***
Старая душевая комната выглядела запущенной. Стены и потолок были потертые и испачканные, а кафель на полу был треснутым и грязным. Металлический душевой столб также выглядел старым, в некоторых местах покрытый ржавчиной и пятнами. Осаму сидел на полу под душем, окруженный струями горячей воды, которые ласкали его кожу словно нежные объятия. Его волосы были мокрыми и с них капала вода, создавая отражения на полу. Изредка на его губах мелькала улыбка, он наслаждался этим моментом покоя, ощущая полное единение с миром вокруг. Острый осколок скользил от запястья до сгиба локтя. Холодное стекло рассекало тонкий слой кожи, оставляя слабое жжение, которое вскоре переходило в пульсирующее ощущение, когда начинала сочиться кровь. Дазай повторял данное действие несколько раз. Со второй рукой было сложнее, осколок несколько раз падал на кафель и из-за этого, сосредоточиться было трудно. Кровь сначала шла медленно, стекая тонким ручейком, но после стала выплескиваться темными сгустками. Парень закрыл глаза. Его отталкивал безобразный вид разрезанных вен, мышц и сосудов. Кровь плавно растекалась по кафелю, смешиваясь с водой. Приоткрывшаяся дверь издала еле уловимый скрип и закрылась с едва слышным хлопком. Дазай остался равнодушным к этому незначительному звуку. Когда Чуя переступил порог в душевую и увидел Осаму лежащим на полу, его сердце замерло от неожиданности. Быстро оценив ситуацию, он определил наличие пульса у Дазая, нежно коснувшись пальцами его шеи. Успокоившись от пульсации, Накахара схватил полотенца рядом и аккуратно зажал артерию на нижней трети плеча Осаму. — Дазай, идиот, не смей умирать на моих руках. Осаму пытался открыть глаза и произнести фразу, но слова застряли в горле и он потерял сознание. Чуя поднял на руки безмолвное тело Дазая и быстро понёс в медицинский корпус. Его сердце билось в унисон с каждым шагом, а взгляд был полон тревоги и преданности.***
— Привет, Чуя. Накахара взглянул на своего соседа с выражением скрываемого беспокойства в глазах. Он тихо вздохнул и торопливо подошёл к своей кровати, незаметно схватил сигареты, спрятанные под матрасом, затем уверенно спрятал пачку в карман своей толстовки и упал на кровать. — Тебя Йосано вызывает на перевязку. — Спасибо, Чуечка, я ценю твою заботу о моем здоровье. Накахара услышав слова соседа, не произнеся ни слова, лишь хмыкнул, передавая свое презрение. Накахара Чуя. Молодой человек невысокого роста, излучающий неподдельную хрупкость и изящность. Его взгляд, утонченный, отражал внутренний мир, наполненный скрытой нежностью и решимостью. Ярко-рыжие волосы создавали впечатление пылающего огня, разгорающегося внутри него, на первый взгляд они казались небрежными, но в них просматривался оттенок утонченного вкуса и стиля. Глаза, карие и глубокие, словно окно в его душу, искрились отражающимися в них эмоциями и чувствами. Первое впечатление о Чуе — это ощущение темперамента, высокомерия и даже некоторой грубости, которые проскальзывали сквозь его поведение. Он словно неукротимый огонь, который готов вспыхнуть в любой момент и ослепить своим пылом окружающих. Однако за этим пламенем скрывался невиданный разум и стойкость. Накахара обладал способностью анализировать ситуацию до мельчайших деталей, умом превосходя многих из его окружения. Когда никто не подстрекал его на конфликты, он демонстрировал благоразумие и рассудительность. Его надежность делала его опорой в трудные моменты. Под этой грубой и высокомерной оболочкой было спрятано драгоценное сокровище — доброта, сострадание и верность своим принципам. Он — тот, кто стоял на страже справедливости и заботился о тех, кому доверяет свою защиту. Чуя, как огонь, мог быть источником жизни и тепла, при условии правильного обращения с ним. Чуя, чье детство было обречено на трудности и страдания, стал свидетелем отказа от него его собственных родителей еще в юном возрасте. Мальчик боролся с тяжелым расстройством пищевого поведения и возбудимой психопатией, которые лишь углубляли его печаль и одиночество. В возрасте семи лет он был отправлен в детский дом, где и начал свое «новое» детство. Несмотря на все трудности и лишения, Накахара изо дня в день проявлял невиданную силу духа и выносливость. В его душе, пронизанной скорбью и страхом, таял благородный огонь решимости и силы. Он оказался тем человеком, которого не сломить, несмотря на все трудности и испытания. Жизнь в детском доме стала для Чуи школой терпения, сострадания и готовности помогать другим. Он научился ценить маленькие радости и поддерживать тех, кому так не хватало заботы и внимания. В отношениях между Дазаем и Чуей присутствовала непередаваемая динамика, наполненная иронией и иногда даже вызывающей насмешкой. Осаму часто провоцировал Чую и успешно проникал в его душу, вызывая чувства раздражения. Но за этими играми скрывался иной смысл. Чуя знал, что у Дазая не было настоящего детства, что за его веселым и беззаботным поведением скрывается тяжелое прошлое. Из-за этого он позволял Осаму вести себя как можно более по-детски, поддаваясь его играм и позволяя ему выражать свои эмоции и чувства. Накахара знал, что Дазай нуждается в этом, чтобы излить свою боль и страхи. Между ними царила сложная и противоречивая взаимосвязь, наполненная ненавистью и одновременно безоговорочным доверием. Их отношения словно на грани абсурда, где противоположности сливаются в одно целое, создавая уникальные взаимоотношения, непостижимые для окружающих. — Ещё раз назовёшь меня Чуечкой, я тебе шею сверну. — Чуечка, ты же знаешь, у меня довольно необычное мнение, когда речь заходит о моей смерти. — Края его глаз будто слабо улыбались, но глубина упрямо молчала. — Дазай! А ну иди сюда. — В другой раз, Чуечка. Сияние игривости заблестело в глазах Дазая, обрамленных тонкими прядями волос. С тихим смешком он поднялся с места и ловким движением выскользнул из помещения.***
Тихий шум мотора машины сопровождал Фёдора на его пути к больнице. В его глазах отражалась смесь тревоги и решимости, он думал о его новом пациенте, и эти мысли вызывали в нём смешанные чувства. Приближаясь к высокому зданию в центре города, Достоевский ощущал, как его сердце бьется быстрее. Тревога сменялась возбуждением. Пройдя через двери больницы, он поднялся по лестнице к кабинету. Воздух наполнялся запахом антисептика и медикаментов. Шаги Фёдора были тихими, словно стук сердца, предвещающий важное событие. Когда он открыл дверь кабинета, внутри царила атмосфера спокойствия и профессионализма. Фёдор встретился с взглядом врача, его сердце замерло от волнения. Хирург сидел за столом, его фигура была удивительно элегантная и стройная, словно скульптура, вырезанная из мрамора. Взгляд мужчины отражал опыт и мудрость. Прямые, черные волосы, длиной ниже подбородка, были зачесаны назад и аккуратно завязаны в хвост. Две пряди, обрамляющие его лицо по обе стороны, придавали ему утонченность. Мори Огай. Военный врач, временно работающий по контракту в центральной городской больнице. Он был одет в строгий костюм. Черный пиджак в тонкую полоску и сочетающиеся с ним чёрные брюки подчеркивали его изысканный вкус. Брюки были заправлены на военный манер в сапоги чёрного цвета. Галстук в фиолетовую и белую тонкие полоски дополнял его образ великолепной изысканностью в каждой детали. Чёрный плащ с широким стоячим воротником и длинный, тёмно-бордовый шарф, который он развязал и оставил на плечах, добавлял образу изящества. — Здравствуй. Как прошло собеседование? — Огай смотрел на Фёдора с нежностью и интересом. — Меня назначили психотерапевтом мальчика, который недавно пережил десятую попытку суицида. Его глаза отражали так много боли, страха и отчаяния, но в то же время я увидел в них что-то необыкновенно ценное — искру надежды, спрятанную глубоко в его душе. Мори внезапно ощутил в сердце тепло и радость, которые вырвались наружу в виде улыбки. Он встал из-за стола и подошёл к Фёдору. Его глаза излучали яркий свет, напоминая блестящие звезды на ночном небе. — Я уверен, ты сможешь помочь ему. Рука Огая плавно поднялась к щеке Фёдора. Его касание было нежным, словно лепесток розы. Пальцы Мори скользнули по мягкой коже щеки Достоевского, оставляя за собой легкий след тепла и утешения. Фёдор подался навстречу прикосновению и ощутил приятный и знакомый аромат геля для душа, который очень любил. Обвив рукой шею возлюбленного, он уткнулся носом в его волосы. Мори же сразу обнял его в ответ. — Я скучал по тебе. Чувствуя, как улыбка расцвела на лице мужчины, Фёдор прижался щекой к его шее, чувствуя поцелуй на макушке. — Я тоже. Ощущая горячие руки на своей голове, что начали опускать его ниже, Достоевский поддался напору, не желая противиться. Слыша томное дыхание и видя бугор в штанах, он опустился на колени, держась руками за бедра Огая. Расстегнув ремень и ширинку брюк, Фёдор услышал вздох сверху, что дал ему знак действовать дальше. Белье было взмокшим от выделения смазки. Парень потянулся рукой, начиная массировать орган через штаны, чувствуя, как мужчина расслабляется. Стягивая белье, Фёдор смотрел на налившийся кровью член, что так и просил к нему прикоснуться. Приподняв его руками, он начал двигать ладонями, размазывая смазку. Накопив слюны у себя во рту, он ловко подключил язык, проходясь им по всей длине. Дыхание сверху и рука на его голове возбуждали, желая сделать большее. Обхватив головку губами и услышав стон, парень начал посасывать её, зная, как чувствительно это место. Не медля, он взял глубже, желая доставить больше удовольствия своему возлюбленному. Двигаясь в одном темпе, периодически меняя его, Фёдор начинал чувствовать, как мужчина напрягается, подходя к разрядке. Резкая хватка за волосы удивила его, но в ту же секунду он почувствовал, как его рот наполняется спермой, а его возлюбленный подрагивает от оргазма. — Ты прекрасен. — Пальцы Мори нежно коснулись щеки Фёдора, чувствуя тепло, Огай мягко улыбнулся, погружаясь в момент истинного блаженства.