Больше, чем...

В духоте пещеры были слышны лишь треск поленьев и мои натужные стоны, которые, нет-нет, да пробивались сквозь стиснутые зубы. Я уже привыкла не стесняться Торина, его прикосновений и взгляда, который он старался отводить, если замечал, что я в сознании, но не могла себе позволить проявлять при нём слабость. — Можешь кричать, — голос Торина выдавал его напряжение, хотя сам он старался быть невозмутимым и даже пытался поддерживать меня. — Нас никто не услышит. — Опять шутите, ваше величество, — проговорила я хрипло и тяжело. Он как раз туго стянул перевязь на моих рёбрах, чтобы швы держались и не расходились, когда я двигаюсь. Один раз уже случилось подобное, когда я слишком рано попыталась сделать непосильную ещё для меня работу. Как же он тогда ругался! Я тогда даже пикнуть не смела, несмотря на зверскую боль. — Голова тебе для красоты? — рыкал он точно тот медведь, что напал на меня. — Какого моргота ты вообще встала? Связать тебя? Нет, ты скажи, связать? Лежишь и лежи, пока не заживёт! Если бы кто из парней-стражников такое учудил, я бы его поверх всего выпорол для пущего понимания. Женщина! Я тогда просто зажмурилась и покрепче сжала зубы, даже кивать не осмеливалась — так он злился. Потом со мной два дня не разговаривал, а я тем более рта не раскрывала. Себе дороже. Теперь же мои раны почти затянулись. Я читала на лице Торина облегчение, когда он меня перевязывал. Значит, опасность миновала. — Мне уже намного лучше, — заверила я его для пущего эффекта. — Я в полном порядке, ваше величество. — В порядке она, — вздохнул он неопределённо. То ли сомневался, то ли был уверен, что я это с глупости. — Ладно. Разрешаю вставать, но тяжёлой работой не занимайся. Да, и зови меня по имени, — уже не в первый раз сказал он. — Во-первых, так короче, а во вторых, уверен, что сейчас королём стал Фили, а двух королей быть не может, — он помолчал и снова перешёл на шутливый тон: — Ну и в третьих, после всего, что между нами было… — многозначительно сказал он, заглянув мне в глаза. — Не смешно, — выдохнула я, злясь на него за его неуместное веселье, но в душе радуясь, что всё обошлось и я перестану быть бесполезным мешком, который то и дело приходилось подшивать. — Обещаю, Наис, — хмыкнул он. — Никто никогда не узнает, как я тебя раздевал. — Смутить меня пытаетесь? — покачала я головой. — И не стыдно вам, ваше величество? Я же сейчас от стыда помру на ваших руках. Потом будете страдать и винить себя в несдержанности. Торин улыбнулся кончиками губ и помог мне натянуть сорочку. — Ничего, я тебя как-нибудь с того света достану, а иначе Двалин мне голову открутит, — сказал он, поднимаясь на ноги. Не надо было ему упоминать Двалина. Моё сердце сразу же болезненно заныло. Торин заметил это и нарочито усердно начал ковырять палкой костёр и подкидывать туда заготовленных веток. Уже прошло три недели, как меня ранил медведь. Было очевидно, что до первых снегопадов о походе не могло быть и речи. Зима уже витала в воздухе и оседала инеем на земле. Ягоды и грибы давно пропали. А совсем скоро подули суровые ветра, нагоняя тяжёлые тучи. День стал коротким, как миг, а ночи длились бесконечно. С первыми снегопадами я только-только начала нормально ходить, не приваливаясь каждый шаг к стене, чтобы передохнуть. Но боль никуда не делась. Она грызла меня, царапалась и скручивалась змеёй под кожей. Чуть не так повернусь или наклонюсь — тело пронзало огнём так, что мне казалось, медведь снова запустил свои когти в меня. — Может, ещё успеем уйти? — с надеждой в голосе спросила я однажды, когда снег ещё только-только начал кружится над миром. — Я быстро поправляюсь. Я почти в полном порядке. Можем делать привалы… Торин взглянул на меня как на припадочную и покачал головой. Он запасался на зиму дровами. Стругал ветки. Очищал от коры. Рубил своим мечом толстые полена и складывал у дальней стены. — Пусть я ещё хожу с трудом, — начала уговаривать его я, — но мне не так больно, как кажется. Я справлюсь. Можно просто попытаться. Торин остановился и снова посмотрел на меня, словно впервые увидел. Я почувствовала себя очень глупой в тот момент. — У нас теперь хватит мяса, — наконец сказал он. — В лесу полно белок, кроликов, есть дичь, рыба на худой конец. Есть тёплая шкура. Холод не страшен. Перезимуем и двинемся в путь. Я поджала губы, понимая, что если бы не мои раны, мы уже были бы на полпути к Эребору. — Если дело во мне, то знайте, что у меня хватит сил… думаю, что хватит, — попыталась я вселить в него надежду. — Пойми, — вздохнул он, заметив мой унылый вид. — Идти через холмы зимой — гиблое дело. Все тропы занесены снегом, камни покрываются льдом, снежные бураны длятся порой несколько дней, не говоря уже про лютый холод. Я знала это и сама. Ведь родилась и выросла на севере, но для меня снег всегда был чем-то красивым, а не опасным. Его опасность таилась в историях и рассказах где-то далеко, за пределами тёплых подгорных королевств. Сейчас же я понимала, что Торин прав. И моя бравада неуместна и даже глупа. — Простите, — сказала я, опуская глаза. — Я просто надеялась… — Я тоже, Наис. Но ничего не поделаешь. Будем ждать весны. Я кивнула, закрывая глаза, чтобы не дать слезам скатиться по щекам. Все в Эреборе, наверное, уверены, что мы с королём мертвы. Как там отец? Как Двалин? Наверное, им очень тяжело. Сердце снова заныло от тоски. Последнее время это случалось всё чаще. Я переживала о том, как тяжело, должно быть, отцу. Как он возвращается в пустой дом, перебирает мои вещи, корит себя за то, что не уберёг. Да и Двалин, наверное, не лучше. Только бы не винил себя в случившемся! Не страдал. — Думаете, нас ищут? — спросила я Торина однажды после того, как мне приснился очередной сон про Двалина, про то, как он входит в пещеру, подхватывает меня на руки и уносит. Был поздний вечер. Я выбирала тонкие веточки, чтобы сделать метлу. Старая поистрепалась и поредела, и пришлось её сжечь. А снега и земли мы с Торином на своих сапогах наносили немерено. — Уверен, что Двалин возглавил поисковый поход, — сказал Торин, греясь у костра после долгого дня неудачной охоты. — Но даже если так, они будут искать в Гундабаде и окресностях, не здесь. — Двалин очень умный, — сказала я. — Он знает, что вы так просто не сдались бы. — Не хочу врать тебе, Наис, — вздохнул король. — Двалин действительно достаточно умён, чтобы не губить гномов в горах зимой. Он не поведёт стражников на смерть даже ради короля. Но возможно, они уже успели добраться до Гундабада и спасти кого-нибудь. — Да, они обязательно… спасли кого-нибудь, — поторопилась сказать я, чтобы самой поверить в это. — Это хорошо. Очень хорошо. — Чем будем сегодня ужинать? — спросил Торин, чтобы переменить болезненную тему. — Есть медвежатина и… медвежатина с грибами. Выбирай сегодня ты. Я посмотрела на короля с такой тоской, что он не выдержал и рассмеялся. Медвежатину нам придётся есть ещё очень и очень долго. Пока я валялась в полусознательном состоянии, Торин разделал медведя, снял шкуру, высушил половину мяса, прокоптил другую, наделал запасов на целую армию. Когда я беспомощно валялась в полубредовом состоянии, кормил он меня в основном засушенными грибами с медвежатиной, такой жёсткой, что можно было жевать её целый день и не прожевать. На охоту и рыбалку выбирался редко опять же из-за меня. Но постепенно начал оставлять меня одну всё дольше. А я начала понемногу выходить из пещеры, делала посильную работу, следила за костром, лепила горшки из остатков глины, заливала принесённые Торином ягоды собранным им же мёдом с сотами. Сама я далеко в лес ходить ещё не могла. Если и удавалось собрать что-то возле пещеры, то я это делала. Но это были крохи, а сил моих на большее явно не хватало. Наступила настоящая лютая зима, возвестившая своё появление свистящим морозом и таким обильным снегопадом, что Торину пришлось откапывать вход от снега. Мы с Торином сделали из медвежьей шкуры себе что-то среднее между шубами и накидками. Обмотали остатками свои сапоги и сшили грубые варежки и шапки, которые больше походили на колпаки. И ещё остался большой обрезок, который мы использовали, как одеяло. Оглядывая мои труды, Торин только и мог, что качать головой. — Я стряпуха, а не швея, — оправдывалась я. — Да и шкура этого звурюги такая, что мне приходилось сперва вырезать дырочки, а потом сшивать сухожилиями. Я никогда не шила. Только подшивала, ещё чинила. Да и перед кем нам красоваться? — вставила я последний аргумент. — Не перед кем, — только и сказал Торин, надел на себя шкуру и вышел прочь, а я придирчиво покрутила свою полунакидку и скорчила гримасу в сторону выхода. Но тут же прочитала молитву и нащупала кинжал за поясом, ощущая холодок на спине. Меня долгое время не покидало чувство страха. Мне казалось, что стоит мне остаться одной, как в пещеру придёт другой медведь или волк, а то и снежный барс — я слышала, что такие водились где-то далеко на севере. Но Торин успокоил меня, сказав, что эта пещера долгое время была местом зимовки медведя, которое он наверняка пометил вокруг своим запахом, поэтому вряд ли какой-то хищник сунется на его территорию в ближайшее время. — Да спи уже, — ворчал Торин глубокой ночью, когда я в очередной раз подскочила от странного шуршания у выхода, который мы завесили кожей летучей мыши, таким образом сохраняя хоть какое-то тепло внутри пещеры. — Это просто ветер гудит в щелях. — Простите, — сказала я почему-то шепотом. — Разбудила вас? Мы спали всё так же рядом. Торин поворачивался ко мне спиной, а я лежала на здоровом боку, прижимаясь носом к его спине. Только так было достаточно тепло даже под тяжёлой медвежьей шкурой. Пол лежанки, мы засыпали сухим мхом и землёй. Но это мало спасало от холода. Когда появились шкурки кроликов и белок, то они немного улучшили ситуацию, но не намного. Приходилось спасаться обычным методом и согреваться телами. — Я не спал. Думал. — О чём? Торин помолчал и продолжил, не оборачиваясь, когда я уже отчаялась услышать ответ. Я уже успела заметить, что он не любил пустословия. Хотя меня обычно слушал терпеливо. А мне иногда просто необходимо было общение, чтобы не сойти с ума от роящихся в голове мыслей. Я рассказывала Торину о своих мечтах, о снах, о том, как готовилась к свадьбе, о нашем с Двалином знакомстве, о своих переживаниях. А Торин лишь кивал или неопределённо хмыкал. Сам же говорил мало и в основном по делу. Вот и сейчас, я уж было подумала, что наш разговор окончен. — Думал, что оставил Эребор в полуразрушенном состоянии, — наконец сказал он. — Надо восточные шахты укрепить, там стены осыпаются. Из северных колодцев вода поднялась чуть ли не до краёв. В литейных проблема с двумя печами. Сталь надо заказывать у Фаербердов. Они знают в этом толк лучше остальных… Он говорил и говорил, и, кажется, что так ему становилось легче. Словно он сам переносился в Гору, решал проблемы, руководил работой, отдавал распоряжения. Его голос становился ровнее и спокойнее. Он словно выплёскивал наболевшее, очищая свой ум и сердце. — Уверена, что когда мы вернёмся, ваши племянники обо всём позаботяться в лучшем виде, — сказала я, когда он замолчал. — Вам останется лишь радоваться их умелым рукам и светлым головам. — Спасибо, Наис, — проговорил он тихо. — За что? — За «когда». Ты даже не представляешь, как много это значит для меня, — в его голосе звучала грусть. — А теперь спи. — И вы спите, ваше… Торин. Теплых вам снов. — И тебе, Наис. Мне снова снился отец и Двалин, мы все плакали, но я не помню, почему. Когда я проснулась, то сон выветрился из моей головы, осталось только ощущение тоски. А впереди была северная зима, которая длилась не три и не четыре месяца, а почти полгода… *** Я заметила изменения в Торине в середине зимы, когда мы оба уже настолько устали друг от друга, что практически не разговаривали, хотя я и старалась поддерживать жизнь в нашей пещере то сто раз рассказанными историями, то песнями, то просто придуманными сказками. Но порой и мне не хотелось открывать рта. Снаружи был зверский холод. Буран не кончался уже несколько дней. Даже нужду приходилось справлять в пещере в слепленный мною кособокий горшок, а потом выносить. Торин всё это время не мог выйти ни на охоту, ни на рыбалку, даже за дровами, и сам, кажется, зверел от бездействия. В тот день я штопала свой тулупчик выдернутыми из юбки нитками и тихо напевала старую балладу, нещадно перевирая слова. Моя сорочка тоже поистрепалась, но ещё держалась. Я вообще удивлялась, что после медведя от неё хоть что-то осталось. Теперь один рукав был перекошен и постоянно сползал. Наверное, мой вид был не самый приличный, но я уже так привыкла к Торину, что практически не считала его мужчиной-гномом. Сперва я стеснялась, но деваться было некуда. Даже о приходе женских дней он был в курсе, но делал вид, что ничего не замечает, и мне ничего не оставалось, как смириться с его постоянным присутствием и этим его знанием. Он, заботясь о моих ранах, видел больше, чем какой-то кусочек плеча, поэтому я даже думать забыла о приличиях. Но именно на моё плечо он и смотрел, когда я вдруг подняла глаза и посмотрела в его сторону. Он поймал мой взгляд, от чего внутри меня на мгновение похолодело. В его взгляде была тьма.Та голодная тьма, что затуманивала разум Двалина, когда мы вдруг заходили слишком далеко в наших ласках. Но я не успела испугаться достаточно, как Торин отвёл взгляд в сторону, а я поспешила поправить сорочку и отвернуться. После этого я начала вести себя осмотрительнее, хотя и не верила, что Торин может посягнуть на мою честь. Всё-таки он был королём, а не каким-то невоспитанным молодчиком с шахт. Но тем не менее, я порой замечала его иногда пристальный, иногда задумчивый взгляд. От этого мне становилось неуютно. Я начинала ронять вещи, спотыкаться и обжигаться. Мне не хотелось, чтобы он замечал мою скованность, но ничего не могла с собой поделать. Он начинал меня пугать. В следующий раз это случилось ночью. Он думал, что я сплю, но я открыла глаза и встретилась с его взглядом. Торин лежал не как обычно — спиной ко мне, — а повернулся лицом. Он смотрел на меня, трещали поленья, свет от костра играл тенями на неровных стенах, ветер рвал и метал натянутую мышью кожу, стонали деревья, он смотрел на меня. Он смотрел на меня недолго, а может целую вечность, я успела сжаться от страха и возмутиться до глубины души. Он смотрел на меня так, как смотрит мужчина на женщину, желая дотронуться до неё. — Торин? — проговорила я одними губами, и взгляд его опустился на мои губы, потемнел и напрягся. Я думала о том, что нас разделяет лишь одно движение. Стоит мне попытаться встать, он опередит меня. Стоит мне выставить руку, он перехватит её. Он ждал. Ждал знака, одобрения, ответного желания, сопротивления... — Я люблю Двалина, ваше величество, — проговорила я не своим голосом. — Он — мой дом… моё всё… моя жизнь… Он — моя надежда на возвращение… Не отбирайте у меня эту надежду, ваше величество. Торин вздрогнул, медленно отвёл взгляд и улёгся на спину, уставясь в потолок и закинув руку за голову. Он дышал тяжело и размеренно, словно долго трудился или бежал, и теперь восстанавливал дыхание. Какое-то время мы оба были слишком напряжены, чтобы нарушать тишину. — Проверю навес, — сказал он вдруг, вставая на ноги. — Ветер сильный. Надо укрепить, пока не сорвало. — Простите… — проговорила я, напуганная до смерти. Впервые я поняла, насколько слаба и беспомощна перед гномом. — Это ты меня прости, — не оборачиваясь на меня, произнёс он. Слова его были тяжелы как камни. — Я не напугаю тебя больше. Клянусь именем Дурина, не обижу тебя. Веришь мне? Я молчала, поняв, что только что чуть не произошло страшное и необратимое, после чего я бы никогда не смогла возвратиться в Гору с поднятой головой. — Веришь мне? — спросил твёрже Торин. — Верю, — выдавила я из себя, сжимая на груди кулаки. Сердце колотилось, как бешеное. — Верю… Торин. — Отныне ты мне за сестру, — голос его хрипнул, словно он подавился. — Ты невеста моего названного брата. Значит почти сестра. — Хорошо, — я выдохнула, поняв, что долго сдерживала дыхание. — Я буду вам за сестру. — Хорошо, — повторил он и ушёл к выходу, делая вид, что проверяет кожаный навес, а я всю ночь так и не смогла сомкнуть глаз. *** С приближением оттепели настроение наше улучшилось. За это время Торин больше ни разу не позволил себе разглядывать меня без надобности. Он держался, как обычно, даже стал разговорчивее. Он рассказал мне о своём детстве, о брате Фрерине, о сестре Дис, о скитаниях и жизни в Синих горах, и вскоре я забыла то странное, пугающее наваждение, что породили одиночество и скука. Как только спали суровые морозы, он возобновил охоту и рыбалку. Я же разделывала принесённые им тушки и делала запасы в дорогу. Один раз он притащил небольшого кабанчика. А в другой молодого лося. Как только сойдёт снег с холмов, мы двинемся в путь. Всю зиму Торин заставлял меня ходить по пещере. Так как далеко выходить я не могла, я бродила от одной стены к другой, чтобы укрепить тело. Но даже эти тренировки не сделали меня выносливее. Я уставала быстро, боль в ранах из ноющей становилась почти невыносимой. — Постарайся, Наис, — подбадривал меня Торин. — Ради Двалина. Ты же хочешь дойти до него? А такими темпами ты до него, в лучшем случае, доползёшь… года через два. — Я стараюсь, — огрызнулась я, опустившись на землю около сшитых бурдюков с водой из кроличьей кожи. — У меня всё болит. Я же не стражник. Я обычная гномка и не привыкла бегать за орками и троллями! — Ты мне ещё спасибо потом скажешь, — пообещал Торин. — Вставай, Наис. Надо ещё десять ходов сделать. — Это когда я спасибо скажу? Когда у меня ноги отваляться? — проворчала я, но начала вставать. — Или когда свалюсь от усталости и ударюсь головой о камни? А может вы это специально? Понравилось жить в этой убогой пещере? Хотите, ваше величество, ещё годик тут провести, отдыхая от государственных дел, вот и мучаете меня, ждёте, пока я не заболею… — От ходьбы не болеют, — отозвался Торин. Он строгал новые стрелы про запас и был полон воодушевления. — А я вот возьму и заболею, — буркнула я и тут же споткнулась. Благо, рядом с гномом. Он успел меня подхватить. — Вот видишь, я вовсе не хочу провести тут ещё год, — сказал он, бережно усаживая меня на землю. — Ну хорошо, на сегодня хватит, — его голос стал мягче, а руки нежнее, но он не позволил себе задержать их на мне дольше необходимого. — Вы очень великодушный король, — тяжело дыша, сказала я и начала растирать свои бедные ноги, не только из необходимости, сколько не выдать подступившее смущение. — Великодушный и понимающий нужды своих подданных. Спасибо, что не дали мне умереть от этой дурацкой ходьбы. Вот вернёмся в Эребор, буду только сидеть. И есть. Хлеб с маслом и молоком. Пироги с печенью. Картофель с зеленью. Уверена, что отец каждый день будет мне готовить мои любимые кушанья. Я вас угощать буду остатками. Хотите? — Как щедро! — хмыкнул Торин. — На большее не наработал? Только на остатки? — Так и быть, один раз мы с Двалином пригласим вас к себе на ужин, — согласилась я. — Другое дело, с удовольствием приду, — сказал Торин. — Это будет наш свадебный ужин, то есть пир, — уточнила я. — Он будет проходить в большом зале приёмов в вашем дворце, ваше величество. Так что не заблудитесь. Там будет много народу, но вы нас быстро найдёте. Я буду в самом красивом платье за самым большим столом. Торин поглядывал на меня с весельем, а я размечталась и описывала ему дорогой морской жемчуг, которым будет обшито моё платье сверху донизу, длинный тяжёлый шлейф, тонкие кружева рукавов, зажареных на вертеле барашков, пудинги со взбитыми сливками, мясные рулеты с сухофруктами… — Медвежатина будет? — спросил Торин, когда я набирала воздуха, чтобы продолжить свой монолог. Я аж подавилась и скривилась, как от кислятины, а Торин захохотал от души. *** Наступил день, когда снег растаял окончательно, хотя всё ещё было холодно, лёд с запруды не сошёл, а земля оставалась мёрзлой. Но всё равно это значило, что мы вот-вот выдвинемся в путь. Всё было готово. И наконец-то Торин объявил, что мы уходим. Он уже успел сходить несколько раз на запад, изучая местность и ища подходящие тропы. Порой его не было пару дней, но он неизменно возвращался. И вот теперь мы уходим вместе! Мы набили самодельные мешки провизией и бурдюками с водой, надели всю нашу одежду, подвязали на сапоги мех и вышли из пещеры в последний раз.