Раны и принятие

С недовольным выражением лица Чуя вошел в кабинет. Он неохотно согласился на терапию, не желая видеть Фёдора. Однако, проблем с полицией не хотелось тоже. Поэтому Накахара принял решение посещать терапевтические сессии. Чуя прошёл, и молча сел на диван. Его взгляд скользнул по Достоевскому. Закатанные рукава рубашки, растрепанные волосы и проявляющийся алый засос на шее. Накахара стиснул зубы, сжимая руки в кулаки и впился ногтями в ладони, отводя взгляд. В его мыслях возникали не очень хорошие картины, с Осаму и Фёдором. Его Осаму. Боже, как же Чуя хотел, чтобы Дазай был его. Ещё, с того момента, когда Осаму поселили к нему. Дазай был потерянным, избегал общения и предпочитал одиночество. Накахара и Осаму были такими разными, но одновременно такими схожими. Чуя влюбился, по-настоящему влюбился. В начале Дазай конечно бесил, но потом, Накахара увидел за призмой холода и одиночества, хрупкую душу, полную отчаяния. Каждая попытка Осаму покончить с собой причиняла Чуе острую боль. Он старался скрывать свои чувства, но безуспешно. Сейчас же, человек, который разлучил их и уничтожил все попытки на совместное светлое будущее, сидел перед Накахарой и внимательно смотрел на юношу. — Как ты себя чувствуешь? — Нормально. — Тебя что-нибудь тревожит? — Нет. — Ты что-то принимаешь? — Нет. — Чуя врал, скрывая свои истинные чувства за маской равнодушия. После того случая на вечеринке, он принимал ещё один раз. Юноша знал, что его действия не приносят ему истинного удовлетворения, но это был способ уйти от боли и тяжести прошлого. Забыть о родителях, которые отказались от него еще в юном возрасте. Забыть о расстройстве, которое вызывало постоянное беспокойство на счёт еды и уровня физической активности. Забыть об Осаму. Фёдор, внимательно изучал Чую. Наблюдал зы каждым движением юноши, его мимикой, каждым словом. Всё это выдавало Накахару. Мужчина видел сквозь ложь и неприязнь, видел сквозь агрессию и боль, которые Чуя старался скрыть. — Чуя, что заставило тебя употребить в тот день, на вечеринке? — Я сделал это…просто. Потому что захотел. — Что ты чувствовал, когда ударил меня? — Смотреть, на твою разбитую рожу, было одно удовольствие. — Губы Накахары изогнулись в улыбке, которая больше была похожа на оскал. — Ты думал тебе станет легче от этого? Юноша молчал, ощущая внутри нарастающее чувство гнева и обиды. — Думал, сможешь таким образом уйти от чувства ревности? — Какого… — Я знаю о твоей боли Чуя. Боли, которая пожирает тебя изнутри. Каждый вдох разрывает легкие, словно нож в сердце. Беспросветное отчаяние, пронзает твою душу, заставляя каждую клетку тела кричать от безнадежности. Ты пленник в собственном теле, обречённый на пытки бесконечного страдания, и дрожащий от бессмысленной надежды в твоём сердце. — Заткнись! Заткнись! — Накахара резко вскочил с дивана. — Но я могу помочь тебе. Пожалуйста, позволь мне… — Нет! Пошёл ты, со своей помощью. — Чуя почувствовал, как его сердце забилось сильнее, он быстро развернулся, и выбежал из кабинета.

***

Сумерки окутали окрестности. Холод проникал сквозь тонкую ткань ветровки, заставляя тело дрожать, но Накахара не обращал на это внимания. Юноша пришёл в заброшенные коридоры старого корпуса детского дома. Здесь, среди обветшалых стен и потертых полов, он стал встречаться с Гончаровым и Пушкиным. Чуя до сих пор не знал правды, как им удавалось достать наркотики. Взамен, что парни давали дозу Накахаре, он крал для них заявления и докладные, из архива детского дома. Войдя в одну из комнат, Чуя увидел Сашу и Ваню, сидящих на старых кроватях, окруженных пылью и запахом плесени. — Блять, ну наконец-то. Давай быстрее, скоро отбой. — Да, пиздец. С появлением Коё, нам не разрешают покидать комнаты после десяти вечера, и охрана другая стала. — Ты чё будешь? Экстази, — Ваня достал из кармана маленький пакетик с таблетками. — Или, что-то более тяжёлое? — Юноша кивнул на Сашу, в руках которого был пакетик с щепоткой белого порошка. — Это что? — Кокаин. Чуя посмотрел будто сквозь пакетик, что-то обдумывая. В его глазах читалась тоска. Юноша чувствовал, что каждый раз, когда принимает, он только углубляет свою боль. Но почему? Возможно, ему просто хотелось продолжать мучить себя, быть наедине со своими мыслями. Он слишком часто оставался в одиночестве, и это стало для него привычным. Чуя кивнул головой. Пушкин дал ему пакетик. Накахара достал телефон и положил его на подоконник. Ваня передал ему какую-то бумажку, которую Чуя аккуратно свернул в трубочку. Осторожно высыпав содержимое пакетика на экран, он приложил к ноздре бумажку, и сделал глубокий вдох. Употребив, Накахара убрал телефон обратно в карман и попытался расслабиться, ложась на старую кровать, чуть откинув голову назад, уставившись взглядом в потолок.

***

Дазай медленно шагал по коридорам старого корпуса, держа в руках новый роман, который забрал от Эдгара. Его шаги звучали приглушенно. Юноша любил вечерние прогулки, когда всё вокруг замирало, а он мог быть наедине с собой и своими мыслями. Сегодня же, его мысли были о Фёдоре. Но внезапно Осаму вернули к реальности голоса, звучавшие, в одной из старых комнат. — Когда приход будет? — От кокса быстро. Через минут десять. Кстати, чё, как прошла терапия? — Хуёво. Дазай замер, услышав до боли знакомый голос. Он решил подойти ближе к приоткрытой двери, и послушать о чём они говорят. — Блять, ну ты конечно влип. Ты чё реально тогда Достоевскому врезал? — Да. — Голос Чуи был спокоен, не смотря на то, что внутри от воспоминаний, сердце начинало предательски болеть. — Он же вроде нормальный мужик. Даже, с этим придурком суицидальным возиться. Накахара посмотрел на Гончарова. Его глаза, в момент застелила пелена гнева. — Он тронул моё. Глаза Осаму расширились, отражая внутреннюю бурю чувств и мыслей. Неужели… Дазай был ошеломлен, не зная, как поступить. Его дыхание стало частым, а сердце бешено забилось в груди. Чуя, с которым он дружил, который всегда был рядом, теперь медленно убивал себя. Но еще больше, юношу потрясла ужасная новость о том, что Накахара ударил Достоевского из-за него. Этот шокирующий факт заставил Дазая резко развернуться и мгновенно выбежать из старого корпуса, пытаясь привести в порядок свои мысли и чувства.

***

Осаму стоял перед зеркалами, в которых отражался. Но, внезапно, на одном из зеркал, его собственные черты сменились на ужасающие образы, проникнутые страхом и болью. Он видел, как Чуя, терпит страдания, как он теряется в истерике и боли, как в отчаяние, юноша лежал на полу и бил подушку. Сердце Дазая разрывалось на части, наблюдая за тем, как Чуя погружается во тьму, как он теряется в борьбе с собой и с внешним миром. Осаму подбежал к зеркалу. Он кричал, умолял, стучал в зеркало, пытаясь донести свои слова до Накахары, но его голос звучал как эхо в безмолвной пустоте. Ещё одно из зеркал сменилось на образ, в нём Чуя начал употреблять тяжёлые наркотики. И с каждым разом, доза становилась всё больше и больше. Дазай подбежал к этому зеркалу и закричал: — Хватит! Ты же убьёшь себя. Пожалуйста, прошу, прекрати. — Но его никто не услышал. Снова зеркало с отражением сменилось на картинку, где Накахара ничего не ел, после того как узнал, что Осаму изнасиловали. Дазай, глядя на эти зеркала, начинает биться в агонии. Слезы текли по щекам, когда он видел, как Чуя страдает, как теряет себя в мире темных искажений и тяжелых испытаний. Ещё одно отражение сменяется на то, как Накахара корчится от боли, из-за того, что переборщил с дозой. Осаму, со всей силой бьёт по стеклу, но ничего. Его никто не слышит. Он ничего не может сделать. Дазай чувствовал себя бессильным, безмолвным свидетелем чужой боли, не в силах остановить этот печальный путь саморазрушения.

***

Осаму медленно приоткрыл глаза, ощущая, как сердце сильно стучит в груди. Юноша взял телефон, который был почти разряжен. На тёмном экране высветилось два часа ночи. Подняв взгляд, Дазай заметил Чую, сидящего на краю своей кровати. Шторы были не задернуты, и Накахара смотрел в окно, погруженный в мысли, которые таились в его душе. Осаму молча подошел к Чуе и сел рядом, не нарушая тишины. — Чуечка…ты в порядке? — Да. — Накахара повернул голову, и посмотрел в карие глаза напротив. — Почему это тебя волнует? — Ну…ты мой друг, я переживаю за тебя. — Друг. — Чуя ухмыльнулся, и вновь устремил взгляд в окно. — Ты правда ударил Фёдора? Глаза Накахары расширились, и в них можно было увидеть смешанные чувства: гнев и стыд одновременно. — Мм, так ты уже знаешь. — Почему, Чуя..? Почему, ты связался с Гончаровым и Пушкиным? Почему ты стал употреблять..? — Осаму, ты правда придурок. — Чуя… — Мне так легче. Я знаю, что это неправильно, но ничего не могу поделать. — Но Чуя…пожалуйста. Ты убьёшь себя этим. — О, и это мне говорит человек, у которого было одиннадцать попыток суицида. — Откуда ты знаешь про одиннадцатую… — Знаю, Осаму…я всё про тебя знаю. Тишина окутала комнату, словно плотное облако. Дазай чувствовал, как слова застревают у него в горле, не находя выхода. Сердце горело желанием помочь, но страх обидеть Накахару, останавливал. — Ты хоть любишь его? — Да. — Понятно. — Чуя сжал кулаки, и до боли прикусил щёку. — Знаешь, а я люблю тебя, Осаму, и не знаю куда деть эти чувства, как от них избавиться. — Накахара резко повернулся к Дазаю, по его щекам катились слёзы, которые мерцали при свете луны. — Чуя… — Просто… Дазай, можно обнять тебя…только обнять. Ты нужен мне. — Голос Накахары перешёл на шёпот. Осаму мягко кивнул. Они легли на кровать Накахары, и их тела прижались друг к другу, отдавая ласковым теплом, которое приятно согревало. Чуя прижался к груди Дазая, наслаждаясь его запахом. Вдыхая аромат геля для душа, которым пользовался Осаму, и фруктового чая, который Дазай пил перед сном, чтобы хоть как-то успокоиться, Накахара чувствовал, как каждая клеточка его тела расслабляется. Для юноши важно было знать, что Осаму рядом. — Дазай, только с тобой мне хорошо… — Неразборчивым шепотом произнес Чуя, слегка улыбаясь. — Спи давай, глупыш… — Осаму осторожно поцеловал Накахару в лоб. — Подъём рано. Их дыхание стало ровным и спокойным, а сон вновь погрузил две раненые души в свои объятия, в которых они проспят до утра.