***
Я вышла из спальни к вечеру. Пришло время ужина. Знала, если не поставлю тарелку перед ноутбуком — чёрта с два Зик вспомнит о еде. Никогда не поступалась заботой, даже если мы ссорились. Не хотелось долго возиться на кухне и лишний раз встречаться с тусклым взглядом осуждения. Остановила свой выбор на свежем салате и стейках — просто, быстро, и нравилось Зику. — Я незаслуженно обидел тебя, — отозвался мужчина совсем рядом, приобняв меня со спины с осторожностью сапёра на минном поле, пока я резала овощи. Надо же, казалось, лёд тронулся в этом холодном сердце, но я не очаровывалась. Зик знал меня так же хорошо, как и я его, чтобы уметь ловко манипулировать моим настроением. — Просто поразительная дедукция, детектив Йегер. Сухие губы целовали мою шею. Мягкость поцелуев смешивалась с лёгкой щекоткой от густой растительности, украшавшей лицо Зика — как же я любила это чувство, кожа незамедлительно среагировала, покрывшись мурашками. Я держала себя в руках. Даже когда проворная ладонь скрылась под подолом моего халата в поисках прощения, я стоически держала оборону, не поддаваясь ласкам, какие чувствовала в последний раз чертовски давно. — Не мешай мне. Я показательно равнодушно скинула с себя чужие руки и продолжила заниматься нарезкой салата, поглядывая за мясом на электрогриле. — Детка, ладно, я понял. Понял, что погорячился. Прости, — голос был насквозь пропитан раздражением, выдающим истинное настроение, — Давай закончим эту глупую ссору. Ты же знаешь, как я ценю тебя, твою помощь и заботу. Просто дай мне немного времени. Я закончу книгу, и мы снова будем счастливы. Если я не поддавалась ласкам, Зик непременно менял стратегию и тянул за другие ниточки моего любящего сердца. Я стала слишком предсказуема для него, как зачитанный до дыр роман. — Ценишь? — с возмущённым звонким — «ха» я обернулась к мужчине, сразу встретив усталый взгляд покрасневших от затяжной работы глаз, — Я пытаюсь тебе помочь, Зик. Ты не принимаешь мою помощь! О чём ты, блять, вообще говоришь? Тебе наплевать абсолютно на всё: на мою помощь, на мою заботу, даже на моё присутствие. Мужчина стянул с носа очки, растирая их на этот раз краем своей домашней рубашки. Он не любил слышать брань от меня, а я удобно пользовалась этим, когда хотела намекнуть на крайнюю степень своего недовольства. — Давай успокоимся, — Зик очевидно сдерживался. — Дай мне тебе помочь! Чёрт бы тебя побрал, Йегер! — я очевидно не сдерживалась. — Хорошо, детка, только успокойся. Помоги мне, ладно? — мужчина надел очки, сверкающие от его усердного трения, накрыл ладонями моё лицо, остужая прохладой рук, — Ну же, милая, давай успокоимся. — Ты будешь делать, что я скажу? Мы гипнотизировали друг друга пристальным взглядом, я видела в серых родных глазах непривычное замешательство. Зик неуверенно кивнул и потянулся к моим губам. — Тогда собирайся, завтра мы выезжаем в путешествие.***
— Я не понимаю, зачем все эти сложности, — ворчал Зик, но послушно грузил наш немногочисленный багаж в машину — красный седан современной модели, он обошёлся ему в кругленькую сумму, и стал первым настолько дорогостоящим подарком для меня. — Ты обещал довериться мне, — осекла я мужчину и юркнула на пассажирское место. Мне хотелось отвлечь Зика от его работы. Поездка с приключениями должна была помочь, по моему мнению. Конечно, он не сдался сразу, я и не рассчитывала. Длинный утомительный разговор, состоящий сплошь из моих уговоров, постепенно убедил Зика. Все его отговорки и причитания о беспечности не сломили мой дух авантюризма. Контрольным выстрелом послужила угроза — уехать в одиночку тайком. — Нет никого больше в этом мире, кому бы я смог так слепо доверять, милая. Но нельзя было выбрать что-то поудобнее машины? Нам что, по семнадцать лет? — мужчина всё ворчал и усаживался за рулём со скрипом кожаного сидения, — Я уже молчу от том, что у меня горят сроки. Елена сожрёт меня живьём, даже не подавившись, если узнает о моём незапланированном отпуске. — Она переживёт, — я закатила глаза на упоминание его одержимого менеджера; сглотнула своё раздражение и сразу же сменилась в настроении, снова заворожённо мечтая вслух о нашей поездке, — Ты только вспомни, как мы с тобой колесили по всей стране на каникулах в колледже! Это было так захватывающе! Так весело и так не похоже на нас теперь. Просто давай отдохнём и развеемся, я прошу тебя. — Это только на несколько дней, — строго напомнил Зик, однако его губы всё же растянулись в улыбке на мои благодарные поцелуи. Чем дальше мы отъезжали от дома, тем больше Зик нервничал. Его нескончаемое брюзжание о моём безрассудстве не могла перекричать даже музыка, громкость которой я постепенно увеличивала. Когда-то мы могли себе позволить сорваться куда угодно на стареньком пикапе Зика, разъезжали по всем уголкам нашей большой страны и искали новые места для поцелуев. Особенно хорошо мне запомнился вечер на васильковом поле неподалёку от родового гнезда Зика. Там, в маленькой заброшенной и разбитой временем часовне, он впервые признался мне в любви и предупредил, что никогда меня не отпустит от себя, даже если я буду умолять. Казалось, это было так давно, но как будто вчера. Это были всё те же мы, только чуть моложе, немного смелее, не обременённые ничем, кроме своей любви, от которой умирали в разлуке и вновь возрождались в объятиях друг друга. Мой внезапный приступ ностальгии прервал Зик, с давно забытой нежностью в голосе. — О чём замечталась? Мы подъезжали к городу. Три часа дороги пролетели совсем незаметно, несмотря на утомляющее многословное неудовольствие моего попутчика. Закатное солнце сменилось на вечерние сумерки. Огни зданий вдали светились заметно ярче, приветствовали нас и манили, как мотыльков на свет. — Мне пришла интересная идея в голову! Зик бросил недоверчивый взгляд на мою лукавую ухмылку. — За годы совместной жизни, милая, я начал уже бояться этих слов, — мужчина вернулся взглядом на дорогу, только его губы, дрогнувшие в такой же, как у меня, лукавой улыбке, выдавали истину, что ещё ни разу в жизни мои спонтанные идеи его не разочаровали. — Как насчёт свидания в каком-нибудь баре? Я знаю одно место, там совсем рядом мотель, можно будет заночевать, — я стучала пальцами по смартфону, вбивая в поисковике навигатора название заведения. — Боже, я ожидал чего похуже, — ухмыльнулся Зик, наверняка, искренне разочарованный моей внезапной банальностью. Когда выдавалась возможность, я непременно разбавляла нашу рутину каким-нибудь сумасбродством, вроде ночного марш-броска по всем ночным питейным заведениям города, закончившегося убийственным похмельем под капельницей, но запомнившегося весельем на грани безумия и бесконтрольным сексом в туалете одного из самых злачных баров. Однажды убедила Зика в острой необходимости прыгнуть с парашютом, хотя до ужаса боюсь высоты. Не сразу, но он согласился со мной вместе бросить вызов давней фобии. Этот случай не навевал для меня хороших воспоминаний, зато Зик любил рассказывать моим родственникам на каждое Рождество, как меня вырвало на инструктора, и как я потеряла сознание от страха, даже не успев взглянуть на его прыжок. Небольшая парковка у посредственного, не самого плохого по отзывам, мотеля была почти пуста — мы без труда нашли пристанище на ночь для своей машины. Зик был счастлив наконец-то остановиться, хоть мы и ехали всего-ничего. Я убедилась, что он растерял былую выдержку и тягу к путешествиям. — Мне нужно переодеться. Я выскочила из машины и нетерпеливо бросилась к багажнику. — Почему ты не сделала этого дома? — мой спутник звучно цокнул и захрустел затёкшей спиной, вытягиваясь по струнке перед открытой дверцей автомобиля. — Свидание не входило в мои планы, не идти же в джинсах, — я плутовато хихикала и сбрасывала с себя одежду возле багажника. — С ума сошла?! — громогласно разразился Зик. Он бросился к багажнику, прикрыв обнажённую меня своей крупной фигурой, настолько хорошо сложенной, что я никогда не уставала петь дифирамбы его давнему увлечению — бейсболу. Я только смеялась на нервозное пыхтение мужчины, натягивая на себя короткое чёрное платье со сверкающими даже в вечерней темноте пайетками и обворожительным декольте. — Поможешь с туфлями? Зик опустился передо мной на одно колено, сильные мужские руки с трепетной нежностью облачали мои ноги в открытые туфли с ремешками на лодыжках, пока я зарывалась рукой в его золотистую шевелюру, ероша волосы вместо того, чтобы придерживаться. Это был не просто жест заботы — мой мужчина знал, какой восторг у меня вызывала его галантность. — Решила снова соблазнить меня этим платьем? — широкие ладони заскользили вверх по моим ногам, а после — по платью, цепляясь за пайетки . Зик неторопливо поднимался ко мне, — Ты потрясающе выглядишь, милая, как всегда. Его губы настигли меня горячим поцелуем, крепкие руки сдавили мои лопатки под собой. Я податливо прижалась к груди Зика, ловко выудив бумажник из внутреннего кармана его пиджака. Через поцелуй мужчина хмыкал моей наглости и пронырливости. Вытянула часть налички не глядя, и, уже отпрянув от любимых губ, вернула бумажник на место, а деньги сунула в лиф платья. — Сегодня я буду соблазнять не тебя. У меня будет свидание с таинственным незнакомцем, как и у тебя, дорогой, — с нескрываемым озорством тянула каждое слово, удаляясь от машины по направлению к бару. — Что?! Совсем рехнулась?! Мне удалось обескуражить Зика. Он поспешил следом за мной, однако я тут же услышала его ругань, торопливые шаги обратно, агрессивный хлопок багажника, и после звука блокировки авто я только быстрее заклацала каблуками по асфальту, сдерживая смех. — Ты заводишься из-за пустяка, Зик, это всего лишь свидание... — подступающий смех нестерпимо разрывал мою грудь, я сдерживалась и бежала, пока мужчина меня не нагнал. Он пригвоздил меня спиной к фасаду бара, вырвав сдавленный вздох от неожиданной грубости. — Мы так не договаривались, — почти рычал Зик мне в губы, больно сцепив мой подбородок пальцами, — Если ты не прекратишь меня злить, мы сейчас же поедем домой. Я закрою тебя в подвале, чтобы не сбежала, поняла меня? — Ты обещал, Зик, — казалось, мой внезапный холод в тоне остудил пыл мужчины, тогда я повторила, — Ты обещал довериться мне. Если решил обмануть, то домой поедешь один, понял меня? Даже его дыхание было устрашающим и горячо опаляло мои губы. Зик молчал. Я слышала, как нервно он сглатывал, вероятно, рвущиеся из него проклятия. Мягкий поцелуй в губы после долгой паузы — извинения за резкость и негласное повиновение моей воле. — Просто маленькая шалость, короткая игра, чтобы взбодриться после томительной обыденности, милый, — ко мне тоже вернулась прежняя нежность, руки сами поползли по мужской рубашке, остановившись на груди, где взволнованное сердце отбивало свирепый ритм, — Ты ведь ещё не забыл, как соблазнять? Как думаешь, сможешь урвать поцелуй незнакомки своим обаянием? — Сумасшедшая, — Зик жалобно застонал мне в губы, — Думаешь, мне кто-то нужен, кроме тебя? Я и тебя-то едва выдерживаю. Дьявол... — Мы закончим, когда почувствуем вкус чужих губ, до этого момента даже не смей покидать бар, — я целовала мужчину сквозь его неодобрительное мычание, — Хочу увидеть, как она будет на тебя смотреть, любовь моя. Хочу узнать, как я выглядела со стороны, когда влюбилась в тебя. — А мне предлагаешь смотреть, как какой-то хрен будет клеиться к тебе? Если он хоть пальцем тебя тронет... — Зик, — рыкнула я, перебив его, — Расслабься и наслаждайся вечером. Больше не дала возможности говорить, выскользнула из оков крепких рук. Уверенной походкой я зашла в бар, не останавливаемая ревностью будущего мужа, но вынужденная ловить вслед раздражённую ругань вполголоса. Маленький бар, на моё удивление, оказался как некстати переполнен людьми. Стоял гул многообразия голосов и лязг бокалов, перебивающих постанывания саксофона на маленькой сценке в конце зала. В большинстве сидели парочки, что-то увлечённо обсуждали. Были и одиночки — мой хищный взгляд быстро поймал одного из них. Приятный широкоплечий мужчина-брюнет старше меня, может быть, лет на десять, с ярко горящими в тёплом освещении бара голубыми глазами. Эти два огня небесного цвета настигли меня, как только я заступила за порог, и загорелись только ярче, когда я направилась к незнакомцу, соблазнительно покачивая бёдрами. Было бы ложью, уверяй я, что только Зику в нашей семье нужна была такая эмоциональная встряска. Мне и самой было приятно почувствовать этот давно забытый трепет перед неизвестностью: он заставлял щёки гореть, а ноги дрожать. — Вы не будете против, если я составлю Вам компанию? — моё сердце беспокойно тарабанило в груди. — Буду счастлив, — голос незнакомца оказался ниже, чем я могла бы предположить, звучал он даже очаровательно в своей грубоватости, смягчаемой доброй улыбкой. Я устроилась напротив мужчины, сохранив обзор на барную стойку через его плечо, возле которой Зик уже смерял нас пристальным взглядом, оперевшись о бар спиной. — Что привело такую обворожительную девушку в этот затхлый бар? В таком платье Вам бы украшать своим присутствием показ мод, — льстивые речи незнакомца хорошо поставленным голосом пришлись мне по душе. После привычного красноречия и чарующего тона Зика было бы невыносимо слушать чей-то нескладный лепет. — Что ж, на Ваше счастье, я скрашу Ваш вечер, а не показ мод, — кокетничала я с искренней улыбкой, — Я здесь проездом. Зик не оценил мою улыбку, подаренную не ему, демонстративно осушил залпом бокал вина, шумно потребовав бармена повторить, чем привлёк девушку возле себя. Не искал и не пытался, проигнорировав наши условия, а от судьбы не убежал. Длинные каштановые волосы струились по спине незнакомки, платье в аляпистый цветочек приятно обтягивало женственную узкую талию. В целом я была довольна выбором своего мужчины, пусть он его и не сам сделал. — Я принесу Вам выпить, — отвлёк меня голос собеседника от разглядывания девушки, — Вино? — Да, красное сухое подойдёт, спасибо. Я продолжила следить за парочкой у бара. Они довольно быстро познакомились. Зик развернулся полубоком и, наверное, рассказывал что-то очень интересное — девушка активно кивала и её плечи иногда подрагивали. От смеха? Этот обманщик только цену себе набивал. Я заулыбалась, вспомнив недавнюю его ретивость. Сам он тоже улыбался, привычно почёсывал указательным пальцем хрящик уха от волнения. К горлу подступил смех умиления, пришлось прокашляться, чтобы не показаться ненормальной, которая сидит в одиночестве и хохочет, да и Зика не хотелось смущать — он, казалось, только-только расслабился в незнакомой компании. — Я плохо разбираюсь в вине. Бармен сказал, это самое вкусное, что у них есть, — уже знакомая фигура загородила мне обзор на воркующих голубков, я подняла глаза. Этот мужчина был чертовски высоким и даже привлекательным, я бы точно с ним закрутила роман, встреться он мне раньше Зика. — Вам не стоит слишком переживать, я тоже не разбираюсь в вине, — приняла протянутый бокал. Хватило одного маленького глотка, чтобы во рту начало вязать от терпкости. Неплохо, могло быть и хуже, — А как Вы оказались в этом баре, который, судя по Вашим словам, не очень-то достойное место? — Работаю неподалёку. Мужчина медленно потягивал виски, он выглядел вполне расслабленно для непредвиденного свидания. Синева глаз блестела всё отчётливее с каждым глотком алкоголя, голос смягчился, и в какой-то момент последняя неловкость испарилась между нами — мы смогли удивительно быстро найти общий язык. Время от времени я ловила на себе взгляд Зика. Что бы он мне не обещал, как бы далеко от него не находилась, всё равно чувствовала опекающую тревогу его сердца, наполненного любовью, не такой уж забытой, как оказалось. — Кажется, там происходит что-то интересное. Мне стоит тоже посмотреть? — незнакомец вернул меня в чувства, я слишком долго наблюдала за чужим свиданием, улыбаясь и кусая губы. — Нет-нет, я просто задумалась, — потупила неловкий взгляд, посмеиваясь, но собралась и снова встретилась глазами с собеседником, — Вы что-то говорили, кажется, о своей работе? Девушка за баром развернулась на стуле так же полубоком к Зику. Мне удалось взглянуть наконец-то хотя бы на её профиль: острые скулы, ровный нос, пухлые губы — с них не сходила улыбка — просто загляденье. Что-то ревностное заскребло в моей груди. Я была даже рада встряхнуться таким образом. Напомнить себе, какой лакомый мужчина был в моих руках и сердце. — Значит, увлекаетесь журналистикой? — продолжал диалог собеседник, добрую половину которого я пропускала мимо ушей, слишком отвлекаясь на Зика. Не слышала, о чём они говорили, но он так активно жестикулировал — я предположила, что это был разговор о его работе. Только девушка всё чаще хохотала и это мало походило на светскую беседу. Неужели он так очаровался, что в самом деле её соблазнял? Мне вспомнилось наше первое свидание в дешёвенькой кафешке — обители всех студентов. Зик тогда не был ещё таким затворнком, как сейчас. Он имел завидную популярность в колледже. А как иначе? Высокий поджарый блондин с обворожительной улыбкой и яркими голубыми глазами, полными романтичного блеска. Участвовал во всех студенческих мероприятиях, был очень общительным и всегда имел рядом прихвостней-обожателей. Уже тогда он открыл в себе страсть к писательству, много читал и работал над оттачиванием своего красноречия. Ко всему Зик впечатлял спортивными достижениями в бейсболе, потому был капитаном команды нашего колледжа. У наших студенток не было и шанса — не влюбиться. Я не была одной из них — у меня всегда было отторжение ко всему, что пользовалось сумасшедшей популярностью у людей, включая кумиров, — такая вот забавная особенность мышления. Но на приглашение я всё же согласилась, мне было лестно неожиданное внимание. Зик тогда болтал без умолку обо всём подряд, я даже, помнится, запереживала, что его было слишком много. Зато уже во второе свидание он говорил исключительно комплиментами, я тогда так же смеялась, краснела и влюблялась, как эта милая незнакомка, флиртующая с моим женихом за баром. Я бессовестно врала о себе незнакомцу, имя которого так и не узнала, спрашивать после нескольких часов беседы было уже как-то неловко. А мужчина охотно принимал мои россказни, не упуская возможности случайно коснуться: то за руку на столе, то коленом под ним. — Мой дом в двух кварталах отсюда, только Вы ведь явно не примете моё приглашение... — мужчина совсем захмелел, но не переступал рамки приличия, пленённый моими манерами и старательно скользким флиртом. — Не приму. Я подарю Вам поцелуй на прощание, и больше мы не встретимся, — не оставляя времени на размышления и новые предложения, я приподнялась с намеренным шумным скрипом стула по полу, потянувшись к чужому лицу через стол. Мужчина явно рассчитывал на более чувственный прощальный поцелуй — я только прижалась целенаправленно выше приоткрытых губ. Конечно же, я не позволила бы кому-то, кроме Зика меня целовать, но ему этого знать не стоило — я ведь сама настояла на этой авантюре. Задержалась подольше у лица мужчины, прикрыв самозабвенно глаза, как если бы целовала в самом деле. — Если мы встретимся вновь, я буду настойчивее, и даже Ваш муж мне не помешает, — басовито ухмыльнулся мой незнакомец, поднявшись со своего места, когда я закончила своё показательное выступление, — А теперь я отправлюсь домой зашивать дыру в свитере, которую он мне прожёг своим взглядом. Этот мужчина оказался куда наблюдательнее, чем я думала, или это я была слишком очевидно несвободна? — Мы ещё не женаты, — я отблагодарила незнакомца широкой улыбкой за его терпимость и хороший вечер. — Тогда ему необходимо поспешить, — ответил мужчина такой же улыбкой на мою и напоследок склонился передо мной, чтобы поцеловать руку, а после покинул бар, больше не загораживая своей широкой фигурой обзор. Зик безучастно кивал, пока его пассия о чём-то шевелила губами. Он с улыбкой смотрел на меня. Наверняка, мы чувствовали и думали об одном и том же. Ему тоже было полезно вспомнить, как однажды влюбился в меня. Видно, Зик впечатлился моей уверенностью и решил, что пришло время исполнять свою часть договора. Он не изменил своей стратегии за годы семейной жизни. Я следила за каждым его движением, воспоминания одно за другим всплывали перед глазами — мелькали, как кадры фотоплёнки. Вот он едва заметно подступил к незнакомке — я уже вижу вместо пиджака на нём бейсбольную футболку с названием нашего колледжа на груди и его фамилией на спине. Мужчина начал заметно медленнее говорить, наверняка, что-то вроде: «Этот вечер стал особенным благодаря тебе». Мягкая ладонь опустилась на женскую щеку – моя память сразу же рисует образ Зика без бороды и очков, без мелких морщинок на лице и вселенской усталости во взгляде. Девушка смущённо потупила глаза, склонив голову — это стало нашим существенным различием — я хорошо помнила, как неотрывно и зачарованно смотрела на Зика. Свободной рукой он накрыл талию девушки, совсем невесомо припал к чужим губам, нащупывая грань дозволенного. Конечно же, он был удостоен взаимностью. В моём сердце вспыхнуло настоящее пламя, разогнавшее лихорадочный жар по всему телу. Никого в баре, кроме меня, не удивила целующаяся парочка, наверное, такое было здесь не редкостью. Осмелевшая незнакомка ловко ухватилась за мужскую шею, явно довольная неожиданной близостью. Зик целовался восхитительно, уж это я знала, как никто другой. Я вытянула из декольте несколько купюр, бросила их на стол возле пустого бокала в качестве чаевых, и с довольными смешками покинула бар, где я смогла снова влюбиться, как много лет назад. Пришлось немного помёрзнуть в вечерней прохладе, опираясь о стену всё того же бара за углом. Не мог же Зик кинуться сразу за мной и бросить растерянную незнакомку в одиночестве. Потирала ладонями замерзающие предплечья и ждала, когда мужчина придумает складную причину проститься, хотя я была уверена, что она рассчитывала на большее. Моё самодовольство и собственничество растягивало губы в ехидной ухмылке. В очередной раз выглянула за угол, где наконец встретила взглядом заметно паникующего Зика. Он быстро перебирал ногами, пытаясь не создавать шума, будто скрывающийся с места преступления воришка. — Я когда-нибудь с тобой сойду с ума... — сквозь зубы процедил мужчина, как только настиг меня, он тотчас же заключил в свои объятия, стискивающие кости до хруста, словно мы увиделись после очень долгой разлуки. Его сердце грозилось разорвать грудь. Я смеялась от такой возбуждённости Зика и крепко прижималась в ответ, хватаясь за его лопатки под пиджаком. — Ты был просто невероятен, милый, она точно не скоро тебя забудет, — продолжала я веселиться, целовала быстро вздымающуюся грудь и покачивалась в успокаивающих объятиях мужчины, которыми он успокаивал, скорее, себя, — Она хорошо целуется? — Не помню, у меня отшибло мозг, как только я коснулся её, — голос Зика звучал тревожно, — Я бы сейчас душу продал за сигарету. Ты же просто невозможная. — Не надо, ты давно бросил эту дрянь, — я уверенно толкнула мужчину к холоду бетона, зажав к стене. Моя рука поползла вниз по рубашке к джинсам, — Есть способ сбросить напряжение гораздо экологичнее. — Прямо здесь? Ты точно рехнулась, милая, — бормотал Зик, уткнувшись губами в мои волосы, но не сопротивлялся. — Боже правый, от кого я это слышу? От человека, который трахнул меня своими пальцами на крестинах моего племянника. В церкви. Среди толпы родственников! — вполголоса смеялась я, уже расправившись с ширинкой джинсов и сжимая в руке ещё пока мягкий член мужчины через ткань белья, — Я до сих пор не уверена, что мы остались незамеченными. Будешь рассказывать мне о своей благонравности, Зик? — Я ничего не смог с собой поделать. Запах ладана сорвал мне крышу, детка, — самодовольно, без тени скромности, отвечал Зик, прерываясь на рваные выдохи, — К тому же ты так сексуально крестилась... Свидание экспромтом с незнакомой девушкой выбило Зика из колеи привычной жизни, как я и хотела; хоть ненадолго он выбросил из головы все переживания, и обрёл прежнюю чувствительность к моим ласкам. — Ты грязный богохульник, Зик, — прошептала в губы мужчины и юркнула рукой под бельё, сцепив пальцы на члене, наливающимся возбуждением и слабо подрагивающим в моей руке. — Из твоих уст, любовь моя, это звучит, как комплимент, — Зик сбивчиво говорил мне в губы, обжигая их горячим дыханием. Он стянул слегка своё бельё, высвобождая мою руку с его членом от тесноты ткани, совершенно не смущаясь, хотя совсем недавно строил из себя скромника, каким никогда не являлся — мы оба это знали. Я обвела головку члена большим пальцем, как приветствие, и неторопливо заскользила ладонью, перекатывая нежную кожу крайней плоти по головке под первые сдавленные стоны мужчины. — О-о-о, у неё такая вкусная помада... Тебе ведь понравилось, я права? — я ухватила зубами нижнюю губу Зика, слизывая сладость клубничной отдушки чужой помады кончиком языка. Зик только судорожно сопел носом, сцепив челюсти, но как только я сжала зубы крепче, он незамедлительно об этом застонал. Пайетки платья заскрипели под мужской хваткой на моей пояснице. — Отвечай, Зик, — шёпотом снова обратилась к мужчине, отпустив его губу. Моя рука ни на секунду не замедлялась, терзая умелыми ласками, набирающими скорость, ведь я знала, какой темп он предпочитал, — Понравилось? — Да, чёрт, мне понравилось, ты довольна?! — Зик жадно хватал воздух открытым ртом и надрывно постанывал на каждом выдохе, наслаждаясь нежностью моей руки и её неумолимым скольжением по члену. — Я не сомневалась, — коротко поцеловала искусанные губы и спрятала лицо в изгибе мужской шеи. Вдыхая терпкий парфюм, я оставляла мелкие засосы на белоснежной коже, подобным я не баловалась уже слишком давно — было приятно, вслед за Зиком я начала заводиться. Рукой он зарылся в мои волосы, сжимая их у корней. Легко давил на затылок — я покорно прижималась, кусала и втягивала губами влажную от моей слюны кожу. Чувствовала каждый толчок бёдер в свою ладонь, стонала в унисон, довольствуясь страстью, овладевшей нами в этот вечер. Я едва сдерживалась, чтобы не задрать платье перед Зиком и не поддаться желанию кончить с его членом в себе, расцарапав лицо о сыплющуюся штукатурку старого здания. Мышцы руки ощутимо забились, становилось тяжелее поддерживать скорость своих движений, но я бы ни за что не отступилась от своей цели довести Зика до оргазма. Чувство натяжения волос исчезло и сменилось болью от внезапно впившихся в бедро пальцев. Образ любимого, отвязно трахающего меня возле задрипанного бара, просто намертво застыл перед глазами, искушая меня. Я уже почти слышала, как бились его бёдра о мою задницу. Игнорируя усталость, моя ладонь быстро порхала, старательно ласкала, приближая мужчину всё ближе к мигу сладкого забвения. — Детка... — стонал Зик, и его голос эхом отзывался в ночной тишине улицы; в своём порыве он тянул моё платье, оголяя бёдра, — Как же ты хороша... — Годы практики, милый. Член под моей рукой предупредительно запульсировал. Со звонким шлепком Зик ухватился за мою задницу, сжав всей своей силой, от чего я сдавленно ахнула, и наконец-то почувствовала горячую сперму на своих пальцах, которые, благо, успела сомкнуть на головке в подобие сосуда. — Потрясающе... — одобрительно проворковал Зик. Я была довольна.***
Ночь в мотеле оказалась самой спокойной из всех за последние полгода. Зик спал крепко, не бродил пол ночи, мучаясь от мигрени, не будил меня своим копошением на постели в попытках найти удобную позу и успокоить воспалённый разум. Прекрасный сладкий сон в объятиях друг друга, о каком я могла только мечтать. Вновь настало время наших приключений. Утренний освежающий душ из-за внезапного отсутствия горячей воды в мотеле до десяти утра, утомительная дорога до соседнего города, разбавляемая нашими беседами, о которых я так давно грезила, поцелуи на обочине дороги каждый час пути перед тем, как сменить друг друга за рулём — это само по себе осчастливило меня ещё до прибытия на праздник, куда я так рвалась. В нём не было ничего запредельно удивительного, масштабного или ошеломительного. Скромное увеселительное мероприятие маленького городка, почитающего древние языческие традиции, в честь летнего солнцестояния, но обладающее, по статьям из интернета, чуть ли не сверхъестественной силой. Зик поделился со мной подробностями этого праздника по памяти с дисциплины мировых религий, но не упустил возможности понудеть, что это по своей сути всего лишь наклон оси вращения Земли. Поразительный скептицизм для писателя-фантаста. — Ничего себе... — я разинула рот, наплевал на приличия и манеры. Ещё далеко до въезда в город мы встретили просто вопиющее количество машин по обе стороны дороги и ещё более пугающее столпотворение людей. Казалось, весь город собрался в полях этим днём. Солнце ещё даже не близилось к закату, но уже активно горели костры: какие-то побольше, какие-то поменьше. Где-то в глубине зелёного луга на фоне возвышающихся деревьев могучего леса мелькали языки пламени куда большего масштаба, чем все остальные. Мы приехали на какой-то стихийно разросшийся кемпинг: уйма палаток, мини-фургоны, барбекю, песни, танцы. Взрослые веселились, толпы детей носились между рядов палаток. Все, на удивление, в одинаковой одежде: белые длинные сорочки на женщинах, такие же белые хлопковые костюмы на мужчинах. Будто всё это было одним большим общим ритуалом. — Ты так хотела сюда попасть и даже не знала, как празднуют день летнего солнцестояния? — удивился Зик на мою реакцию; он припарковался посреди дороги — дальше проезд был перегорожен автомобилями. В отличие от меня он имел, кажется, представление, куда я нас затащила. — Я предполагала какие-нибудь конкурсы, живую музыку и сахарную вату, но такой масштаб… Мужчина смеялся на мой восхищённый восторг. Я бросилась в поле, как только двигатель машины заглох, не обращая внимания на оклики Зика, не поспевающего за мной. — Это же настоящее волшебство! — я протискивалась сквозь шумные компании людей к манящему огромному кострище, вокруг которого, как оказалось, водили хороводы. Хороводы в наше время?! Просто что-то немыслимое! — Детка, я прошу тебя, не беги! — Зик ухватил меня за запястье, утягивая к себе, — Если я потеряю тебя в такой толпе, боюсь, больше мы не встретимся. По мере приближения к большому огню людей становилось меньше на нашем пути, почти все палатки отдыхающих остались позади. Гул веселья ничуть не стихал, наоборот, чем ближе мы подходили, тем отчётливее я слышала завлекательные хоровые песни. Мужские и женские голоса мелодично сливались, погружая меня в странное состояние заворожённого транса. Из него меня вырвал внезапный глухой стук чего-то твёрдого о грудь Зика, я испуганно обернулась — он выглядел таким же растерянным. — Парень, брось мяч! — раздался неподалёку незнакомый голос. Плотноватый мужчина лет пятидесяти активно махал нам рукой, привлекая внимание. Возле него энергично носился мальчик, размахивая перед собой тоненькой ручкой с большой бейсбольной перчаткой, до которой он явно ещё не дорос. Такая же была и на мужчине. Зик ловко подал чужой мяч, принимающий так же ловко его поймал, чуть отшатнувшись со слышным смешком. Ребёнок расстроено взвыл, не получив заветную подачу. — Бросок что надо! — крикнул мужчина и жестом пригласил нас подойти поближе. Из большой палатки позади него вынырнула миниатюрная женщина, одетая точно так же, как и все люди на лугу: длинная сорочка, легко развевающаяся ветерком, а на угольно-чёрных волосах цветочный венок. Она закрывалась ладонью от солнца, чтобы разглядеть незнакомцев, направляющихся к их временному пристанищу на праздничный день. Несколько больших палаток, возле которых горел свой собственный небольшой костёр, находились относительно поодаль от общего лагеря людей. Что-то аппетитно булькало в котелке над огнём и просто потрясающе пахло, когда мы настигли пару, я с интересом пыталась разглядеть это варево. — Ты мог бы стать неплохим питчером, парень. Не хочешь составить нам с сыном компанию? Этот малец уже выжал из меня все силы, — вблизи голос мужчины звучал гораздо мягче, я рассмотрела его лицо: круглое, доброе, с маленькими глазами, спрятанными за стёклами очков. Тёмные волосы уже начала проедать седина, а на улыбчивом лице виднелись возрастные морщинки. — Простите, но... — с вежливой улыбкой начал Зик. Я знала, какой он интроверт при всем своём умении красноречия и мнимой маски дружелюбия. При любом удобном случае я вынуждала его на общение с людьми. Даже самому гениальному писателю надо было хоть иногда выбираться из своего собственного маленького мирка, чтобы не забывать жить. — Он будет счастлив сыграть! Вам невероятно повезло нас встретить. Мой жених большой фанат бейсбола, — вслед за моим молниеносно брошенным согласием Зик ощутимо сжал мою ладонь. — Меня зовут Том Ксавьер, очень приятно! — мужчина снова широко улыбнулся, его маленькие глаза совсем сощурились от улыбки. Господин Ксавьер познакомил нас со своей семьёй — женой и восьмилетним сыном, энергии которого действительно можно было бы только позавидовать, как и громкости его мальчишеского тенорка, заглушающего ритуальные песнопения. Он утянул Зика и своего отца подальше от палаток, потому как мать строго предупредила о последствиях, если он снова в кого-нибудь попадёт мячом. — Почему Вы ещё не переоделись? — госпожа Ксавьер помешивала то ли суп, то ли кашу, легонько поскрёбывая железной ложкой по дну котелка, — Или у Вас с собой ничего нет? Вы, наверное, не местные. Не помню, чтобы раньше видела Вас, хотя лицо Вашего жениха мне кажется знакомым. — Мы приехали на праздник, ничего с собой не взяли. Я не знала, что здесь к этому так серьёзно относятся, — я бесцельно наблюдала за женщиной, потирая незанятые ничем ладони о карманы джинсов и чувствуя себя непрошеным гостем, хотя сама настояла остаться. — Я так и подумала, — голос был ласковым и приятным, точно если бы со мной говорила родная мать, я замечала очаровательные ямочки на её щеках с каждой улыбкой, которую она мне дарила, — Наш старший сын не смог приехать со своей семьёй, так что у нас есть свободная палатка и подходящая для вас одежда. — О, не стоит! Это было бы слишком неловко, госпожа Ксавьер, мы... Тёмные глаза женщины обратили свой взор на меня, я замолчала — она выглядела категорично в своём гостеприимстве. — Должны же Вы всё-таки узнать настоящий праздник солнцестояния, милая. Вы нас никак не стесните, мы будем только рады. Госпожа Ксавьер — эта милая маленькая женщина, скромная и добродушная, оказалась удивительно настойчивой. Впрочем, мне правда не хотелось покидать это место, преисполненное чарующей атмосферой сказки. Я переоделась в длинную хлопковую рубашку, спускающуюся до самых ног, и почувствовала себя теперь частью общего празднества. По настоянию госпожи Ксавьер распустила волосы, сняла обувь, с благодарностью забрала из её рук изящный венок из полевых цветов, предложенный мне в качестве аксессуара. — Теперь ты можешь принять все блага солнца, милая. Будь уверена, они будут щедрыми, — утончённые губы растянулись в доброй улыбке, а мягкая женственная ладошка скользнула по моему лицу, откинув прядь волос с щеки, — Твой жених непременно к тебе вернётся. Её слова и одновременное касание пустили по моему телу разряд тока. Я рефлекторно бросила взгляд на Зика, давно позабывшего о своей неловкости и активно подающего всё тот же бейсбольный мяч. — О чём Вы? — Ты ведь за этим сюда его привезла? — женщина вернулась на свой маленький походный стульчик и указала жестом мне на соседний, — Заверни картошку в фольгу, милая. Одолеваемая пытливым любопытством, я покорно опустилась рядом с ней, взялась за картошку, но отдавалась заданию лишь наполовину — я не сводила глаз с госпожи Ксавьер. — Мы биологи. Познакомились на работе незадолго до того, как случилась трагедия в жизни Тома, подкосившая его: он потерял жену и ребёнка, а я оказалась рядом, — начала свой рассказ женщина, совсем не глядя в мою сторону; она кромсала морковь в кипящий котелок, — Я очень хотела ему помочь, но у меня ничего не выходило. Когда все мои попытки провалились, нам помогло солнце. Не в буквальном смысле, конечно. В груди болезненно защемило от такой неожиданной откровенности, в особенности от того, каким спокойным тоном она сыпалась с чужих губ. — Никогда не забуду тот день, тот праздник. Тогда Том познал какую-то истину, которая позволила ему снова жить. — Но Зик не... — зашелестела я неуверенным голосом. Госпожа Ксавьер продолжила, не обращая внимания на меня. — Как ты поняла, мы через какое-то время поженились. Таинство праздника со временем забылось. Спустя многие годы наша семья столкнулась с трудностями. Я занималась уже на тот момент хозяйством, а Том уверенно поднимался по карьерной лестнице, что было ему не нужно, но он был поглощён своими исследованиями, новыми идеями и стремлением докопаться до истины, какую воздвиг на пьедестал смысла своей жизни, — в голосе женщины промелькнула обида; я понимала, о чём она говорила, ведь так же когда-то отказалась от себя, от своих амбиций и планов в жертву ради успеха Зика, став ему почти нянькой. Что-то едкое и зелёное, как яд, внезапно растеклось в сердце вместе с яркими отзвуками любимого голоса в сознании, кричащего о заработанных деньгах, — Я снова начала искать пути решения, чтобы вернуть мужа, напомнить о том, что действительно важно. — И дорога привела Вас сюда... — закончила я чужой рассказ. Женщина кивнула и улыбнулась такой тёплой улыбкой, что недавний яд во мне тотчас же испарился. Искренность счастья на её лице мне подарила надежду, что и у нас не всё было потеряно. — Я вижу по твоим глазам, что ты ищешь. Даже если сама не понимала этого, ты нашла правильный путь. Мне казалось, что она была права — я приняла её слова, как неотвратимую истину. Было бы хорошо, окажись это всё взаправду. Я мечтала обрести счастье давно забытых лет и минувших воспоминаний рядом с человеком, который был одним единственным способным мне его подарить. — Сегодня надо обязательно собирать травы. По правилам — ещё на рассвете с первой росой. Я отдам тебе часть из того, что собрала сама, — закончив с помешиванием, кажется, всё-таки супа, госпожа Ксавьер выудила из поясной сумки маленький мешочек-саше и протянула мне, — Это будет твой талисман для получения урожая. — Урожая? Я не занимаюсь фермерством, госпожа, даже цветов не имею, — я неловко рассмеялась, но подарок приняла, сразу же принюхиваясь к содержимому — пахло просто мокрой травой, — В любом случае спасибо Вам. За всё. — Для хорошего урожая, милая, — с неоднозначной улыбкой повторила женщина и погладила свой живот. Я охнула, неловко раскашлявшись от осознания её подарка. Об отношении Зика к отцовству я решила умолчать. Меня часто посещали мысли о детях после окончания колледжа и начала нашей совместной жизни, но нечасто поднимала эту тему — она нервировала моего мужчину не меньше темы родственников. Суп был доварен, картошка запекалась в тлеющих углях, когда красные и довольные мужчины, посмеиваясь, возвращались к нам. Зик мягко трепал чёрные взмокшие волосы парнишки, прилипшего к его руке, как банный лист, и не замолкающего в своих мольбах научить его такой же «блин-офигеть» какой подаче. Господин Ксавьер на их фоне выглядел совсем измученным, но всё так же улыбался. — Боже, что за нимфы спустились к нам с небес... — сбивчивым тоном от отдышки Зик отвесил нам высокопарный комплимент, практически рухнув рядом со мной прямо на землю. Я совсем забыла, что переоделась. Наверняка, выглядела непривычно для него, однако, судя по блеску серебра сквозь прищур, комплимент был вполне искренним. Последние приготовления были закончены нами, мужская половина галантно разместилась вокруг костра на земле, позволив женщинам остаться на стульях. Все шумно загремели ложками по алюминиевой посуде, голодные и уставшие. День близился к своему завершению, яркое солнце сменилось на румяный закат, потрясающий своей красотой. Песнопения и танцы не заканчивались ни на миг — даже не представляла, благодаря каким таким магическим силам люди будто бы совсем не уставали. — Зик, это тебе твой отец привил страсть к бейсболу? Твои способности поражают. Я удивлён, что ты писатель, а не профессиональный бейсболист, — беззаботно размышлял вслух господин Ксавьер, не отрываясь от еды и даже не подозревая, какой неподходящий разговор он затеял, — Он, наверняка, был против выбора направления твоей карьеры. — Нет, — спокойно ответил Зик, когда как моё собственное сердце шумело в ушах от испуга, — Мы не общаемся. Я не понимала, что такого произошло за время бросания бейсбольного мячика, но Зик был слишком откровенен с мужчиной, которого знал несколько часов. Их семья была просто замечательной — в этом не было сомнений, я и сама была очарована этим радушием и добротой, особенно после душераздирающих подробностей их жизни, только мой жених был куда менее восприимчив к посторонним. Что же успел сделать господин Ксавьер, чтобы получить внезапное одобрение в глазах Зика? Моя тревога постепенно стихла. Правда, я всё ещё с опаской наблюдала за диалогом мужчин. Мелко вздрагивала на каждый новый вопрос об отце Зика и крупно недоумевала на каждый его ответ. Сознание подшучивало, что, может быть, он проглотил пилюлю правды, пока я не видела. Господин Ксавьер растерянно качал головой, слушая неподробную, но не лишённую основной сути, историю Зика о своём детстве и отношениях с отцом. Наверное, этому добродушному мужчине, заботливому отцу и хорошему мужу, пережившему страшное горе, было странно слышать, что кто-то в этом мире может оставить своего ребёнка по собственному желанию. — Эти травы надо будет поджечь перед тем, как ляжете спать, милая, — шептала мне на ухо госпожа Ксавьер, вложив в руки чашу с сухими травами взамен пустой тарелки, — И обязательно дождись, пока они полностью не истлеют. Не засыпайте раньше этого момента, запомнила? — Зачем это нужно? — я недоверчиво скривилась от вида жухлой разноцветной травы в небольшой чаше, но тут же натянула не больно-таки естественную улыбку, заглянув в глаза женщины. — Просто доверься мне. Я готовила этот сбор для сына, но раз уж они не приехали, а солнце послало нам вас, значит, вам это сейчас будет нужнее, — я совершенно не понимала, о чём говорила госпожа, только её удивительная доброта в голосе и подкупала меня. Я была уверена, что Зик в лучшем случае посмеётся надо мной, а в худшем — больше не привезёт на этот чудесный праздник. Может быть, даже задумается о моём здравомыслии. — В любом случае, Зик, он твой отец, я не могу его осуждать. Могу только посоветовать тебе с высоты своего возраста: поговори с ним, — чужой диалог отвлёк меня, я снова испугалась от поворота и без того скользкого разговора, — Ты уже вырос, он постарел. Я уверен: он ждёт тебя, чтобы попросить прощения. По крайней мере, это единственное, о чём я подумал, ведь я тоже отец, даже больше тебе скажу — далеко не идеальный. Всё, что мы, старые дуралеи, можем, так это жалеть об ошибках молодости. Так что не превратись в такого же, Зик, сделай первый шаг сейчас, пока не стало поздно, чтобы потом не жалеть об упущенном времени. — Поздно? — Зик внимательно слушал господина Ксавьера и обращался с заметным уважением, удивительно смирно позволяя терзать свою душу расспросами об отце. — Жизнь быстротечнее, чем ты думаешь, — неизменная улыбка украсила круглое лицо мужчины.***
— Мы должны обязательно пригласить их к себе и отплатить тем же гостеприимством, — тихо посмеивалась я, застёгивая вход в палатку за собой. Вечер выдался волнительным — это было приятное волнение. Чувствовала себя наполненной этой позитивной энергией, какая царила повсеместно этим вечером. Неужели благодатное солнце и правда одарило нас своим благословением? Было бы славно. Зик уже переоделся в одежду, приготовленную заметно не для него. Хлопковые брюки опасно тесно обтягивали его ноги, подчёркивая крупные мышцы. Верх он надевать не стал, и я понимала, почему. Сын господина Ксавьера, вероятно, был куда меньше Зика. Мужчина расположился животом поверх спальных мешков, он что-то увлечённо черкал в блокноте, с которым никогда не расставался. Наверное, Зик тоже что-то нашёл для себя здесь — глубоко за городом, в этой заразительной атмосфере людского счастья. — Что-то горит, милая, — он не отвлекался от своего блокнота, разбавляя мои шуршания по спальным мешкам скрипом ручки по бумаге. — О, это госпожа Ксавьер дала. Что-то вроде старого поверья, в которое она верит. Она вообще во многое верит, кажется, — в глубокой чаше дымились травы, из их многообразия я узнала только шафран, — Наверное, лучше всё-таки это вынести. — Оставь, ты ведь тоже веришь, — в голосе Зика слышался скептицизм с ноткой снисходительности моей впечатлительности. Мужчина вложил ручку в записную книжку и спрятал под подушку, наконец развернувшись после этого ко мне лицом. Я отставила дымящуюся чашу подальше от себя, чтобы ненароком не опрокинуть, и удобно присела рядом с Зиком, поджав под себя ноги. Его лицо разгладилось от морщин усталости, глаза приобрели привычный оттенок голубого в своём серебре с искоркой живого блеска — я была счастлива видеть спокойствие в них. — Что ты там записывал? — Узнаешь, когда закончу книгу, — деловито хмыкал Зик на мой недовольный взгляд. Мысль, что он поймал вдохновение меня обрадовала, хоть я и пыталась отвлечь его от работы. По крайней мере, если это могло помочь скорейшему завершению произведения Зика, я была не против. — Ты ведь знаешь, что я уже читала большую часть того, что ты написал? — Знаю, ты та ещё проныра, любовь моя, — голос мужчины вибрировал от тихого смеха, согревающего мою душу. — Это ведь не просто книга, Зик, — довольно-таки серьёзно продолжила я, придвинувшись совсем вплотную к мужчине и ощутимо снизив тон голоса, — Я вижу в этом мальчике тебя. Знаю, почему так нервничаешь из-за этой работы. Ты ведь надеешься, что её прочтёт отец, я права? Зик молчал, безмятежная улыбка сошла с его лица, но не было ни намёка на злость или удивление — он просто продолжал слушать, пока его взгляд взволнованно бегал по моему лицу. История о взрослении и становлении главного героя произведения очень напоминала его собственную, пусть даже она плотно была окутана чертовщиной: я отчётливо проводила параллели при прочтении черновиков. Чувствовала кричащую боль Зика в каждой главе, замаскированную мистикой, точно он визуализировал все свои детские травмы в таких вполне себе реальных монстров. Увидела в дьявольской одержимости антагониста его отца, который в своё время лишил Зика здорового детства, возложив на него все свои неудавшиеся амбиции юности, чем пагубно повлиял на неокрепшую психику сына. Хоть он и продолжал это отрицать, но я знала, что Зик всё ещё добивался внимания отца. Маленький мальчик внутри него ждал похвалы, когда как взрослый мужчина снаружи рвал любые связи с родственниками. После скандального ухода Гриши из семьи, Зик стал опорой для своей матери. Поддерживал её опустившиеся руки и всячески оберегал, ревностно не подпуская к ней других мужчин. Может быть, он надеялся на возвращение отца? Дина по сей день скрывала от сына свою давнюю связь с одним мужчиной, несмотря на то, что мы уже давно жили отдельно. Она была похожа на школьницу-хулиганку, прячущую свой дневник от родителей, каждый раз, когда мы приезжали её навестить. Гриша давно жил новой жизнью вдали от бывшей жены и старшего сына, обзавёлся семьёй. Мы это знали. И все об этом молчали, как жертвы преступлений молчат о своих мучителях, не желая вспоминать травмирующие события. Брат главного героя, которого он искал, чтобы спасти, стал литературным воплощением Эрена — второго сына Гриши. Я бы не была собой, если б не совала от скуки свой любопытный нос везде, где можно было поживиться чем-то интересным. Зик устроил мне грандиозный скандал, когда поймал, а потом тайком изучал всё, что я насобирала. Его ругань не стала для меня суровым наказанием, зато его слёзы во мраке ночи и нервные покашливания, скрывающие всхлипы, за дверью своего кабинета — заставили в момент себя возненавидеть. — Господин Ксавьер прав, милый, ты должен поговорить с отцом. Я уверена, он бы и сам этого хотел, только боится, но ты ведь гораздо смелее, правда? — я мягко гладила мужчину по груди, стараясь подметить даже малейшее изменение дыхания — переживала, что снова могу задеть за живое — он оставался всё так же спокоен, — Твой брат уже вырос, совсем не похоже, чтобы в их семье происходило что-то подобное, как... Неважно. Я хотела сказать, что Гриша, кажется, изменился. — Думаешь, он правда всё поймёт, когда прочитает? — моё сердце ликовало, ещё никогда Зик не поддерживал со мной эту тяжёлую для него тему, а теперь удивил меня этим уже дважды за один вечер. — Конечно! Он ведь твой отец! — лишь на мгновение я замялась, поджала губы, и всё же рискнула продолжить, вероятно, тягая судьбу за хвост и Зика за нервы, — Мы должны хотя бы попробовать познакомиться с его семьёй... — Давай попробуем, — почти обыденно согласился мужчина, словно я ему предложила сэндвич на завтрак, а не встречу с отцом, которого он так старательно избегал долгие годы. Меня будто бросили в костёр, а затем окатили ледяной водой — я едва сдерживала свои эмоции. — Что ж, хорошо... — притворным спокойствием ответила я и вдруг рывком бросилась пытливыми ручонками под чужую подушку, — А теперь дай мне посмотреть, что ты написал! Мне надо ещё успеть передать всё Миллеру! Крепкие руки обвили меня в то же мгновение. От непредвиденного рывка тела с меня свалился венок — я не успела его придержать. С моим сдавленным айканьем Зик повалил меня на спину. Теперь уже он нависал надо мной и смотрел на меня сверху вниз, а не наоборот. — Вероломная предательница... — укоризненно цокал мужчина, глаза его недобро сощурились, но губы не сдерживали весёлой улыбки. — Должна же я самостоятельно зарабатывать. Кручусь как могу, дорогой, — хихикала я, совсем забывшись в своём озорстве, и тут же мысленно хлестанула себе подзатыльник за опрометчивость в выборе наихудшей темы для шуток. — Прости меня, милая, — совсем нешуточно ответил Зик, вогнав в меня в ступор, — Ты не заслужила ни одного обидного слова, какие я наговорил тебе за столько лет. Наверное, я и сам не лучше своего отца. — Нет, Зик, это не так! — я хотела начать свою пылкую речь о всех достоинствах мужчины, о которых и правда сама начала забывать в последнее время, но смогла освежить память благодаря этой поездке, да только была оборвана на полуслове внезапным поцелуем. Эта нежность на губах могла бы сравниться только с первым поцелуем, минувшим в воспоминаниях о прошлом, трепетная чувственность сплетения языков напомнила о безграничности нашей любви. Такой поцелуй моментально вскипятил кровь. Тягучая нега забытого удовольствия сбила ровный ритм моего дыхания. То, что бушевало в моей груди, то, с каким упоением я отдавалась губам Зика, было похоже на глоток свежего воздуха после затхлости всех предшествующих дней, смазанных в памяти одной непроходимой серостью. Я шептала имя любимого, точно мантру, то и дело теряла последнюю букву у него во рту, раз за разом оказываясь в плену жара дыхания и влаги языка на попытки не особенно усердного сопротивления. Мы не должны были заниматься сексом в чужой палатке, в чужой одежде, на чужом одеяле, но с каждым задранным дюймом хлопковой ткани по ногам, моя и без того слабая решимость таяла перед искушением. Дымка от истлевших трав повисла в воздухе, погрузив нас в сладкий туман с примесью горчинки. Она пробиралась в лёгкие через нос, рассеивалась по горящим желанием телам, оседая где-то в районе низа живота и стягивая его в крепкий узел. — Презервативы остались в машине, — почти проскулила я в губы мужчины, хватаясь за последнюю возможность обуять наших демонов, нашёптывающих бесцеремонно осквернить чужое семейное ложе, пусть и походное. — Да чёрт с ними, — он не сдавался, как и не переставал меня удивлять: я начала всерьёз верить во все суеверия госпожи Ксавьер и таинство солнцестояния, оголившего наши души, как искрящиеся провода от оболочки. — Зик, мы не должны... Это даже не наша палатка. Не хотелось бы быть отплатить за доброту этой семьи таким... Тихий смех Зика перебил меня. Выглядело так, будто я сказала какую-то смешную глупость. Он прижался к моим губам в нежном коротком поцелуе, отстранился и только тогда ответил: — Поверь, милая, попадёмся мы или нет — госпожа Ксавьер прекрасно знает, что будет происходить в её палатке. Иначе зачем бы она тебе подсовывала афродизиаки? — мужчина кивнул на чашу, источающую дымку. Сказать, что я оторопела от осознания — ничего не сказать. Зачем этой скромной женщине понадобилось делать что-то подобное? В сознании мелькнуло тонким мелодичным голоском госпожи Ксавьер: «я готовила этот сбор для сына... вам это нужнее...». Может быть, в его семье тоже был непростой период, и заботливая мать позвала их к солнцу для получения благословения, какое получила сама однажды? Я уверилась, что она была права во всём: солнце нам действительно помогло, ведь мы встретили их. Тех, что поддержали в нужный момент. Тех, что смогли сказать правильные слова. Я приподнялась с одеяла, бросившись на Зика с жадным поцелуем, больше даже не пытаясь сдерживать своё желание. Мужчина ответил тем же, мягко прижал меня собой обратно, отбросил свои очки куда-то в сторону и накрыл ладонью мою щеку. Он гладил меня по скуле большим пальцем, разнежено мычал сквозь поцелуй, наслаждаясь мной, пока я наслаждалась им. Нежный, страстный, чувственный — мой любимый взаправду возвращался ко мне. Я слегка отстранилась от него — запоздалая мысль вынудила разорвать приятный поцелуй. — Откуда ты знаешь запахи афродизиаков? — полушёпотом спросила я с явной подозрительностью на такую осведомлённость. Зик, явно довольный собой, осклабился и слегка сощурился. — Ты их тоже знаешь. — Что? Ни одного... — любимые губы пропускали озорные смешки, от того густая борода и усы щекотали мои губы. — Ты всегда смеялась, что у меня в машине пахло странной ёлкой. Это был можжевельник, — голос стих почти до шёпота; Зик делал паузы — тогда его губы смыкались на моих, а после снова продолжал говорить, — Помнишь, как ты морщила нос от запаха сандалового масла, когда я делал тебе массаж? — он закончил шёпотом в губы: — Зато как ты потом стонала, любимая, ты помнишь? Приходилось зажимать тебе рот, чтобы твои родители нас не поймали и твой отец не открутил мне голову. Блуждание по воспоминаниям заметно распалило Зика, он тяжело дышал и прижимался ко мне — я чувствовала его напряжённый член между ног, потирающийся между моих половых губ, я и сама заводилась, оставляла на чужих брюках постыдные пятна возбуждения. Но, к сожалению сына госпожи Ксавьер, я уже перестала об этом переживать. — Это просто смешно. Открою тебе секрет: я просила сделать мне массаж, потому что не знала, как тебя трахнуть, Зик, чтобы не выглядеть при этом потаскухой. Вот и думай теперь, кто тебе помог: я или твоё дурацкое масло, — высказалась я из последних сил и утянула любимого в очередной поцелуй. Зик только хмыкнул мне в губы. Хоровое пение неподалёку сменилось с танцевальных мотивов на мелодичный вой низких и высоких голосов в унисон в каком-то гипнотическом хорале, создавая атмосферу далёкую от литургической, но ощутимо благословенную в своей романтичности. Мы уже откровенно постанывали друг другу в губы, сопели носами — воздуха не хватало, возбуждение нарастало, тела, прижатые вплотную, извивались всё отчаяннее в погоне за удовольствием соприкосновения. Первый не выдержал Зик. Он отпрянул от меня. Изнеженные в поцелуях влажные губы спускались по моей шее, окончательно сокрушая хлипкую стену моей благопристойности, стирая в сознании даже намёк на страх быть пойманными или услышанными. Раньше, чем с моих губ сорвалось: «Трахни меня уже, Зик!», он внезапно остановился и приподнялся надо мной на вытянутых руках. Мутное марево дыма вздрогнуло от неожиданного движения, рассыпавшись в стороны замысловатыми витками; по гладкой мужской груди бежали капли пота с шеи, мне и самой было жарко. Белоснежная ткань платья липла к моему взмокшему телу, очерчивая изгибы талии, бёдер и подрагивающую в предвкушении грудь с соблазнительно выступающими сквозь хлопок сосками. Несмотря на прохладу вечера, одними лишь поцелуями мы разогрели, казалось, воздух своей любовью, которая могла бы заживо сжечь любого, кто хоть мельком заглянет в нашу палатку. — Сними это для меня, милая... — низкий рокот возбуждённого голоса и туманный взгляд Зика отозвались сладким спазмом внизу живота. Мне было сложно найти объяснение своей неожиданной чувствительности — явно не из-за погоревшей жухлой травы — зато она находила отклик в глазах мужчины: зрачки совсем сузились, как от яркого света, и серо-голубая гладь завораживала блеском страсти. Мягкая ткань легко шелестела под моими пальцами, задираясь выше по телу от бёдер. В оковах сильных рук по обе стороны от себя я медленно обнажалась, доставляя удовольствие взору Зика и испытывая такие же эмоции. Под сорочкой не было абсолютно ничего — бельё я сняла и оставила вместе с остальными вещами, так требовали правила, о которых госпожа Ксавьер упомянула — это было странно услышать, но несложно для меня исполнить. С каждым открывающимся сантиметром кожа почти плавилась от накала моего возбуждения и пристального взгляда. Только когда я полностью выбралась из платья, отбросив его рядом, мужчина позволил себе снова дышать, но не коснулся меня, к моей печали. Его рука скользнула мимо моего лица к походному фонарю, и в одно мгновение палатка погрузилась во мрак. Всё же Зик не настолько потерял голову, оставался достаточно рациональным, чтобы представить себе игру теней по нашей палатке снаружи. Я не могла видеть любимого лица, осязание заменило зрение, кожа реагировала яркими импульсами, поднывая на каждое нежное касание губ. Мужчина целовал вразброс: ключицы, шея, грудь, лицо, губы, сопровождая поцелуи шумными вдохами, выжигая на моей коже следы своих губ. Тянула к себе Зика, царапала его лопатки, честное слово, не специально, только бы скорее почувствовать его в себе. Ёрзала под непреклонным сильным телом, превратившись в какого-то капризного ребёнка, умоляющего о сладостях взамен обеда и хныкающего на упрямство родителей. Острая боль от укуса в один миг отрезвила меня, сбросила в пропасть реальности с мягкого шёлка блаженства, укутывающего моё дрожащее тело. Меня подбросило тотчас же, но я была остановлена живой преградой из плоти и кипящей крови. — Зик! — я вскрикнула громче, чем могла себе позволить. — Прости, детка, я увлёкся, — хриплым полушёпотом отозвался во мраке мужчина. Он заглушал боль саднящего соска извиняющимися ласками своего языка, пленительного бережной нежностью. Мучительная и страстная истома снова затянула меня в свои шёлковые объятия, кожа сделалась будто совсем тонкой от смешения удовольствия и боли, покрылась мурашками сквозь испарину влаги моего тела. Я смутилась своему неожиданному желанию почувствовать это вновь. — Может быть, ты позволишь мне кончить прежде, чем съешь меня? — на свой провокационный вопрос, истомлённым ожиданием голосом, я получила десятки судорожных, словно в бреду «да», слетающих с мужских губ вместе с опаляющим кожу дыханием. Скрип узкой ткани, лихорадочно стаскиваемой с тела, прорезал относительную тишину нашей палатки. Я надеялась: лишь бы брюки остались целыми. Успела приподняться самую малость, чтобы предложить свою помощь, как тут же пала с оборванным вздохом, глухо ударившись спиной о мягкость спального мешка под собой, точно на меня налетел разъярённый зверь. Встретила я его при этом с завидной покорностью для добычи. Мои бёдра возмутительно давно сочились, когда как губы и рот совсем иссохлись в волнении моей души, требующей любви в самом её прекрасном проявлении — в единении тел делимым наслаждением на двоих. — Боже, детка, — Зик откровенно смаковал удовольствие первого проникновения в меня, в тисках моей тесноты и жара, а я чувствовала, как стихает ноющая боль — её постепенно замещала благодатная блажь, — Никогда не оставляй меня, милая, пообещай, слышишь? Я уже почти перестала удивляться тому, что происходило с Зиком этим вечером, но задавалась вопросами, кто же тянул из него эту честность. Мы лежали в объятиях, кожа к коже в своей наготе, живот к животу, я чувствовала его внутри такого привычного, знающего нужный темп и моментально настигающего правильный угол, и одновременно такого непривычно обнажённого в своей искренности. — Обещаю, конечно же, не оставлю, — мой шёпот ломался дыханием, шорох походного одеяла глушил ответ, но мужчина точно его услышал, звучно заклиная меня всегда быть рядом. Во мне загорелась жалость, заглушив собой страсть. Что-то сломалось в нём — я быстро поняла, что это был за грохот лязгающей стали в его голосе — Зик сбросил свои маски, вытянул из глубин своей души страхи, взглянул в бездонные их глаза, окутанные тьмой воспоминаний, и показал их мне. — Я дам тебе всё, что захочешь, подарю всё, что попросишь, только будь рядом... — как заведённый продолжал Зик шептать, утыкаясь носом в мою щеку. Он подслащивал, как умел, как привык, просьбу, исполнению которой это не требовалось. Пальцы мужчины, грубые в своей хватке, сжимали кожу моего бедра, напор сильной руки прижимал мою ногу, запрокинутую на него, почти до хруста костей, вновь смешивая во мне все чувства разом: от боли и наслаждения в теле до трепета в сердце. — Мне нужен только ты, больше ничего, — моя любовь говорила, скомканным эйфорией, голосом, я искала губы Зика на ощупь во тьме, а когда нашла, утопила в его горле несдержанный стон и приняла взамен такой же. Ещё один, и ещё, я забирала все с каждым движением бёдер, с нарастающим шумом скольжения по одеялу, с благозвучными ритуальными песнями с улицы, разрывающими сознание. Прежний Зик ни за что бы не позволил себе говорить о страхе потери: он был глубоко запрятан, душил его, царапал когтями кожу изнутри, подзуживал, что будет больно, будет нестерпимо больно, когда кто-то родной и любимый снова бросит его. Мне не нужно было уметь читать мысли — за столько лет я подобралась к мужчине ближе, чем, наверное, даже его мать. Собственничество, ревность, злость, подозрительность — всё, с чем я сталкивалась, было надиктовано этим внутренним напуганным зверем, показывающим клыки, стоит лишь только поднести руку. Гармоничные напевы голосов, слившихся в один поток, будто бы нарастали в своей громкости вокруг нас, таких же слившихся в тягучих стонах и удовольствии, приближая к кульминации нашего сакрального диалога сквозь мокрые горячие тела, извивающиеся в такт, и бьющиеся дуэтом сердца. — Давай, милая. Сделаем это вместе... — Зик выпрямился на вытянутой руке. Меня тут же настиг холод без согревающего тепла его торса, я почувствовала себя слишком одиноко без тяжести родного тела, но очертания величавых плеч в темноте и неизменное чувство наполненности ловко совладающим с моей теснотой внутри членом, напоминали, что я не одна. Рука с моего бедра тоже исчезла, оставив своё клеймо болью на нежной коже, и всё вдруг заиграло новыми красками. Я была готова воспрянуть голосом, заглушая чужие, когда знакомое осязаемое чувство крепких пальцев на клиторе вскинуло мои бёдра с громким влажным шлепком кожи о кожу. Я закусила костяшку своего большего пальца, вгрызаясь до боли, чтобы сдержать уже не просто стоны, а рвущиеся из глубины крики. Наслаждение переливалось, как бушующая вода через края дамбы, таким же оглушающим шумом в ушах подавая сигналы, что это — предел. Зик накрыл меня собой, как только я замычала и яростно схватилась за шелестящее одеяло в момент оргазма, едва удерживая челюсти стиснутыми. Его напряжённые губы сомкнулись на моих и без колебаний утянули меня в поцелуй, кричащий своей властностью надо мной без слов — «ты всегда будешь только моей».***
« — Господин Йегер, Вы действительно произвели фурор на читателей в прошлом году своим произведением «Рай», но после выхода в текущем году книги «Свобода», началось настоящее безумие! Ваши идеи захлестнули общество, в чём секрет? — Страх. Это основная идея моей книги, но я говорю в первую очередь сейчас о монстрах внутри. Дикие и необузданные страхи, глубоко засевшие в нас должны быть рано или поздно повержены. Каждый человек — главный герой своей собственной истории жизни и главный злодей. Я буду действительно счастлив, если с моей помощью...» Отголоски интервью из гостиной коттеджа захлебнулись в потоке воды из крана ванной, где я ополоснула руки и горящее лицо перед выходом. «...хотят знать, будет ли продолжение? — Я не думал об этом, пока Вы не спросили...» Я щёлкнула кнопку выключения на пульте телевизора и бросила его на пустующий диван, хотя до моего ухода Зик с вальяжностью пересматривал своё интервью после награждения по меньшей мере в сотый раз, выискивая в своей речи изъяны, которых не было, но, скорее, Земля сошла бы с орбиты, чем он поверил, что в моей честной оценке не было лести. Сто квадратных арендованных метра на берегу океана погрузились в мёртвую тишину. Я предположила, куда сбежал мой муж, и оказалась права. Загорелый рельеф привлекательно блестел бронзой на солнце, золотые волосы Зика выгорели ещё сильнее за четвёртую неделю нашего медового отпуска, полностью оправдывающего своё название — мы только и делали, что нежились в своём приторно сладком счастье в уединении после шумной свадьбы и его возросшей популярности в широких кругах. Теперь Зика Йегера-известного писателя часто узнавали, где бы мы не появились. Мужчина стоял в воде по лодыжки в одних лишь белых шортах, ярко выделяющихся на фоне загорелых ног. Он беззаботно, на первый взгляд, бросал гальку далеко в океан, волнуя всплесками водную гладь от разрезающих её ударами камней. Снова подбирал и снова бросал, пока я кралась к нему, увязая босыми ногами в горячем песке. — Хороший бросок! — ворвалась я с комплиментом в одиночество мужа, выровнявшись рядом с ним; стопы ног встретили холод океана, — Поделишься бесценным опытом лучшего питчера нашего университета? Ровная линия губ Зика изогнулась в улыбке. Он повернул голову набок, пряча пытливый блеск в глазах за прищуром. — Хочешь поговорить о бейсболе, детка? — взгляд скользнул по моему лицу, с подозрением окинул предплечья — ведь руки я прятала за спиной — снова вернулся к лицу. Коварная часть меня уговаривала ещё потомить мужа в ожидании, но буйство восторга вскинуло мои руки высоко над головой с зажатым между них электронным тестом на беременность, которые я десятками таскала с собой во все поездки со дня, как мы перестали предохраняться. Зик забрал тест и внимательно на него уставился, вырвав из меня оскорблённую усмешку. Будто я, по его мнению, не отличила бы плюса от минуса. Но в объятиях мужа я сразу же забыла о своей мелкой обиде. Он утянул меня к своей груди, накрыл тяжестью сильной руки мои плечи, прижался губами к макушке. — Расскажем Эрену? Они с Мисой уже завтра прилетают, — я улыбалась и заглядывала в яркую синеву любимых глаз с отливом серебра, вокруг которых скопились мелкие морщинки от такой же улыбки, как у меня — умиротворённой. — Если ты не запомнишь её имя, я напишу тебе его на лбу, любимая, — рокотал тихим смехом Зик, — Микаса. Ми-ка-са. — Ми-ка-са, — по слогам повторила за мужчиной, морща нос в своей вредности на его придирчивость. — Всё ещё не представляю себя отцом... — глаза Зика беспокойно забегали по моему лицу в поисках поддержки. Он стал очень честным и открытым со дня солнцестояния, и я была благодарна ему за это. — Ну, ты сможешь написать для своего ребёнка сказку и научить играть в бейсбол — это уже само по себе неплохо, а с остальным мы справимся, — я обняла мужа за шею, притягивая к себе, чтобы целовать недозволительно долго нецелованные, уже как минут двадцать, губы, — Ты будешь прекрасным отцом, Зик.