Клянусь Аполлоном врачом, Асклепием, Гигиеей и Панакеей, всеми богами и богинями, беря их в свидетели, исполнять честно, соответственно моим силам и моему разумению, следующую присягу и письменное обязательство: считать научившего меня врачебному искусству наравне с моими родителями, делиться с ним своим достатком и в случае надобности помогать ему в его нуждах; его потомство считать своими братьями, и это искусство, если они захотят его изучать, преподавать им безвозмездно, и без всякого договора; наставления, устные уроки и всё остальное в учении сообщать своим сыновьям, сыновьям своего учителя и ученикам, связанным обязательством и клятвой по закону медицинскому, но никому другому.
Я направляю режим больных к их выгоде сообразно с моими силами и моим разумением, воздерживаясь от причинения всякого вреда и несправедливости. Я не дам никому просимого у меня смертельного средства и не покажу пути для подобного замысла; точно так же я не вручу никакой женщине абортивного пессария. Чисто и непорочно буду я проводить свою жизнь и своё искусство. Я ни в коем случае не буду делать сечения у страдающих каменной болезнью, предоставив это людям, занимающимся этим делом. В какой бы дом я ни вошёл, я войду туда для пользы больного, будучи далёк от всякого намеренного, неправедного и пагубного, особенно от любовных дел с женщинами и мужчинами, свободными и рабами.
Чтобы при лечении, а также и без лечения, я ни увидел или ни услышал касательно жизни людской из того, что не следует когда-либо разглашать, я умолчу о том, считая подобные вещи тайной. Мне, нерушимо выполняющему клятву, да будет дано счастье в жизни и в искусстве и слава у всех людей на вечные времена, преступающему же и дающему ложную клятву да будет обратное этому.
Клятва Гиппократа
Тошнота. Звенящая, тупая боль в висках. Борис понял, что уже проснулся. Пытаясь воссоздать в памяти события предшествовавшего дня, он помнил только, как спал под тёплым низким снегом, и совершенно не мог сказать, как здесь оказался. Он помнил неприятного незнакомого мужчину, который дал приятную тяжёлую шубу, а потом поил чаем и долго что-то рассказывал. — О. — Что здесь происходит, ты что сделал со мной? — Не я, а мой друг, Антон. Он жизнь тебе спас, не знаю, как и благодарить его будешь, — Валентин примирительно остановился у кровати. — Да не стоит б-благодарности, разве что шубу подари, так я со-овсем счастлив буду, — бархатный успокаивающий голос был слышен из-за двери. Только сейчас Борис огляделся. В помещении, похожем на склад, был низкий потолок и маленькие окна со смешными крохотными форточками. Слева от него на металлическом столике стояли всевозможные баночки и пузырьки с лекарствами, источавшими неоднозначный запах. Борис неосторожно чихнул, и ему показалось, что его череп распадается на кусочки. Тихо захныкав, он почувствовал, как по лбу стекает кровь. — Ну ч-что ж вы так, не учила м-мама, что можно нос вот так потереть, и чихать не б-будет хотеться, — до сих пор скрывавшийся за дверью Антон молниеносно подлетел к кровати, оглядывая больного и демонстративно потирая горбинку его носа вверх-вниз. — Вас, Валечка, это, м-между прочим, тоже касается — чихание п-плохо влияет и на здоровый мозг. — А у меня, позвольте узнать, какой? — только сейчас Борису показалось странным то, что незнакомец пересёк всё помещение бесшумно, как будто и правда не шагая, а проплывая по воздуху. Антон был человеком неопределённого возраста, в тонком летнем костюме из чёрной струящейся ткани, в котором было явно не обойтись без шубы среди серых плотных сугробов, которые было видно из приоткрытой на улицу металлической двери. У него были очень маленькие красивые руки, большие коровьи глаза и что-то греческое в странной кудрявой шевелюре. Только сейчас он заметил, что дверь на мороз всё это время была открыта. Однако ему было совсем не холодно. Даже напротив, ему сильно хотелось избавиться от толстого одеяла, если бы не... Чёрт. Он понял, что раздет и лежит в странной больничной рубашке и огромных пижамных штанах, но без белья. — З-зачем вы меня раздели? — Борис с опаской отодвинулся от странного доктора, больно стукнувшись головой о стену над кроватью. — О, Боже, Валенька, наступит к-когда-нибудь такой д-день, когда они перестанут задавать т-такие вопросы? — пропел он, по-эстонски растягивая согласные и оглядываясь. Валентин уже вышел на улицу, и вместо ответа они услышали лишь невнятное мычание. — Вы же альбинос, да? Вы знаете, я н-никогда прежде не видел альбиносов, ну и в-вот, в награду, так сказать, за вашу спасенную жизнь я и р-решил посмотреть, чем вы отличаетесь от, так сказать, обычных л-людей. В общем-то, оказалось, ч-что абсолютно ничем, но потом у меня, может б-быть, возникнет желание взять у вас кровь для исследований или, скажем, отрубить в-вам палец для экспериментов или, например, отрезать вам голову и п-посмотреть, что будет и к-какого цвета у вас сонная артерия, — он рассмеялся, как кентервильское привидение, и протянул к Борису маленькие фарфоровые руки, намереваясь стянуть одеяло. — Вы меня убьете, да? И я не альбинос, у меня волосы не совсем белые, видите? — Борис в ужасе вскочил, не позволяя маньяку дотронуться до себя. — Нет, что вы, я спас вам жизнь. А теперь всего лишь собираюсь поставить над вашим выздоравливающим организмом несколько экспериментов, но для этого мне нужна ваша кровь, — он взял с металлического стола шприц, набирая в него сомнительную жидкость из стеклянного пузырька. Невероятным усилием воли борясь с приступом тошноты и кувалдами, разбивающими какие-то перегородки в мозгу, он вскочил и выбежал за дверь, прыгая босыми ногами по снегу. — Валент.. Валя! Спаси меня, он сумасшедший, он больной на голову, он меня убить хочет! — завопил Борис, наваливаясь на Валентина и припечатывая его к закрытой двери. — Ну и что, у меня вон тоже с головой не всё в порядке, зачем же убегать, — Валентин продолжал покуривать странную зеленую сигарету, мягко щурясь кошачьими глазами-щёлочками на поздний рассвет. — Ты так себе ещё и ноги отморозишь, — улыбнувшись, он крепко обхватил Бориса за проволочнообразную талию, позволяя ему встать окоченевшими ступнями сверху на свои ботинки. — Ты что, боишься врачей? — Не боялся до этого дня. О-он прямо сейчас сказал, что хочет отрубить мне голову, — проговорил Борис на грани слышимости, заметно притихнув и положив голову на плечо Валентину. — Это он так шутит, ну потрепала жизнь парня, с кем не бывает, со справкой из психушки мало куда возьмут, сам понимаешь, вот он и живет, как умеет, всю городскую администрацию, между прочим, лечит, а в свободное время вот здесь… У него ещё библиотека есть, поправишься — покажу. — М-может, я сам долечусь, мне лучше уже. — Да ты что, краше в гроб кладут. Никаких «может», ты кровью харкаешь, иди, а то меня ещё потом во всем обвинит. Ну хочешь, я с тобой пойду? — прошептал он, медленно целуя окровавленный висок. — Да не смотри ты на меня так, это не табак, это от кашля, даже детям можно, так сказать, врачи рекомендуют, — он кивнул в сторону запертой двери. — Возвращение блудного больного, — захихикал Антон, когда Валентин чуть ли не на руках втащил мужчину обратно в маленькое помещение. — Больше не будете убегать, или мне дать вам снотворного? Тяжело откинувшись на постели, он почувствовал, что после изнуряющего ослабленный организм побега снова начинает погружаться в беспокойную дремоту на грани сна и яви, яростно поморгал красными глазами и спросил: — Т-так что со мной произошло? — он изо всех сил пытался держать глаза открытыми. — Ничего особенного, в-вы заработали себе обморожение всех конечностей, потом Валенька в-вас спас и напоил чаем, а потом вы грохнулись с моста в замёрзший пруд, и Валенька спас вас ещё раз, — он изящно провёл белыми руками по воздуху, изображая падение на лёд и чудесное исцеление, — так что теперь у вас спица в левой руке и сломана ключица — левым плечом нельзя будет двигать, я так думаю, ещё недели три. — Валенька, ну что же вы, садитесь, хотите чаю? Ещё есть печенье, если вы, конечно, сможете его разгрызть… нет, что вы, не то чтобы совсем нельзя, это же не инвалидность, и потом кровообращение должно быть нормальным, просто пусть не поднимает… да, и я вас убью, если не будете за него всё носить и соблюдать режим приема препаратов… на четвёртом курсе я бы душу продал за такую тему для исследования… да, вы правы, остаётся только догадываться, как ему всё это удалось… н-нет, что в-вы… я думаю, не больше двадцати, — Борис почувствовал, как его мягко погладили по повязке на левом плече, — видите, ключицы ещё не срослись… я даже думаю, знаете, что… не больше шестнадцати, — он снова почувствовал прикосновение маленькой руки, на этот раз — к волосам, — так что прошу вас… не доводите себя до греха… пару лет уж… а-ай, а-ай, н-не н-надо… ш-шуток не понимаете… — слова этого странного человека он слышал как будто из-под толщи воды, мозг отчаянно требовал отдыха, стремительно отключаясь. Мужчины беседовали ещё около часа. Во сне Борису казалось, что Валентин слишком долго на него смотрел, а у чудесного доктора кислотно-зелёным светились глаза. Тогда они были знакомы, кажется, двое суток. Он и забыл спросить, сколько времени прошло после того, как он отключился.