботы. Вчера после разговора с Хаусом он долго, больше часа, гулял по парку и весь продрог — но, наконец, пришёл в себя и успокоился, и вернулся в переговорку уже вполне собранным. Форман и Кэмерон, сидевшие тут же, подняли головы и следили за ним, как две голодные собаки, провожая взглядами, пока он наливал себе кофе и зябко ёжился, всё ещё не согревшись. Чейз сообразил, что, должно быть, выглядит сейчас довольно подозрительно: вдруг сорвался куда-то посреди рабочего дня, пообещав, что вернётся через пару минут — а пропал больше чем на час. Оставалось надеяться, что они не свяжут его поведение с Хаусом, а придумают ему другое объяснение. Сам он ничего говорить не стал, а они, к счастью, не спросили. После четырёх пришёл и сам Хаус, тоже сделал себе кофе и вполне миролюбиво спросил о новостях, а, услышав новые симптомы, поиздевался над их «массовой близорукостью» — но в этот раз оставаясь вполне в рамках своего обычного ехидства. Уходя, Кэмерон пожелала всем хороших выходных, и Хаус ответил ей тем же — чем, видимо, вызвал у неё лёгкий шок. Форман ушёл следом, вопросительно взглянув на Чейза — но Чейз хотел ещё раз поговорить с Хаусом, поэтому покачал головой и сказал, что пока остаётся и ждать его не нужно. Форман пожал плечами и оставил их одних. Чейзу нравился кабинет Хауса по вечерам. В больнице, где яркие лампы повсюду норовили выжечь глаза, мягкий свет его кабинета давал какое-то ощущение уюта и спокойствия. Хаус сидел за столом и читал какой-то справочник — Чейз нечасто видел его за этим делом. Услышав шаги, Хаус на миг оторвался от чтения, но тут же, ничего не сказав, уткнулся глазами обратно в книгу. И всё же Чейзу показалось, что в этом молчании было что-то доверительное, а не враждебное. Будто Хаус не игнорировал его, а, напротив, не считал нужным озвучивать своё согласие на его пребывание здесь — как будто и так было очевидно, что он согласен. Чейз опустился на стул напротив и устроился за столом, сложив голову на руки. Рядом с молчаливым, но мирным Хаусом, после стольких дней неясности и тревоги, стало спокойно и уютно, как у камина. Чейз готов был смотреть на него так же долго, как на изменчивые языки пламени — и не переставать находить что-то новое в том, как он приподнимает бровь, или хмурится, или прищуривается, будто не доверяет написанному. — Пытаешься взглядом проделать во мне дырку? — спросил Хаус, не отрываясь от книги. Его глаза стремительно бегали по строчкам. — Освоить бы сначала те, что есть. Хаус улыбнулся краем губ, показывая, что оценил шутку. — Всё же в порядке? — спросил Чейз на всякий случай. — Всё? — уточнил Хаус, взглянув на него исподлобья. — В смысле, побеждён ли рак, остановлено ли старение, прекратились ли войны и энтропия вселенной? — Нет. У нас с тобой. Всё в порядке? Хаус задумался. — У меня да. Чувствую себя хорошо. А у тебя как? — Иди ты к чёрту, Хаус, — беззлобно ответил Чейз, сдаваясь. Скверно, что люди, с которыми отношения самые сложные, никогда при этом не оказываются фанатами разговоров «о нас» — хотя им-то как раз, возможно, и следовало бы. — Если это твоё желание, — хмыкнул Хаус. Чейз промолчал в ответ на это и продолжил сидеть, наблюдая за ним. Часы мерно отсчитывали секунды, и Чейз попробовал засечь, сколько времени Хаусу нужно, чтобы одолеть одну страницу — но всякий раз мысли сворачивали куда-то в сторону, и он сбивался. «Ладно, — подумал Чейз, борясь с усталостью, — в этот раз я точно сосчитаю». Проснулся он от звука открывающейся банки с газировкой. Хаус сидел напротив, с сэндвичем в одной руке и колой в другой. За окном уже совсем стемнело. Чейз оглянулся на коридор — там тоже было темно. Похоже, он проспал больше часа. — Колы хочешь? — спросил Хаус и тут же, не дожидаясь ответа, добавил: — Надеюсь, что нет, а то мне и самому мало. — Сколько я спал? — Часа полтора, — прикинул Хаус, придирчиво осматривая сэндвич в своей руке. — Но я не засекал, когда ты уснул. Какого чёрта ты вообще так бесшумно спишь? Чейз потёр глаза и потянулся, разминая затёкшую спину. — А откуда сэндвич? На наш больничный не похож, — заметил он. — Уилсон заходил. Чейз замер с воздетыми к потолку руками. — Уилсон?.. Хаус взглянул на него и отпил колы. — Да, Уилсон. Не мяч. А онколог. Ну, знаешь, такой, добродушный малый… — И он видел, что я тут сплю?.. — перебил его Чейз. — А это проблема? — Хаус смотрел на него очень внимательно. Чейз нутром почуял, что в этот момент что-то между ними решается, и ему нужно быть очень аккуратным в выборе слов. — Для меня нет, — наконец ответил он. — И для меня тоже, — кивнул Хаус и неожиданно предложил: — Сэндвич? — Серьёзно? — удивился Чейз, одновременно осознавая, что ничего не ел с самого утра и вообще-то ужасно голоден. — Если да, то давай. Хаус вручил ему сэндвич без видимого сожаления и, допив колу, руками смял банку в изломанный блин. — Тут помидоры, — недоумённо проговорил Чейз, откусив первый кусок. — Конечно, — Хаус посмотрел на него, как на идиота. — А ты думал, я тебе просто по большой любви его отдал? Чейз не стал признаваться, что, вообще-то, именно так и предположил. — Да уж, коварство, верно? Но ничего, не переживай. Я тоже попался на эту удочку, когда Уилсон его оставил. Я-то подумал, наш добряк это от всего сердца. Сказав это, Хаус нахмурился, словно его вдруг кольнуло каким-то внезапным озарением, и посмотрел на Чейза, прищурившись. — Фто? — спросил Чейз с набитым ртом. — Да так, — протянул Хаус. — Удачно, что ты ешь помидоры. — Почти все люди на свете едят помидоры. Ты в этом смысле уникален, — пожал плечами Чейз. — Ну да, ну да… — задумчиво ответил Хаус, всё ещё не прекращая смотреть на то, как Чейз жуёт. Они ушли из больницы вместе. На парковке Хаус молча пошёл к своему мотоциклу, не прощаясь. Чейз посмотрел, как он лихо выруливает на трассу, и пошёл по направлению к машине. Домой он доехал в каком-то непривычном умиротворении, и заснул тоже очень легко. И только утром всё его спокойствие испарилось до капли. Время тянулось ужасно медленно. Каждая минута длилась целый час, и чем чаще Чейз смотрел на часы, тем больше возрастало его нетерпение. Отвлечься на что-нибудь не получалось. Он попробовал было посмотреть телевизор, но там все, словно сговорившись, тянули слова так неторопливо, будто их речь замедлили в несколько раз. Тогда Чейз поехал в свой фитнес-клуб, где чуть не заработал сердечный приступ, отчаянно отказываясь от перерывов между подходами и сделав две полноценных тренировки подряд. Один из завсегдатаев клуба, с которым они часто пересекались и кивали друг другу, как старым знакомым, даже подошёл к нему узнать, что за предтрен он пьёт. Чейз отшутился, что это от фирмы «сложности в личной жизни», чем вызвал хохот и сочувственное похлопывание по плечу. Всё же тренировка помогла успокоиться — что немудрено, учитывая, какую дозу эндорфинов он наверняка получил от такой нагрузки. Вернувшись домой, он почувствовал себя таким выжатым, что снова лёг спать — и проспал так долго, что случайно исполнил просьбу Хауса насчёт опоздания, хоть и не планировал это делать. Он проснулся, когда солнце, отражавшееся в стёклах дома напротив, нагрело щеку до красного пятна, и, спешно почистив зубы, вылетел из дома, надеясь успеть хотя бы к шести, хотя ему и казалось, что Хаус едва ли считает минуты до его прихода. Он так торопился быстрее доехать, что пару раз чуть не нарушил правила, чего за ним обычно не водилось, и один раз всё же проскочил на красный. И вот теперь, стоя под дверью, он прислушивался к тому, что происходит с той стороны — но было тихо. Он постучал, ради шутки повторив ритм песни «Sexbomb» и надеясь, что Хаус оценит юмор. За дверью послышались знакомые тяжёлые шаги. — Ладно, — шёпотом выдохнул Чейз, подбадривая себя. — Посмотрим, что там, в пещере этого горного короля.