Охота на феникса

Для того, чтобы ощущать короткие импульсы ци, Шэнь Цинцю не требовались глаза, так что он без труда почувствовал, как Цзюэши Хуаньгуа раздвинул ею двери. Потом послышался плеск выливаемой воды, и лекарь, вернувшись в дом, снова сел рядом и начал аккуратно, с концов, расчесывать подсушенные все той же ци волосы. - А куда вы с наставником отправитесь дальше? - решив, что настала его очередь спрашивать, поинтересовался Шэнь Цинцю. - Или вы здесь надолго задержитесь? Масло, с которым Цзюэши Хуаньгуа обрабатывал его волосы, бережно и неторопливо разбирая спутавшиеся пряди, пахло и впрямь как-то уютно. Травянистая горечь словно проясняла голову, а жасминовая нежность успокаивала, напоминая о каплях дождя на лепестках и листьях. - Ну как минимум до тех пор, пока ты не выздоровеешь, не тащить же тебя с собой, - здраво напомнил Цзюэши Хуаньгуа. - К тому времени, глядишь, и этот ученик хоть чему-то научится, и мой наставник закончит свои медитации - и сообщит мне, куда мы движемся дальше. Уклоняться от ответов тот, похоже, умел так же хорошо, как он сам. Шэнь Цинцю как-то незаметно для себя начал находить неподдельное удовольствие в общении со своим непонятным лекарем, его благожелательность, лишенная и грана раболепия, была приятна, да и глупости с ограниченностью, столь раздражающих в других, в Цзюэши Хуаньгуа он пока не заметил. А уже одно это последнее было удивительно: складывалось смутное ощущение, что они оба словно стояли на одной ступени начитанности и развития, и такого ощущения внутренней свободы даже в тех их немногих разговорах, что уже были, Шэнь Цинцю мало с кем помнил. Только с тем, кого предпочитал звать не по имени. Наверное, это заблуждение требовалось немедленно развеять. - А чем ты был занят? - спросил Шэнь Цинцю, отвлекая себя от приятных ощущений расчесываемых с маслом волос. - Мне послышалось, ты что-то писал? Цзюэши Хуаньгуа хмыкнул. - Для наставника делаю иллюстрации в его трактат, - с такой легкой заминкой сказал он, что не прислушивайся Шэнь Цинцю к малейшим признакам лжи, он бы и не заметил этой паузы. - Безглазую воронику как раз рисую, ну и остальные растения тоже… Мне нравится, знаешь ли, - и его речь потекла ровнее, быстрее, как у того, кто завел разговор на действительно интересующую его и приятную тему. - Я столько нового каждый день узнаю из этих его книг! Ты вот к примеру знаешь, что самая обычная пятилапка травянистая, которую все лекари как кровоостанавливающее используют, для зайцебыка, которому лучше на дороге не попадаться, настоящий яд? А соком каменного винограда можно красить шелк, и он станет, как ночное небо, темно-синим в белую крапинку? - Серьезно? - о таких вещах Шэнь Цинцю и не думал никогда. - Ты будешь смеяться, я попробовал! - возбужденно выдохнул Цзюэши Хуаньгуа, и Шэнь Цинцю вдруг пожалел, что не видит его в этот момент. - У этих ягод сам по себе сок серый, но если ему дать постоять на солнце, а потом в лунном свете подержать, он темнеет, и - да! - шелк на самом деле становится синим! А какой роскошный получается оттенок, если его добавить в основу для краски! Невольно пришло в голову, что на Аньдин за такие сведения о каменном винограде удавятся. - Не думал, что ты умеешь рисовать, - признался Шэнь Цинцю. Для иллюстраций в гербарий, если Цзюэши Хуаньгуа и впрямь занимался этим, требовался навык: твердая и точная рука, чувство формы, знание пропорций, не говоря уже о художественном вкусе. Искусство живописи всегда шло бок о бок с каллиграфией, и одно это уже выдавало хорошее образование, полученное в юности: похоже, молодой лекарь и в самом деле происходил из богатой благородной семьи. Но почему при этом он был настолько дружелюбен и прост в общении? Никакой чванливости, никакой заносчивости, похвальбы или спеси… - Рисование сродни медитации, знаешь ли, - ответил тот, продолжая неторопливо расчесывать Цинцю волосы, - я когда учился, даже не понимал толком, насколько это верное изречение. Стоит только поймать волну, и кисть словно сама скользит по бумаге. Шэнь Цинцю пока не решил, как отнестись к полученным сведениям. Встреть он Цзюэши Хуаньгуа под настоящим именем и в подобающих ему одеяниях, кто знает, может, даже пурпурных или золотых, - от этой мысли внутри что-то неприятно царапнуло, - он точно бы не смог избежать пренебрежения. А то и презрения перед талантом, выпестованным деньгами, слугами и лучшими учителями. Да и не то, чтобы сейчас не почувствовал легкого раздражения. - Даже странно, что молодой господин из дома, выложенного золотыми кирпичами, оказался способен проявить подобное милосердие и щедрость к случайному раненому бродяге, - протянул он, не сдерживая привычного яда, специально провоцируя аристократа, которого несомненно унизит мысль, что он собственноручно мыл человека, низкого по происхождению, показать истинное лицо. - Боюсь, этот не сможет отплатить соразмерно. Или Хуаньгуа все-таки знал, кто он? - Ерунду не говори, - а тот будто даже не обратил внимания на его слова. Его руки даже не дрогнули в волосах Шэнь Цинцю, а аромат жасмина - дорогое удовольствие, а для бродяги и вовсе немыслимое! - не стал слабее. Наоборот, Шэнь Цинцю расслышал тихий звук, с которым новая капля упала с горлышка флакона на костяной гребень. - Можно подумать, я спасал тебя в надежде на награду, ага. Нет, Цзю-гэ, я сделал это просто потому, что пройти мимо - это не для меня, а значит, и ответственность за расходы моя. При чем тут ты? К таким суждениям Шэнь Цинцю оказался не готов. Слова лекаря его будто обезоружили, да еще горло перехватило от непонятного чувства, так что он промолчал, а Цзюэши Хуаньгуа, судя по всему, ответа и не ждал, раз, тихо вздыхая и шепча себе под нос что-то в духе “но какие волосы, охренеть можно просто”, продолжал плавно водить гребнем по всей длине прядей. Ощущения были приятными, постель - удобной, плотная шелковая повязка по-прежнему защищала глаза, нежный жасминовый аромат пропитывал воздух, и уютную тишину дома разбавлял только мелодичный пересвист птиц за окном. Шэнь Цинцю вдруг отстраненно понял, что засыпает - чуть ли не впервые сам, днем и не чувствуя боли, а Хуаньгуа еще и принялся едва слышно мурлыкать себе под нос что-то незнакомое, тихо-тихо, будто про себя, и обволакивающие волны тепла и расслабленности подступали все выше, а потом мягко утянули Шэнь Цинцю за собой в темноту, где не было снов - только ощущение безопасности, непривычное и даже чем-то похожее на чудо. Но что было еще удивительнее, он быстро к этому привык: просыпаться по утрам от пения птиц и той особой свежести, которая случалась только на рассвете, когда ночная роса еще не начала испаряться под солнечными лучами. И тело, и волосы, и даже белье пахло свежестью и едва уловимым ароматом жасмина и полыни - и, казалось, само это ощущение чистоты и покоя было еще одним, не менее важным лекарством для души. Иногда он пробуждался в одиночестве и тогда просто лежал, слушая птичий пересвист, медитируя или пытаясь разобраться в плавном движении ци, завихряющейся в охранных печатях вокруг дома. Иногда Хуаньгуа уже был рядом, и тогда они разговаривали, иногда даже спорили, если речь заходила вдруг о философских вещах, - и Шэнь Цинцю остро жалел, если такие разговоры оказывались короткими, - занимались излечением духовных вен и снова спорили, теперь уже о свойствах растений или основах духовных практик. Манговый эликсир и впрямь творил с телом Шэнь Цинцю невероятные вещи, почти превращая его в глину или фарфоровую пасту, послушную воле. Шэнь Цинцю знал, что его кости несли массу мелких травм, вроде трещин или уплотнений в местах пролегания искалеченных духовных вен: даже его наставник сразу сказал, что подобные повреждения не сможет вылечить ни классическое совершенствование, ни даже помощь Цяньцао, и с этим придется смириться. Но концентрату цзин, которым и являлся эликсир из изумрудного летающего манго, было совершенно наплевать на точку зрения бывшего главы пика Цинцзин. Лечащие волны заполняли кости, укрепляя их, восстанавливали вены, увеличивая скорость циркуляции потока, и Шэнь Цинцю впервые позволил себе даже не понадеяться осторожно - а увериться в том, что после окончания лечения сможет достичь если не уровня “серебряного нефрита”, который был доступен только физическим совершенствующимся, то хотя бы базового “зеленого”. Или и вовсе замахнуться на “янтарь”. Было неважным даже то, что глаза сохраняли свою повышенную чувствительность к свету: это, в общем-то, было вполне объяснимо. Шэнь Цинцю хоть и снимал повязку ночью, пытаясь понемногу нагружать зрение, даже слабого лунного света хватало, чтобы чувствовать резь под веками. Цзюэши Хуаньгуа очень переживал по этому поводу и постоянно порывался проконсультироваться со своим учителем, но Шэнь Цинцю, который каждый раз при упоминании неведомого наставника непонятно почему начинал раздражаться, даже слышать об этом не хотел. Он чувствовал себя все лучше - засыпая без лекарств, проводя ночи без кошмаров, пробуя жареные пирожки, которые учился печь Хуаньгуа, или медитируя и слушая, как тот читает вслух какой-нибудь исторический трактат. Парень не признавался, что делает это ради того, чтобы Шэнь Цинцю было не скучно лежать, и упорно делал вид, что просто на слух воспринимает все лучше, но обманщик из него получался никакой. Он совершенно точно лгал о том, что ходит в город - иначе обмолвился бы о Дуань Цинцзе, которая должна была опросить местных жителей перед охотой. Визит кого-то из глав Цанцюн всегда становился событием даже для большого города, об этом точно говорили бы на каждом перекрестке. Конечно, о погибшей девушке и о неведомом монстре Цзюэши Хуаньгуа мог молчать, не желая волновать Шэнь Цинцю, но рассказывая про лес, озеро, поле рядом со святилищем, про пляшущий черепаший чистотел, случайно обнаруженный неподалеку от дома, про спящий орешник и сплетенные сосны у озера, он ни словом не упомянул о главной достопримечательности Гуйшу - коричном дереве, скорее всего потому, что просто о нем не знал. Впрочем, Шэнь Цинцю тоже не был со своим лекарем до конца откровенен. Повязки с него сняли, силы понемногу возвращались, как и резерв ци, понемногу наполняющийся с каждой медитацией. Теперь Шэнь Цинцю мог сам садиться на постели и даже пробовал вставать, хотя ноги толком еще не держали. В первую такую попытку, правда, он чуть не завалился обратно на постель: подскочивший Цзюэши Хуаньгуа успел схватить его за руку и почти дернуть на себя, в результате чего Шэнь Цинцю с размаха обнял своего лекаря, да еще и стукнулся лбом о его лоб. Больно не было, а вот смешно - да, и Шэнь Цинцю расхохотался первым. Цзюэши Хуаньгуа отстал от него на миг, не больше, а потом до самого вечера нет-нет, да прикладывал ладонь к голове Шэнь Цинцю, проверяя, не осталось ли там шишки. Как будто забыл о том, что любой, даже самый слабый заклинатель избавлен от такого одним лишь фактом направленного течения ци - и это несмотря на то, что в двойном совершенствовании делал несомненные успехи. Свои духовные вены Шэнь Цинцю уже сейчас воспринимал полностью здоровыми, но Цзюэши Хуаньгуа умудрялся незаметно поправлять даже то, о чем сам Шэнь Цинцю уже и забыл. Или дело было в их неожиданно открывшейся совместимости? Там, где ци Шэнь Цинцю ревела лесным пожаром и звенела металлом, ци Цзюэши Хуаньгуа текла лесными ручьями, дышала ветрами и туманами, прорастала травой, спокойно и неотступно, и каждое новое двойное совершенствование становилось для Шэнь Цинцю еще одним открытием. Он словно выходил из темного леса на залитую солнцем поляну, освобождаясь от прошлого и недоумевая, почему все это время был почти слеп. Особенно смешно было так думать, нося на глазах плотную повязку, да. - Я хочу, чтобы ты пошел со мной, - сказал Шэнь Цинцю после того, как Хуаньгуа в очередной раз проверил состояние духовных вен. Тем оставалось день-два до полного излечения, остальные раны и старые повреждения уже затянулись, и только глаза все еще оставались чувствительными. И если к повязке на лице Шэнь Цинцю привык, то в шелковых одеждах, принесенных Хуаньгуа, он старался лишний раз не двигаться, уж слишком ласкали тело нежнейшие ткани, даже интересно, где только такие нашлись. Вопросов было много, а самый важный из них - что делать дальше? - откладывать уже не получалось. - Куда, Цзю-гэ? - Хуаньгуа словно его не понял - или действительно не понял? Не мог же он не заметить то, что Шэнь Цинцю тоже учил его - и знал куда больше, чем положено странствующему заклинателю. Шэнь Цинцю собирался забрать его с собой в Цанцюн, не дожидаясь, пока так называемый наставник сотворит с молодым лекарем то, ради чего так приручает его к себе. - У меня есть должник, он примет тебя в великий орден двенадцати вершин, - сказал он, вдруг неожиданно ясно представив себе зимние вечера, полные разговоров, или то, как Цзюэши Хуаньгуа будет устраивать под себя часть сада за бамбуковым домом, притаскивая из совместных вылазок всякие диковинные растения… Сердце на миг даже замерло в груди от того, сколь неожиданными были промелькнувшие перед мысленным взором картины. Шэнь Цинцю внезапно поймал себя на понимании, что за все эти дни привычное восприятие себя уличной крысой и беглым рабом тихо треснуло и осыпалось, разлетелось пеплом по ветру, не в силах вместить в себя это невероятное ощущение внутренней свободы и мощи, которую дарила полностью развитая система духовных вен и подлинно здорового тела. Но отнюдь не только благодарность толкала его на желание защитить наивного дурака от опасностей жизни: Шэнь Цинцю хотел продолжить общение с ним - просто потому, что ему нравился Цзюэши Хуаньгуа. С ним было интересно, легко и даже весело, а Шэнь Цинцю никогда раньше не относил себя к людям, способным веселиться. - В Цанцюн?! - почему-то переспросил Хуаньгуа. - Да, - подтвердил он. - Там есть огромные библиотеки, целые пики с разными духовными растениями и животными. Тебе там понравится. - Ты говоришь так, словно сам там бывал, - смешок в голосе Цзюэши Хуаньгуа был различим отчетливо. - Нет, конечно, ты слишком хорош, чтобы быть обычным адептом, и я допускал мысль, что ты далеко не так прост, как хочешь показаться. Чего стоит одна твоя привычка пить чай, будто на приеме в императорском дворце… Но должник - глава одного из пиков… Слушай, а может, ты замаскированный принц? Шэнь Цинцю хмыкнул, не позволяя себе размякнуть от комплимента. Но было так приятно получить признание от кого-то, кому не застили взгляд его регалии и блеск громкого статуса. - Да-да, все эти манеры человека, облеченного ответственностью, - миролюбиво продолжал размышлять вслух Цзюэши Хуаньгуа. - Явная начитанность, какую бы тему я ни поднял… О, похоже, не только Шэнь Цинцю все это время пытался разгадать своего лекаря. - Это значит “да, я согласен”? - оборвал он течение мыслей Цзюэши Хуаньгуа. Тот вдруг тихо вздохнул, и одного этого оказалось достаточно для дурного предчувствия. - Даже если ты кто-то из глав пиков, Цзю-гэ, тащить в орден какого-то чужака… - Не беспокойся об этом, - он поймал Хуаньгуа за руку и крепко сжал. - Я сам разберусь со своим должником. Цзюэши Хуаньгуа переплел их пальцы, и Шэнь Цинцю стиснул зубы, уже понимая, какой услышит ответ. - Цзю-гэ, но я ведь дал слово наставнику. - Он тебя использует, понимаешь? - как Хуаньгуа мог быть настолько легковерным?! Неужели этот драгоценный камень, не знающий себе цены, и впрямь достанется какому-то проходимцу? - Да за один плод летающего манго твой учитель мог купить несколько десятков рабов, дом… да что угодно! Ни один человек не стоит столько, пойми! - Ты стоишь. И он стоит. Да любой человек, Цзю-гэ… - непонятно ответил тот и вновь, как уже было не раз, повторил. - Но ты зря думаешь о нем плохо. Мой наставник особенный, он очень хороший, правда. В конце концов, я бы без него буквально не родился. Накатившую холодную ярость Шэнь Цинцю едва сумел удержать в узде. Что, интересно, выдумал тот ублюдок, которого Цзюэши Хуаньгуа называет наставником? Удачно погадал и дал денег семье, которых ей хватило на содержание будущего одаренного сына? Рискнул и выиграл, предположив, что в семье заклинателей ребенок тоже будет одаренным? Или поступил куда проще? Просто помог женщине в тяжелых родах успешно разродиться и взамен потребовал ребенка себе в ученичество, сразу определив перспективные духовные вены? - Не злись, Цзю-гэ, - Шэнь Цинцю крепко держал Цзюэши Хуаньгуа за руку, вырваться тот не мог, и потому теплое, почти нежное прикосновение губ к виску вдруг ударило, будто таран в трухлявые старые ворота. Одно лишь касание - и внутри все разбилось, крошась на горячие куски. - Но чего бы я стоил, нарушив однажды данное слово, правда? У меня кроме него пока ничего и нет. Шэнь Цинцю дернул его к себе, ловя второй рукой, прижимая к груди и не давая даже возможности рыпнуться в сторону. - Стань моим братом, - выдохнул он, не успевая задуматься о том, что говорит вслух. - Ты спас мне жизнь, и раз не позволяешь спасти твою… - Мстить за меня не придется, Цзю-гэ, - догадливо перебил его Цзюэши Хуаньгуа. - Ты не можешь этого знать. - И кто теперь опрометчив? - ласково пожурил его Хуаньгуа, но отстраняться не стал. Его теплое дыхание касалось виска, и Цинцю чуть ли не впервые за всю жизнь вдруг полностью расслабился внутренне, будто откуда-то знал, что от человека рядом не будет ни зла, ни разочарований, а только поддержка и забота. - Цзю-гэ даже не видел моего лица, не знает настоящего имени - и предлагает такое. Не только предлагает, но и добьется своего. - Так я и знал, что ты соврал, - только усмехнулся Цинцю. - Уел, - тепло отозвался тот и без всякого перехода добавил. - Меня зовут Шэнь Юань. Он тоже Шэнь?! И… его слова значили, что... Шэнь Цинцю не решился даже мысленно продолжить фразу, страшась спугнуть ответ. - Давай подлечим твои вены еще немного, - шепнул тот, - ты снимешь повязку, а потом решишь, точно ли тебе нужен в братьях такой неуч, как я. Шэнь Юань. А-Юань. Юань-ди. Может быть, даже Юань-эр, когда сбудется то, что он успел навоображать себе про сад пика Цинцзин. Но каков, а? И этот любознательный бельчонок еще напоминал ему об осторожности! - Даже не надейся, что я передумаю, - предупредил Шэнь Цинцю, и Цзюэши Хуа… нет, Шэнь Юань только рассмеялся в ответ. - Ни от чего зарекаться нельзя, - он мягко высвободил руки, а потом почти нежно обхватил пальцами запястья Шэнь Цинцю. - Но я счастлив уже тому, что ты это предложил, Цзю-гэ. Его ци, чистейшая и свежая, как вода горного ручья, знакомо вплелась в духовные вены, выглаживая их изнутри, и Шэнь Цинцю вдруг представил, как это было бы: соединить с ним не только ци, но и тела, замыкая двойное совершенствование в круг двух начал, точно инь-ян, пламя и вода, металл и дерево, губы к губам - и вспыхнул, как порох, от стыда, жара, плеснувшегося по телу, от одной только мысли этой! Шэнь Цинцю уже ловил себя на смутном ощущении, что их обоих тянет друг к другу, и ци, их ци, и без того идеально дополняющая одна другую, все легче и быстрее входила в резонанс, ускоряя вращение в даньтянях, но сейчас все было иначе. Будто разговор что-то изменил между ними, словно до этого момента они оба раскрывались не до конца, и только теперь внутренних преград больше не осталось. Шэнь Юань выдохнул что-то неразборчивое, шепот скользнул по лицу Шэнь Цинцю невесомым касанием, даньтяни разгорались один за другим, усиливая поток, и ци словно превращалась в золото, наливаясь плотностью и солнечным светом. Шэнь Цинцю будто превратился в тысячелепестковый лотос, раскрываясь новыми рядами контуров ци - сияющих, сверкающих линий. Они водоворотом закручивались вокруг сердечного даньтяня, расслаивались и тут же обретали новую толщину - больше, больше! - Шэнь Цинцю словно отрывало от земли, поднимало куда-то ввысь, и шелк невозможных одежд только усиливал этот полет, кружа голову и опьяняя разум. Наверное, он едва соображал - а может, что-то куда более рассудительное, пусть и неосмысленное, взяло над ним верх, и он, шалея, задыхаясь, растворяясь в золотой ци, безошибочно поймал А-Юаня за шею и поцеловал. Вселенная взорвалась. На какой-то миг Шэнь Цинцю увидел все: земли вокруг, укрытые туманом горы, облака, цепляющиеся за вершины, безбрежные пустыни и моря, зажатые в каменных берегах; черные степи демонов и огненные лавовые поля, серебряные небеса и хрустальный свет, который, как и золото в венах, становился все плотнее, плотнее, он сжимался все сильнее, все туже, время словно начало замедляться, растягиваясь и застывая, как капля, которой было суждено упасть - а потом Шэнь Юань раскрыл губы и тронул языком язык Шэнь Цинцю. И все схлопнулось, порождая сильнейшую волну - и золотое ядро, просиявшее в унисон с тем, другим, что зажглось в груди рядом. Грохот разбившейся мебели, звон посыпавшейся на пол посуды и скрежет балок, едва удержавших крышу дома, дополнил картину - но остался где-то там, вдалеке. - Твою ж… блядь, - прохрипел Шэнь Юань совсем рядом. - Язык, - бездумно одернул его Шэнь Цинцю, как привык одергивать себя, не позволяя выругаться по-уличному, в пять ветров и восемь колен. Он не мог отвести внутреннего взора от двух золотых ядер - от своего собственного, по которому то и дело прокатывались языки пламени, которое сияло острым металлическим блеском, и от того, которое пульсировало в груди Шэнь Юаня, овеваемое завихрениями ци, словно ветрами и волнами. Золотое ядро. То самое, которое в их поколении образовали-то пока всего трое - чуть ли не всемогущий Юэ Цинъюань, упертый Вэй Цинвэй и невыносимый дикарь Лю Цингэ. То, которое гарантировало свободу от смерти. От старости, от болезней. От голода. Шэнь Цинцю теперь была полностью доступна инедия. Шэнь Цинцю теперь мог с вызовом смотреть в глаза тем, кто считал его недостойным его звания. Половина… ладно, не меньше трети голосов теперь заткнется. Золотое ядро - и здоровое тело, и полноценная система духовных вен. Шэнь Юань не представлял, что именно для него сделал. А тот шумно дышал рядом, похоже, тоже осознавая случившееся и привыкая к новому положению вещей, и Цинцю до боли в сердце захотел его увидеть наконец. Он поднял руку и стащил повязку с глаз. Белая. Редкого качества паутинного шелка… Цинцю чуть повернулся - только, чтобы увидеть блестящие волосы, рассыпавшиеся по плечам. Шэнь Юань лежал рядом, уткнувшись лицом в подушку, и только вопросительно промычал, когда Цинцю погладил его по волосам. - Я хочу увидеть твое лицо, - голос чуть дрогнул. - Развернись ко мне? - Глазам точно больше не больно? - спросил тот, слабо кивнув. Так же, в подушку. Не иначе, не мог найти в себе сил пошевелиться, хотя в этом Шэнь Цинцю его очень понимал. - Точно, - заверил он. Нигде ничего вообще не болело - головокружительное ощущение. И также четко он понимал: на его прежних искореженных венах создание сильного золотого ядра было совершенно невозможным, да и потом - многие проблемы сохранились бы, пусть и в приглушенном виде, даже с обретением бессмертия. - Это хорошо, - шепнул Шэнь Юань, тихо завозившись рядом, и Цинцю осторожно убрал с его щеки волосы, сразу заметив, что у того слегка покраснели уши. - Погоди, дай мне пережить момент гей-паники, - задушено пробормотал Шэнь Юань, продолжая прятать лицо в подушке. - Что? - не понял Цинцю. - Ты меня… ну… поцеловал, - скороговоркой выдохнул тот, и румянец с ушей пополз дальше на щеки и шею. - Не, не думай, это было круто и вообще фейерверки с бабочками, и это двойное совершенствование ведь, зато я вообще теперь понимаю, ну… ты сам понимаешь что, но к этому надо привыкнуть. А еще выпить, да. Точно... Шэнь Цинцю вдруг умилился - еще одно чувство, казавшееся невозможным! - Я тебя не понимаю, - сказал он, изо всех сил стараясь не улыбнуться. - Так я тебе и поверил, ага, - хмыкнул Шэнь Юань. - Ладно. Он поднял голову. Качнулись длинные ресницы, блеснули ясные зеленые глаза, дрогнули в улыбке мягкие - теперь Шэнь Цинцю точно это знал! - губы. - Цзю-гэ? - обеспокоенно позвал его человек с лицом Шэнь Цинцю. - Что с тобой? Ты будто увидел призрака… - Кто ты? - выдохнул он, словно глядясь в зеркало. Неужели… Такая идентичная ци и никаких артефактов и талисманов, изменяющих внешность… В самом деле брат?! - Кто ты такой?! Тот недоуменно нахмурился, а потом… Цинцю даже поймал момент, когда к Шэнь Юаню пришло осознание: потрясенно округлились глаза и расширились зрачки, смягчился и приоткрылся, будто в попытке что-то сказать, рот, и Шэнь Юань подался назад, словно не веря тому, что видит. - Это… как? Как такое может быть?! - он скатился с кровати, почти упал, запутавшись ногой в свесившемся покрывале, подхватил с пола медное блюдо и в следующий момент, вот так, просто из воздуха, в него полилась вода. Шэнь Цинцю изумленно распахнул глаза, видя столь редкое мастерство управления природной ци, а Шэнь Юань уже смотрел в свое отражение и ощупывал лицо руками. Точно такое же, как у Цинцю: точеный элегантный профиль, высокие скулы, чуть впалые щеки. - Нет, то же самое лицо, как всегда, но… Как?! Его потрясение каким-то непонятным образом умерило гнев, что уже рождался в груди Цинцю. Шэнь Юань не лгал, он действительно не знал, кого спас от смерти - должно быть, в начале лицо Шэнь Цинцю было опухшим, все в синяках и ссадинах, а потом большую часть закрыла повязка, и… - Я же не мог скопировать свою внешность? - пробормотал Шэнь Юань, испуганно оглянувшись на Цинцю, и тут же мотнул головой. - Двойное совершенствование - это ж не ксерокс, и сходство наших ци… может, обретение золотого ядра наложилось? - он нес абсолютнейшую чушь, будто не знал абсолютно базовых, очевидных вещей. - Это единство ци нас превратило в единое существо, смешало, а потом разделило? Теоретически, может же такое быть? А боль мы не заметили? Привык, что Шэнь Цинцю ответит даже на самый идиотский вопрос? - Не пори ерунды, - но в голове все равно не укладывалось. Не двойник Хуаньхуа, а… брат? Похожий на Цинцю, как две капли воды, и все это время живший с… С человеком, без которого просто не родился бы? Так он сказал? Ярость накатила, как черная вода, захлестнув сразу с головой. Предположения и домыслы, обрывками взметнувшиеся в мыслях, стали стыковаться друг с другом, слепляясь в единую картину. Два родившихся ребенка - один, выбранный как более пригодный, и другой, отринутый за ненужностью. У Янцзы и этот наставник, приготовивший для А-Юаня что-то еще более жуткое… В ушах начала грохотать кровь. Все это время у Шэнь Цинцю был брат. Родной брат! - Мы немедленно уходим отсюда! - выдохнул Цинцю, слетая с постели. Одежда валялась на полу, сброшенная с табурета воздушной волной, и в рукаве по-прежнему лежал цянькунь, который безмозглый наивный бельчонок даже не удосужился проверить. А еще… - Сюя! Меч возник из воздуха, расколов его сверкающей молнией, но А-Юань внезапно испуганно попятился. - Сюя?.. Он ошарашенно глянул на клинок. Цинцю двинулся ближе, собираясь при необходимости даже вырубить брата и увезти его отсюда, перекинув через плечо - одного он А-Юаня с этим “наставником” не оставит! - Ты… Шэнь Цинцю?! - один его взгляд подтверждал то, что А-Юань не знал до сих пор и лечил бескорыстно самого Шэнь Цзю, а не громкое имя. Именно его. Лечил, обнимал, ухаживал, разделил с ним обретение золотого ядра. Шэнь Цинцю ухватил А-Юаня за локоть, не давая отодвинуться дальше, и в тот же миг иррациональная тревога затопила его с головой, сигнализируя об опасности. А-Юань опасностью быть не мог - а значит, это был его “наставник”! - Быстр… - но договорить он даже не успел. Прихотливая, удивительно рельефная вышивка на вороте верхнего платья у А-Юаня вдруг вспыхнула, зеленые бутоны брызнули настоящей зеленью, взрываясь настоящими цветами и облаком золотистой пыльцы, осевшей Цинцю на лицо. Душистый залп заставил его пошатнуться, смутно знакомый аромат еще пробился в одурманенный мозг - тот же запах, как у отвара от кошмаров, - а потом ноги подогнулись и, уже оседая на пол, Шэнь Цинцю видел только испуганное лицо брата и чувствовал его руки, подхватившие и не давшие свалиться мешком. Страховка, значит. Проклятый “наставник” оставил на А-Юане сторожевую лозу - на случай, если кто-то вдруг попробует увести бельчонка. Шэнь Цинцю еще доберется до этой твари. Обязательно доберется. Только сначала он должен проснуться живым. Долж…