Злодей

      И Джона ему действительно жалко. Потому что двойник его переломленный, сломанный, как ваза дорогая фарфоровая. Лололошка может видеть эти осколки мелкие, что склейке не подлежат. Он может видеть это и чувствовать ту же боль, что живет в душе чужой.       Джон Дейви Харрис самовлюбленный безумец, пышущий уверенностью. Но это только на первый взгляд. Потому что лицо идеальное не более чем фальшь. Сам Джон Дейви Харрис лишь фальшь от начала и до конца. Он фальшь начиная с вечно аккуратно выглаженной одежды, до улыбок широких. Но в нем более нет ничего человеческого, только осколки, звенящие при каждом шаге. В Джоне Дейви Харрисе нет больше ничего ангельского, только непроглядная тьма.       Но Лололошка видит многое. И видит он сломанного одинокого человека. Человека, которого больше не собрать.       И поэтому Лололошке искренне жаль двойника. Потому что Лололошка все еще может видеть гораздо больше. Особенно когда живешь с этим человеком долгое время волей неволей, но будешь замечать детали.       И он видит, как Джон всякий раз замирает на месте, когда думает, что Лололошки рядом нет, как лицо его сереет, превращаясь в подобие маски. Он видит иной раз его чрезмерную жестикуляцию и активность. Нет, Джон активен всегда, но в такие моменты эта активность зашкаливает на месте. Что порой кажется, что ни секунды он не может сидеть спокойно, словно ему жизненно необходимо что-то делать: будь то кружить с Лололошкой в танце( что происходит чаще всего), будь то быстрое постукиваение по столу или постоянная смена занятия начиная от чтения, до тренировок. В такие моменты Джон Дейви Харрис точно юла, крутится, да остановиться никак не может. И Лололошка видит в этом всем лишь тревогу непроглядную, глубокую и мрачную.       А еще эта чрезвычайная забота о Лололошке. Потому в гардеробе у Ло одежды немеренное количество, на кухне еды у них навалом разной, да дом большой с множеством комнат. В доме есть и библиотека, и тренировочный зал, даже имеется огромный парник, что бы Лололошка мог занимать своим любимым делом. ( И пожалуй это действительно было самым любимым местом у Ло, ну и конечно же поле широкое неподалеку. Туда то он и сбегал всякий раз, дабы минутой спокойствия насладиться. Дабы успокоиться, в себя прийти после очередного разрушения мира.) Но иногда ему казалось, что двойник точно тень бродит за ним, дабы он никогда один не оставался. Точно помощь ему нужна была, точно в заботе Лололошка непрерывной требовался.       Но с ним то все в порядке, это не он разбитый и сломанный, это не он полностью уничтоженный. С Лололошкой все как всегда. По крайней мере так думает он сам.       Бывают же дни, когда Джон становится чрезвычайно прилипчивым, так и льнется обняться. И это было бы мило, действительно мило, если бы двойник не выглядел таким...зловещим. Точно не обнимается он сейчас, а планирует каким зверским способом уничтожить очередной мир или как же все таки доброту Лололошки убить наконец окончательно.       Но эти миры...о как Лололошка ненавидел смотреть, как земля чужая горит, о как он ненавидел смотреть, как люди погибают, как кричат они в агонии. — Ну же, красотка, пойдем потанцуем,— широко улыбается Джон и не спрашивая хватает его за руку.       Они танцуют на очередных останках мира. И Лололошка ненавидит это всей душой. Только вот Джона ненавидеть не получается. — Мне тебя жаль,— однажды вырывается у Лололошки.       А Джон смотрит пристально, ухмыляется по обычному фальшиво и наигранно. Наклоняется к его лицу резко, почти касаясь носом его носа. — Ах, красотка, я польщен, но жалость, это не то, что бы я хотел услышать с твоих чудесных уст, — и подмигивает. Но Лололошка все еще видит больше. И он замечает как двойник вздрагивает.

***

— Ты все такой же добрый,—хрипло, почти надломлено говорит Джон, прижимаясь лбом к его коленям, руками поглаживая его талию, пробираясь выше к спине. Джон глубоко вдыхает, одной рукой находит его руку и крепко сжимает, поднося к своим губам целуя долго и жарко.       Лололошка взгляд от окна отрывает, от темноты этой пугающей, устрашающей. И смотрит в другую темноту, не менее страшную. Потому что душа у Джона именно такая— черная. Потому что и сам Джон такой— пугающий.       И вот теперь этот самый пугающий могущественный двойник, разрушивший сотни миров, дабы сломить его, Лололошку, сидит на полу, у его ног. Сидит, да прижимается к телу его, точно кот, ласки просящий.       А Лололошке все еще жалко, поддается на чужую провокацию, свободной рукой в кудри чужие вплетается, поглаживая. Только вот на душе пустота растет ледяная. — Почему ты все такой же...добрый.— шепчет Джон, вновь руку целуя похолодевшими губами.       Лололошка взгляд отводит, его лицо бледнеет, совсем серым становясь. Он закрывает глаза и горько сдавленно говорит: — Наверное поэтому в одном из миров, брат моей смерти так неистово желал. Все потому что я никогда не менялся,— и самому вдруг смеяться захотелось от воспоминаний нахлынувших.       Но когда Лололошка смотрит на Джона, то вздрагивает, ощущая, как руку его стискивают крепче. Вздрагивает и потому, что Джон выглядит совсем серьезно, непривычно и так не наигранно по-настоящему.       Джон смотрит пристально, словно бы понимает о чем речь идет. Его губы растягиваются в мрачной кривой усмешке.       И Лололошка ждет слов, которые вот-вот должны слететь с чужих губ. Но Джон все также молчит, лишь поднимается с пола и его резко за воротник притягивает, целуя. Лололошка не успевает толком ничего сообразить, не успевает понять и осмыслить поцелуй этот мимолетный. Ничего не успевает, лишь сдавленно вздохнуть. — Красотка, — начинает двойник, все так же натянуто улыбаясь,— в этот раз такого не повторится. Ты будешь жить очень долго...вместе со мной.       И от слов этих холодок по коже бежит. От слов этих почему-то страшно еще сильнее становится. Потому что слова эти точно скрывают что-то, что ему знать пока не следует. — Ну-ну, мы с тобой совсем расклеились, красотка, так не пойдет,— и вот, Джон Дейви Харрис становится совершенно прежним, точно не он лежал на его коленях минуту назад, блаженно глаза закрыв, от прикосновений Ло.       И стоит уже давно привыкнуть к этим переменам настроения. Лололошка правда пытается...только выходит все еще плохо.       Они кружат по комнате большой и Лололошка ощущает как хватка чужая, сегодня на удивление крепкая, крепче чем обычно. Неужто двойника расстроило так упоминание о ненависти брата его?       Джон улыбается широко, глаза его при свете свечей, горят неистовым алым огнем.       Двойник его все еще безумен, —понимает Лололошка обреченно.       Ему уже не помочь, — думает он, устало прикрывая глаза. Но даже так, Джона все еще жаль, —он ощущает, как двойник к себе его прижимает. — Ну же, красотка, что я говорил, по поводу жалости? — и целует в руку горячими мягкими губами. Джону Дейви Харрису больше ничем не помочь. И, к сожалению, Лололошке теперь тоже. Мир, где нет ничего кроме хаоса, постепенно разрушает его. Мир, в котором глаза горят безумным блеском— губят Лололошку.       И как бы не пытался он быть прежним, на самом деле это не так. Быть может ему вечно будет жаль чужие миры и двойника своего, и быть может немного себя.       Но Лололошка все еще знает больше. Мир его постепенно теряет краски, оставляя только один цвет — грязно-оранжевый.