Злодей

      Чувства заполняют его грудную клетку, дышать не позволяя. Клубятся, да роются там, где-то глубоко-глубоко в теле. Чувства эти, а в особенности память, заполнят его голову, все его мысли только одним этим странным родным когда-то образом.        Лололошка хватает за голову, дышит хрипло загнанно, он жмурится и из глаз текут слезы горючие, которые тут же стирают чужие ледяные руки.       Ло отшатывается от аккуратного трепетного прикосновения, распахивает глаза пытаясь осознать, где он сейчас находится, пытаясь в мыслях своих спутанных-перепутанных разобраться.       Перед ним стоит на коленях Джон, все в той же белой футболке и штанах, тоже белых. Джон с беспокойством глядящий на него. Джон, у которого рука застыла в нескольких сантиметрах от его кожи. —Ты...Ло...—хрипит он, а после вновь жмуриться и качает головой.       Как может быть это маленький милый мальчик Джоном? Джоном, который уничтожил множество миров. Джоном, который так безумно повернут на нем, на Лололошке? Джоном, который и сам сломанный-переломанный тысячи раз. Как может быть та его вечно боязливая, неловкая копия, быть им?       Ло закрывает глаза руками, пытается дышать спокойно, глубоко. А в памяти всплывает лицо по-детски пухлое, тело неказистое, но очаровательное по-своему. Он вспоминает и глаза такие же темные, как у него самого. У той его копии глаз таких красных не было. Нет, они были похожи на глаза самого Лололошки. Нет, тот Ло, который постоянно жался к нему, не Джон. Тот Ло, который так пытался храбриться, тоже не Джон.       Лололошка вздрагивает, когда его щеки все же касается чужая рука.       Вздрагивает еще раз, когда Джон осторожно отнимает его руки от лица, заставляя смотреть в оранжевые яркие глаза. — Красотка, но это я. Ты и сам это знаешь. Чувствуешь ведь.       И улыбается так мягко, на первый взгляд, так знакомо, что сердце у Лололошки сжимается.       Потому что если Джон был действительно тем двойником...то почему он так привязан к нему? Почему отпускать не желает? Почему же...       И тут по щеке Джона скатывается слеза. Прозрачная блестящая в солнечном свете, что сейчас лился из окна спальни. И это заставляет опешить, растеряться, потеряв прежний хоть какой-то былой запал, на то чтобы оттолкнуть, чтобы не верить и дальше в это все. Но все это пропадает, истирается.       Потому что Джон Дейви Харрис плачет, изломанно грустно улыбается и утыкается лицом в его коленки.       Джон Дейви Харрис становится таким хрупким, таким испуганным и ...знакомым. Лололошка губу до крови прикусывает, растерянно трет глаза руками, а у самого слезы подкатывают, норовя пролиться.       Сердце его болезненно сжимается в очередной раз.       Дрожащими руками он приподнимает чужое лицо, осторожно обхватывая мокрые щеки, проводя большими пальцами по коже и в глаза смотрит пристально-пристально. Глаза все такие же оранжевые, только вот потемневшие от слез, отчего сейчас больше похожи на ржавчину. Этот взгляд Ло узнает где угодно...       Джон же на мгновение замирает, закрывает глаза, а после внезапно ухмыляется, стирая с лица своего то жалкое совершенно сломленное выражение. Ломая лицо прежнего Ло, прежнего маленького испуганного мальчика. Лололошка руки пытается отдернуть, потому что пугается столь резкой перемены. Потому что мысль горькая в голову заползает— Джон лишь использовал старый образ, дабы заманить его в ловушку, дабы сердце его сломить еще больше. ...самого Лололошку в том числе.       Но даже через призму ужаса, он видит и дальше эту сломленную душу, а от того сердце его все еще слишком болезненно реагирует на всю эту страшную невозможную информацию.       Лололошка запутался, он понимает это и сам.       Воспоминания смешиваются, выплывают наружу и вновь погружаются на самое дно души.       Джон улыбается, сжимает его руки крепче, но все так же не больно. — Это правда я, —говорит он, прижимая руку Ло к своей щеке.—Тот Лололошка, которому вы с Агатой и Оракулом помогли когда-то давным-давно. —Он осторожно целует ладонь и поднимает глаза, встречаясь с его глазами.       А Ло только и желает сказать, что не верит в это все. Не может принять жестокую правду...только вот в душе он прекрасно понимает, действительно чувствует, что воспоминания эти так тесно связаны с Джоном. —Почему я не помнил тебя?—хрипло говорит он.       Джон невесело усмехается: —Все просто, красотка, богам так было удобнее. Богам только бы и подавай хлеба и зрелищ. Тебе ли этого не знать?       Комната на мгновение погружается в вязкую тишину. Тишина заполняет не только пространство, но и голову Лололошки. Тишина давит, терзает, и вместе с тем режет наживую.       Потому даже помня, теперь уже точно все —он не понимает до конца всего. —Почему ты стал таким,...Джон?—шепот, почти и не слышно говорит Ло, вновь жмурясь.       Со стороны слышится смешок, чужие руки легко порхают по его телу, спускаясь к плечам, поглаживая их. Руки осторожно притягивают его еще ближе к себе, заставляя уткнуться в шею. Длинные аккуратные пальцы пробегаются по спине. Все движение Джона были пронизаны лишь одни чувством — нежность. — Потому что я так чертовски хотел быть похожим на тебя, —просто говорит Джон, прижимая его к себе совсем близко, так, что Ло казалось он мог услышать чужое громко бьющееся сердце.—Потому что ты, все эти бесконечные столетия был моим единственным ориентиром, моей единственной опорой.       И Лололошка не может сдержать слез, потому что все это выглядит неправильно, все это выглядит совершенно безумно.       Потому что в голове у него все тот же нежный образ, силуэт знакомый, родной. Потому что Оракул всегда был прав — для Лололошки не стоит труда привязаться к кому-то. Ему не стоит труда полюбить кого-то. И все потому что в сердце Лололошки нет места ненависти. Даже сейчас, когда он сам переломанный—он не может ненавидеть.       В его голове всплывают их приключения.       В его голове всплывают робкие смущенные улыбки, глаза полные надежд и скорби.       Тогда тот маленький Ло, ощущался Лололошкой, как младший брат, которого обязательно нужно защищать и оберегать.       Только вот Джон не Ло...       Джон— это хаос, который по предсказаниям Оракула должен был принести разрушения и в его жизнь. И пожалуй это свершилось. Потому что теперь в его жизни слишком много гибели, страха и непонимания. Потому что даже спустя столько времени попыток примериться и притереться к Джону, ничего не меняется по своей сути. Лололошка все еще слишком тоскует по своей старой жизни, по мирам цветущим. Он слишком тоскует по роли своей глупой, аля мальчик на побегушках. Он все еще желает быть где-то далеко, вдыхать свежий воздух и строить очердную ферму.       Но он здесь, рядом с двойником, который не желает его покидать ни на шаг, а если и покидает, то все равно ощущение присутствия никогда в полной мере не пропадает.       Но вот он здесь и от прежний жизни Лололошки не осталось и следа.       Джон — это хаос...и Лололошка не может ощущать к нему ничего кроме жалости, даже сквозь завесу памяти. Этой жалости становится слишком много в его сердце. Она переполняет его до краев, выливаясь наружу. —Почему же ты стал таким,—вновь шепчет он, но не применяет никаких попыток двинуться с места или ответно обнять двойника.       У Лололошки не хватает сил, даже на то чтобы все вновь хорошенько обдумать.       Он ощущает, как чужие руки крепко прижимают его к себе.       И он может только думать о том, виновата ли их встреча в том, что Джон по итогу стал таким? Виноват ли Лололошка в том, что чужая судьба стала такой? Было бы лучше для Джона если он не встречал его? Не помнил и не равнялся на образ вымышленный и местами придуманный?       Было бы лучше, если бы и сам Лололошка не встречал своего двойника?

***

      Эти мысли вертятся у него в голове еще несколько дней. Он обдумывает все, заперевшись в своей комнате, по сотню раз перематывает забытые воспоминания дабы убедиться в правильности своих раздумий, дабы узреть что-то невиданное ему ранее, раскопать зерно самое сокровенное во всей этой истории, зерено, что может пролить свет на его мысли и раздумья.       Но образ прежнего Джона так навязчиво всплывает в голове, отчего сердце трепетно сжимается. Отчего на душе столько нежности появляется. Эта нежность бабочками взлетает вверх, прямо к потолку.       Он пытается разобраться, различить Джона и Ло...только вот теперь, когда он обладает всеми воспоминаниями то с ужасом понимает, что образы эти спутываются, сливаются в один. Потому что даже теперь он может заметить сходства: легкое подергивание бровей и губ, неловкое раскачивание с пятки на носок, и игра руками с чем угодно будь то ремешок на пиджаке или браслет на руке. И все это признаки нервозности так и не ушедшие спустя столетия.       Но так же Лололошке легко различить эти два совершенно непохожих образа. Заставить думать себя, что одним человеком они не могут быть, потому что ....просто не могут быть. От нежного когда-то воспоминания остались лишь мелкие жесты, но не более.       Но Лололошка к еще большему ужасу понимает, что ощущает всю ту же жалость к копии, теперь уже трепетную и нежную жалость. Но даже так эти чувства не любовь, не та яростная привязанность, которую испытывает Джон, это нечто более спокойное, нечто более легкое.       Он сидит в своей комнате, слушая, как в коридоре раздаются тихие шаги. Он слышит, как Джон мельтешит перед дверью, но не заходит. Он слышит, как шаги прекращаются, ощущает как он останавливается перед дверью на долгое время, не шевелясь и, кажется, не дыша. Слышит, как спустя множество времени шаги вновь возобновляются, оставляя Лололошку одного.       И это действительно благородно и тактично со стороны двойника. Потому что лицо его он видеть не может. Потому что Джон Дейви Харрис—хаос. Все еще всепоглощающий, уничтожающий все на своем пути. Джон Дейви Харрис уничтожил множество планет, а убил еще больше. Потому что он боится этого Джона, что так до ужаса трепетно относится к нему —к его юношескому воспоминанию. Неужели влияние тех событий так сильно повлияло на него? Неужели тогда он настолько вдохновился Лололошкой? Неужели встреча эта повлияла на всю его жизнь? — Красотка, — раздается строгий, но не менее уставший голос Джона.       Лололошка вздрагивает, укутывается в одеяло плотнее, точно спрятаться стараясь от гостя незваного. Точно пытаясь дальше в раздумья свои углубиться, наконец докопаться до правды всей.       Он слышит, как половицы скрипят под чужими шагами, он слышит то, как на тумбочке неподалеку что-то звенит, а после и вовсе то, как легко скрипит кровать рядом. — Я дал тебе достаточно времени. Тебе нужно поесть, —и голос у двойника еще более уставший, подавленный. Все более обеспокоенный.       Двойник тянется к нему, помогая выпутаться из кокона. И Лололошка видит бледное серое лицо, явно похудевшее, с блеклыми бордовыми глазами и тенями под ними. Джон выглядит так, точно и сам не спал столько же, сколько Ло сидел в заперти. — Я понимаю, все это тяжело для тебя, но я прошу тебя поесть. Или ты красотка желаешь, чтобы я тебя покормил?— на его лице натягивается привычная ухмылка. Только вот глаза остаются такими же темными и пустыми.       Лололошка качает головой, тянется к подносу осторожно беря тарелку в руки. Он глотает через силу, жует медленно, слишком тщательно. —Неужели то прошлое так на тебя повлияло?—наконец говорит он, выдыхая,— почему ты так все еще одержим мной?       Джон рядом сперва не издает ни звука, а после усмехается: — Потому что ты был первым, кто открыл мне глаза на мир. Не спорю, наставник тоже пытался, но я все еще слишком боялся его в то время, чтобы верить. А тут ты —моя старшая копия, такая добрая, такая свободная и такая счастливая. Я желал быть похожим на тебя,-он вновь усмехается. — И после того как мы расстались я действительно пытался. Только вот отчего-то не выходило. Не мог я так легко переносить все трудности, как ты. И похожим на тебя я стать не смог, как бы не желал. И в то время мне впору было тебя ненавидеть, завидовать тебе. Но я не мог. Потому что слишком хорошо помнил то ощущение свободы и легкости, тепла ласкового, что рядом с тобой ощущал. Слишком хорошо помнил твой образ, и это помогало мне двигаться дальше. Только это. — Но ты все-таки начал разрушать миры. — Верно. Начал. Потому что разум, штука хрупкая. А я, как выяснилось был не таким сильным, как ты. Но знаешь, что было еще более важным,—Джон придвинулся ближе, осторожно дотронулся до его щеки, точно прося взглянуть в его глаза. —То, что спустя время ты оставался таким же как и раньше. Да, ты был уставшим, отчаявшимся, но все еще добрым. И это все так же восхищало меня. Я говорил тебе это и раньше. Но не перестану говорить и теперь. Это заставляло желать тебя сильнее, потому что я вновь хотел ощутить то тепло, что было тогда. — он резко отстранился, на его лице заиграла шальная ухмылка. — Быть может правда в том, что суть параллельных вселенных в том, что они никогда не могут быть абсолютно похожими.       Но Лололошка думал иначе... —;Если бы мы не встретились...— начинает он медленно, неторопливо. Джон вновь смотрит на него, еще более пристально,— ты бы не стал таким.       Он не смотрит на лицо двойника, но ощущает его пристальный взгляд. Ощущает, как тот выпрямляется, как лицо его вновь мрачнеет. — О чем я и говорил, ты слишком добрый. Делаешь все для других, и думаешь о всех кроме себя. ...—а после шепотом добавляет,—мы действительно разные. Я никогда не был столь отзывчивым.       А после легко спрыгивает с кровати, напоследок целует его руку и скрывается за дверью спальни, оставляя Лололошку одного.       Сам Ло лишь может оставить тарелку в сторону и уткнуться лицом в руки.       От воспоминаний стало не легче.       Воспоминания запутали его картину жизни, спутали все, что можно и нельзя.       И как бы не хотелось признавать—они окончательно добили его.