***
Подключив шатена к монитору жизненно важных функций, врачи начали реанимационные мероприятия. Искусственная вентиляция легких, кардиопульмональная реанимация, использование медикаментов — все это было сделано для поддержания жизненно важных функций юноши. Когда Осаму наконец пришел в себя, его охватил страх и некое разочарование. Желудок адски болел, тошнило, голова раскалывалась, а во всем теле была слабость. Юноша испытывал тревогу и дезориентацию. Все эти ощущения смешались в сознании, вызывая сильный испуг по поводу произошедшего. Медленно открыв глаза, Дазай обнаружил, что находится в незнакомом месте. Палата была окутанна тишиной, а в левую руку юноши была вставлена капельница, напоминая о том, что он пережил. На тумбочке рядом с кушеткой лежал телефон и бутылка воды, сквозь окно светило яркое солнце, наполняя палату теплом и светом. Но внезапно тишину прервал звук открывающейся двери и голос мужчины, что заставил сердце Осаму забиться сильнее, наполняя его надеждой и страхом одновременно. — Хорошо, как скажите. — Фёдор закончил беседу с врачом, находившимся в коридоре, и закрыл дверь в палату. Повернувшись к Осаму, Достоевский обвёл его взглядом и до боли прикусил нижнюю губу. — Дазай… — Ты п-пришёл. — Голос шатена был хриплым, и юноша слегка заикался. — Как ты себя чувствуешь сейчас? Что-то болит или тревожит? — Фёдор…ты пришёл ко мне. — На глаза навернулись слёзы, которые тут же скатились по бледным щекам. Достоевский тихо вздохнул и подошёл ближе. Сев рядом с юношей, Фёдор аккуратно прикоснулся к тонкой руке Осаму и посмотрел в глаза шатену. На миг о чём-то задумавшись, мужчина резко отдернул руку и перевёл взгляд на капельницу. — Да, пришёл. Как твоему бывшему психотерапевту, Коё сообщила мне о твоей попытке самоубийства. Ты понимаешь чем это может грозить тебе? Ты запросто можешь попасть в психиатрическую больницу. Детский дом и рядом не стоит с этим ужасным местом…поверь мне. — Да, я знаю, но… — Дазай, ты сейчас слаб. Тебе нужно отдохнуть. — Мужчина резко поднялся и вновь посмотрел на юношу. Шатен выглядел плохо: бледное лицо, синие губы, бинтов почти не было, поэтому все шрамы были видны. От этого вида, сердце мужчины болезненно сжалось. — Я куплю продукты, которые тебе можно есть. Честно говоря, в больнице еда не очень. — С-стой. — Осаму слабо схватил Достоевского за рукав пальто. — П-пожалуйста, не уходи. — Голос предательски дрожал, а внятно говорить слова было очень трудно. — Посиди со мной…хотя-бы чуть чуть. — Ладно. — Фёдор сел обратно, не отрывая взгляда от карих глаз. — Прости меня… — Осаму, прошу, давай не сейчас, ты… — Нет. Выслушай меня, я не…не знаю, сможем ли мы ещё поговорить. — Осаму. — Я люблю тебя… — Шатен отчаянно потянулся рукой к пальцам мужчины, на что тот, осторожно переплел их руки вместе. — Я совершил ошибку. Вся моя жизнь была ошибкой, но ты…ты подарил мне надежду на что-то лучшее, хорошее. Показал, что я…я заслуживаю чего-то. Прости меня. — Дазай, я был не прав. Мне не стоило оставлять тебя. Как твой врач, я должен был сначала вылечить тебя. — Фёдор сделал паузу и глубоко вздохнул. — Между нами ничего не может быть. Я помогу тебе излечиться, но… — Нет. Пожалуйста, Федь, я прошу тебя… — Тело юноши задрожало, а слёзы начали катиться не переставая. — Дай мне шанс. Я обещаю тебе, больше этого не будет. Федь… — Осаму сжал руку мужчины изо всех сил, которые у него сейчас были. Будто он боялся, что Достоевский может уйти или исчезнуть, оставив его снова одного. — Дазай, мне нужно время. — Х-хорошо…я буду ждать. Фёдор посмотрел на юношу и несильно сжал его руку. Поддавшись вперёд, мужчина легко прикоснулся к Осаму, поцеловав его в лоб. Коротко улыбнувшись, Достоевский встал и вышел из палаты, оставив Дазая размышлять о их сложных отношениях, и надеться на лучшее.***
Все последующие дни Чуя провел, как на иголках, охваченный тревогой и беспокойством. Он не знал, что делать, как помочь Осаму, чувствуя себя бессильным перед данной ситуацией. Накахара постоянно звонил и писал Дазаю, задавая вопросы о его состоянии, также донимая Йосано и Коё, в поисках ответов. Груз вины тяжело лежал на сердце Чуи. Он винил себя в том, что произошло с Дазаем, считая себя причиной его страданий. В душе юноши зародилась мысль, что Осаму хотел покончить с собой из-за него, и этот ужасный вывод пронзил его стрелой горького раскаяния. Сейчас, сидя на своей кровати в комнате, наполненной воспоминаниями о Дазае, Чуя ощущал, что таблетки, которые давала ему Йосано, уже не так эффективно помогали справиться с нервозностью и агрессией. Сжав кулаки, юноша внезапно подскочил и с силой опрокинул все, что стояло на столе, затем перевернул подушки и одеяло. Сердце трепетало от гнева и боли, и рыжеволосый начал бить одну из подушек, ощущая себя жалким и слабым. Слёзы текли по щекам, и Накахара просидел в этом бардаке минут десять, чувствуя, как боль и отчаяние захлестывают его. Наконец, он поднялся и выбежал во двор, ощущая, что ему нужен воздух и пространство, чтобы освободиться от тяжести души. На улице царила прохлада вечера, и Чуя, пройдя в старый заброшенный корпус, сразу нашел нужную комнату. Шагнув внутрь, он подошел к большому окну, поднял подоконник и обнаружил пакетик с порошком. Высыпав содержимое на экран телефона и быстро приняв его, Накахара опустился на пол, ощущая, как озноб охватывает тело, голова начинает болеть, а мысли о шатене не покидают его ум. Внезапно в голову Чуи пришла неожиданная идея. Любящий адреналин, он почувствовал, что данная мысль обещает волнующие и захватывающие моменты. Сквозь боль и хаос в его уме засияла искра возможности испытать что-то новое, что-то, что заставит его сердце биться быстрее. Поднявшись, рыжеволосый вышел во двор, где начался ливень. Не обращая внимания на дождь, Накахара направился к старому гаражу. Удивительно, но дверь была открыта, видимо, Люк, как всегда, забыл закрыть ее. Прошмыгнув мимо садового инвентаря, Чуя подошел к яркому красному мотоциклу. Осторожно выкатив его на улицу, он направился к ограде детского дома. У него всегда был ключ от ворот, который он давно украл у старого охранника. Все шло гладко, пока вдруг его не окликнули. — Накахара? Чуя резко замер и сжал челюсти. Наркотик начинал действовать, но приносил не облегчение, а лишь злость и чувство потери контроля над собой. Развернувшись, Накахара удивился и вопросительно посмотрел на юношу. — Эдгар, что ты хотел? — Ты…- Аллан пытался собраться с мыслями и подобрать правильные слова. — Не надо. Сейчас д-дождь, да и скользко на дорогах. Ост-танься тут. — Слушай, я сам как нибудь разберусь. — Чуя развернулся и, как не в чём не бывало, направился дальше к выходу. — Чуя, п-послушай, это не твоя вина. — Я знаю. — Накахара кинул неоднозначный взгляд на По, и открыл дверь калитки. — Если кому-то скажешь - убью. — Но я… Рыжеволосый не дослушал юношу, а лишь закрыл дверь и направился к дороге. Одев новый шлем и сев на мотоцикл, Накахара ещё раз удивился тому, как Верлен всё же угадал с подарком. Хмыкнув, Чуя проверил рычаг переключения, а после нажал на стартерное устройство, находившиеся на правой стороне руля. Мотоцикл загорелся и завёлся. Нажав на педаль сцепления, Накахара резко повернул газ и начал движение. Включенные фары мотоцикла освещали дорогу перед юношей, но вокруг все остовалось в темноте, только мелькающие огни улиц и зданий создавали атмосферу загадочности. При высокой скорости все казалось проносящимся мимо, а ощущение свободы, заставляло сердце Чуи биться быстрее. Звук мотора, гудящий в ночном воздухе, резкий ветер, уличные светофоры и рекламные щиты, мелькающие перед глазами, создавали неповторимую атмосферу ночного города. Но на душе всё также было ужасно. Чувства не пришли в порядок, наоборот, стало только хуже. Но внезапно, Накахара подумал, почему бы не навестить Осаму. Он так хотел его увидеть, убедиться, что с ним всё хорошо, что он жив и простил его, за всё. Резко развернувшись, Накахара сам того не понимая вылетел на встречное движение. Мозг под наркотиками работал плохо, поэтому юноша перепутал повороты. Машины сразу начали сигналить, и пытаться объехать Накахару. Юноша старался максимально снизить скорость и вернуться на свою полосу движения, но проезжающие машины этого не позволяли. Внезапно, Чуя повернул голову ровно в тот момент, когда в него врезался жёлтый Шевроле Корвет, на высокой скорости. Один. Чую сбросило с мотоцикла и откинуло на дальнее расстояние, из-за чего юноша оставил за собой полоску крови. Тело резко пронзила острая боль и послышался хруст костей. Накахара закричал. Адреналин и наркотик, не дали юноше сразу отключиться. Два. Свет фар ослеплял глаза. С жёлтой машины вышел какой-то парень и сразу подбежал к Чуе, пытаясь привести его в чувство. Ужаснувшись большому количеству крови и изуродованому телу, парень, не переставая материться, начал звонить в скорую помощь. Чуя лежал неподвижно, у него было сломано множество рёбер и правая рука. Три. Внезапно, в голове юноши мысли встали на места, и он почувствовал облегчение. Перед глазами возник облик некого мальчика с каштановыми волосами и перебинтоваными руками, а после пустота. Накахара больше ничего не чувствовал. Он больше не хотел прощения или любви. Не хотел понимания и заботы. Он больше не думал о Осаму, о родителях и своих психических расстройствах. Он больше не думал ни о чём. Ему не было страшно. Ему не было больно. Его просто не стало. Накахары Чуи больше нет и никогда не будет.***
Утро встретило серыми тучами, за окном шел дождь, который начался еще с вечера. Дазай проснулся и лениво потянулся на кровати. С тех пор, как его положили в больницу, прошло достаточно времени. Осаму поправился, а отношения с Фёдором стали более теплыми. Хотя Достоевский не дал точного ответа, он постоянно ухаживал за Дазаем, приносил ему еду и даже пытался провести сеанс психотерапии, чтобы помочь юноше почувствовать себя лучше. Сейчас дверь в палату открылась, и вошел Фёдор, который сразу подошел к шатену и сел рядом. — Ты рано. — Как всегда, это ты у нас соня. — Фёдор наклонился и легонько щёлкнул Осаму по носу. — Как ты себя чувствуешь? — Мне лучше. Намного лучше. — Юноша отвернулся и посмотрел в окно. — Особенно, когда ты рядом. — Дазай… — М? — Всё это время я думал о тебе. О наших отношениях и…твоём поступке. Я знаю, ты молод, кроме этого ты нездоров психически. — Достоевский сделал паузу и тихо вздохнул. — Я помогу тебе и… Дазай, я скучаю. Я медленно убиваю себя, ограничивая наше общение. Ты нужен мне. Я знаю, это банально и я говорю полный бред, но это так. — Федь…я люблю тебя. — После этих слов, Осаму сразу оживился и приподнялся на кровати, удерживая вес тела на локтях. — Я тоже люблю тебя. И никогда больше не брошу. Обещаю. Но ты должен пообещать. — Всё что угодно. — Дазай положил руки перед собой и посмотрел на мужчину широко распахнутыми глазами, в которых отражался искренний восторг. — Если твоё состояние ухудшится, ты пройдёшь лечение в частной клинике. Мы говорили об этом с Эдогавой. Он отвозит туда Эдгара на сеансы терапий. Пожалуйста, пообещай мне это. — Х-хорошо…и ещё, то, что я сделал…это никогда не повториться. Я клянусь. На губах мужчины расцвела короткая улыбка, он поддался вперёд и мимолётно коснулся юношеских губ. Поцелуй получился быстрым, но Дазаю этого было мало. Шатен тут же осторожно, но чуть грубо, притянул Достоевского ближе к себе и поцеловал глубже. Мужчина удивился, но всё же ответил, страстно вторгаясь в чужой рот, и нежно посасывая язык Осаму. От этих действий у юноши возникли мурашки, и его тело пронзила волна жгучего желания. Но через мгновение он легонько оттолкнул Фёдора, чувствуя себя виноватым и смущенным. Между ними осталась ниточка слюны, Дазай был красным до самых ушей и, не в силах перенести эту смуту и страсть, закрыл лицо ладонями. — Прости…я…я… — Всё в порядке. — Мужчина ласково погладил юношу по каштановым волосам и встал с кушетки. — Я зайду сегодня вечером. — Федь…я хотел спросить. — Да, конечно, тебя что-то тревожит? — Можно я… — Дазай сделал паузу и покраснел ещё больше. — Можно мне пожить у тебя некоторое время после выписки. Я не хочу сейчас никого видеть…кроме тебя. — Хм…- Фёдор задумчиво постучал указательным пальцем по нижней губе. — Я что нибудь придумаю, не волнуйся. Думаю, Коё не будет слишком ругаться, если я скажу, что хочу провести сеанс реабилитации у себя дома. А сейчас, попробуй отдохнуть. — Люблю тебя. Достоевский ничего не ответил, а лишь улыбнулся и быстро вышел за дверь, оставив Осаму одного со смешанными чувствами и воспоминаниями о поцелуе.