***
Дазай лежал в своей комнате. Он медленно открыл глаза, мир вокруг казался ему туманным и далеким, словно он оказался в параллельной реальности. Его лицо было покрыто множеством синяков и ссадин. На бледном теле почти не было бинтов, исключая предплечья. Его взгляд устремился к углу комнаты, где тренировался Чуя, отжимаясь от пола. Приподнявшись на локтях, Осаму медленно повернул голову и взглянул в окно. Ветер играл с последними листьями, искажая их фигуры перед окном. Тучи медленно скользили по небу. Стук капель дождя на стеклах напоминал негромкий музыкальный аккомпанемент. Чуя заметил, что Дазай проснулся и обратил на него взгляд. — О, наконец-то, наша Белоснежка пробудилась. Как ты? Достоевский был напуган твоим состоянием, его руки так дрожали, когда тебя принесли сюда. — Достоевский? — Да. Как ты вообще себя чувствуешь? Дазай улыбнулся. Его улыбка была яркая, но в то же время пронизанная горечью и болью. — Просто замечательно. — А, ну да, конечно. Как я мог забыть. Ты же у нас мистер «Я лучше всех» и «Всё просто замечательно». Ухмылка заиграла на лице Чуи. Он закатил глаза и продолжил тренировку. Внезапно, дверь комнаты распахнулась, и в нее вошли Тачихара и Фёдор. Мичизу, был немного смущен. Было видно, что ему некомфортно находиться рядом с мужчиной. Он быстро подошел к Дазаю. Достоевский остался стоять возле двери, глядя на происходящее. — Тебе нужно в медицинский корпус. На осмотр и перевязку. Сильной боли нет? Тебя хорошо приложили. — Ага, спасибо, что напомнил. Нет, со мной всё в порядке, так, незначительные царапины. На лице Тачихары промелькнуло изумление, и он неудовлетворённо скривился. — Ладно. Я буду ждать тебя в коридоре. Парень быстро удалился из комнаты и закрыл за собой дверь, оставив Фёдора внутри. Достоевский посмотрел на Накахару, и спокойным тоном произнес: — Чуя, я бы хотел поговорить с Дазаем. Наедине. Накахара с недоверием посмотрел на Фёдора, затем медленно прошел к двери. — Ладно, говорите. — Чуя взял полотенце и одежду, а затем, покинул комнату. Оставшись наедине, Федор медленно подошёл к Дазаю, ощущая некоторую неуверенность. — Я присяду? Осаму взглянул на Федора, в его глазах промелькнуло что-то неопределенное. — Зачем вы пришли? — В голосе Дазая было слышно безразличие. Атмосфера наполнилась напряженностью, заставляя сердце Фёдора стучать чаще. — Я хотел узнать, из-за чего началась драка, и как часто это происходило? Осаму задумался и поджал разбитые губы. Он упрямо молчал. Взгляд Федора скользил по фигуре мальчика, раскрывая внутреннюю боль и тоску. — Дазай, я твой лечащий врач, ты можешь мне доверять. Холодный взгляд Дазая устремился на Фёдора, словно оголив самые глубины его души. Внезапно в памяти мелькнул образ из прошлого, и мгновение страха окутало молодого человека, как тень неведомого кошмара. В глазах Осаму промелькнул ужас, словно отголосок забытого сна, сложенного в глубинах души и раны, которые отвернулись от света. Дазай, застывший на мгновение, поморщился. — Я очень устал, пожалуйста, уходите. Я не хочу сейчас ни с кем разговаривать. Отчаяние сжимало сердце Фёдора, он встал и направился к двери. Схватившись за ручку, Достоевский вздохнул и нежно произнес: — Хорошо, поговорим завтра. Но пойми, тебе придется открыться мне, исцеление начинается с искреннего разговора. Я хочу помочь тебе, но для этого мне нужно знать каждую деталь. Его слова звучали мягко и убедительно, словно призыв к пониманию и доверию. Смущенно улыбнувшись, Фёдор отпустил ручку двери и вышел из комнаты.***
Столовая в детском доме напоминала кусочек прошлого, утративший свою яркость и тепло. Старые столы с трещинами, изодранная обивка стульев и потускневшие лампы создавали атмосферу, словно из мрачного сна. В конце столовой стояла массивная плита, из которой доносился шум кипящих кастрюль и аромат детства — манной каши и горячего чая с лимоном. За длинным столом, скрипящим от старости, в одиночестве сидел Дазай, беззвучно ковыряя кашу ложкой. Мрачное выражение лица, скрытое под волосами, склоненными над тарелкой, говорило об отчаянии и тоске, утопленных в сером рассвете унылого утра. Внезапный шум пробудил атмосферу столовой, и мгновенно в неё ворвался парень, принеся с собой вихрь волнения. За ним осторожно и озираясь зашел мальчик, испытывая тревогу. Они взяли себе порции и молча обернувшись, заметив Дазая, сели рядом с ним. — Приве-е-тик! — Привет, Коля. Николай Гоголь. Парень являлся загадочной фигурой, выражавшей его необычное мышление и внутренний мир. Веселый, но зачастую безумный, он наслаждался игрой в вопросы и ответы, делая из этого настоящее преступление. Его детство было нестандартным и наполнено трагическими событиями. Он жил с жестоким отцом, который ему всё запрещал. Однако, после его гибели и переезда в детский дом, мир Николая преобразился, открыв ему новые горизонты и возможности для самовыражения. Под тенью трагических событий и непредсказуемых перемен, внутренний мир Николая начал медленно каменеть, расколотый внешними ударами жизни. Шизофрения, как призрак, неожиданно появилась в его жизни, раскрывая перед ним новые грани реальности и фантазии. Столкнувшись с вызовами своего внутреннего мира, Гоголь начал исследовать таинственные уголки своего разума, преображая искаженные образы и звуки в источник вдохновения и творчества. В его безумии прославлялась сила и красота непостижимой реальности, в которой он находил утешение и свободу от оков боли и печали. — Внимание викторина! Вопрос, почему ты… — Коля, пожалуйста, прекрати. Сейчас не лучшее время для твоих шуток. — Юноша прикусил губу и с тревогой взглянул на Дазая. — Осаму, как ты… — Взгляд зацепился за багровый синяк на скуле. — Как ты себя чувствуешь? — Всё нормально, спасибо, Сигма. — нежная улыбка расцвела на лице Дазая. Сигма. Юноша с длинными прямыми волосами, с левой стороны сиреневыми, с правой белыми, словно отражение своей внутренней борьбы между светом и тьмой. Он олицетворял отчаяние, но в его добром сердце таилась невероятная сила и сострадание. Брошенный родителями еще в самом раннем детстве, Сигма вырос, окруженный тенью отсутствия исходного пути, в поисках своего места в этом мире. Мгновения счастья касались его лишь слегка, но плохие воспоминания и тревожное расстройство сопровождали его каждый день. Панические атаки охватывали юношу, разрывая сердце и разум на части. Он был как птица, пытающаяся вырваться из клетки безысходности, но все это только усугубляло его страдания. В его глазах сверкали искры надежды и отчаяния, создавая портрет сломленного духом, но несгибаемого по воле натуры, человека, стремящегося к свету в самых темных уголках своей души. — Мы собирались в магазин, хотели отпроситься. Тебя, наверное, не пустят, ты сегодня не в лучшем состоянии. Хочешь, мы купим что-нибудь для тебя? У меня еще остались деньги с летней подработки, так что не волнуйся, я рад помочь. Дазай мягко улыбнулся, и его глаза наполнились нежностью. — Спасибо, Сигмочка, но не стоит. Я не в чём не нуждаюсь. — Ладно..как хочешь. — Этот парень уже минут пять, не отводя глаз, на нас смотрит. Вы его знаете? — Гоголь кивнул в сторону. — Это новый психотерапевт. Возле входа в столовую одиноко стоял Фёдор. Дазай встал из-за стола и направился к врачу. — Здравствуйте. Вы кого-то ждёте? — Я хотел поговорить с тобой. Вот держи, это тебе. Фёдор осторожно протянул Осаму пакет. В нём находились орехи, яблоки и апельсины. Дазай посмотрел на Фёдора с недоумением, в его глазах отражалось недоверие. — Зачем? — Ты, возможно, получил сотрясение. В орехах и фруктах находятся витамины, которые помогут тебе быстрее поправиться. — Он отдал пакет в руки Осаму. Дазай пристально смотрел в глаза Фёдора, словно не верил в его слова. — Не стоило. Мне этого не надо. — Если не хочешь, поделись с друзьями, я вижу, что питание здесь не на высоте. — У меня их нет. Дазай молча поджал губы и отвернулся к окну, стекло отражало пасмурное небо. Серые облака плавали на седом фоне, расплываясь и сливаясь в бесконечности, словно мир созданный для одиночества. Ветер, ворвался сквозь стекла, нежно лаская лицо и прическу Осаму. Его пронзительный шепот заставлял дрожать каждую клетку тела, словно напоминая о том, что в этом мире нет ничего постоянного. И в этот момент, в полумраке, Дазай ощутил, как одиночество окутывает его уже благосклонным теплом, которое он так привык ощущать. Фёдор задумчиво рассматривал профиль Осаму. Его черты лица излучали какую-то загадочную притягательность. Невольно на лице психотерапевта промелькнула нежная улыбка. — Я хотел поговорить с тобой на счёт сеанса психотерапии. Сегодня у меня свободный день, я бы хотел предложить тебе придти, после обеда, в мой кабинет. Дазай медленно повернулся, его взгляд направленный на врача был ясный и проницательный, но никаких эмоций в глазах мальчика не было. — Ладно. Фёдор молча кивнул, и не произнося ни слова, удалился.***
Прошло пятнадцать минут терапии, но Осаму, оставался неподвижным и непроницаемым, не раскрывая перед Фёдором своих тревог и страхов. Не уступая ни на шаг, он молчаливо отвергал каждый вопрос, касающийся его самочувствия. — Дазай, если мы будем продолжать в таком духе, я не смогу выписать тебе лекарства, и мне придется сообщить об этом главному врачу. Пойми, я не желаю тебе зла, я лишь стремлюсь помочь тебе. Осаму скептически посмотрел на Фёдора, и вдруг на его лице засияла загадочная улыбка. — Фёдор Михайлович… — Можно просто Фёдор. — А ты в шахматы играть умеешь?