***
[после] Сугуру снова просыпается от того же кошмара. Он, парализованный, лежит в постели, начинает тонуть, задыхается, а затем просыпается. Прошло почти полгода с наихудшего периода в его жизни, и ничего не изменилось, вообще ничего. Он уже не уверен, что когда-нибудь станет лучше. Он заставляет себя начать ещё один день. Встаёт с постели, принимает лекарства, идёт в пекарню за свежим хлебом и выпечкой, будит Сатору, быстро завтракает с ним и бабушкой Йоко, но сегодня они не отправятся на ферму, чтобы помочь по хозяйству, как обычно делают по утрам. Сегодня состоится популярный летний фестиваль, и госпожа Эми говорит, что они ни в коем случае не должны его пропустить, потому что это — самое запоминающееся событие на Окинаве. На ферме их помощь не требуется, так что она советует им просто поехать в город и развлечься. Честно говоря, Сугуру боится нарушить свой распорядок дня. Он занимается одними и теми же делами и ходит в одни и те же места каждый день уже больше месяца, поэтому мысль о том, чтобы сделать нечто иное, вызывает у него лёгкий дискомфорт. Он, конечно, никому об этом не говорит. Особенно Сатору, который не переставал болтать о грандиозных планах с того момента, как открыл глаза сегодня утром. Он хочет приехать туда пораньше, чтобы ничего не пропустить. Событие обещает быть масштабным, в конце концов. Они посетят каждый киоск и лавочку с едой и сыграют в как можно больше игр, а в конце останутся на фейерверки. Шоу фейерверков — то, что Сатору предвкушает даже сильнее бесчисленного разнообразия еды. Так что Сугуру тоже должен быть от них в восторге, ведь именно так всё работает между ними. Поэтому он держит свои истинные мысли при себе, чтобы не испортить хорошее настроение. Пока он улыбается и притворяется счастливым, Сатору тоже будет счастлив. А пока Сатору счастлив, все остальное неважно. — Ну что? Как я выгляжу? Вопрос настигает Сугуру, как только он возвращается из ванной. Сатору стоит в гостиной, положив одну руку на бедро, а другой показывает пацифик, подражая позирующей для фотографии школьнице. Его вопрос относится к нежно-голубой юкате — струящийся белый узор вдоль подола напоминает Сугуру небо в пасмурный весенний день. Её цвет изумительно подчёркивает синеву глаз Сатору, и Сугуру поражён тем, насколько хорошо старинная ткань смотрится на нём. Приятно, наверное, быть таким идеальным. — Выглядишь хорошо, — искренне отвечает Сугуру, — Тебе идёт. Значит, в этом ты пойдёшь на фестиваль? — Ага! — Сатору смотрит через плечо на то, как бабушка Йоко поправляет на нём оби, чтобы тот сидел на его тонкой талии как следует. — Бабушка, покажите ему другую. Она же здесь, да? — Конечно. Секунду, я почти закончила. — бабушка Йоко возится с поясом ещё несколько секунд, пока не становится довольна видом. — Вот, теперь идеально! Как ощущения? Сатору прохаживается по комнате и кружится несколько раз, чтобы «проверить». Решив, что ему всё нравится, он показывает два больших пальца вверх и ослепительно улыбается. После этого бабушка Йоко подходит к маленькому напольному столику, чтобы взять с него какую-то сложенную ткань. Когда она разворачивает её, Сугуру понимает, что это ещё одна юката, но более тёмная, в очень тонкую полоску и с жёлтым оби для лёгкого контраста. Хотя она выглядит намного проще той, что у Сатору, он уверен, что её ткань не уступает в качестве. — Ты наденешь эту, — произносит Сатору. — Чего? — Сугуру на мгновение перестаёт восхищаться тканью и бросает взгляд на коварного друга. Затем он смотрит на бабушку, чья улыбка по своей природе гораздо более невинна, но не настолько, чтобы он не заметил в ней лукавство. — Кто сказал, что я её надену? — Я, — отвечает Сатору, потому что конечно. Решающее слово всегда за ним. Поскольку Сугуру уже мотает головой, Сатору прибегает к обычной тактике нытья. — Ну давай же, надень её! Будет весело, и мы будем подходить друг другу. Ну не совсем подходить, но всё же! Как часто мы носим юкаты? Я бы сказал, недостаточно. Не обращая на его слова внимания, Сугуру делает шаг назад, бормоча: — Я, пожалуй, останусь в шортах, спасибо. Сатору делает шаг за ним. — Чувак, не будь таким скучным. Надень юкату. Давай же. — Я уже оделся и мне не хочется переодеваться, — вяло возражает он. — И ты меня не заставишь. В конце концов, Сатору заставляет его переодеться в юкату. Сугуру не знает, почему он вообще утруждает себя спорами, если редко побеждает, но, наверное, у него выработался естественный инстинкт бороться со всем, что Годжо Сатору говорит ему делать, прежде чем в итоге уступить. Сугуру ужасно баловал его с одиннадцати лет, и уверен, что не перестанет никогда, даже если каким-то чудом они состарятся вместе. Когда Сугуру входит в гостиную, его сразу же встречают охи и ахи со стороны бабушки и лучшего друга, которые осматривают его с головы до пят широко распахнутыми глазами. Неловко, когда на тебя так глазеют, и Сугуру чувствует, как лёгкий румянец пробегает по его щекам. Юката удобна, впрочем, как и всегда. Когда он был младше, ему нравилось надевать их в особых случаях, подобных этому. Так что не то чтобы они ему не нравятся, просто он был не в настроении наряжаться сегодня. Вот и всё. — О, боже. Ты такой красивый! — воркует бабушка Йоко, сложив маленькие руки на груди. Видно, что ей и правда очень нравится, так что, возможно, переодеться в юкату было не такой уж плохой идеей. — Знаешь, она принадлежала твоему дедушке. Это была его любимая юката. Ты стал так похож на него. — Правда? — Сугуру смущённо хмурится, услышав эти слова. Он не помнит точно, как выглядел дедушка, а единственная фотография, которая постоянно попадается ему на глаза, — та, что висит рамке над его алтарём. Поверить в её слова трудно, поэтому он произносит, — Но все говорят, что я похож на… отца. Бабушка Йоко качает головой. — Только лицом, да, у тебя есть некоторое сходство с Сатоши. Но то, как ты себя ведёшь и твой мягкий характер, я бы сказала, достались тебе от дедушки. Сугуру впервые такое слышит и не знает, как ответить. Бабушка, вероятно, не вкладывает в свои слова особый смысл, а просто делится мнением, но для Сугуру это так много значит. Он никогда никому не говорил, что уже год или около того ненавидит свою внешность. Ему до сих пор трудно смотреть на своё отражение — он знает, что ему не понравится то, что он увидит. — Нужно сфотографироваться! — объявляет Сатору, и Сугуру вынужден отвлечься от своих мыслей, когда рука друга обвивает его плечи. — Бабушка, можете сфотографировать нас? На мой телефон. Да, там… нет, нужно нажать другую кнопку. Ту, что посередине, просто… да, это она. Сыр! Со звуком затвора Сугуру моргает. Сатору смеётся, глядя на забавную фотографию, и всё потому, что у друга закрыты глаза, и кажется, будто он спит стоя. Сугуру не так уж весело, и он даже требует переделать фотографию, но Сатору — маленький засранец — утверждает, что она идеальна. Он собирается распечатать её и хранить вечно. Сугуру машет рукой и решает не спорить. Пусть Сатору делает, что хочет. Как и всегда. — Нам не пора пойти? — спрашивает Сугуру и устало вздыхает. Они ещё даже не добрались до фестиваля, а его энергия уже на исходе. — О. Да, но… — Сатору колеблется мгновение и спрашивает, — Ты собираешься оставить волосы так? — Волосы? Сугуру смотрит на тёмные пряди волос, ниспадающие ему на плечи. Теперь он носит их распущенными, если только не работает на ферме или не выполняет какую-то другую физическую работу — тогда он закручивает их в небрежный пучок, чтобы не мешались. В иных случаях он не удосуживается что-либо делать с ними. Они настолько длинные, что за ними стало утомительно ухаживать, но он так и не собрался их отрезать. Он не помнит себя с короткими волосами, да и не заинтересован вспоминать. — Да, типа… ты же уже надел юкату, так что стоит продолжить прихорашиваться, — поддразнивает его Сатору, подмигивая, а затем, кажется, какая-то идея заставляет его взволнованно вздохнуть. — Эй, а как насчёт того, чтобы я уложил тебе волосы? Внезапность этого вопроса, а также нетерпеливое выражение лица друга вызывают у Сугуру подозрения. Он думает над предложением целых три секунды, прежде чем сказать: — Если твоя идея — сделать два пучка по бокам, то руки прочь от моих волос. — Я не планировал это, но раз уж ты упомянул, может, не стоит отказываться, пока не попробуешь? — отвечает Сатору шутливо. — Но нет, я имел в виду другое. Могу я показать? Пожалуйста? Что ж, теперь, когда он использует слово на букву «п» — слово, которое Сатору редко включает в свой словарный запас, — как Сугуру может сказать «нет»? Он считает, что не так уж это и страшно, и даже если причёска ему не понравится, он всегда сможет её распустить или собрать волосы в привычный пучок. Обычное дело. Через несколько минут он сидит на полу в гостевой спальне, скрестив ноги, а Сатору располагается позади него с расчёской, которой он осторожно ведёт по густым волосам. Прошло так много времени с тех пор, как ему расчёсывали волосы. Он почти забыл, как это приятно — чувствовать такую заботу. — Твои волосы стали такими длинными, — бормочет Сатору. Он продолжает сосредоточенно распутывать их, пока говорит. — Тебе нужно попросить бабушку подстричь концы, чтобы они оставались красивыми и здоровыми. Сугуру мычит, слушает, но не спешит отвечать, ведь он вдруг ощущает себя так расслабленно. Он позволяет глазам закрыться, чтобы сосредоточиться на скольжении расчёски вдоль своих волос. — Или ты мог бы это сделать, — бормочет он мгновение спустя. — Я? — рука Сатору замирает, но лишь на секунду. Сугуру не хочется, чтобы ласковые прикосновения прекратились так скоро, и он рад, когда расчёска снова движется. — Уверен? Я подумал, что ты не захочешь, чтобы я приближался к твоим волосам с ножницами. Когда он проговаривает идею вслух, она действительно звучит как верный путь к катастрофе, но Сугуру нисколько не переживает. Да, он привязан к своим волосам, но они всегда могут отрасти. — Всё в порядке, — говорит он, делая паузу, чтобы подавить зевок, который угрожает вырваться. — Я доверяю тебе. Позади него у Сатору перехватывает дыхание, хотя нет никаких причин удивляться. Сугуру доверяет ему — это простой жизненный факт. Во всяком случае, в большинстве вещей. — Ладно, — говорит Сатору. Теперь он почему-то звучит немного взволнованно. — Как насчёт такого: я подстригу тебе кончики, когда ты в следующий раз будешь мыть волосы. Договорились? Сугуру легко кивает. — Договорились. После их маленькой сделки Сатору возвращается к расчёсыванию волос Сугуру, только теперь он, сосредоточенно работая, радостно напевает какую-то мелодию. Его счастье иногда так заразительно. Сугуру даже не осознаёт, что тоже улыбается. Раньше такой уровень близости между ними был гораздо более естественным. Сугуру гадает, когда всё начало меняться. Он помнит, как Сатору постоянно играл с его волосами, как будто для него это было самым обычным занятием. В то время, кажется, они всегда находили поводы для прикосновений, и однажды одноклассник даже спросил их, не чувствуют ли они себя странно, делая то, что делают. Сбитый с толку Сугуру нахмурился, ведь что странного в его прикосновениях к Сатору и наоборот? Они были лучшими друзьями, и им всегда было комфортно находиться рядом друг с другом, поэтому он не видел ничего плохого в их взаимодействии. Даже когда Сатору стал более прилипчивым, в этом всё ещё не было никакой проблемы. Иногда Сугуру мечтает перенестись обратно в те наивные дни в школе-интернате. Он скучает по беспечным временам, что провёл со своим самым дорогим человеком, и, возможно, это глупо, ведь разве Сатору сейчас не здесь? Разве он не сидит прямо за ним? Разве не расчёсывает ему волосы и не заставляет его чувствовать себя в безопасности и окружённым заботой? Но сейчас всё по-другому. Они разные в таких аспектах, которые Сугуру даже не может объяснить, потому что внешне они кажутся одинаковыми. Со стороны они всё такие же — по-прежнему тусуются вдвоём, болтают друг с другом обо всём на свете и буквально проводят вместе целое лето на Окинаве, как и раньше. Однако между ними есть невидимое напряжение, которое он просто не может игнорировать. Оно не всегда заметно, но всё ещё присутствует, и хорошо бы ему исчезнуть. Вероятно, это вина Сугуру. Вероятно, он стал причиной молчаливой напряжённости между ними из-за того, что постоянно был таким депрессивным, поэтому именно ему следует всё исправить. Но как? Как он сможет наладить их отношения, если они оба делают вид, что всё в порядке? Ответ на этот вопрос кажется очевидным, но хватит ли у него смелости открыть этот ящик Пандоры? Сугуру сейчас чувствует себя таким трусом. — Готово! — внезапно объявляет Сатору. Но затем сразу же передумывает, — Ой, подожди, я забыл про чёлку. Сугуру чувствует движение и, когда снова открывает глаза, видит, что Сатору сидит перед ним на корточках, а их лица находятся в считанных сантиметрах друг от друга. Его сердце замирает в груди, а внезапная близость пугает его. Сатору, кажется, ничего не замечает. Он протягивает руку, чтобы ещё раз коснуться волос Сугуру. — Тебе нравится, чтобы несколько прядей свисали спереди, верно? Требуется ответ или нет, Сугуру всё равно молчит. Он слишком занят, парализованный ощущением мягких пальцев, нежно касающихся его виска. Его взгляд тем временем сосредотачивается на созвездии веснушек на лице Сатору — и всегда ли их было так много? Похоже за последний месяц их стало гораздо больше, учитывая, сколько времени они проводят на солнце этим летом. В общем, у Сатору гораздо больше веснушек, чем раньше, и каким-то образом это делает его вдвое завораживающим. Как это вообще возможно? Как это может быть справедливым? — Ладно, теперь готово, — повторяет Сатору. Теперь он смотрит в глаза Сугуру и тоже улыбается ему, и… о, нет, это странное чувство решило вновь появиться в груди Сугуру именно сейчас, и обычно он может игнорировать его и делать вид, что его не существует, но в данный момент притвориться сложно. Он слишком слаб. Всё, что он может, — смотреть в самые красивые глаза в мире и быть пленённым тем, кому они принадлежат. Внезапно рука касается его подбородка, и, о боже, Сугуру больше не может дышать. — Красивый, — всё, что произносит Сатору. Сугуру чувствует, как краснеет с головы до пят. Ему вот-вот станет плохо. Ему нужно заставить себя отвести взгляд, прежде чем он потеряет рассудок и сделает какую-нибудь глупость. Он тратит оставшуюся крупицу сил на то, чтобы повернуть голову в сторону. — Прекрати, — бормочет он слабо. Сатору хихикает, как будто это самая смешная вещь на свете. Однако нет ничего забавного в больном и извращённом уме Сугуру, поэтому он не присоединяется к смеху друга. К счастью, тот быстро прекращает и, наконец, чуть отодвигается. Только тогда Сугуру чувствует, что снова может дышать. — Хочешь посмотреть? — спрашивает Сатору. — Подожди, я возьму зеркало. Он тратит некоторое время на поиски зеркала в их неприбранной общей комнате. Сугуру же тем временем пытается успокоить настойчивое биение своего бесполезного сердца. Он знает, что слишком остро реагирует без всякой причины, ведь он видит Сатору каждый божий день, и тот почти всегда находится очень близко. Он не знает, почему его глупый разум и тело так отреагировали. Возможно, он подхватил простуду. В середине лета. Да, обычное дело. Сатору возвращается и располагает маленькое зеркало перед его лицом, говоря: — Вот! Как я справился? Не стесняйся сказать, что тебе нравится. Хоть Сугуру и не хотелось бы смотреть на своё отражение, он игнорирует неприятные ощущения в животе и бросает взгляд в зеркало. В любом случае, это проще, чем смотреть Сатору в глаза. Как только он себя видит, он приятно удивляется своей новой причёске. Ему идёт. Сатору забрал половину волос наверх, а половину распустил, и пряди, падающие ему на плечи, больше не торчат в странных направлениях. Сугуру воспринимает это как знак, что ему нужно чаще расчёсываться. Просто в последнее время он был не в подходящем настроении. И всё же приятно видеть, что его гнездо на голове не безнадёжно. А ещё он больше не ненавидит своё отражение. — Итак… тебе нравится? — спрашивает Сатору, поскольку Сугуру до сих пор молчит, а он теряет терпение. — Лучше бы тебе понравилось, иначе… — Мне нравится, — подтверждает Сугуру. Он усмехается своему отражению, а затем и лучшему другу. — Не нужно мне угрожать. Ты молодец, мне очень нравится… Сатору хлопает в ладоши, явно довольный оценкой. — Хорошо! Не стесняйся носить эту причёску всю оставшуюся жизнь. Теперь нам пора на фестиваль. Пойдём, пойдём, пойдём. Я голоден. Типичный Сатору. Сначала он сам задерживает их, а теперь выгоняет за дверь. Ну что ж. Сугуру уже привык к этому. Как всегда, он без вопросов следует за ним.***
Во всех направлениях перед ними снуют толпы людей. Сугуру предвидел это, поэтому уже мысленно приготовился протискиваться и бормотать извинения направо и налево. Он продолжает убеждать себя, что оно того стоит. Им будет очень весело, и сменить обстановку — нормально, им не обязательно торчать в деревне или в маленьком городке близ неё всё лето. Они могут сменить привычную рутину на другие дела. Будет весело. Он заставит себя повеселиться. Их развлечения начинаются с бесконечных подносов с едой. Они пробуют мороженое, данго, танхулу, такояки, шашлык из баранины, булочки со свининой и всё, что одобряет нос Сатору. Он ведёт их от ларька к ларьку, одной рукой неся угощения, а другой крепко сжимая запястье Сугуру, чтобы тот не отставал. Сатору, в отличие от друга, не волнуется по поводу толп у него на пути. Он заметный благодаря своим уникальным чертам и росту, а если кто-то и встанет у него пути, он не побоится его сбить. Не то чтобы это очень хорошо, но полезно, когда нужно пробираться сквозь такую плотную толпу. Сугуру благодарен ему за это. В конце концов, они делают перерыв в дегустации еды и направляются поиграть в фестивальные игры. Это обычные всем известные конкурсы, проще говоря — они жульнические. И несмотря на то, что Сатору в курсе этого, он пристрастился к ощущению возможности победить мошенников в их собственных играх. Он швыряет на стойку купюру за купюрой, не заботясь о том, сколько он уже потратил, потому что для него деньги никогда не были чем-то ценным, в отличие от его гордости. Он полон решимости победить, чего бы это ни стоило, но, поскольку Сугуру не хочет стоять на одном месте на протяжении всего фестиваля, он позволяет Сатору делать в общей сложности пять попыток на одну игру. После этого они переходят к следующему заинтересовавшему его прилавку. — Сугуру, сейчас точно получится. Я знаю, я это чувствую. Он участвует в игре, в которой нужно сбить три кегли, бросая в них мешочки с фасолью. Выглядит просто, но это, конечно же, очередной обман. Тем не менее, Сатору убедил себя, что это не так, и на данный момент он уже дважды потерпел неудачу. Сугуру позволяет ему сделать ещё несколько упорных попыток. — Конечно. Как скажешь, — отвечает он, частично отвлекаясь на ближайшего продавца. Напротив лавки с игрой располагается коллекция плетёных корзин, привлёкших внимание Сугуру. Даже издалека он замечает их замысловатый уникальный дизайн, и каждая из них, скорее всего, сделана вручную. Сугуру не интересуется плетением корзин, но знает, что бабушка Йоко любит собирать подобные вещицы. В качестве хобби она занималась различными видами декоративно-прикладного искусства ещё в те времена, когда обе её руки были рабочими. Он уверен, что она оценит такой сувенир. Лавка с корзинами находится всего в нескольких метрах от них, так что Сугуру решает быстренько взглянуть на цены. Он начинает пробираться сквозь небольшую группу стоящих на пути людей. Однако стоит ему сделать несколько шагов, как его останавливает крепко схватившая за запястье рука. — Куда ты? — спрашивает Сатору или, скорее, требует. В его голосе чувствуется лёгкая паника, а широко раскрытые глаза пристально смотрят на Сугуру. — Эм, к лавке с корзинами? — Сугуру указывает на прилавок напротив. — Она прямо тут. Я подумал посмотреть что-нибудь для бабушки. — А-а. — проходит ещё мгновение, и затем Сатору наконец отпускает его запястье. Он совершенно серьёзно говорит, — Не уходи просто так. Я почти потерял тебя из виду. Сугуру моргает, не понимая, почему его вдруг отчитывают, как ребёнка. — Извини? — Всё… — Сатору трясёт головой и улыбается. — Всё в порядке. Давай посмотрим, может, ты найдёшь для неё что-нибудь милое. И он ведёт их к той лавке, не удосужившись объяснить своё странное поведение. Сугуру наблюдает, как друг рассматривает несколько корзин и завязывает оживлённую беседу с продавцом, как со своим давним знакомым. Даже после всех этих лет, проведённых бок о бок с ним, Годжо Сатору всё ещё полон загадок. Сугуру не всегда может предугадать его слова или действия, но одна вещь остаётся неизменной — Сатору не умеет лгать. Ну, что ж. В чем бы ни заключалась проблема, Сугуру рано или поздно узнает. К вечеру они обходят практически всё, что было на фестивале, и теперь приближается время фейерверка, так что Сатору практически подпрыгивает на месте от волнения. Сугуру же просто рад, что они пережили этот долгий день в городе. Как только шоу закончится, им просто нужно сесть на последний автобус, который отвезёт их обратно в деревню. Ну, не совсем в деревню. Чтобы добраться домой, им ещё придётся пройти несколько минут от автобусной остановки, и Сугуру уже предвкушает тёплую ванну и отдых. — Держи, — подходя к другу, Сугуру передаёт ему блины с клубникой, которые он нёс. — Дополнительная порция клубники и сахарной пудры, как ты и просил. Сатору хватает десерт, и как только тот оказывается в его руках, он оживляется ещё больше. — Спасибо! Чёрт возьми, выглядит великолепно. А где твоё? Ты ничего не захотел? Сугуру мотает головой и осторожно садится рядом с Сатору на место, которое они заняли позади всей толпы. Приятно наконец выкроить кусочек личного пространства для них двоих, к тому же они смогут наслаждаться фейерверком издалека. Очевидно, что всё шоу будет происходить в небе, поэтому сидеть прямо под ним не имеет большого смысла. Тем не менее, спустя минуту после того, как он сел, на Сугуру нападает что-то маленькое и пушистое, пугающее его и жадно обнюхивающее его лицо и волосы. Через секунду он понимает, что это всего лишь собака. — Юки! Ко мне! Оставь людей в покое. Юки — вероятно, названная так из-за белого меха, напоминающего снег, — не обращает внимания на слова хозяина. Она продолжает его обнюхивать, и когда замечает вкусную еду, которую жуёт Сатору, то практически бросается на него. В результате тот забавно ноет, держа свои драгоценные блины высоко в воздухе и уползая на коленях в попытках избежать попрошайничества. Как только владельцы собаки — молодая пара — добираются до них, оба извиняются за беспокойство. — Ничего, — успокаивает их Сугуру. Никто ведь не пострадал, и на самом деле было довольно весело. — Она очень красивая. Можно погладить? — Конечно! — отвечает парень. — Она добрая. — Она демон, — бормочет Сатору позади него, и Сугуру радуется, что хозяева не слышат этого замечания. Они решают сесть рядом с ними, чтобы тоже насладиться фейерверком, и, поскольку оба выглядят дружелюбно, Сугуру не возражает. Они заводят короткий разговор о фестивале и говорят, что впервые приехали вместе на Окинаву, поэтому Сугуру перечисляет несколько мест, куда им следует сходить в первую очередь. Во время их разговора Юки садится к нему на колени и позволяет гладить свою красивую шерсть, а как только ей надоедает, она снова идёт обнюхивать местность в поисках угощений. Сугуру вспоминает, что в детстве всегда хотел собаку. Он умолял своих родителей завести её, и один раз он даже написал им целое письмо о том, почему наличие собаки принесёт пользу всей семье и повысит его продуктивность. Конечно, письмо их не убедило, и со временем он заинтересовался другими вещами. Сейчас Сугуру думает, что хорошо, что ему так и не купили собаку, ведь потом он поступил в школу-интернат. Сугуру очень сильно скучал бы там по своему пушистому другу. — Смотри! Начинается. Сугуру отвлекается от Юки, когда Сатору тянет его за локоть, побуждая смотреть в тёмное небо над ними. Но вместо этого глаза Сугуру естественным образом притягиваются к лучшему другу. На уголке губ Сатору всё ещё осталось немного взбитых сливок, а его губы бледно-красные от клубники, но больше всего заметно то, насколько он счастлив. Фейерверки всегда были любимым развлечением Сатору летом. Приятно видеть, что нечто столь незатейливое по-прежнему заставляет его улыбаться даже после всего произошедшего в этом году. Фейерверк наконец начинается. Толпа, как и ожидалось, реагирует шумно, как только небо озаряют первые яркие всполохи красного и жёлтого. Рядом с ним Сатору восхищённо вздыхает. И Сугуру снова отвлекается. Он просто не может ничего с собой поделать. Фейерверки не такие уж впечатляющие, гораздо интереснее наблюдать, как их свет отражается в больших красивых глазах Сатору. В нём есть что-то такое волшебное. Такое увлекательное. Сугуру чувствует, что его снова затягивает. Но как-то по-другому. Он наблюдал за Годжо Сатору уже много лет и раньше считал, что ему хорошо быть просто второстепенным персонажем в его экстравагантной жизни. И думал, что так всегда и будет. Но внутри него растёт беспокойство. И с каждым днём оно становится всё сильнее. Простого наблюдения за Сатору уже недостаточно. Ему хочется большего. Суть в том, что Сугуру ещё не совсем понял, что именно ему хочется для себя… или для них. И он не может что-либо предпринять, пока не поймёт, поэтому сейчас он лишь сидит сложа руки и смотрит. Как делал всегда. Смотрит, ждёт, обдумывает. Какое же это мучительное лето. — Юки! Где ты? Юки, ко мне! Сугуру отводит взгляд от лица Сатору впервые с начала фейерверка. Он переключается на ту молодую пару — теперь они стоят и беспокойно осматривают толпу. Юки нигде не видно. — Что случилось? — спрашивает Сугуру, но не уверен, услышан ли его вопрос, поскольку фейерверки громкие, а толпа тем более. Парень поворачивается к нему, и Сугуру видит тревогу на его лице. — Юки убежала, думаю, она испугалась фейерверка… это для неё впервые, так что… Он снова вместе со своей девушкой зовёт собаку по имени. Но Юки точно не сможет услышать их среди всего шума, поэтому придётся отправиться на поиски. Сугуру поднимается прежде, чем успевает передумать, и говорит: — Я помогу найти её. Вы видели, в каком направлении она убежала? Они смотрят на него так, будто он только что предложил им миллионы йен. Они спрашивают, всерьёз ли он, и Сугуру кивает — это не кажется ему чем-то особенным. Он просто хочет помочь. Кроме того, они были добры к нему и позволяли играть с Юки, поэтому он чувствует себя немного обязанным. — Сугуру? Ах, да. Из-за суеты с собакой он почти забыл, зачем они здесь. Он поворачивается к Сатору, который всё ещё сидит на земле, а на его лице появляется беспокойство. Это объяснимо, ведь Сугуру снова чуть не сбежал куда-то по-английски. — Ты уходишь?.. — спрашивает Сатору, и его голос звучит невероятно разочарованно. В небе взрывается ещё один фейерверк, но он даже не смотрит на него, полностью сосредоточившись на Сугуру. Тот начинает извиняться, чувствуя себя неловко. — Прости… Я лишь помогу им найти Юки, не думаю, что это займёт много времени. Может… ты тоже хочешь помочь? Нам бы не помешали дополнительные глаза. Обычно это бессмысленно — просить Сатору о помощи с чем-то, что его не касается. Исходя из прошлого опыта, Сугуру знает, что тот редко стремится тратить своё время на вещи, не входящие в круг его интересов. Но никто не собирается его принуждать. Сугуру не против, если Сатору захочет остаться здесь и посмотреть фейерверк. Но вопреки всем ожиданиям тот бормочет: — Ладно. Сатору вскакивает с земли и молча поправляет юкату. Затем он ждёт инструкций от Сугуру, а тот не может отрицать, что чувствует себя немного польщённым. — Хорошо. Сатору, поищи Юки вместе с девушкой у лавок с едой. А мы вдвоём будем искать на берегу. Спишемся, если найдём её. Договорились? Все кивают, одобряя его план, и Сатору отвечает: — Хорошо. Видно, что он недоволен, что они с Сугуру разделяются, но так будет быстрее. Иначе как они сообщат хозяевам, что нашли Юки, если у них нет возможности с ними связаться? Конечно, они могли бы потратить время и обменяться номерами, но его план гораздо эффективнее, к тому же не придётся беспокоиться о передаче личной информации незнакомцам. Поэтому им нужно разделиться. Через примерно двадцать минут Сугуру со своим напарником всё ещё обыскивают пляж, когда наконец замечают вдалеке комочек белого меха. Сугуру немедленно пишет об этом Сатору. Чем ближе они подходят, тем больше становится ясно, что Юки застряла между острых камней в конце пляжа. Как она вообще оказалась там? Должно быть, её утащило отливом, и она, наверное, ранена, раз не пытается бежать к ним, а лишь лает. В любом случае, нужно спасти её как можно быстрее до того, как волны утянут её ещё дальше от берега. Её хозяин, только-только испытавший облегчение от того, что нашёл Юки, начинает паниковать, а в его тоне отчётливо слышен страх, когда он трясёт головой и говорит: — Нужно позвать на помощь. Здесь есть спасатели? Идти туда опасно, а я… не умею плавать. Как только он произносит это, большая волна разбивается всплесками об острые камни и временно погребает под собой собаку. Парень хватается за сердце и чуть не падает замертво, но вот мокрая голова Юки показывается над водой, и она снова лает. Ох. Сугуру же никак не мог обойтись без того, чтобы сунуть свой нос в чужие дела, да? Слишком поздно сожалеть, ему придётся поступить правильно, несмотря на крайне неприятную ситуацию. — Нет времени, — говорит он, снимает сандалии и делает мысленную пометку извиниться перед бабушкой Йоко за то, что испортит юкату дедушки. — Я схожу за ней, это займёт не больше минуты. Можете подержать мой телефон, чтобы он не намок? Прежде, чем парень начнёт спорить, Сугуру всучивает ему телефон и быстро направляется к камням. Ступни точно будут в порезах и синяках, но не страшно. Ноги он вылечит, а вот животное может погибнуть, поэтому он, не колеблясь, продирается через все препятствия у него на пути. Подобравшись достаточно близко, Сугуру зовёт собаку по имени в надежде её успокоить. Секунду спустя ещё одна волна разбивается о камни, накрывая их обоих. Холодно. Вода настолько холодная, что даже больно, кожу будто колет ледяными иглами. Двигаться трудно, но Сугуру заставляет себя идти. Мало-помалу он добирается до собаки и, наконец, хватает её как раз перед тем, как на них обрушивается ещё одна волна. Сугуру успевает прижать Юки к груди и приготовиться. Второй раз удар такой же болезненный, и Сугуру почти теряет равновесие. Если его отнесёт от берега, тогда им обоим конец. Все оставшиеся в ногах силы он бросает на то, чтобы оттолкнуться от камней и направиться к берегу. Вдалеке он видит размахивающих руками девушку с парнем, а чуть в стороне от них стоит Сатору. Он босиком, в юкате, задранной до костлявых колен, будто готовится прыгнуть за ним и помочь, но Сугуру выходит на берег прежде, чем у него появляется такая возможность. Как только Юки воссоединяется со своими хозяевами, пара почтительно кланяется Сугуру миллиард раз. Они предлагают купить ему ужин, и парень протягивает ему немного денег, но Сугуру, конечно же, вежливо от всего отнекивается и повторяет, что ему ничего не нужно. Он просто хотел помочь. Но он благодарен им за подаренное полотенце — оно пригодится, ведь Сугуру промок до костей, и ему ещё придётся ехать в автобусе, чтобы вернуться домой. Как ни странно, Сатору немногословен. Он лишь спрашивает, не ранен ли Сугуру, а когда убеждается, что нет, то больше ничего не говорит. Он ждёт, пока пара закончит рассыпаться в благодарностях и, как только они покидают их с Юки на руках, Сатору объявляет, что хочет домой. Поэтому туда они и держат свой путь. По дороге в деревню Сатору по-прежнему молчит. Он смотрит в окно на яркие огни города, в то время как Сугуру сильнее кутается в полотенце, начиная дрожать. Кто же знал, что вода в океане по вечерам холодная даже летом? Им никогда не разрешали купаться после захода солнца, потому что суеверная бабушка Йоко всегда пугала, что их заберёт «нечто», живущее в темноте. Повзрослев, Сугуру перестал верить в местные байки и решил, что она просто беспокоится о том, как бы они не утонули. Но эти сказки работали — ведь они всегда старались вернуться домой до восхода луны. Они добираются до деревни, когда Сугуру начинает клевать носом. Ему хочется залечь в тёплую ванну, выпить горячего чаю, переодеться в удобную одежду, а больше всего — чтобы Сатору перестал молчать. Он не понимает, в чём проблема, а Сатору никогда не был рациональным человеком, поэтому Сугуру придётся надавить на него. Если начать прямо сейчас, то, вероятно, они успеют во всем разобраться до возвращения к бабушке. — Са-то-ру, — зовёт он друга нараспев. Сатору идёт впереди, не оглядываясь. Очевидно, он не в настроении. — Эй, не игнорируй меня. Что у тебя случилось? Сатору резко и неожиданно останавливается. Он оборачивается и… ох. Он злится. Очень сильно злится. — Что у меня случилось? — недоверчиво спрашивает он. — Лучше скажи, что не так с тобой? Какого чёрта ты полез в океан? — А? — Сугуру не уверен, что расслышал правильно. Разве причина не очевидна? — Что ты так злишься? Я спас жизнь той собаке. — Но за счёт чего? Рискуя своей собственной? Технически, да. Но Сугуру выразился бы иначе, ведь спасти Юки было не так уж и сложно, к тому же, он совсем не боялся. Только замёрз. Так что в этом правда не было ничего особенного. Сатору, как всегда, просто драматизирует. — В этом не было ничего особенного, — произносит Сугуру вслух, а затем вздыхает, уже устав от их начавшегося спора. Сатору в ярости трясёт головой. — Для меня было. Господи, ты всегда такой… Сатору останавливается. Однако Сугуру не даст ему так легко замолчать. — Какой? — спрашивает он, изогнув бровь. — Давай же. Скажи. Сатору скрещивает руки на груди и фыркает. — Ты всегда такой эгоист. Сугуру? Эгоист? И это говорит ему тот самый Годжо Сатору? Он же это не всерьёз, да? Однако он явно не шутит, отчего его претензия становится ещё нелепее, и Сугуру громко смеётся. Невозможно поверить, что Годжо Сатору обвиняет его в эгоизме. — Ты серьёзно? — Сугуру по-прежнему смеётся, хотя Сатору смотрит на него совершенно невпечатлённо. — Ты думаешь, что я эгоист? Ты когда-нибудь замечал, как звучишь со стороны? Тебе стоит послушать. — Это тут ни при чём, — раздражённо ворчит Сатору. — То, что я эгоист, не означает, что ты не можешь им быть. Это не так работает, Сугуру. — И с чего я вдруг эгоист? Объясни-ка. — С того, что ты всегда уходишь, когда вздумается, и делаешь всё, что захочешь. Сугуру какое-то время молча смотрит на него перед тем, как произнести: — Эмм. Это называется… жить своей жизнью? Какого хрена?.. — Но! — продолжает Сатору, громко прерывая его. — Ты не задумываешься, что причиняешь боль другим людям, когда делаешь так. — Что? — трясёт он головой, совершенно сбитый с толку. — Я не… понимаю. Каким боком я причинил тебе боль, решив спасти собаку? Сатору реагирует долгим плаксивым стоном, теряя последнее терпение. — Таким! Ты не сказал мне, что собираешься это сделать! Что, если твоя дурацкая спасательная операция провалилась бы? Что, если бы тебе потребовалась помощь, а меня бы не было рядом? Что тогда? Мне нужно знать о таком. Если я не буду знать, где ты и что делаешь, что-нибудь может случиться с тобой, и тогда… — Подожди. Остановись. Сатору тут же прерывает свою гневную речь. Тем временем Сугуру начинает собирать воедино все кусочки пазла: гнев Сатору, боль в его голосе, то, как он постоянно выясняет, где находится Сугуру, то, как приходит в ужас, когда Сугуру куда-то уходит, то, как он ведёт себя этим летом… Всё это сводится к одному: к тому самому дню. День, о котором они не говорят, потому что не знают, с чего начать, и легче притвориться, что его никогда и не было. Но Сугуру устал притворяться. Он так устал. Игнорирование проблемы создаёт ещё больше проблем, поэтому пришло наконец время обсудить этого слона в комнате. Сугуру вздыхает и спрашивает: — Это… это из-за того, что я пытался покончить с собой? Сатору ожидаемо реагирует на эти слова. Он отшатывается, как от удара, и морщится в отвращении, как будто его только что пригласили вступить в культ поклонения дьяволу. Неудивительно и то, что он отворачивается и больше не смотрит Сугуру в глаза. — Я не хочу об этом говорить, — просто и твёрдо заявляет он. Сугуру пожимает плечами. — Я тоже. Но нам, возможно, стоит… я думаю, нам нужно. На этот раз Сатору молчит. Он, вероятно, уверен в том, что если будет достаточно упрям, то проблема рассосётся сама собой и ему не придётся говорить о неприятных вещах. К несчастью для него, Сугуру тоже упрям. Но если они, наконец, собираются обсудить это, то нужно всё сделать как следует. Сугуру делает шаг вперёд, затем ещё один и ещё. Он сокращает расстояние между ними, пока не оказывается прямо перед Сатору, который по-прежнему избегает на него смотреть. Он пялится в землю, свесив голову между плеч, как будто признаёт поражение, но всё ещё слишком боится взглянуть своим страхам в лицо. Однако каким-то образом он находит в себе смелость заговорить первым. — Почему ты это сделал?.. — спрашивает он едва слышным шёпотом. — Я… не знаю, — бормочет Сугуру в ответ тем же приглушенным тоном, как будто делится с ним секретом, не предназначенным для чужих ушей. Он снова вздыхает. — Наверное, я просто… слишком устал. — От чего? — От всего? Наверное… Я не хотел больше быть здесь. Сатору судорожно втягивает воздух. Очевидно, это не то, что он жаждет услышать. Но Сугуру больше не хочет лгать. Он должен рассказать правду, и это — его правда. Он просто устал разбираться со своей жизнью, и даже сейчас он иногда ощущает отголоски той усталости. Он никогда не переставал её чувствовать. — А я? — спрашивает Сатору. Он по-прежнему держит голову опущенной. — Ты… Ты устал и от меня тоже? — Нет. Конечно, нет. Ты… был ни при чём. Не всё вращается вокруг тебя. — отвечает Сугуру. Вероятно, его слова не слишком-то вежливы, но опять же, это — его правда. — Прости, я не хотел, чтобы это звучало грубо, просто… всё так и было. Я не справлялся с тем, что творилось дома, а… мои мысли были слишком громкими. — Ох… но ты никогда не рассказывал мне об этом. Я слишком поздно узнал обо всём… о том мужике и о том, что он сделал с твоей мамой. — Знаю. Прости меня. — Почему ты не рассказал мне? — Я чувствовал, что… не могу. — Но почему? — Сатору… Впервые с тех пор, как они начали обсуждать всё это, Сатору поднимает голову. Его глаза покраснели и блестят от слёз… о, нет. Он плачет. Сатору плачет. Тяжёлые слёзы текут по его розовым щекам, его идеальным щекам, за которые так и хочется ухватиться, и Сугуру начинает паниковать из-за того, что Сатору плачет. Ведь он никогда не плачет. Никогда. Сугуру может пересчитать по пальцам одной руки, сколько раз он был свидетелем слёз Сатору, и в большинстве случаев они были вызваны сильной щекоткой. Но Сатору никогда не плачет от боли. Он будет скулить, лягаться, кричать и ругаться, но не плакать. А теперь Сугуру — причина его слёз. Это всё его вина. Нет, нет, нет… — Я глупый, ясно? Я не понимаю, когда люди говорят одно, а на самом деле имеют в виду другое. Я не… я не знаю, как искать «намёки». Если ты скажешь мне, что с тобой всё в порядке, я поверю. Я всегда буду верить тебе. Пока Сатору говорит, слёзы продолжают течь по его лицу, а голос дрожит, и ну, нет же, он не должен плакать. Сатору не плачет. Ему нравится шутить, дразнить людей и затевать драки, его легко увлечь десертами, фейерверками и играми, но он не плачет. Сатору никогда не плачет, но плачет прямо сейчас, и Сугуру должен это исправить. — Нет, нет, ты не глупый, — не зная, что предпринять, и чувствуя, как впадает в панику, Сугуру делает первое, что приходит в голову. Он протягивает руку к лицу Сатору и пытается вытереть слёзы. — Ты никогда не был глупым. Никогда. Пожалуйста, не говори так… Сатору качает головой, пока слёзы текут по пальцам Сугуру. — Но я ничего не понял, ведь так? Не понял, что тебе было больно. Я должен был быть твоим лучшим другом, но… но я даже не смог понять, что тебе хотелось умереть. Какой же я чертовски бесполезный. — Неправда, — настаивает Сугуру. Его руки трясутся, а Сатору не перестаёт плакать, и, боже, как он мог позволить этому случиться? — Ты не бесполезен. Ты спас меня, помнишь? Ты спас. Я… меня бы сейчас здесь не было, если бы не ты. И снова Сатору трясёт головой. — Это… это всё Сёко. Ты, наверное, говорил с ней о том дне, так? И она сказала, что это я нашёл тебя. Но… я был так напуган, Сугуру, и… ты не отвечал на сообщения и звонки и не встретил меня у ворот, я подумал, что, может, ты проспал, потому что поздно лёг, поэтому я пошёл тебя искать и… дверь была приоткрыта. Я подумал, что кто-то вломился к вам в дом и испугался. А потом… я нашёл тебя таким. Ты не просыпался, и я не знал, что делать, мне казалось, я схожу с ума и поэтому… Я запаниковал и позвонил Сёко. Это она вызвала скорую. Не я. Я… не сделал ничего, чтобы тебя спасти. Рассказав со слезами на глазах о событиях того дня, Сатору начинает плакать ещё сильнее, его плечи трясутся с каждой попыткой вдохнуть. Сугуру бросает бесплодные попытки вытереть бесконечные слёзы. Он притягивает Сатору в объятие и прижимает так крепко, будто пытается спрятать его к себе в грудную клетку, чтобы защитить от внешнего мира. Неважно, насколько безумна эта мысль, Сугуру чувствует именно так. Он хочет обернуться вокруг Сатору и поглотить всю его боль, потому что Сатору никогда не должен плакать. Он должен быть счастливым, беззаботным и избалованным мальчишкой, которого Сугуру обожает больше всего на свете. — Но… ты всё равно помог мне единственным способом, который знал, — шепчет он ему на ухо. Одна из его рук гладит Сатору по затылку — естественное в этот момент желание. Он крепко держит его и не отпускает. — Несмотря на то, что ты был так напуган и сходил с ума… ты всё равно позвонил. Ты спас меня. Так что… ты мой герой, Сатору. Он чувствует, как тело Сатору дрожит под его руками, и Сугуру его понимает. В этот уязвимый для них момент он не пытается подобрать правильные слова, а просто говорит от всего сердца, потому что ему важно донести — в случившемся нет вины Сатору. Ему нужно, чтобы Сатору знал, что он его ни в чём не обвиняет. Возможно, их отношения никогда не вернутся в прежнюю колею, но не страшно. Сугуру больше не боится перемен. Пока Сатору находится рядом с ним, они смогут вместе пройти через всё. — Правда? — шепчет Сатору, задыхаясь и всё ещё немного трясясь. Сугуру кивает. — Правда. Я благодарен тебе. И… мне очень жаль. Прости меня за всё. — Нет… не извиняйся. Ты не виноват в своей депрессии. — Знаю. Но прости за всё остальное. — поскольку больше не кажется, что Сатору рассыплется на миллион кусочков, Сугуру немного отстраняется. Достаточно для того, чтобы посмотреть в блестящие глаза друга. — Мне жаль, что я заставил тебя пройти через всё это дерьмо, и за то, что тебе пришлось увидеть меня… таким. Прости меня, Тору. На лице Сатору появляется лёгкая, едва заметная улыбка. Такое ощущение, будто прошли годы с тех пор, как Сугуру в последний раз видел его улыбающимся, поэтому он цепляется за эту улыбку и отказывается принимать её как должное. — Я просто рад, что ты все ещё здесь… со мной. Я не… — Сатору делает глубокий вдох. — Я не хочу, чтобы ты бросил меня. — Я не брошу. — Поклянись. — А? — Если ты это серьёзно, то… ты должен поклясться, — повторяет Сатору. Теперь его лицо становится строгим, чтобы показать, что он не шутит. Но он всё ещё каким-то образом остаётся очаровательным. Он только что плакал и обнажал душу, но Сугуру уже сдерживается изо всех сил, чтобы не ущипнуть его за красные, опухшие от слёз щёки. Ах, да. Он вспоминает, что от него ждут обещание. Сугуру прокашливается и говорит: — Хорошо. Отныне я клянусь, что никогда не брошу тебя, Сатору. Так лучше? Произнесённые вслух слова, кажется, смущают друга. Он кивает и ещё раз притягивает Сугуру к себе в объятие, просто чтобы не смотреть ему в глаза. Тот тоже чувствует себя довольно неловко после всего, что было сказано сегодня вечером. Он даже не знает, откуда взялись все эти слова, он просто… говорил так, как чувствовал. Сатору бормочет: — Если ты умрёшь, то я умру вместе с тобой. И Сугуру фыркает от неожиданности: — Вау, ладно. Мы заключаем какой-то пакт Ромео и Джульетты, на который я не соглашался? Кроме того, просто чтобы ты знал, я не дам тебе умереть. Внезапно Сатору вырывается из объятий. Он смотрит на Сугуру, надувшись, и это хорошо, ведь значит, он наконец-то возвращается к своему привычному состоянию. — И что, я, значит, должен позволить тебе умереть первым, а сам останусь один? Полная хрень. — Нет? — смотрит на него Сугуру. — Я вообще не это имел в виду. Слишком поздно, Сатору уже не слушает объяснений. — Если честно, я бы не хотел умереть первым… это было бы чертовски глупо и немного неловко. Так что имеет смысл просто умереть вместе. Да, это единственный способ. То, насколько серьёзно Сатору относится к своим размышлениям, делает их ещё более нелепыми. Да, Сугуру не может представить на своём месте кого-то ещё, кто мог бы вынести этого парня. Ради спасения человечества ему придётся быть с Сатору как можно дольше, чтобы держать его в узде. — Я… думаю, стоит прекратить обсуждать нашу неизбежную смерть, спасибо. Теперь Сатору нахально ухмыляется. — Если тебе так не нравится, то никогда больше не думай о том, чтобы покончить с собой, хорошо? Тут он прав. Но Сугуру всё равно закатывает глаза. — Хорошо-хорошо. Но звучит это как ещё одно обещание, ведь Сугуру говорит совершенно искренне.***
Как и ожидалось, дела не возвращаются в привычную колею, но Сугуру смиряется с этим. По ощущениям события того вечера были давным-давно, хотя с фестиваля прошло всего три дня. Сатору всё такой же прилипчивый, как и раньше, и он каждый раз выясняет у Сугуру, куда тот собирается уйти, но, по крайней мере, теперь его поведение объяснимо. Сугуру старается не давать ему лишний повод для беспокойства, даже если знает, что никогда не сможет стереть травму из памяти друга. Но это нормально. Это их общая травма и теперь они могут говорить о ней. Сугуру хочется перемен, и больше всего — стать честнее по отношению к своим собственным чувствам. Он желает избавиться от старой привычки говорить Сатору, что с ним всё в порядке, даже если это не так. По сути, он больше не хочет лгать. Впрочем, Сугуру никогда не считал это ложью. Он всегда думал, что поступает правильно, не навязываясь никому со своим отчаянием и ощущением падения в пропасть. Он считал, что его чувства не стоят беспокойства. И он винил себя во всём. Постоянно. Он по-прежнему это делает, но всё же хочет научиться себя прощать. Нормально не чувствовать себя нормально, и об этом определённо стоит говорить с тем, кто заботится о нём больше всего. Сегодняшний день Сугуру проводит дома, отдыхая и занимаясь бытовыми делами, чтобы не оставлять их все на конец недели. Он чувствует себя подавленно после кошмара, приснившегося ему этой ночью. Он не знает, почему тот стал сниться ему чаще, но полагает, что на этот раз его спровоцировали события после фестиваля. Поэтому он рассказывает о нём Сатору. Впервые. Сатору слушает его очень сосредоточенно. Это определённо не самая приятная для обсуждения тема, поэтому Сугуру благодарен нежным рукам, которые протягиваются к его собственным и держат их, когда те начинают дрожать. После этого Сатору тихо рассказывает, что с того дня ему тоже снится один и тот же кошмар, в котором он находит Сугуру слишком поздно и тот умирает. Иногда он просыпается с полной уверенностью, что именно так всё и случилось в реальности. Вина оседает на сердце Сугуру, как только он понимает, насколько сильно то событие повлияло на Сатору. Он действительно не имел понятия всё это время. Но затем Сатору, видимо, замечает его расстроенное выражение лица, потому что сжимает его руки и делится своей теорией. — Думаю… часть меня умерла вместе с тобой тогда, — объясняет он и, несмотря на тяжесть своих слов, тянет улыбку. — Но потом ты вернулся к жизни, и я тоже. Мы как будто переродились одновременно, понимаешь? Нам дали второй шанс. Мы стали сильнее, и эта связь всегда будет между нами, пусть иногда она причиняет нам боль. Но мы никогда не будем одиноки. Это звучит… безумно. И, вероятно, не только звучит, а безумием и является, и, пусть это выворачивает Сугуру мозг, он тут же решает, что его это не волнует. Он просто хочет верить в то, что говорит Сатору. Хочет верить, что в этой жизни ещё есть смысл, есть причина, по которой ему дали второй шанс. А может никакой причины и нет. Или ему самому нужно её найти. Сугуру не знает. Но не страшно, ведь он видит, как Сатору улыбается ему, и это — всё, что ему сейчас нужно. После обеда Сугуру всё ещё раздумывает над его словами, прибираясь в их общей спальне. Кстати, где, чёрт возьми, носит Сатору и почему он не помогает с уборкой? Большая часть разбросанных вещей в комнате принадлежит ему. Одежда, журналы, фантики, карточки с покемонами и сувениры с фестиваля укрывают пол во всех направлениях. Сугуру устал наступать на весь этот хлам, который можно было бы убрать за две секунды. Честно говоря, удивляться не чему. Это повторяется каждое лето. Чем больше дней они здесь проводят, тем сильнее Сатору расслабляется. А когда он достигает своего пика комфорта, то начинает вести себя, как дома. Манеры и чувство ответственности исчезают, как по волшебству, и он возвращается к образу жизни избалованной принцессы. Что ж, Сугуру устал играть роль горничной. Это в последний раз. Правда. После сегодняшнего дня он отказывается прибираться за Сатору, или напоминать ему складывать одежду так, чтобы она не была мятой, или вывешивать его футон на проветривание, потому что знает, что Сатору любит спать на свежем белье, или… ну, суть понятна. Сугуру слишком много для него делает. Поскольку они пообещали быть честными друг с другом, ему следует поднять вопрос о вредных привычках Сатору. Вздохнув, Сугуру наклоняется, чтобы поднять соломенную шляпу, оставленную на полу возле столика. Под ней обнаруживается маленький блокнот. При ближайшем рассмотрении он узнаёт в нём ту самую записную книжечку, в которой Сатору рисовал всё лето здесь и даже раньше, до их приезда на Окинаву. Она довольно тонкая, так что, наверное, он уже заполнил её целиком. Хм. Ладно, Сугуру нравится считать, что он хороший человек, уважающий личную жизнь других людей, потому что таким он и является. Однако Сатору не «другой», Сатору — это просто Сатору, и Сугуру готов поставить каждую украденную его отцом йену на то, что в этом блокноте есть хотя бы один рисунок члена. Должен там быть. Потому что это Сатору. Не обращая внимания на голос совести, привитой ему с детства, Сугуру открывает блокнот на случайной странице. Первое, что он замечает — отсутствие нарисованных членов, что уже само по себе удивительно, но затем понимает, что на странице вообще нет никаких рисунков. Но есть слова. Много слов. Похоже на какой-то список. Зачем Сатору его составляет? варить клубничное варенье с бабушкой играть с Лулу на ферме кататься вместе на одном велосипеде есть мороженое, наблюдая за закатом Сугуру в замешательстве глядит на страницу. Сатору составляет список того, чем они занимались здесь на Окинаве? С какой целью? Сугуру перелистывает страницу в поисках ответов. лениво лежать целый день на татами есть холодный арбуз, когда жарко шутить вместе над утахиме пить пиво! (хоть оно и отвратительное) Хм. Похоже список всё продолжается и продолжается без какого-либо объяснения. Странно. Сугуру листает блокнот до первой страницы, чтобы посмотреть на его начало, но замечает кое-что, заставляющее его остановиться и пробежаться глазами несколько раз. На обратной стороне обложки Сатору написал короткую заметку, и первое, на что натыкаются глаза Сугуру, — его собственное имя. Она гласит:для сугуру
мелочи, ради которых стоит жить, на случай если ты забудешь
— от сатору (твоего лучшего друга)
Ох. Ничего себе. Так. Если Сугуру мыслит верно и не делает поспешных выводов, Сатору пишет в этом блокноте последние несколько месяцев из-за… самого Сугуру. Он составляет список всех мелочей, ради которых стоит продолжать жить, потому что Сатору не хочет, чтобы друг забывал о том, что действительно имеет значение. Ведь если подумать, то разве не мелочи делают нас счастливыми? Сатору, кажется, так и думает, и именно поэтому хочет поделиться этими мелочами с Сугуру, чтобы помочь ему в те моменты, когда он чувствует себя плохо. Если Сугуру прав, и блокнот именно для этого и предназначен, он не уверен, как с этим справиться. Ведь он уже чувствует, что сердце вот-вот выскочит из груди. — Сугуру? — раздаётся знакомый голос от дверного проёма, и чёрт возьми, он и правда этого не переживёт. — Ты не видел мою DS? Я играл в неё до обеда, а теперь… эй, это же?.. Как персонаж дерьмового мультфильма, Сугуру крутится на месте с уликой в руках, застигнутый прямо на месте преступления. Его совесть и чувство вины не дали ему мыслить здраво. Было же полно времени, чтобы спрятать блокнот или сделать вид, что он не читал, но тот всё ещё открыт так же широко, как и его отвисшая челюсть. Это так глупо. — Не читай это! — с ужасом вскрикивает Сатору. Он в отчаянии влетает в комнату, чтобы вырвать блокнот из рук Сугуру, и это так нелепо, ведь даже если бы тот не прочитал ни строчки, одной Саторовой реакции достаточно для возникновения подозрений. — Это… это личное! Ты читал? Скажи, читал? И что Сугуру на это ответить? Он не может соврать, ведь они договорились быть искренними друг с другом. Однако, судя по реакции друга, Сугуру понимает, что он сунул свой нос в блокнот слишком рано, несмотря на оставленную для него очаровательную записку. В общем, всё, что ему остаётся, — сказать правду. — Эмм… чуть-чуть, — тихо признаётся Сугуру. Его лицо горит, сердце по-прежнему бьётся как сумасшедшее, и он очень надеется, что Сатору не попытается обернуть всё в шутку, ведь ситуация его очень тронула. Он застенчиво спрашивает, — Ты… написал всё это для меня?.. Вместо того, чтобы дать немедленный ответ, Сатору какое-то время пристально на него смотрит, и Сугуру кажется, что он вот-вот растечётся лужицей прямо посреди комнаты. А как ещё он должен себя вести? Никто никогда не посвящал ему что-то настолько милое, написанное с такой заботой о нём. Он не знает, что сказать. Наконец, Сатору глубоко вздыхает. И теперь смотрит в пол. — Ну, да, написал… но оно ещё не закончено, ты не должен был читать. Я собирался отдать тебе его в конце лета, когда мы вернёмся в Токио. Эм, как подарок. Видно, что Сатору пытается звучать беспечно, но его действия противоречат его тону. Он бережно прижимает блокнот к груди, как будто тот живой, а изящные пальцы гладят обложку, пока он говорит. Сугуру до сих пор не может поверить, что он не рисовал там смешные члены всё лето. Он писал в блокноте практически каждый день, Сугуру даже видел, как, но не видел, что. И это удивительно. — Можно мне взять его? — внезапно спрашивает он. Он слишком заинтригован. Ему хочется прочитать всё остальное, что Сатору написал для него. Ему очень нужно. Сатору, наконец, снова смотрит на него, удивлённый просьбой. — Что, прямо сейчас? Даже если он ещё не закончен? Сугуру быстро кивает, как болванчик. — Ага. Если хочешь, допишешь позже. Я просто… очень хочу прочитать его. Если ты не против. — Ну… — Сатору переводит взгляд на блокнот в руках, затем снова смотрит на друга. Он улыбается, и Сугуру ощущает себя, как громом поражённый. — Конечно. Держи. Сатору протягивает ему блокнот, и Сугуру бережно берёт его обеими руками. Он очень ценен, и обращаться с ним следует осторожно. Не терпится узнать, что ещё написано внутри, поэтому Сугуру тут же открывает его. — Постой… не читай сейчас! — вскрикивает Сатору, внезапная громкость голоса пугает Сугуру, и он чуть не роняет этот чёртов блокнот. — Хотя бы подожди, пока я уйду… — О, — Сугуру не знает, что добавить, слишком поражённый, но в конце концов бормочет, — Прости. Неловкая тишина наполняет маленькую комнату. Никто из них, очевидно, не знает, что сказать или сделать. Щёки и кончики ушей Сатору раскраснелись от волнения, и Сугуру чувствует, что он должен нарушить молчание первым, ведь, по сути, он ответственен за повисшее напряжение. Стоит ли поблагодарить Сатору за такой душевный подарок? Он должен, разве нет? Хочется как-то выразить свою признательность, но простое «спасибо» кажется слишком неуклюжим и недостаточно подходящим. Как же тогда Сугуру облечь свои чувства в слова? Он понятия не имеет, а каждая секунда капает на мозги, пытая его. Он снова украдкой глядит на Сатору, но как только их взгляды встречаются, тот быстро прячет глаза. — Я… мне нужно найти DS, — объявляет он (довольно громко) и не ждёт ответа. Он практически телепортируется прочь из комнаты, с нечеловеческой скоростью промчавшись к двери. Ну, это было… занятно. Всё их взаимодействие определённо было чем-то занятным. Сугуру остаётся в спальне один, но его лицо по-прежнему горит, а сердце всё никак не успокоится. Может, дело в погоде. Он убеждает себя, что это всё из-за погоды. Маленький напольный вентилятор, которым они пользовались всё лето, вчера сдался и умер, и Сугуру нужно сходить к госпоже Эми, чтобы одолжить другой. Естественно, в комнате немного жарко, и он занимался уборкой последние полчаса, так что именно всё это — причины его недомогания. Логика безупречна. Чтобы отвлечься от жары, Сугуру решает прочитать пару страничек блокнота. гладить вместе котят в кошачьем кафе идти под одним зонтом в дождь делиться закусками в самолёте играть в видеоигры и проигрывать сатору, потому что он слишком хорош устраивать киномарафон старых фильмов, пока мы не уснём вместе наблюдать за фейерверком на пляже Да уж, чтение блокнота точно не поможет Сугуру успокоиться. Ни в малейшей степени. Список по большей части состоит из дел, которыми они заняты вдвоём. Сугуру и Сатору. Вместе. Потому что для Сатору счастье ассоциируется с тем, что он делает с Сугуру, и считает, что и для него это должно быть точно так же. И он прав. Конечно прав. Но знать и видеть это написанным на бумаге — две совершенно разные вещи, ведь в данную минуту он держит в руках настоящее доказательство безграничной привязанности Сатору к нему. Сугуру и правда не может справиться с этим сейчас. Он кладёт блокнот в надёжное место на самое дно чемодана, решив, что продолжит читать его, как только голова и сердце перестанут сходить с ума от собственных чувств к лучшему другу. Это нормально. Всё в порядке.***
— Привет. Спасибо, что наконец сообщил о том, что ты жив. На другом конце провода в тоне Сёко слышится явный сарказм. На лице Сугуру появляется виноватая улыбка, хоть подруга её и не видит. Он никогда не хотел пренебрегать общением с ней, пусть и весьма нерегулярно отвечал на её сообщения. Просто лето на Окинаве выдалось довольно напряжённым, много всего произошло за последнее время. Хорошего и… всего остального, к чему он пока не уверен, как относиться. — Прости, — говорит он, надеясь, что она слышит искренность в его тоне. — Я собирался написать тебе раньше, но были кое-какие дела… в общем, как ты? Сёко отвечает протяжным мычанием. — Хмм, неужели? Ясно, ясно… Я в порядке, спасибо, что спросил. Как твой медовый месяц? Похоже, вы оба очень заняты, ведь Сатору тоже долго не отвечает мне. Медовый месяц. Сугуру закатывает глаза от её ироничного тона. Неважно, сколько раз он просил её не называть это так, она всё равно продолжает. Каждый раз. Шутка начинает устаревать, но как только он покажет, что это задевает его, Сёко станет шутить с удвоенной силой. Поэтому единственная надёжная тактика — притворяться равнодушным. Сугуру выглядывает из окна спальни. Сатору сейчас занят поливом сада бабушки Йоко на заднем дворе. Уход за ним — одно из любимых его занятий, он часто помогает бабушке возиться с фруктовыми деревьями и растениями. Приятно видеть, как он проводит время на свежем воздухе вместо того, чтобы сидеть дома, приклеившись глазами к яркому экрану. На нём соломенная шляпа и его любимая красная толстовка с капюшоном, надетая прямо на голое тело, расстёгнутая и обнажающая его грудь и живот. Он насвистывает какую-то мелодию, поливая растения, и, должно быть, чувствует на себе взгляд, потому что внезапно вскидывает голову, чтобы посмотреть в окно. Когда карие глаза встречаются с голубыми, Сатору ухмыляется, сверкая на солнце своими жемчужно-белыми зубами. Сугуру заставляет себя отвести взгляд. — Алло? Ты там жив ещё? Голос Сёко вырывает его из странных грёз, в которые он почти погрузился. В последнее время такое происходит довольно часто. Сугуру трудно оставаться в реальном мире. — Да, прости. Я тут, — отвечает он с задержкой. — Хорошо, — отвечает она, — Голос у тебя странный. Ты продолжаешь принимать лекарства? Сёко вечно задаёт трудные вопросы. Но именно это Сугуру и ценит в их дружбе. Они открыты и честны друг с другом без осуждения, за исключением тех случаев, когда она дразнит его из-за какой-нибудь глупости или по поводу его «странных созависимых» — по её словам — отношений с Сатору. — Конечно. Каждый день, — уверяет её Сугуру и шутит, — Всё ещё в ожидании того, что они волшебным образом починят мой мозг, но в остальном я… в порядке. Окинава помогает. Мне бы хотелось остаться здесь, но боюсь, я слишком буду по тебе скучать. — Фу, — реагирует Сёко и издаёт звуки, как будто блюёт. Сугуру ухмыляется, не то, чтобы он ожидал от неё меньшего. — Ладно, шучу. Я, наверное, тоже скучаю по тебе. Немного. Но, эй, ты должен заниматься тем, что делает тебя счастливым. Да? Да? Сугуру считает, что она, вероятно, права, но он не может просто в корне изменить всю свою жизнь и переехать на Окинаву. Ему всё ещё нужно разобраться с самим собой. Все его планы на ближайший год рухнули несколько месяцев назад, сам он зашёл в тупик и теперь изо всех сил пытается из него выбраться. Он даже не уверен, в правильном ли направлении движется, и как оно вообще выглядит. Сейчас Сугуру, по сути, просто… живёт. И Сатору живёт вместе с ним по своей собственной воле. И это какая-то бессмыслица. Сатору не тот, кто сбился с пути. Ему следовало поступить в университет вместе с Сёко и уже закончить первый семестр вместо того, чтобы тратить время на Окинаве. Родители пытаются вдолбить это ему в мозг, но Сатору упорно отказывается их слушать. Его не волнует, что они не одобряют его год перерыва и побег на остров на целое лето. Всё, что заботит Сатору, — это быть рядом с Сугуру. И в этом нет никакого смысла. Сугуру нужно услышать мнение со стороны. Он произносит: — Могу я спросить тебя кое о чём? — Конечно. Сугуру требуется некоторое время, чтобы сформулировать мысль, и, как только слова находятся, он делает глубокий вдох и старается не слишком задумываться над ними. — Са… Кое-кто недавно подарил мне одну вещь. Это нечто очень особенное и личное, и… я не знаю, как относиться к этой вещи, ведь я, наверное, её не заслуживаю и мне нечего подарить взамен. — О, неужели? — Ага… и мне интересно, случалось ли с тобой нечто подобное? — он снова смотрит в окно, взгляд естественным образом притягивается к растрёпанным белым волосам и красной толстовке с капюшоном. Сатору втихаря ест клубнику. — Типа, этот человек постоянно делает что-то для меня и идёт на определённые жертвы, и… от этого мне становится не по себе. — Хм, — Сёко некоторое время обдумывает вопрос и молчит в трубку. Сугуру слышит лишь своё собственное тихое дыхание. Наконец, она спрашивает, — Что Сатору подарил тебе? Обручальное кольцо? Разочарование мгновенно настигает Сугуру. Она не только отказывается притворяться, что не знает, о ком идёт речь, но и снова дразнит его. — Ты можешь хотя бы притвориться серьёзной? — Я абсолютно серьёзна. — Ну, да. И нет, это не обручальное кольцо, — Сугуру приходится откашляться, прежде чем приступить к объяснениям, потому что даже разговор об этом заставляет его нервничать. — Он, эм, подарил мне блокнот? Но, типа, тот заполнен всякими маленькими напоминаниями… мелочами, о которых мне стоит вспомнить, когда я вновь почувствую себя плохо. Он начал писать его несколько месяцев назад, Сёко. Это похоже на чёртов роман. — Ого, – она удивлённо присвистывает, — Это и правда звучит, как нечто особенное. — Вот и я о чём. — И очень романтичное. Должно быть, он действительно тебя любит. Сугуру со стоном возводит глаза к потолку. — Сёко. Пожалуйста, прекрати. — А что? Даже если я замолчу, это не перестанет быть правдой. Разве я не говорила тебе раньше? Он так влюблён в тебя, что меня прямо тошнит, но он слишком застенчив, а ты слишком себя не любишь, чтобы что-то предпринять. Это раздражает. Что действительно раздражает, так это выслушивать такие вещи от неё, но крохотная часть Сугуру заставляет его терпеть. Среди них двоих только у неё есть опыт в подобных вещах. Кроме того, он не уверен, насколько сильно доверяет собственным суждениям. Он уже ошибался во многом, особенно когда дело касалось близких ему людей. Ну ладно. Сугуру просто придётся разговаривать с Сёко твёрдо и прямолинейно, совсем как она сама. Может быть, тогда он, наконец, поймёт её точку зрения. — Что именно заставляет тебя думать, что Сатору влюблён в меня? — спрашивает он, и от этого вопроса в животе начинают порхать бабочки. Сугуру отмахивается от них и добавляет, — Только факты. — Во-первых, — начинает Сёко, — Ты думаешь, я слепая? Я видела, как вы ведёте себя рядом друг с другом. Но ладно, вот тебе факт, о котором ты не знаешь. Помнишь то время, когда ты лежал в больнице? Так вот, Сатору чуть не ударил врача за то, что тот сказал, что ты можешь не проснуться. Сугуру неосознанно сильнее сжимает телефон в ладони. Он впервые об этом слышит. По её тону очевидно, что это не шутка, да и чему тут удивляться — он ведь знает Сатору, и поверить в подобное не трудно. Сёко снова говорит, прежде чем Сугуру успевает хоть как-то отреагировать. — А ещё — и кстати этот факт тоже относится ко времени в больнице — он сидел у твоей постели даже дольше, чем твоя мать. Он сердился из-за того, что ему не позволяли там ночевать. Однажды, когда я пришла к тебе рано утром, он уже был там, но уснул, положив голову на твою руку. Как Хатико в человеческом обличье. Это уже слишком, хоть Сугуру и сам попросил всё рассказать. Это, блять, слишком. Он не хочет больше ничего слышать, потому что понимает, что всё это правда, у Сёко нет причин ему лгать. Но ему так трудно принять эту правду, даже зная то, насколько сильно Сатору заботится о нём. Он просто не заслуживает такой любви и преданности. Он не заслуживает кого-то вроде Сатору. — Хэй. Сугуру опять выныривает из своих мыслей от голоса Сёко. Он тихо отвечает: — Да? — Ты когда-нибудь задумывался о том, что чувствуешь к нему? Ты сам. — А? — тупо отвечает Сугуру. — О чём ты? Конечно, Сёко не позволяет ему так легко отделаться. — Ты знаешь, о чём. Ты влюблён в Годжо Сатору? Задай этот вопрос себе. Сугуру открывает рот, чтобы ответить, но слова не находятся. Он не может заставить себя сказать хоть что-то, ведь чувствует, что сердце вот-вот выпрыгнет из его горла и жалко плюхнется на пол к ногам. Он не может задумываться над этим вопросом. Не может, не может, не может. Потому что Сугуру уже знает ответ и, быть может, знал всегда, но отказывался его признавать. Гораздо проще прикинуться дурачком и притвориться, что все его чувства к Сатору основаны на детской ностальгии и братской привязанности. Он обманывал себя, думая, что эти чувства выходят за рамки банальной «любви», ведь то, что между ними, не может быть «таким простым». Но с каких это пор любовь стала простой? На самом деле он не так уж и отличается от других. Сугуру такой же, как и все. Он упрям, иногда лжёт во спасение, иногда не любит себя, но всё равно думает, что он «лучше» большинства людей, и он влюблён в несовершенного мальчика, который в его глазах всегда был идеален. Сегодняшний день должен был пройти не так. — Чёрт, — ругается Сугуру. У него болит голова, болит в груди, и он почти желает вернуться в то состояние, в котором ничего не чувствовал. — Ты… знаешь, иногда ты очень злая. На другом конце провода Сёко смеётся, чтобы ещё больше усугубить состояние Сугуру. Она получает слишком много удовольствия от его страданий, и ему следовало бы быть более разборчивым в людях при выборе лучших друзей. Это так несправедливо. — Не благодари, — говорит ему она, а затем становится максимально серьёзной. — И перестань думать, что ты «не заслуживаешь» того, чтобы тебя любили. Люди любят тебя таким, какой ты есть, и за твоё отношение к ним. Ты очень добр к людям, Сугуру. Любой, у кого есть глаза, заметит это. Прекрасно. Теперь она пытается заставить его расплакаться. Сугуру слушает её, но отказывается думать над её словами. Он в состоянии пережить лишь одно шокирующее событие в день, и у него нет лишних сил на философскую рефлексию. К счастью, Сугуру не приходится придумывать ответ на смелое заявление Сёко. Дверь в спальню с силой распахивается, а на его колени бросается тело Сатору, перекидываясь поперёк них лицом в пол. — Я устал! — стонет он. Его тёплое тело пахнет свежей клубникой из сада, а обнажённая кожа живота прижимается к бёдрам Сугуру, и господи боже. Как, чёрт возьми, ему вообще удавалось притворяться, что ему всё равно? Теперь, когда подсознание больше не скрывает от него эти чувства, Сугуру гадает, как долго он сможет продержаться, прежде чем рассыплется в пыль. — Кто там? — спрашивает Сатору, глядя на Сугуру с самым невинным выражением лица на свете. И отвечает на собственный вопрос, — Это Сёко? Дай мне поговорить с ней! Сатору протягивает руку и выхватывает телефон из его рук прежде, чем Сугуру успевает отреагировать. Он может лишь сидеть и смотреть, как Сатору тут же начинает в деталях рассуждать о садоводстве. Из всех возможных тем он выбирает именно эту. Его не волнует, что он всё ещё лежит на ногах Сугуру и что они обязательно начнут неметь под его весом. Сатору не обращает на это внимания. А почему должен? Когда он с Сугуру, он знает, что может делать всё, что захочет, когда и как захочет. Так оно было, есть и, вероятно, будет всегда. Потому что Сугуру слишком безнадёжно влюблён, чтобы что-то с этим поделать.***
У Сугуру жутко болит голова от влюблённости в Годжо Сатору. Достаточно того, что он посвящает почти всё своё внимание и время этому парню, а теперь вдобавок ко всему он ещё и по уши втрескался в него? Отвратительно. Кошмарно. Тошнотворно. Возмутительно. Сугуру ничего не может с этим поделать. Возможно, осознать, что ты без памяти влюблён в лучшего друга детства, пока вы вместе делите спальню, — не лучший расклад. Как ему заснуть, если Годжо Сатору всегда рядом в каком-то футе от него? Ведь он никогда не спит на своём месте, а мигрирует на футон Сугуру. Иногда их ноги соприкасаются под одеялом, или Сатору перекидывает руку поперёк его груди, и боже. Как его умудрились воспитать, не обучив никаким манерам? Сугуру нужно с кем-нибудь поговорить об этом. Клан Годжо должен за это ответить. Как они посмели отправить своего избалованного наследника в школу-интернат на долгие годы без присмотра взрослого, который мог бы оказать на него влияние и научить основным правилам этикета? Сугуру — тот, кому пришлось научить его всему. И это дико, ведь Сатору на два месяца старше. В общем, постоянное пребывание так близко к Сатору начинает сводить Сугуру с ума. И это какой-то бред. Когда Сатору рядом — Сугуру паникует. Когда Сатору рядом нет — он всё равно паникует. Кажется, теперь вообще всё вращается вокруг Сатору, и Сугуру отчаянно хотел бы узнать, когда пройдёт эта фаза его чувств. В конце концов, это должно пройти, верно? Когда-нибудь он сможет снова молча любить Сатору — как лучшего друга и свою родственную душу. Когда-нибудь он снова будет спокойно относиться к его привязанности — как рука обнимает его плечи и нежно гладит по волосам, как палец игриво тычет в щёку — и это не будет чем-то особенным. Он больше не будет сходить с ума. Ему не придётся чувствовать себя чокнутым. Но этот день ещё не настал, и Сугуру жаждет большего. Сейчас Сатору нужен ему больше всего на свете. Он даже желает его. Это превращается в настоящую проблему — такую, которую он не знает, как решить. Сугуру так ничему и не научился по части любви, пока был в школе. Из миллиарда сданных им тестов ему ни разу не попадался вопрос, ответом на который была бы «любовь». Он не знает, что ему делать со всеми этими чувствами, но ему нужно предпринять хоть что-нибудь, чтобы снова обрести холодный рассудок. Сегодня Сугуру чуть не срывается. Они только что вернулись с пляжа, где проводили послеобеденное время. Сатору первым идёт в душ, потому что он всегда требует идти первым, а Сугуру не возражает. Он знает, что у друга чувствительная кожа, и он ненавидит ощущение прилипшего к телу песка, как бы ни любил плескаться на мелководье. Поэтому, Сугуру терпеливо ждёт своей очереди в ванную. Он выпивает на кухне стакан холодной воды, когда слышит, как открывается дверь ванной, а затем и раздвижная дверь в гостевую спальню. Видимо, Сатору наконец закончил мыться. Не теряя времени, Сугуру направляется в ванную — только для того, чтобы тут же замереть на месте от увиденного. Конечно же, Сатору оставил на полу мокрые полотенца. Несмотря на то, что на днях Сугуру сказал ему прекратить так делать, он уже забыл. Нелегко расставаться со старыми привычками, и к Сугуру это тоже относится, ведь он ловит себя на том, что поднимает полотенца, прежде чем передумывает и бросает их обратно. Нет уж. Он решил, что больше не будет прибираться за этим парнем. Сатору должен научиться делать это самостоятельно, иначе он никогда не станет полноценно функционирующим взрослым. А если он им не станет, то как тогда они смогут жить вместе в гармонии? А, к чёрту. Сугуру не может сейчас предаваться таким фантазиям. Он выходит из ванной и направляется в спальню. — Сатору. Разве я не сказал тебе не оставлять… Он замолкает. Нет, он теряет дар речи. Сугуру остолбенело смотрит на голую задницу, приветствующую его, как только он открывает раздвижную дверь, ведь Сатору согнулся, чтобы натянуть трусы, и он абсолютно обнажён. Совершенно. Вообще ничего не прикрыто. Его светлая кожа покраснела от горячего душа, включая его задницу — розоватые пятна украшают обе ягодицы. И это не то место, где должны быть глаза Сугуру. Он вспоминает об этом слишком поздно. Сугуру отрывает взгляд от задницы лучшего друга и поднимает глаза только затем, чтобы обнаружить, что этот самый друг уже смотрит на него из-за плеча. Никто не произносит ни слова. Сугуру тратит смущающее количество времени на то, чтобы осознать, что его реакцию нельзя считать «нормальной» и не выходит из ступора до тех пор, пока Сатору не откашливается. Чёрт. Сугуру разворачивается лицом к двери. Он так быстро делает поворот, что, кажется, ломает себе какую-то незначительную кость в позвоночнике, но не обращает на это внимание, сосредоточившись на том, чтобы не сгореть от стыда на месте. — Прости, — всё, что он говорит. Голос ломается, и это ещё сильнее смущает его, и он начинает болтать, как идиот, усугубляя ситуацию. — Ээ… я думал, ты уже переоделся, и… я насчёт ванной. Ты оставил полотенца на полу в ванной. Почему ты опять так делаешь? Я же говорил тебе так не делать. В общем, можешь их забрать? После того, как оденешься. Ты оделся? Позади него происходит какое-то движение, после чего следует смех, слишком весёлый для такой ситуации. Наконец, Сатору говорит, и звук его голоса пробирает Сугуру до мурашек. — Виноват. Я забыл, — произносит он, но в тоне не слышно искреннего извинения. Неудивительно. — Можешь повернуться, кстати. Ничего страшного. Сугуру сначала нужно прокашляться. Он не может рисковать, чтобы его голос снова сломался, тогда будет слишком неловко и очевидно. Он поворачивается после разрешения, но Сатору грёбанный лжец, и в этом и проблема, ведь на нём всё ещё только нижнее бельё. И больше ничего. Сугуру чувствует, как горит изнутри. Он изо всех сил старается не опускать свои глаза на бугорок на ткани белья. Он не представляет, насколько красными должны быть сейчас его лицо и уши. И он предпочёл бы никогда не узнать. — Ты не одет, — говорит он и теперь чувствует себя слегка раздражённым. — И что? — отвечает Сатору. У него ещё хватает наглости высунуть язык — ему явно наплевать на психическое благополучие Сугуру. — Мы не монашки, и вообще, чего ты там не видел? С этим… не поспоришь. Это весьма верное замечание, и он прав, ведь они были вместе так долго, что просто невозможно было не видеть друг друга голыми. А ещё Сатору никогда не стеснялся своего тела. Ещё в школе-интернате он был печально известен тем, что расхаживал по душевым общежития во всей своей обнажённой красе. Даже когда другие мальчики над ним смеялись за это, Сатору это не волновало. У него не было ни одной причины стесняться. «Это всего лишь биология, – всегда говорил он, — Кому какое дело?» Но сейчас все иначе. Они не в душевых общежития или в каком-нибудь роскошном онсэне, а в гостевой спальне в доме бабушки Сугуру. Они провели здесь всё лето, и до сих пор каким-то образом ему удавалось избегать полностью обнажённого Сатору, но конечно же, это должно было произойти после того, как он осознал свои истинные чувства к этому парню. Сугуру и правда не везёт. Он игнорирует насмешку в тоне Сатору и говорит: — Уберёшь свои полотенца, пожалуйста? Я бы хотел принять душ, спасибо. — Ладно! Сейчас уберу, боже мой, — хоть Сатору и закатывает глаза, он повинуется просьбе и направляется к двери. Просто, чтобы повыкобениваться, проходя мимо Сугуру, он бормочет, — Злюка. Сугуру не обращает внимания на обзывательство, он предпочитает сосредоточиться на других вещах. Очевидно, Сатору не волнует, что Сугуру увидел его голую задницу, потому что они дружат уже много лет, к тому же, он не стесняется подобных вещей. Но что, если речь идёт о человеке, в которого ты влюблён? Разве это не меняет всё, даже если знаком с ним сто лет? По крайней мере, для Сугуру меняет. Потому что да, он видел Сатору обнажённым раньше и да, он никогда не обращал на это внимания. Или, возможно, он заставил себя не проявлять интерес? Как будто он игнорировал любые «странные» чувства, которые могли бы возникнуть от того, что он увидел своего лучшего друга голым. С тех пор прошло так много времени, что Сугуру уже не помнит, что он чувствовал тогда. Он уверен лишь в том, что чувствует сейчас. Честно говоря, определённая часть его ощущает… некое противоречие. Нет, не противоречие. Скорее, разочарование. Потому что Сатору, похоже, абсолютно не волнует, что Сугуру увидел его голую задницу. Но ведь по словам Сёко он должен быть «до тошноты влюблён» в Сугуру. А он даже не дёрнулся. Ох. Возможно, для Сатору это действительно не имеет большого значения. Или он не любит Сугуру так, как тот любит его. Может, Сёко ошибалась всё это время. Ох. Сугуру не может думать об этом. Он заставляет себя переключиться на что-нибудь другое.