Простые вещи

Гарри никогда не был влюблён. В школе у него были неоднозначные отношения с Симусом — его одноклассником. Они с упоением целовались в пустых коридорах, держались за руки, пока никто не видел, закрывались в комнате Гарри, где пробегались пальцами по плечам, волосам, животу, бёдрам, словом, всему, до чего только могли дотянуться. Они никогда не обсуждали свои отношения, и Гарри не считал Симуса своим парнем. Это было нечто мимолётное, исследующее, околосексуальное и бурлящее гормонами, что то и дело сталкивались с робостью. Позже был Седрик. Они познакомились в спортивном лагере и провели вместе чудесное лето, наполненное солнцем, путавшимся в волосах, поцелуями припухших губ и тихими разговорами под раскидистым дубом, к которому они то и дело сбегали вдвоём. Их отношения закончились с наступлением осени — Седрик уехал на материк, и поток писем, которыми они первое время обменивались, быстро сошёл на нет. Они до сих пор слали друг другу открытки на праздники, но из тех плавных, юных и чувственных отношений в конечном итоге не вышло даже дружбы. Затем, маленькой точкой (даже не чертой, а именно точкой), была Алисия. Гарри встретил её в Италии, куда приехал на соревнования, и они провели вместе две неплохие недели. У неё была очаровательная улыбка: молочная полоска зубов, полные губы, сияющие глаза. Гарри сам не понимал, каким образом в это впутался, но после того, как они занялись неловким сексом, он окончательно понял, что с девушками у него не получается. Ему не нужна была ни плавность тел, ни округлость плеч, ни мягкость груди и бёдер. Алисия, впрочем, не осталась в обиде — время, которое они провели вместе, было действительно приятным. Потом был Терри, с которым Гарри познакомился в баре. Пожалуй, отношения с Терри больше всего были похожи на отношения в привычном понимании этого слова. Гарри даже представлял его друзьям как своего парня, а спустя три месяца задумался над тем, в какой момент люди принимают решение съехаться. Но однажды он словно очнулся — проснувшись одним утром, посмотрел на мирно сопящего под боком Терри и понял, что нисколько не любит его. Гарри смутно понимал, как должна выглядеть любовь, но полагал, что, всё-таки, совсем не так. Его сердце никогда не ёкало, ему не хотелось бесконечно касаться Терри, не было интересно строить планы на будущее. Он просто не видел этого самого будущего — Терри существовал только здесь и сейчас, и с ним, конечно, было приятно проводить время, но Гарри ничего толком к нему не чувствовал. Короткая вспышка симпатии стёрлась, и их отношения превратились в привычку. Потом была авария, и всё исчезло. Вообще всё, включая самого Гарри. А после случился Дракон, и Гарри осознал, что, кажется, наконец понял, о чём вообще это слово — любовь. И всё же их отношения были странными. Он видел душу Дракона, протянутую ему на ладони, но одновременно чувствовал себя почти слепым — его зрение было тоннельным, направленным на то, что его собеседник был готов ему показать. Он не хотел принимать какие-то решения и с головой падать в водоворот чувств до того, как он увидит Дракона вживую. Затем… Что ж, затем случился Малфой. И вот тут-то всё стало совсем сложно. Дни складывались в недели, недели текли вперёд, цепляя друг друга, и с каждой новой встречей Гарри ощущал, как что-то в нём меняется. Чувства, которые он испытывал к Драко, когда тот прятался за маской анонимности, в первые мгновения исчезли, но, как оказалось, лишь для того чтобы возродиться вновь — в каком-то совершенно новом качестве. Гарри смотрел на него, непривычно тихого и иного, и всё, что он испытывал ранее, росло, соединяя между собой кусочки паззла. Он смотрел, смотрел, и в какой-то момент понял, что не может насмотреться. Драко просто был рядом, всё плотнее и чаще: голубоватые отсветы экрана мелькали на худом лице, тихий смех становился всё звонче, длинные пальцы путали отросшие волосы, губы размыкались, выпуская наружу мелодичные слова, в которых Гарри постепенно переставал слышать угрозу или насмешку. Ему всё ещё было сложно смириться с тем, что Малфой оказался тем человеком, которому он доверил все свои секреты и в которого был почти (да даже не почти) влюблён, но что-то менялось, незримо, по капле. Менялось безостановочно до тех пор, пока Гарри не дал Драко отмашку быть самим собой. Тогда он боялся, что всё разрушит, убрав из их странных отношений осторожность, но это решение привело к неожиданным последствиям. Одним пасмурным днём, глядя на Малфоя, что сидел на полу и, до боли знакомо прищурившись, пытался научить Ричарда сидеть по команде, Гарри вдруг понял, что влюбился. Что-то сошлось внутри него, щёлкнуло, нашло нужные пазы, а потом Драко поднял голову, усмехнулся, и всё внутри Поттера рухнуло, как карточный домик. Но это было не катастрофическое падение. Это было что-то тёплое, вязкое, приятное, тянущее живот и зовущее протянуть руку и коснуться светлых волос. Гарри думал обо всём этом, сидя на кровати рядом с Драко. Думал, смотрел, как он перебирает гитарные струны, как заходящее солнце, высветившее игривые пылинки, оранжевым ореолом задерживается возле его головы, слушал его голос (ох, такой чудесный голос), и впервые с тех пор, как они с Малфоем посмотрели друг другу в глаза, встретившись на пороге этой самой квартиры, ощущал покой. Всё было так правильно в своей неправильности, так нормально в своей ненормальности, что он не понимал, как мог так долго ничего не замечать. Не признавать. Обходить широким полукругом. Его пальцы зудели от желания прикоснуться. На секунду он испугался, что всё закончится, как только Драко прекратит петь. Что сомнения, окончательно стёртые его голосом, придут вновь, пуская ядовитые побеги в сердце, что неприятные воспоминания затопят по новой, и ничего не станет, но этого не произошло. Драко уже замолчал, глядя перед собой, а в Гарри всё было тем же. И светлый ореол вокруг головы был тем же, и тонкие пальцы, вцепившиеся в лады, и поджавшиеся губы, и нервно стучащая по полу нога. Всё было точно тем же; Драко был… Драко. — Ну, скажи уже что-нибудь. Тонкая нотка раздражения. Гарри разомкнул губы и тут же сомкнул их вновь. Он знал, что Драко волнуется, что он обязан вытолкнуть из себя хоть что-то, но нужных слов не находилось. Все они были не тем: неправильным, недостаточно глубоким. «Замечательно», «здорово», «прекрасно» — это слишком отстранённо, рвано, коротко. Слишком не о том. — Если это было ужасно, то всё равно скажи, а потом мы сделаем вид, что ничего не было. Слов было мало. Значит, к ним следовало добавить ещё что-то. Гарри поднялся с места, слушая, как ухает сердце, как разгоняется кровь, и подошёл к Драко. Острые коленки не сомкнулись на его ногах, но Поттер всё равно будто бы чувствовал их прикосновение — дюйм, отделявший тело от тела, казался несущественным. Они с Малфоем ещё никогда не были так близко, Гарри впервые касался его, касался по-настоящему, а не коротким скользящим движением локтя или мягким толчком в плечо. Зуд в пальцах, когда он сжал ими спрятанные за тканью белой кофты плечи, не стал меньше. Драко поднял взгляд. — Это было очень красиво, — сказал Гарри, глядя ему в глаза. Ох, замечал ли он когда-нибудь по-настоящему, какими были эти глаза? Туман, гроза, сияние, глубина. Ни единой крапинки или точечки другого цвета — чистая пасмурная серость, аккуратная и прекрасная. Ему всё ещё нужно было что-то сделать, и он коснулся щеки Малфоя — осторожно и робко, дрогнув кончиками пальцев. Ещё ни к кому и никогда Гарри не притрагивался с таким волнением. Драко разомкнул губы, словно собираясь что-то сказать, и тут же вновь сжал их. Он едва дышал; Гарри видел, как его грудная клетка с трудом опускается и поднимается. Следуя порыву, Поттер прижал вторую руку напротив сердца Драко и погрузился в равномерный стук — быстрый-быстрый, грохочуще сильный. Его собственное сердце грохотало не меньше, когда он наклонился и поцеловал вновь приоткрывшиеся губы. Это было так просто. Одно маленькое движение, а следом за ним — уголок сухой кожи, оставшаяся сладость от поделенного на двоих шоколада, мягкость гладко выбритой щеки, в которую неловко ткнулся нос, горячность рта. Гарри оторвался от Малфоя с трудом, но быстро, чувствуя, что должен дать ему место для осознания и манёвра. Он не был уверен в том, что Драко этого хочет — в конце концов, за всё немалое время, что они провели вместе после своего второго знакомства, тот не сделал ни одной попытки приблизиться к Гарри на расстояние меньше фута. Поэтому он отстранился, напоследок с сожалением мазнув губами по нижней губе Драко, и замер возле него, не отодвигаясь далеко. Гарри смотрел на Малфоя с сосредоточенной решительностью: «скажи, что мне делать, и я сделаю это». Но Малфой ничего не сказал. Несколько секунд он жадно изучал его лицо, а потом схватил за талию и потянул на себя. Гарри практически рухнул сверху, в последний момент опёршись коленками по обе стороны от бёдер Драко, а потом прохладные руки обняли его, и губы вновь нашли губы. Гарри тихонько застонал от удовольствия — теперь всё было совсем близко. Запах лимонного геля для душа, волна волос под непослушными пальцами, мягкий требовательный язык, исследующий рот, зажатая в кулак футболка, в которую Драко вцепился так, словно от этого зависела его жизнь. Это, по очереди, было жарко и нежно, быстро и плавно, во всех возможных вариантах и безотрывно. Гарри отстранился только тогда, когда почувствовал, что джинсы стали слишком тесными. Почти болезненно тесными. Драко попытался податься вперёд, ловя ускользающий поцелуй, и Поттер приложил палец к его влажным губам, шепнув: — Стой. Светлые ресницы дрогнули, и Драко открыл глаза. — Тебе не нравится? — так же шёпотом спросил он. Гарри весело рассмеялся. — Нет, мне слишком нравится, — успокоил он и, как бы в доказательство своих слов, заёрзал на коленях Драко, пытаясь найти положение, в котором ширинка не будет так мучительно давить на почти твёрдый член. Получилось так себе. — О, — выдохнул Малфой, и его голос звучал так поражённо, словно это не Гарри поцеловал его… Сколько, минуту назад? Пять? Поттер при всём желании не смог бы сказать, как много времени они провели, цепляясь друг за друга. Гарри прижался лбом ко лбу Драко и прикрыл глаза. Запах лимона вмиг стал его любимым. — Мог бы и раньше сказать, что тебя возбуждает Пресли, — уже громче, но всё ещё хрипло, произнёс Драко. — Я бы спел тебе все его двадцать три альбома и даже принёс пару плакатов. — О, заткнись, — фыркнул Гарри, ткнув его кулаком в плечо, и Малфой негромко рассмеялся, опаляя его губы горячим дыханием. Поттер не знал, сколько ещё времени они провели в скользящих, мягких поцелуях, отрывистых прикосновениях и дыхании, встречавшем губы и кожу. Последние оранжевые лучи солнца исчезли, сменившись на мягкий сумрак, и Драко откинулся назад, всем своим длинным телом потянувшись к выключателю на стене. Гарри стало дурно — в самом лучшем смысле этого слова — когда он увидел белую полоску кожи, показавшуюся из-под задравшейся кофты. Он неловко кашлянул и заставил себя подняться на ноги, как только загорелся свет. Драко разочарованно взглянул на него. — Мне пора идти, — мягко сказал Гарри. — Ричард, наверное, уже дожёвывает мои ботинки. Это была правда — с появлением маленького жильца он уже не мог задерживаться допоздна, не говоря уже о том, чтобы остаться где-то на ночь. Правда, щенок не был единственной причиной, по которой ему стоило уйти. Он прекрасно понимал, чем могут закончиться неспешные объятия в полумраке, и не чувствовал себя к этому готовым. — Хорошо, — на редкость покладисто кивнул Драко, садясь. Гарри сглотнул, борясь с желанием вернуться на его колени. Почему-то он думал, что Малфой будет ленивым и холодным, но всё оказалось совсем наоборот. Драко был мягким, невероятно чувствительным и вздрагивающим от каждого прикосновения. Его тело, состоявшее сплошь из острых уголков, и так было до ужаса привлекательным, но эта чувственность и тяга к ласке превращала Гарри во что-то размягчённое и теряющее остатки рассудка. Уже выйдя за дверь, Поттер остановился возле порога и обернулся. Драко стоял, прислонившись к косяку, и смотрел на него с неприкрытой нежностью. Будто бы неосознанно он подался вперёд, и Гарри не смог отказать себе в удовольствии: слегка приподнявшись на носочках, напоследок ещё раз коснулся своими губами губ Малфоя. — До встречи, — сказал он, мазнув кончиками пальцев по его щеке. Драко вдруг ухмыльнулся и ответил: — До встречи, кузен. Гарри застонал. Это было просто невыносимо — с тех пор, как Малфой встретился с Сириусом, он не переставал шутить на тему их не-совсем-родства, явно в отместку за то, что Поттер ему ничего не рассказал. Не то чтобы Гарри бесился от этого всерьёз, конечно. — Прекрати так говорить, это жутко. Особенно теперь. — О, — невинно ответил Драко, многозначительно пробегаясь пальцами по его груди. — Немного инцеста тебя не привлекает? — Боже! — воскликнул Гарри, спешно отодвигаясь. — Ты отвратителен. Мы не родственники! Сказав это, он развернулся и поспешно зашагал к лестнице, пока Драко не выдал ещё какую-нибудь ужасную гадость. Тот не растерялся и крикнул ему вслед, явно не стесняясь соседей за тонкими стенами: — Утешай себя сколько угодно, но твой отец кузен моей матери, так что всё просто! Гарри обернулся, скорчил ему рожу и показал средний палец. Драко довольно расхохотался, и звук его смеха, такого откровенного и яркого, ничем не стеснённого, определённо был одной из тех вещей, ради которых стоило жить.

***

Годовщину со дня аварии Гарри проводил в больнице. Он планировал побыть там в одиночестве — по словам Драко, для того, чтобы хорошенько придаться самобичеванию, — но Гермиона нарушила его планы, приехав в Лондон. Следом за ней прибыла и Джинни. Гарри подозревал, что Гермиона приложила руку к её появлению. Он смутно понимал свои чувства по этому поводу — с одной стороны стояла благодарность и облегчение, с другой же маячил острый стыд. Гарри всё ещё был страшно, чудовищно виноват: перед Гермионой, перед Джинни, перед всей семьёй Уизли, перед Роном, конечно же, и Дином, и его матерью… Перед всем чёртовым миром, если уж говорить честно. Драко раз за разом ненавязчиво рассказывал о том, как разрушительно может быть чувство вины, но Гарри не обращал на его слова внимания. Ему стоило быть разрушенным. В конце концов, едва ли это было справедливой ценой за то, что он натворил. В любом случае, ему не позволили остаться в одиночестве. Гермиона сидела на краю больничной кровати, уткнувшись в пугающий своими размерами учебник, а сам Гарри устроился за небольшим столиком и играл с Джинни в шахматы. Доска лежала в палате уже полгода — Поттер сам её принёс, как приносил модели машин, как миссис Уизли приносила подшивки журналов, а Гермиона — цветы. Довольно бессмысленное, в сущности, занятие, которое должно было приносить облегчение не Рону, а всем, кто остался жить без него. Хотя у них были надежды. Уже три недели как Рон дышал сам. Его пальцы то и дело дёргались, стоило только посильнее надавить на ладонь, но Помфри не уставала повторять, что переход в вегетативное состояние нельзя назвать однозначным улучшением. Все, кто навещал Рона, дружно ей кивали, но не переставали надеяться. Не могли перестать — в конце концов, впервые за невыносимо долгий, тягучий год, они увидели просвет в беспроглядной тьме ожидания. — Как там дела с Ричардом? — спросила Гермиона, не поднимая головы от книги. — Нашли хозяев? Гарри передвинул своего коня, усмехнулся, заметив, как Джинни скорчила недовольную рожицу, и ответил: — М-м, нет. Две девушки приходили на него посмотреть, но они мне не понравились. Строго говоря, ничего такого в этих самых девушках не было. Они показались Гарри милыми и понимающими всю ответственность, которая шла рука об руку с щенком, но, кажется… — По-моему, ты просто не хочешь его отдавать. …Да, вот это. Гарри неопределённо дёрнул плечом. — Возможно, — ответил он. — Но, в общем-то, я не против завести собаку. Я к нему уже привязался. Даже если он забывает о моём существовании, как только Драко появляется на пороге. Гермиона подняла взгляд от книги и улыбнулась. Прядь волос упала на её лоб, дотянувшись до кончика аккуратного носа. — Драко? — не переставая улыбаться, переспросила она. — Ну да, — с недоумением ответил Гарри. — Он же его нашёл, я говорил тебе. Гермиона хмыкнула, выглядя неприлично довольной. Гарри нахмурился. — Я помню, — ответила она, продолжая весело смотреть на него. — Просто ты назвал его Драко. Ты никогда не звал его по имени раньше. — О, — выдохнул Гарри. Он сам не заметил, как имя Малфоя сорвалось с его языка. — Да, я… Ну, знаешь, мы… Он неловко запнулся. Что он мог сказать Гермионе? «Мы перешли на новый уровень и теперь целуемся так часто, что у меня уже болят губы»? «В глубине души я нахожу его таким замечательным, что у меня сердце пытается выйти из груди, стоит ему улыбнуться»? Он не был готов обсуждать это с Гермионой, особенно при Джинни. Гарри хотелось хранить Драко как тайну, оберегать его, прятать ото всех. Не потому что он стеснялся, просто Малфой незаметно стал чем-то столь светлым, личным и интимным, что Поттеру собственнически не хотелось лишний раз показывать его остальным. Их отношения всё ещё казались ему очень хрупкими, но, одновременно с этим, до невозможности настоящими. — Шах, — вдруг сказала Джинни, а затем добавила: — Кто такой Драко? Гарри в изумлении воззрился на доску. — Да как так?! — воскликнул он. — Этого не могло произойти… — Умей принимать поражение с честью, — заявила Джинни, откидываясь назад на неудобном пластиковом стуле. Её рыжие волосы, заплетённые в две тугие косы, блестели в свете пробивающихся через жалюзи солнечных лучей. — Нет, правда, этого не может быть, — Гарри, нахмурившись, низко склонился над доской. По всему выходило, что может. — Так кто такой Драко? — с любопытством переспросила Джинни, и Гарри мысленно застонал. Они не учились вместе, и о Малфое она знала лишь по обрывкам разговоров, в которых Гарри жаловался Рону на свои школьные неприятности. Тем не менее, Поттеру не очень хотелось вдаваться в подробные объяснения — в этом не было смысла, да и бередить не самые приятные воспоминания лишний раз не хотелось. Поэтому он бросил предупреждающий взгляд на Гермиону, которая уже открыла рот, и небрежно сказал: — Да так, один парень. — О-о-о, — протянула Джинни, подаваясь вперёд и опираясь локтями о стол. — Расскажи мне всё. — Сначала я тебя сделаю, — отрезал Гарри, хмуро глядя на доску. Ну, в самом деле, у него должны быть остаться хоть какие-то шансы. — Рональд бы с тобой не согласился, — заявила Джинни, усмехнувшись. — Ты, конечно, можешь попытаться, но это будет жалкое зрелище. Гарри фыркнул, но отвечать не стал, погрузившись в раздумья. В палате вновь наступила тишина, только Джинни постукивала ногой, одетой в яркий кроссовок, шелестела страницами книги Гермиона, да пищали мониторы, звук которых уже давно превратился для всех троих в незаметный фоновый шум навроде тиканья часов. Когда Гарри потянулся к фигурам, чтобы сделать ход, Гермиона вдруг громко ахнула. — Что? — хором спросили Гарри и Джинни, оба не отрывая напряжённых взглядов от доски. Гермиона всё молчала и молчала, и Поттер поднял голову, чтобы взглянуть на неё. Её глаза стали огромными. — Что? — переспросил он, вздрагивая от холодных мурашек, пробежавшихся по загривку. Гермиона перевела взгляд на Рона и произнесла тихо, на грани шёпота: — Он пошевелил рукой. — Это уже не новость, — мрачно отозвалась Джинни, по-прежнему сидевшая спиной к кровати. — Нет-нет, — Гермиона закачала головой с такой интенсивностью, что каштановые кудри запрыгали вокруг её лица, норовя залезть в приоткрытый рот. — Я имею в виду, он сам пошевелил рукой. Я не сжимала его ладонь, я вообще ничего не делала! Губы Гарри сами собой раскрылись и округлились, принимая чёткую форму буквы «о». Он медленно поднялся со стула. Джинни, наконец, обернулась и застыла в одной позе, напряжённая как струна, как единая линия. А потом он заметил это — пальцы правой руки Рона сжимались и разжимались, слепо шарили по постели, словно пытаясь найти что-то, а затем резко замерли, стиснув простынь в кулак. Гарри метнулся вперёд, нависая над ним, и в это же мгновение сине-серые веки, под тонкой кожей которых чётко прослеживались крохотные линии капилляров, задрожали, пытаясь открыться. — Я за Помфри, — только и смог выдавить из себя Поттер, и тут же рванул к дверям, минуя Джинни и Гермиону, которые бросились к изголовью кровати. Если бы его попросили описать всё, что происходило дальше, он не смог бы сложить воспоминания в чёткую картинку. Он мчался по коридору, а потом долго, очень долго ждал у дверей кабинета Помфри. Часы, висевшие на стене напротив, показывали, что не прошло и минуты, как она вышла, но Гарри был уверен, что они врут. Потом Помфри выставила всех троих из палаты, задёрнула занавеску, и они стояли в ожидании так же невыносимо долго. Кажется, Гермиона прижалась к нему, и он гладил её по голове — рассеянно, едва замечая, как кудри путаются под пальцами. Джинни гипнотизировала взглядом занавешенное окно, прижав к стеклу ладони с таким видом, словно мир разрушится, стоит ей убрать руки. «Надо позвонить маме» — бормотала она снова и снова, а Гарри всё гладил вздрагивающую Гермиону по волосам, не в силах пошевелиться. Вакуум из тишины, пустоты и замершего времени разрушился только тогда, когда Помфри вышла из палаты и аккуратно закрыла за собой дверь. Гарри вскинул голову, и надежда, острая, готовая разрушать на своём пути все преграды, рванула в его грудной клетке упрямой волной. Помфри улыбалась — впервые на его памяти. Не той мягкой, скользящей полуулыбкой, полной сочувствия, а по-настоящему. — Он открыл глаза, — кивнула она. Гермиона тихонько всхлипнула у Гарри над ухом. Он тут же вцепился в её плечо — так сильно, что, наверное, ей стало больно. Улыбка на лице Помфри сменилась сосредоточенностью, черты округлого лица вновь ожесточились, и она добавила: — Мы сейчас увезём его на МРТ, но Рональд, определённо, ведёт себя осмысленно — настолько, насколько это вообще возможно в его положении. Он отреагировал на своё имя, а это очень, очень хороший знак. — Он заговорил? — спросила Джинни, отлепившаяся, наконец, от стекла. Её обычно уверенный голос дрожал. — Нет, — Помфри качнула головой. — Не ждите слишком многого, по крайней мере, не так быстро. И… Вам стоит понимать, что его пробуждение — это уже чудо. Не факт, что он вообще заговорит, мы даже не можем сказать, узнает ли он вас. Гарри отвёл взгляд и зажмурился. Он злился на Помфри, хоть и понимал, что это несправедливо. Она просто не давала им ложных надежд, не врала, твёрдо выполняла свой долг, и всё же слушать её было невыносимо. Он так устал ото всех этих «если», ото всех этих «мы не можем сказать». Всё было так зыбко, всё время держалось на грани, весь этот отвратительный год… И всё же. Всё же у них уже было что-то. У них была надежда — куда более живая и обоснованная, чем раньше. Усилием воли он заставил себя вновь взглянуть на Помфри. — Вы можете пойти домой, а мы позвоним, как только проведём все тесты, — обратилась она к Джинни, но та яростно замотала головой. — Мы подождём, — твёрдо сказала она, оглянувшись на Гарри и Гермиону. — Ведь подождём же? — Конечно, — хрипло ответил Поттер. — Сколько угодно. Они отошли в сторону и молча, ни о чём не переговариваясь, уселись на узкий неудобный диван, стоявший неподалёку от входа в палату. Гермиона всё ещё прижималась к Гарри, молча хватаясь за край его футболки, а Джинни устроилась с другой стороны, так же припав к его боку. Он молча обнимал их обеих, ласково поглаживая по плечам, а его сердце, беспокойное и полное слепой надежды, билось всё быстрее и быстрее, не зная покоя.

***

— Так значит, он поправится? — спросил Драко. Его рука гуляла в волосах Гарри. Пальцы нежно перебирали пряди, иногда мягко, приятно оттягивая их. Стоял солнечный день позднего апреля, когда всё начинало цвести, вгоняя аллергиков в отчаяние, ветер теплел, а птицы переливчато щебетали в ветвях деревьев. Драко привёл Гарри на открытую крышу одного из домов Вулиджа, и они устроились возле трубы вентиляции, Малфой — привалившись спиной к кирпичной кладке, а Гарри — свернувшись калачиком и положив голову ему на колени. Очки он снял, чтобы беспрепятственно утыкаться носом в тёплое бедро, и теперь мог видеть лишь цветные пятна, в которые сливалось голубое небо, чёрная, нагретая солнцем поверхность крыши, и пролетающие мимо стайки птиц. — Никто не знает, — ответил он на вопрос Драко, водя кончиками пальцев по его колену. — Ну, у них же должны быть хоть какие-то прогнозы? Гарри тяжело вздохнул и завозился, переворачиваясь на спину. Лицо Малфоя было размытым, но он мог видеть общие его черты. — И да и нет. В смысле… Всё идёт неплохо, Рон реагирует на голоса, следит за нами взглядом, когда мы рядом с ним. Его мозг работает, более или менее. Но мне кажется, что он нас не узнаёт. И никто не может сказать, так ли это. Встанет ли он когда-нибудь на ноги, сможет ли ходить… Ничего нельзя утверждать точно. Это убивает меня. — Но это же хорошо. То, что ты описал. Поттер прикусил губу. Все вокруг пребывали в радостном возбуждении, штурмовали больницу день и ночь, множа цветы, подарки и воздушные шары в палате Рона; миссис Уизли не отходила от сына ни на шаг, но Гарри не мог окунуться во всеобщую эйфорию. И оттого он чувствовал себя неправильным, неестественным, кривым винтиком, который не мог сыграть свою роль в отлаженном механизме. И вот, даже Драко говорил, что всё хорошо, а он… Это было так сложно. — Я просто не хочу ложных надежд, — вздохнул он. — Может произойти всё, что угодно. Что если он останется прикованным к постели? Что если его мозг необратимо повреждён, и он больше никогда не заговорит, не узнает своих родителей и невесту? Это же… Я же… Он осёкся. Слова «я виноват» остались на его языке, уцепившись за кончик, но Драко всё понял и без них. — Ты думаешь об этом так много и не даёшь себе радоваться только потому, что считаешь себя виновным, — сказал он, обводя пальцами шрам на лбу Гарри. Тот тяжело вздохнул. — Но ведь я правда виноват, — отстранённо ответил он, бессознательно подаваясь к руке Малфоя. — Нет, — отрезал Драко. — Ты должен, наконец, понять, что кто угодно мог оказаться на твоём месте. — Но там был я. Не кто-то, а я. — Это не имеет значения. Виноват тот идиот, который уснул за рулём. Неужели ты винил бы Рона, поменяйтесь вы местами? Или Дина? Гарри поджал губы и медленно покачал головой. Ничего другого ему не оставалось. Он бесцветно сказал: — Гермиона говорит то же самое. — Вот! — Драко возвёл палец к небу. — Слушай Грейнджер. Она всегда была гораздо умнее тебя. Уверен, без неё ты бы и среднюю школу не смог закончить. — Заткнись, — буркнул Гарри, попытавшись ткнуть Малфоя локтем в живот. Из его положения ничего не получилось — Драко лишь ловко перехватил руку, поднёс её к губам, чтобы коротко поцеловать, а затем сжал в своей ладони. Гарри тут же переплёл их пальцы, слабо улыбнувшись мимолётной ласке. — Маро, правда, ты не должен оставаться в этом состоянии, — вновь посерьёзнев, продолжил Драко. — Вина отравляет тебя. Нельзя так жить. — Может, я не хочу жить по-другому, — тихо ответил Гарри. — Может, мне вообще нельзя жить по-другому. — Но ты должен. — Кому? — он болезненно поморщился. — Сириусу. Гермионе. Рону, — Драко осёкся и ненадолго замолчал, а когда продолжил, голос его стал тише: — Мне. Он отвёл взгляд в сторону, словно испугавшись откровенности собственных слов. Гарри внимательно смотрел на него, скользя расфокусированным взглядом по острой линии подбородка, нервно дёрнувшемуся кадыку и напряжённым плечам. В светлых волосах поблёскивала заколка в форме листика. Он вдруг вспомнил, как почувствовал себя, когда Драко сказал, что думает о самоубийстве. Леденящий душу холод, страх, практически ужас, и отчаянное желание помочь, соседствующее с беспомощностью. — Я стараюсь, — негромко сказал Гарри. Драко скованно кивнул, не переставая поглаживать его лоб, пропуская тёмную чёлку между пальцев. — Возможно, тебе тоже стоит пойти к психотерапевту, — сказал он после небольшой паузы, вновь посмотрев на Гарри. — Это не так страшно, как кажется, знаешь. Только немного больно. — Немного? — Поттер слабо улыбнулся. — Ладно, — фыркнул Драко. — Очень больно. Но это и правда помогает. Гарри кивнул. Он не знал, что именно помогло Малфою — таблетки или сессии с психологом, но отчётливо видел улучшения. Драко чаще улыбался, тёмные тени сошли с его лица, кости перестали так явно натягивать кожу, отросшие волосы поблёскивали в солнечных лучах. А после того, как Гарри впервые поцеловал его, он как будто бы окончательно успокоился, став мягче, теплее и как-то… реальнее. Словно Драко долгое время пребывал в каком-то ином, видимом ему одному мире, но теперь вернулся. — Я подумаю над этим, — пообещал Гарри и перевернулся, утыкаясь носом в коленки Драко. Его джинсы пахли стиральным порошком, пылью и, совсем немного, цитрусовыми. Этот запах в кратчайшие сроки стал для Поттера любимым. Тонкие, сильные пальцы, вновь принялись блуждать по его макушке, затылку и вискам. Они чуть оттягивали волосы, заставляя Гарри едва ли не мурлыкать, перебирали их, ероша, массировали кожу, но затем вдруг остановились. Поттер недовольно завозился, пытаясь без слов вытребовать у Драко продолжения ласки, но тот не двигался с места. — Что это? — наконец послышался его голос. — М-м? — Гарри вскинул голову. — Это, — Драко осторожно потянул его волосы, а затем кончиком пальца прошёлся по коже головы, чуть надавливая. Поттер замер на пару секунд, прислушиваясь к ощущениям, а затем, поняв, что за линию чертит Драко, фыркнул и снова уткнулся носом в его колени. — Место, где моя голова треснула надвое, — пробормотал он, обращаясь к его джинсам. — Что? Гарри с трудом подавил тяжёлый вздох. Неделя, последовавшая за мрачной годовщиной и пробуждением Рона, была наполнена мыслями и разговорами об аварии. Даже полное ласки и тепла время, которое он проводил с Драко, оказалось запятнано тяжестью воспоминаний. Впрочем, учитывая всё произошедшее, это было не так уж удивительно. — Ты слышал. Когда это произошло, я толком ничего не почувствовал, сразу отключился. Очнулся через три дня, и оказалось, что мой череп чуть не лопнул. Врач сказал, это чудо — то, что никаких последствий не осталось. Ну, кроме этого. Он поднял вверх руку. Его пальцы ходили ходуном, беспрерывно дрожа, как делали это всегда. Молчание длилось долго, и Поттер, устав ждать, обернулся к Драко, щурясь от солнца. Его лицо стало бледнее обычного и приобрело странное, почти мученическое выражение. Он смотрел на Гарри долго, не моргая, а затем вдруг потянулся вперёд и сгрёб его в объятия, приподнимая, чтобы прижать к себе. Поттер уткнулся носом ему в щёку, вдыхая приятный, мягкий запах его кожи, и прикрыл глаза, чувствуя, как пряди мягких волос щекочут лоб. — Ну ты чего? — пробормотал он, проводя рукой по напряжённому плечу. — Ничего, — выдохнул Драко, в противовес своим словам сжимая его ещё крепче. — Просто я не хочу даже думать, что было бы, если бы тебе повезло чуть меньше. Наверное, ничего. Совсем ничего — меня бы тоже не было. Гарри шумно выдохнул, потираясь носом о прохладную щёку. В его грудной клетке всё сжалось — болезненно и отчего-то почти сладко. Было очень просто думать о том, что никто ничего не терял в случае его смерти, но мысли о Драко, который мог бы не пережить без него свою собственную ужасную осень были совсем другим делом. Гарри чуть отстранился, садясь ровнее, и упёрся лбом в лоб Малфоя. Глаза его были закрыты, а светлые ресницы едва заметно подрагивали. — Но ты здесь. И я здесь. И всё, в общем-то, неплохо, да? — сказал Поттер, мягко водя пальцами по плечам Драко. Тот кивнул, слабо улыбнувшись и по-прежнему не открывая глаз. Гарри коротко мазнул губами по его скуле, а затем отстранился, чтобы взглянуть в бледное лицо. — Знаешь, — уверенно сказал он, и Драко, видимо, уловив перемену в его тоне, распахнул ресницы. — Думаю, тебе стоит звать меня по имени. По моему реальному имени, я имею в виду. — Да? — с недоверием переспросил Малфой. — Да. Улыбка на лице Драко стала шире, увереннее. Его глаза на солнечном свету утратили грозовые оттенки, став совсем светлыми, почти прозрачными. Гарри смотрелся в них, продолжая медленно оглаживать худые плечи, и у него было чувство, что одна из последних преград, невидимых, но таких прочных, только что треснула и бесшумно распалась на куски.