Раны и принятие

На лице Фёдора отразилось удивление и шок. — Да, умею. Это моя любимая игра. Но позволь уточнить, как это связано с нашей терапией? — А давай заключим сделку? — Сделку? — Мы сыграем три партии в шахматы. — Произнёс Дазай, сверкая глазами. — Если победа будет на моей стороне, ты перестанешь беспокоить меня своими вопросами, и позволишь мне избежать посещения терапии. Ну, а если выиграешь ты, то у тебя будет право задать мне три любых вопроса, и я должен буду ответить на них честно. На миг задумавшись, Достоевский улыбнулся, принимая вызов. — Хорошо, я согласен. — Славненько! — Осаму внезапно вскочил со стула и выбежал из кабинета. Через несколько минут он вернулся, неся с собой шахматную доску. — Я, чур, белыми играю! Он сел напротив Фёдора и начал расставлять фигуры на шахматной доске. — Ходи, Осаму. Ты начинаешь первый. Дазай открыл игру, его ходы были решительными и точными. Фёдор, в ответ, предпринял защитные меры, хитро выбирая путь, но Осаму продолжал наступать, уверенно проводя свою стратегию к успеху. В конечной партии игры, он провел блестящую комбинацию, и завершил её матом. — Хах, ты неплохо играешь. Но увы, я оказался лучше. Фёдор просто улыбнулся, ничего не говоря. На следующей партии Осаму старательно стремился к победе, но, к сожалению, все его усилия не принесли желаемого результата, и в итоге победу одержал Фёдор. — Один — один. Пока что. — Дазай, глядя на Фёдора с вызовом в глазах, скептически ухмыльнулся. В последней партии витала напряженная атмосфера. Дазай блестяще отражал все атаки Фёдора, но тот, применив тактику двойной атаки, сумел одержать победу, оставив Дазая с горькой печалью. — Я выиграл. Ты должен мне три вопроса. Осаму долго смотрел в глаза Фёдору, он слабо улыбнулся, и в его взгляде мелькнул намёк на интерес. — Хорошо, задавай. — Хм… — Достоевский на миг задумался. — Скажи, каково твое отношение к самому себе? Дазай отвёл взгляд от непроницаемых аметистовых глаз. Его лицо окутала тень безысходности, отражая глубины его отчаяния. — К самому себе… Вся моя жизнь это сплошной позор… Да, впрочем, я так и не смог понять, что такое человеческая жизнь… Мне стыдно, за то что я живу… Я не понимаю, как устроено создание под названием человек. Когда случается неприятное, вроде бы принято злиться. Но тут какой момент…взбешённый человек кажется мне страшнее льва и дракона. Но когда я думаю, что это безобразие — признак человека, сердце сковывает отчаяние. Я не понимаю, что есть человек, и многое меня просто пугает. Но чтобы этого никто не узнал, мне остаётся лишь строить из себя шута. Не важно как, главное рассмешить. Но никакой радости мне это не несет. И сколько бы я не играл, сколько бы не изображал человека, в итоге появляется моя суть. Ну а затем на меня легло клеймо, оно гласило, что я неполноценный человек.* Достоевский внимательно выслушал слова Осаму, понимая, что в каждой из них звучит отголосок собственной души. В его сердце шевелилось чувство боли и сострадания к этому парню, что вызвало в нем жгучее желание помочь Дазаю. Желание, которое вдохновляло его на поиск пути к исцелению души этого молодого человека, который так сильно напоминал ему его самого. — Да, ты прав, иногда человеческая жизнь кажется непонятной и полной противоречий. Но важно помнить, что каждый из нас имеет право на ошибки и сомнения. Не стоит слишком строго к себе относиться, ведь мы все стремимся к пониманию и смыслу. Дазай улыбнулся, скрывая внутреннюю безнадежность. Внезапно раздался звонок, и на экране телефона загорелось имя — Мори Огай. Фёдор решил не нарушать беседу с Осаму, и не ответил на звонок. — Дазай, я рекомендую тебе пройти курс лечения, принимая предписанные медикаменты регулярно. — Он протянул листик с названиями лекарств. — На посту тебе их будут отдавать. Ты свободен сейчас, я обязательно уведомлю тебя о следующей психотерапии. И… — На лице Фёдора расцвела улыбка. — Не забывай, ты должен мне ещё два вопроса. Осаму молча положил листик в карман своей кофты, и вышел из кабинета.

***

Дазай шагнул в свою комнату и с изумлением поднял брови, отражая удивление в своих глазах. Чуя недовольно фыркнул, пытаясь закрыть ему обзор, но безуспешно. Осаму, выражая своё изумление воскликнул: — Ты пьёшь! — Однако ему тут же зажали рот руками. — Ну, кричи ещё громче, чтобы весь детский дом узнал, что я нарушаю устав. Совсем идиот? Осаму, убрал чужие руки от лица, затем осудительно покачал головой. — Мог бы хоть меня позвать. Откуда у тебя вообще алкоголь? — Коля отдал. Сегодня, на посту Генри, а он как всегда спал после похмелья, поэтому пронести было легко. Однако, я до сих пор удивляюсь, как Гоголю всегда удается так мастерски уйти от проблем. Накахара сел на свою кровать, и легко устремился к бутылке на столе, затем он сделал небольшой глоток, ощущая приятное тепло наполняющее его грудь. Рядом сел Дазай, и слабо улыбнулся. — Чего ты один пьёшь? — Потому что я всегда один, ты не заметил? — Под влиянием выпитого алкоголя Чуя стал более откровенным и раскрепощенным, не обращая особого внимания на свои слова. — А ты быстро пьянеешь. — Осаму ухмыльнулся, и взял бутылку из рук Чуи, делая глоток. Погруженный в глубины своих размышлений, Накахара смотрел в никуда, и его глаза отражали опустошенное отчаяние. День за днем Чую окутывало лишь немыслимое одиночество, как пелена, плотно обхватывающая его сердце. Все усилия борьбы — включение музыки на максимум, отвлечение спортом и погружение в мир книг — казались лишь слабыми попытками преодоления этой горести. — Интересно, я хоть кому-то нужен?.. — Задавал он себе вопрос. Но ответом была лишь беспощадная тишина, громко заполняющая каждый его день. После того, как Накахара был жестоко избит «Овцами» — группой подростков, которых он считал своими друзьями, Чуя вдруг осознал, что все это время они лгали ему и использовали. Накахара закрылся в себе и стал оберегать свое сердце от возможной боли. Его раны еще не успели зажить, и он стал агрессивным по отношению к окружающим, не желая подпускать никого близко к себе. Горечь предательства причинила ему немало страданий, но в глубине своей души он все еще таил надежду на то, что встретит того человека, кто примет его и полюбит искренне, несмотря на его раны и страхи. Чуя взглянул на Дазая, в пьяном состоянии, он казался ему таким недосягаемым. Накахара рассматривал парня с нежностью в глазах и внезапно потянулся к нему, обнимая за шею. Дазай замер, но не оттолкнул Чую. Накахара медленно переложил свои руки на плечи парня, чуть сжимая их, и смотря пристальным взглядом в его манящие глаза, бесстыдно впился в светло розовые губы. От внезапного осознания до принятия решения прошло всего лишь несколько секунд. Дазай быстро оттолкнул Чую от себя, и воскликнул возмущенно: — Ты ахуел? — Я думал, ты будешь не против. — Это почему же? — Карие глаза искрились недовольством. — Не знаю. Ладно, забудь, извини. — Чуя покрылся румянцем от стыда. — Тебе лучше сейчас поспать. Я… я пожалуй пойду. Не выходи из комнаты в таком состоянии, тебя могут поймать. Дазай стремительно покинул комнату, оставив Накахару одиноко сидеть в недоумении.

***

Осаму прогуливался по коридорам детского дома, погруженный в свои мысли, когда вдруг услышал громкий шум, доносящийся в одной из комнат. Подойдя к приоткрытой двери, он осторожно заглянул внутрь. По всей комнате были разбросаны попкорн и чипсы. Николай, громко комментируя каждый мрачный фрагмент фильма «Пила», восторженно кричал и прыгал от удовольствия, полностью погруженный в просмотр. В то время как Сигма, сжался в комочек, закрыл глаза и уткнулся в подушку, трясясь от страха. — Коля, пожалуйста, выключи. Я прошу тебя. — Сигма, ну ты чего? Это же классика всех фильмов ужасов! Тебе что, совсем не интересно? — Нет, пожалуйста, убери. — Весело тут у вас. — Дазай прошёл в комнату, закрывая за собой дверь. — Вы не против, я присоединюсь? — Конечно! — Гоголь воодушивился ещё больше. — Только не говори хоть ты, что не смотришь фильмы ужасов, не разбивай моё, и так, хрупкое сердце. — Николай театрально приложил ладонь ко лбу и упал на мягкую кровать. — Я очень люблю данный жанр фильмов. Мой любимый «Заклятие». — Я смотрел его более десяти раз! Момент, когда герои обнаружили портал в ад, через который исходила кровавая рука, пытаясь захватить их, мой самый любимый. — А мне нравилось, когда один из персонажей стоял в темной комнате, и его тело начало кровоточить без видимой причины. Прислушиваясь к этим разговорам, Сигме стало трудно дышать, и его охватил сильный озноб. Парни, заметив это, прервали свою беседу и мгновенно подбежали к юноше. — Блять, у него паническая атака. — Гоголь стал встревоженным, однако, быстро проанализировав обстановку, постарался взять себя в руки. — Дазай, принеси воды, она на тумбочке. Сигма, посмотри на меня. — Николай легонько коснулся плеча парня. Сигма сильно дрожал, словно потеряв связь с реальностью, его глаза наполнились слезами. — Эй, смотри на меня. — Николай начал глубоко и медленно дышать. — Давай, вдох.- Сигма попытался повторить за парнем. — Выдох. И ещё раз. Поначалу юноше было затруднительно, но потом дыхание постепенно начало восстанавливаться. — Отлично. Теперь, назови, что ты видишь вокруг. — Те-телефон, кров-вать, п-подушка, стол, Дазай. Осаму подошел к Сигме и протянул бутылку, наполненную прохладной водой. Парень осторожно её взял, пальцы все еще дрожали, но озноб ушел. Он немного выпил и почувствовал, что стало легче. — Спасибо вам. — Пиздец я испугался за тебя. — Гоголь сел рядом с Сигмой, и слегка обнял его за плечи. — Простите. — Это ты нас прости, я не знал, что ты так реагируешь на фильмы ужасов. — Дазай осторожно сел по другую сторону от парня, и нежно коснулся его руки. — Да-да…может быть мы посмотрим, что нибудь более спокойное? — Например? Что бы ты хотел? — Может «Бемби»? — Отлично! Я согласен. Осаму ты не против? — Конечно нет. — Решено, я включаю «Бемби». — Гоголь вскочил и захлопал в ладоши. Сигма и Коля лежали в объятиях друг друга на кровати, а Дазай сидел на стуле, кутаясь в одеяло. Все они погрузились в мультфильм, который перенес их обратно в детство. — Когда мне будет восемнадцать, я обязательно заберу тебя отсюда. Мы будем жить в уютной квартирке, где-нибудь, в спокойном районе. Как ты всегда хотел. — Прошептал Гоголь Сигме, и нежно поцеловал его в висок. Дазай посмотрел на них и слегка улыбнулся. Впервые за долгое время он почувствовал тепло в груди.