* * *
С момента зачисления на должность прошёл без недели месяц. Вечеринку Антон пропустил по идиотской причине: да, забыл заказать воду. Времени, чтобы за ней сбегать, успев при этом на сам корпорат, не оставалось, поэтому он написал в чат уникальную отговорку в стиле «жойско отравился, умираю, извините». Простили и посочувствовали все, кроме — не угадаете — заместителя директора. Тот после данного инцидента начал относиться к Антону ещё более строго — что сначала попахивало обидой на безответственность, а потом уже какой-то принципиальной неприязнью уровня кровной вражды. Многое ли поменялось? Нет. Но было ощущение, что к прежней неоправданной ненависти добавилась какая-то новая. Другая. По новой причине. — Антон Андреевич, остаётесь сегодня сверхурочно, — прилетело ему в один прекрасный пятничный день. — Это в честь чего ещё? — охуел Антон, не успев скрыть ахуевание в голосе. — Вы не потрудились тогда прийти на корпоратив, поэтому придётся потрудиться сейчас. Да какая же злопамятная заёба! При любом удобном случае нужно было упомянуть эту дурацкую вечеринку. Будто она была его днём рождения или свадьбой, на которую пригласили всех, но никто не пришёл, потому что Антон их отговорил чисто из вредности. — Вы не имеете права заставлять меня отрабатывать корпорат, это просто смешно! — Да, но имею право оставить Вас доделывать скрипт по новой иммерсивной программе. Он нужен нам к завтрашнему утру, — зам сгрузил ему на стол толстенную папку. — Вы всегда сдаёте скрипты на день позже необходимого, и обычно Вам прощается, но сегодня, увы, не можется. На слове «прощается» у Антона нервно дёрнулся глаз — в прошлый раз с написания скриптов Ебусеевич не отпускал даже в туалет. — А я возьму и успею сделать всё до обеда, — он, конечно, замахнулся, но если угрожать, то мечом, а не зубочисткой. — И не останусь в Вашей пыточной. Зам в ответ на это искренне рассмеялся — впервые, наверное, за весь их период общения. Антон даже нашёл его смех красивым, но быстро списал всё на стокгольмский синдром. До обеда, конечно, он ничего не успел. Как и до ужина. Уже стемнело, рабочая тягомотина давила на плечи и веки — Антон старался не моргать слишком долго, иначе сна было не миновать. Впрочем, можно было бы и прикорнуть на минут пятнадцать, так как Арсений Сергеевич временно покинул кабинет. Вёл он себя суматошно, долго копошился в шкафу-чулане, что-то выискивая, а потом взял и ушёл в коридор — надолго. Зачем, спрашивается, если демоны — очевидно, посланные на Землю в наказание их офису за грехи, — вряд ли писают? Антон сидел, зажав ручку в зубах, и думал далеко не о рабочих скриптах. Он думал о том, что без проблем сумел подружиться со всем коллективом: с татуированным и мрачным Эдом из отдела маркетинга; с саркастичным Димой, который забавно справлялся с ролью грубого администратора; даже с отделом креатива в виде Матвиеныча и Зохана получалось приятно болтать в курилке — правда, они особо-то и не курили, а просто любили посплетничать. Прошёл месяц, и горохом под матрасами оставался лишь замдиректора, который мог бы показаться милым задротом-работягой в нелепом свитере, если бы не был такой язвительной гнидой. — О чём задумались? — Спросила гнида. Блин, точно. Антон ушёл в мысли настолько глубоко, что уже минут десять, наверное, втыкал не в стену, а прямиком в Арсения, потому как тот незаметно вернулся за свой стол. Выглядел он слегка уставшим и расслабленным, что смазывало выглаженный образ председателя комиссии по доёбам. Хотя нет, Арсений Сергеевич в целом выглядел иначе: вечно-зализанные прядки выбились из привычного порядка; рукава свитера были засучены, обнажая, на удивление, крепкие руки; взгляд был весёлый и предвкушающий, будто он украл у охранника ключ от соседнего кабинета. Но это ведь по-прежнему был Арсений — дотошливый, раздражающий и правильный, как шестидесятилетняя учительница этики. Правильный до разглаженного воротника белой рубашки. Правильный до того, что мог написать двадцать листов отчёта вручную, если принтер не работал. Идеальная фигурка работяги, которую выдернули из кукольного набора в реальную жизнь и приказали отдыхать, а она всё равно пошла пахать офисным клерком — по скрипту неигрового персонажа. Неправильно было видеть его таким: вальяжно откинувшимся на стуле, с чересчур довольной улыбкой — яркой и абсолютно живой. — А Вы? — перевёл стрелки Антон, на что зам смешливо поднял бровь. — Вы редко улыбаетесь. — Редко есть причины. — Уклончиво ответил тот, кивая сам себе. «А сейчас прям появились?» — оторопело пронеслось в голове, но, слава богу, изо рта не вылетело. Звучало бы как издёвка или, что ещё хуже, намёк. Намёк на что, правда? — А ещё я, кажется, выпил. — Добавил он, нахмурившись, будто сам не был уверен в собственных словах. Что. Нет, даже не так. — Што? — Антон тупо открыл рот и, скорее всего, был похож на рыбу, которую выбросило на берег. По крайней мере, чувствовал он себя именно так. Коллега, глянув на его выражение лица, очаровательно захихикал. Прям захихикал. Святые коровы. — Вы пьяны, Арсений Сергеевич? — Нет, — тот зацепившись ногой за Антонов стул, подкатился на своём впритык к нему. — Я не сказал, что пьян, — он наклонился, опираясь руками о чужое сиденье. — Я сказал, что выпил. Он выдохнул это Антону фактически в губы и остановился, кокетливо разглядывая его. Кокетливо, блять! Арсений! Кокетливо! Антон, в свою очередь, находился в троекратном ахуе: от нарочитого образа отличника с первой парты ничего не осталось, как и от образа строгого, огнедышащего владыки канцелярии. Перед ним был нежный, горячий зам, в глазах которого плавал какой-то непонятный азарт, интерес и насмешка. — Вы плывёте, Арсений… Договорить полное имя не удалось, так как на пах улеглась чужая ладонь. Антон резко втянул воздух, стараясь оставаться в реальности. — Плывём? Куда плывём? — Либо это была цитата очень старого мема, либо Антон окончательно потерял рассудок. — Чего замолчали? Зам расстегнул чужую ширинку и очертил член сквозь ткань трусов, изо рта вырвался очередной судорожный вдох. Да что на него нашло? Антон растерянно попытался поймать чужой взгляд. Как только получилось, его губы смяли в поцелуе — тягучем, терпком, нетерпеливом. Переметнувшись на чужой стул, Арсений уселся верхом, проезжаясь по стремительно твердеющему члену, и Антон простонал в поцелуй, который с каждой секундой становился всё более развязным и жадным. Его попросту трахали языком: мокро, быстро и глубоко — в темпе вальса, в ритме скерцо. Он вцепился в тупой зелёный свитер, нерешительно сминая чужие бока, беспорядочно оглаживая торс, ощущая неожиданно крепкие мышцы под руками. Когда он сжал задницу, зам промычал особенно сладко и отстранился, тяжело дыша. Каков пиздец. — Вы знаете, мне всегда хотелось, чтобы Вы трахнули меня прямо здесь, — громко прошептал тот, а потом наклонился к уху и сказал подрагивающим голосом, совсем ласково. — Вы мне очень нравитесь, но Вы такой юный. Такой дурак, — он прикусил мочку и с какой-то тоской невесомо поцеловал в скулу. — Так нравитесь сильно, что я Вас терпеть не могу. Эти слова резонировали друг с другом в Антоновой голове. Казалось, что он не просто услышал их, а украл — сорвал, запечатал внутри себя; подслушал, хотя не должен был. Арсений пыхтел над ухом, периодически срываясь на тихонькие сдержанные стоны, он цеплялся за чужие волосы, оттягивал их, целовал куда-то в висок. Всё ощущалось до одури правильным, однако отсутствие логики давило на зацелованные виски. Антон озадаченно посмотрел на притихшего Арсения, но тот размытой жижей расплылся перед глазами, а потом и вовсе исчез. А потом и всё исчезло, затянувшись в бесконечной темноте. Проснулся он, кажется, от собственного храпа. Антон был в пустом офисе совершенно один, если не считать стояк, который тоже почтил присутствием. Кожаный портфель (портфель, блять, мы в каком веке живём) замдиректора был на месте, значит тот ещё не ушёл. Оценивая реальность и пытаясь вспомнить, в какой момент сон начал быть сном, Антон позорно сбежал домой.* * *
А у вас бывало такое, что приснился секс с кем-то, кто раньше вам привлекательным не казался, но после сна ты думать перестать об этом человеке не можешь? Вот и у Антона случилось. Наматывая круги по съёмной квартире, он прокручивал сновидение в голове, пересматривая раз за разом. Оно казалось таким тягуче-нежным, красивым, хрупким. И что самое главное — таким пугающе-настоящим. Он буквально помнил, как от чужих прикосновений жгло бёдра, щёки и губы. Он помнил тёплое дыхание над ухом и красивые тихие стоны. Помнил настолько отчётливо, что это заставляло испуганно поёжиться. Неужели он так заработался и устал, что совсем поехал башкой? Единственное, что обычно помогало справляться со стрессом, это дрочка. Однако и тут его ждал облом. Во-первых, Антон понимал, что в нынешнем состоянии шаг влево, шаг вправо и он дрочит на Попова — а это как минимум несоблюдение рабочей этики, как максимум противоречит здравому смыслу и разрушает личность. Во-вторых, одурев от первой нормальной зарплаты после череды несерьёзных подработок, Антон раскошелился на охуевший китайский мастурбатор, без которого теперь кончить не получалось. Вот они — жертвы капитализма. А мастурбатор проебался, потому что Антон впопыхах бросил его в рюкзак и случайно взял на работу — выгулял, блять. Ладно хоть не вытащил случайно на глазах у коллег — дразнили бы знатно, он ведь был самым мелким в коллективе, так ещё и искусным дрочером. Сложно было этим гордиться. Однако потерю репутации получилось бы пережить проще, нежели потерю девайса: даже если он оставил мастурбатор в туалете — ну увидит кто, и что? Как они узнают, что это Антонов? Если спросят, он просто скажет, что это Арсения, чтобы тот охуел — делов-то. Неважно, что за подобную шутку его повесят на галстуке, иногда игра стоит свеч. Был выходной день, который он планировал провести, продуктивно пиная хуи, но даже спустя ночь влажный сон не выветрился из головы, поэтому Антон собрал остатки самоуважения, выкинул их в окно и поплёлся в секс-шоп. Ладно, на самом деле, изначально был план просто пройтись и развеяться — дойти до музыкального магазина и позалипать на ценники микрофонов. В целом, так и получилось, просто микрофоны были немного другого дизайна. И назначения. Но завораживали точно так же, ага. Долгие годы Антон, как и любой взращенный великодержавной гомофобией гражданин, с настороженностью относился к теме секс-игрушек, несмотря на то, что кризис ориентации прошёл ещё лет в пятнадцать. Но месяца два назад он посмотрел нашумевшую артхаусную полнометражку, в которой главный герой любил дрочить блинами, и почему-то внутри отпустило — скорее всего, из-за мемов по популярному фильму. Угарные комменты в тик-токе вообще обладают терапевтическим эффектом, это научно заверено психологами. Тик-ток психологи ведь тоже считаются? Теперь можно было разглядывать все эти приблуды со спокойным ебалом. Они были разных цветов, форм, некоторые вообще выглядели, как оружие из старых фильмов про будущее, вроде «Ксенона». Стоили они, конечно, не одну чеканную монету, однако и у Антона с собой была эбонитовая броня для обмена с торговцами. Ну, в смысле, остатки премии, которую он пообещал себе потратить непосредственно на хуйню. Потому что только глупые покупки могли поднять настроение и оправдать месяц моральных пыток, организованных Арсением Сергеевичем. Господи, ну вот опять он о нём думает. Только не здесь, только не в этой комнате. Антон потряс головой, чтобы стереть наваждение, будто от подобных мыслей зам мог материализоваться в магазине и пригрозить увольнением. Чтобы отвлечься, он резко развернулся, намереваясь подойти к другому стенду, и врезался в кого-то. В кого-то, блять, конкретного. — Ой, извините. — Ничего страшного. Либо Господь сегодня читал его мысли, либо он наконец научился предсказывать будущее. — Ой. — Повторно выронил Антон, вглядываясь в удивлённые глаза напротив. В голубые удивлённые глаза, которые, как говорится, ты узнаешь из тысячи. Именно они вечно следили за Антоном из-за соседнего стола, прожигая насквозь. Совсем как сейчас. Он мог бы подумать, что обознался, потому как Арсений Сергеевич выглядел, мягко говоря, непривычно: растрёпанно-уложенная причёсочка, распахнутая синяя парка, никаких очков и абсолютно живой взгляд — блестящий и подчеркивающий румянец на щеках. Он был похож на актёра, сбежавшего со съёмочной площадки и из самых ярких эротических фантазий — ака вчерашнего сна. Антон не успел ничего спросить — моргнул, а зама и след простыл. Только вскрик продавца был подтверждением того, что всё произошедшее не было галлюцинацией: — Эй, Вы куда? Ну и нахрен я всё это упаковывал, да ёб твою мать! Он хмуро перевёл взгляд на Антона. — Я оплачу, — язык сработал быстрее мозга. Блять, ну вот зачем тебе это? Соберись и скажи, что пошутил. — Мой товарищ просто нервный, не обессудьте. Мда, за подобный лексикон Арсений бы похвалил. У него инсульт вокабуляра сейчас произошёл на фоне стресса или что? Боже! Откуда он знает слово «вокабуляр»?! И главное — что делать со сложившейся ситуацией? Как быстро Ебусевич разорвёт его на части и пересоберёт в человеческую дженгу — было вопросом времени. Ну никто ведь за язык не тянул! Хотя что оставалось делать? Стоять и молча разглядывать резиновые члены, пока Арсений Сергеевич прячется на другой стороне улицы и ждёт, когда Антон съебёт из магазина? Идея с каждой секундой казалась всё более привлекательной: во-первых, можно подстебать бесючего зама — что уже бесценно; во-вторых, он сможет притвориться невинным ангелочком, который просто забрал заказ смущённого — неясно чем — коллеги. Он ведь всего-то помочь хотел! Да. Правильно. Просто помочь. Ещё он сможет подсмотреть содержимое заказа, а этого хватит, чтобы хорошенько подрочить раз десять. На такого Арсения — перепутавшего модельное агентство с секс-шопом — дрочить было не стыдно. — Сколько с меня? — Поспешно спросил он у смятённого продавца. — Двенадцать тысяч. У Антона, кажется, отвалилось ебало. — Мгм, — он хотел было что-то сказать, но втянул в себя губы, чтобы не вырвалось ничего проклинающего. — Пбзнл. Кхм, по безналу, пожалуйста.* * *
В офисе было невозможно жарко из-за каких-то перебоев в отоплении. По батареям текла, судя по количеству пота на спине, плазма растворённого чугуна. Половина ребят умотали домой, пообещав разобраться с работой удалённо — их, конечно, отпустили. Ведь они «ответственные работники, Антон Андреевич», а он так и не доделал скрипт, который был нужен ещё неделю назад. Арсений Сергеевич, видимо, был уверен, что без его пристального надзора Антон вообще ничего, кроме залипания в Лигу Легенд, делать не будет. Возможно, он был прав. Сроки проекта горели почти так же сильно, как и щёки, лоб, шея и прочие открытые части тела. Под одеждой всё уже давно сварилось и потеряло чувствительность. Духота была невыносимой: тупые панорамные окна нельзя было открыть или зашторить. Какой гений проектировал этот офис-центр? — Я не умру в теплице, — прошипел Антон. Молчать о происходящем не представлялось возможным, поэтому каждые три минуты он мычал что-то на языке страданий. Удивительным было одно: замдиректора на его выпады никак не реагировал, лишь хмуро косился иногда. Странно. Антон ведь даже пакет с секс-шопа ещё не отдал — отложил в качестве аргумента на случай, если его опять оставят сверхурочно или будут стоять над душой во время заполнения таблиц. С таблицами он работал так плохо, что в последний раз Арсений Сергеевич язвительно поинтересовался, думал ли Антон, что эксель — это размер офисных костюмов, а не программа, — когда читал необходимые навыки для приёма на работу. Он, конечно, так не думал. Он вообще не думал, когда увидел, что компания рассматривает студентов на заочке. Ну и печенье, очевидно, тоже подкупило. Интересно, как оно там — не расплавилось? Потому что мозг плавился. Как запомнить, в какой скрипт нужно вставить правку, когда мышка выскальзывает из-под ладоней каждые пять минут? Потеющие ладони вообще были Антоновым заклятым врагом, которого не получалось одолеть ещё с подростковых лет. Он настолько часто вытирал руки о бёдра, что был уверен — брюки выглядят так, будто кто-то в истерике плакал на его коленях. Ещё и зам каждый раз поглядывал на это недовольно, но ничего не говорил. Но смотрел. Следил. Внимательно следил. Под этим взглядом потелось ещё сильнее, и получался замкнутый круг — можно было спокойно переименовываться из отдела продаж в отдел круговорота воды. Когда домой отпроситься смог даже Эд, сославшись на то, что наделал рекламных баннеров на неделю вперёд, Антон начал бороться с дергающимся глазом и желанием перенести кулер к их с замом столикам. Последний, кстати, всё больше зависал, тормозил да и в целом выглядел, как сломанный комп, у которого не получается перейти в спящий режим. Он постоянно поправлял волосы, тёр лоб, облизывал губы и дышал чуть ли не через рот. Жадно, надломленно дышал. Красиво… Но! Он был совсем уж красным в этом своём свитере, так ведь и тепловой удар словить можно. В такую жару в свитере! В свитере, Карл! Антон хмыкнул — пора бы обновить собственные познания в мемах. Хотя рано или поздно все мемы мира перейдут в раздел «не баян, а классика». — Арсений Сергеевич, — аккуратно позвал он, на что зам дернулся, оглядываясь по сторонам. Это переставало казаться забавным и начинало волновать. — Может снимете свитер? — Прошу прощения? — тот недоуменно уставился, вкладывая во взгляд всю укоризну, на которую только способен. Ой, да ладно. — Я могу считать это домогательством на рабочем месте? Да блять блинский. Это было произнесено совершенно серьёзно и без намека на флирт — куда уж там. Нужно было смириться с тем, что обаятельный зам остался во сне, а факт того, что он тоже захаживал в секс-шопы, абсолютно ничего не менял. Хотелось думать, что зама смутила просьба Антона, но он даже не мог знать, покраснел ли тот. Ввиду обстоятельств, они и так оба отыгрывали миниатюру двух помидоров в теплице. — Вы в свитере спечётесь и потеряете сознание. — И с каких пор это стало Вашей заботой? Тяжёлый вздох всколыхнул листики стикеров на компьютерном экране, те задрожали в панике. Антон начинал всерьёз злиться. Какая язвительная зараза. В голове вертелся только один вопрос — ну на что он обижен? — С тех пор, что я не бесчувственный мудак, может быть? — О как заговорили! Антон Андреевич, это нарушение делового этикета, — издевательски пропел зам. — С Павлом Алексеевичем тоже так общаетесь? Или, может, мне ему предложить поменять рабочий кодекс? По Вашему желанию, станем быдло-конторой, и Вы перестанете отлынивать от работы под глупыми предлогами. — Да почему Вы злитесь на меня? Я нормально работаю! — Антон искренне недоумевал. Весь день они спокойно играли в молчанку, а сейчас до него просто доебались. Неужели зама так разозлило, что его запалили в секс-шопе? — Я же ничего Вам не сделал! — Ах, ничего? — Он яростно вскочил на ноги, но тотчас же покосился и грузно свалился на пол, чудом не приложившись головой о стол. — Арсений Сергеевич! — Антон подскочил к свалившемуся, растерянно разглядывая масштабы бедствия: его упрямый руководитель потерял сознание. Блять, блять, блять. То, что дела плохи, стало понятно после оперативного гуглинга инструкции по первой помощи. Найти прохладное, но не холодное место, было задачкой со звёздочкой. Единственным подходящим вариантом оказался служебный санузел, благо тот был просторным и не обременённым перебоями с отоплением — в отличие от всех прочих помещений в офисном центре. Нужно было позвонить в скорую, но телефон Антон забыл на своём столе, и он не горел желанием оставлять Попова одного на полу в туалете — тот лежал солдатиком и не двигался, дышал — на том спасибо. Стянув злосчастный свитер, Антон подложил его под чужую голову, на секунду задумался — кафель-то был холодный, а вот температура воздуха теплее необходимого, — и стянул рубашку тоже, криво-косо подстелив под спину. — Так, ладно, спокойно, — паника маячила где-то на периферии, отчего хотелось говорить с самим собой. — Спокойно, блять. Зам был горячий. И, к сожалению, совсем не в том смысле, в каком хотелось бы. Хотя, нет, в этом тоже, но все подобные мысли Антон старался гнать прочь, было совсем не до них. Особенно было не до них, когда, по советам из интернета, пришлось расстегивать брючный ремень. Также не до них было, когда взгляд зацепился за чужой торс, который оказался на удивление поджарым и красивым, как идеальная картинка с пинтереста — рельеф, усыпанный родинками, напоминал инверсию звёздного неба. Антон встряхнул головой, прогоняя остатки романтики, которые забыл похоронить со времён последней школьной влюблённости. И всё же он почувствовал себя самым настоящим слабаком, когда дело дошло до попыток привести коллегу в сознание. Нашатырь (есть ли он у них вообще?) должен был быть в аптечке, которая должна была быть… Где-то. Где-то в офисе, и точно не в туалете. — Вам всё-таки придётся немного полежать в одиночестве. — Пробормотал Антон, зачем-то обращаясь к пострадавшему. Односторонний диалог немного успокаивал. Он дёрнул ручку двери, чтобы с ужасом понять: та не открывалась. Тогда он подёргал дверь в более паническом стиле, но не помогло. Взгляд упал на замок, и дрожь тотчас пробежалась по горлу: тяжелая дверь была закрыта на ключ-карту. Это был санузел западного крыла — в спешке Антон перепутал и свернул не туда, а дверь попросту была приоткрыта кем-то заранее, потому и проблем не возникло. Чёрт. Это фактически ловушка. Ни позвонить, ни взломать — только ждать, пока кто-то придёт. Система безопасности данного здания начинала нервировать. Как так получается, что тебе нужно не только войти с помощью ключа, но и выйти ты без него не можешь? Сглотнув подступающую тревогу, Антон оценивающе глянул на Арсения, стянул с себя галстук, скомкал и быстро сунул под кран с водой. Всё будет хорошо, тот ведь даже не блевал — значит, не умирает. Надо просто обтереть его водой, подождать, и зам очнётся — тогда они вместе придумают, что делать. Зам точно что-то придумает, он умный, он вообще-то очки носит. — Это не домогательство. И это всё по Вашей вине, так что простите. Он уговаривал себя сделать всё быстро и не смотреть, но, закрыв глаза, понял, что так только чётче ощущает мышцы, прогибающиеся под мокрым свёртком. Видимо, отвлекая мозг от приступов клаустрофобии, фантазия дорисовывала всё в ещё более ярких красках. Поэтому Антон смирился и открыл глаза обратно. И понял, что явно переоценивал свою фантазию. Реальность ударила под дых без предупреждений. Арсений Сергеевич на фоне общей ебаности ситуации выглядел слишком изящно: лицо было по-красивому полусонным, ресницы подрагивали от каждого прикосновения мокрого галстука к шее; блестящая от воды грудь была бледной как молоко, совсем мраморной; соски мгновенно затвердели — Антон заворожённо провёл по ним тряпочкой, не в силах отвести руку. Всё было неправильным — и критичная ситуация, и то, кем они были друг другу, и пятое, и десятое. Зам, который, пусть и был бесконечной придирой, сейчас казался таким уязвимым, хрупким. А ещё невероятно красивым — без маски строгости, без привычной снисходительной надменности. Он провёл мокрым свёртком по упруго-подкачанной груди, по низу живота, по крепким мышцам рук, даже по кончикам пальцев — оправдывая действия медицинской необходимостью. Предоставится ли когда-нибудь подобная возможность в будущем? Просто дотронуться. Просто дотронуться ещё раз. И ещё раз. — Когда Вы не язвите, Вы очень красивый. — Прошептал он в пустоту. Слова прогоркло оседали на языке. — И зачем Вам эти дурацкие очки? Они ведь без диоптрий. — Антон был удивлён тем, что очки после такого переполоха остались на лице. Он их приклеил что ли? Зам дышал размеренно, что одновременно успокаивало и тревожило. Хорошо, что всё стабильно. Плохо, что ничего не меняется. Стены давили на мозг и заставляли думать. Очень хотелось говорить. Говорить. Что угодно. — Мне кажется, Вы не тот, за кого себя выдаёте, — он наклонился проверить сердцебиение через венку на шее, хоть это и было очередным поводом для прикосновения — провести костяшками по ключицам, по тёплой щеке. — Вы какой-то слишком нарочитый, будто в костюме… В ростовом костюме задрота, и даже в нём Вы красивый… Хотелось сказать что-то ещё, но вдруг раздался какой-то громкий гул, а перед глазами потемнело — да так резко, что Антон было подумал, что тоже потерял сознание. Однако под рукой всё ещё ощущалась чужая кожа. Капля воды разбилась эхом о раковину в бесконечной темноте. — О нет, только не это, — внутри всё задрожало. Сидеть запертым в глухом тесном туалете вместе с человеком без сознания — было бы эпично, если бы они прятались от зомби, а не были заложниками «любви» к работе и тупейших совпадений. — Я не боюсь темноты, не боюсь темноты, не боюсь. Кромешная чернота превращала чувство напряжения в самое настоящее чувство страха. Что с Арсением? Он ведь очнётся? А что если придётся тусить тут до конца дня — и всю ночь? А если Арсений за всё это время так и не очнётся? Вдруг он умрёт! Мысли роились в голове, одна сбивая другую, становились более мрачными, потому что Антон не лох и, как любой нормальный человек, умеет накручивать себя на пустом месте, а тут вообще повод за поводом. — Арсений Сергеевич, — он подполз к коллеге и потормошил того за плечо, понимая, что смысла в этом немного. Но страхи, освобождённые темнотой, кусали за пятки кожаных туфель. — Арсений Сергеевич… Пожалуйста, проснитесь, мне страшно пиздец. Вы ведь не умерли? Не умрёте? А если я пойду кричать, через такую дверь будет хоть что-то слышно? Нащупав пульс на чужой руке, Антон вцепился в неё, как в спасительный буёк в бесконечном море, и лёг рядом, зажмурив глаза. Для завершения образа побитой собаки не хватало тоскливо заскулить, что он и сделал. Когда страшно, нет места сомнениям или стыду — ты точно уверен, где да, а где нет. Страх смерти — самый конечный и самый вездесущий страх. И ему было страшно… за своего коллегу? Антон толком не знал Арсения. Да, он видел примерного офисного работника, который был ябедой и периодически превращался в огнедышащего начальника: закатывал глаза на вопросы из раздела «как дела», отчитывал по мелочам вроде незастёгнутой рубашки или неубранных волос (чёлку, наверное, правда пора было подстричь), идеологически презирал перекуры и антоновские методы работы с документами. Этот Арсений был Ебусевичем (так его, кстати, постоянно называл Эд) — закрытым, колючим и нейтральным, как кусок пластмассы. Антон не понимал, можно ли считать Арсения из сна настоящим, но хотелось в это верить. Может, с помощью сновидения мозг подкинул ему те детали, которые он сам просто не мог осознанно заметить в реальной жизни? А потом он увидел Арсения вне офиса, и для переворота мира с ног на голову хватило одного взгляда на мягкие волосы, шальной румянец и яркие глаза, необременённые бесполезными стёклами фейк-очков. Но, в конце концов, Антон совсем не знал Арсения — ни одну из сторон, которыми он поворачивался к нему. Ни одну. — Я очень волнуюсь за Вас, — он приподнялся и вслепую нашёл ладонью чужое лицо, чтобы аккуратно провести по скуле. — Начинаю верить, что сны могут влиять на реальность. Я идиот, да? Хотя какой-то умный дядька из тик-тока говорил, что сны это… Чёто там, бессознательное… Не помню. Почему же Арсения так хотелось узнать? Почему казалось, что за злыми плясками в костюме работника месяца скрывается что-то, что Антону определённо нужно увидеть? И в очередной раз они наедине. В очередной непонятный раз. — Простите меня за всё. Я не знаю, на что Вы злитесь. Но лучше злитесь дальше, чем… Слова не подбирались. Сложно было понять, он драматизирует или, наоборот, ведёт себя слишком спокойно и пора бы уже бить тревогу: выламывать дверь, стучать, орать, чтобы хоть кто-то услышал. Внутри тоже что-то кричало, но расслышать не получалось. — Антон? — Хриплый голос выбил из мыслей. — Арсений Сергеевич! Вы очнулись! — Он старался унять радость в голосе, но вышло всё равно чересчур. — Как себя чувствуете? Всё хорошо? — Да, всё… В порядке. Мы где? — Зам звучал очень тихо, но ровно, и спокойствие чужого голоса фактически убаюкивало. Ему бы книги озвучивать. — Почему так темно? — Вы упали в обморок от перегрева, я отнёс Вас в туалет, тут прохладно, — Антон тоже старался говорить потише, чтобы не тревожить чужой слух. — Свет выключили. Видимо, в электроснабжении что-то перегорело. На какое-то время повисла тишина. — Я что-то чувствую на лице. — Ой, простите. — Это была твоя рука? — Э-э, да. Я измерял пульс. — На щеке? — Арсений усмехнулся, было стыдно. — Как уж умею. В ответ на это зам мягко рассмеялся, и этого хватило, чтобы облегчённо выдохнуть. Всё будет хорошо.