Гони к ветру!..

«Почему наш флаг черный? Черный — оттенок отрицания. Черный флаг — отрицание всех флагов. Это отрицание статуса государственности, который помещает человеческое состояние против себя и отвергает единицу всего человечества. Черный цвет — настроение гнева и произвола во всех отвратительных преступлениях против гуманности, совершенного от имени преданности одному государству или другому».

Пираты прибыли в столичный город; там было солнечно и весело. В центре, во всяком случае — на задворках, как всегда, бродили бедняки среди грязи. Пиратский король — так его прозвал их новоиспечённый историограф Ёсан — знал столицу вдоль и поперёк, потому что был отсюда родом. Но теперь ему приходилось скрывать себя; волосы цвета ярчайшего пламени делали его совсем непохожим на того, кем он был здесь. Помимо отдыха и пополнения запасов они собирались сделать ещё кое-что. — Хонджун, я правда не понимаю зачем тебе это, — главным причитающим был, естественно, Юнхо. — Столица огромная! Как ты хочешь найти здесь его, скажи мне? А главное зачем! Ты думаешь, его преданность королю вымылась, как грязь с палуб? Капитан широко улыбнулся; блеск в его глазах не предвещал ничего хорошего. Рисковый. Капитан рисковал очень редко, но именно здесь началась череда его рисковых поступков. Все они связаны были с офицером королевского флота, которого Хонджун решил помиловать во время абордажа. — Сейчас всё увидишь, — сказал капитан таким тоном, словно зарезал русалку и теперь планировал порадовать команду её мясом. — Уён, ну где ты там возишься?! У трапа показался рисовальный мастер с каким-то свёртком в руках; дав себя увидеть капитану и штурману, он исчез за фальшбортом. — Если не поторопишься, покатишься к Дейви Джонсу! Юнхо искренне удивился его крикам. — К чему такая спешка? Сам сказал, на якоре будем стоять долго… — Да! Но неизвестно, сколько времени займёт наше дело. Уён будет мне помогать, — проговорил Хонджун, подняв вверх указательный палец и давая понять, что это всё чрезвычайно важно. Что это дело всей команды, а не только решение проблем личной жизни капитана. — Да помогите ему кто-нибудь уже! Только попробуйте повредить полотно — я вас всех перережу на куски, сукины дети! Когда Уён наконец оказался рядом с ними, Юнхо с его разрешения раскрыл бумажный свёрток. С него умиротворением Моны Лизы смотрел морской офицер. Казалось, уголь придумали для того, чтобы передать цвет его вьющихся прядей, покрывавших шею. Изображая глаза, рисовальный мастер использовал сепию, разведённую в воде, и, наложенная во много слоёв, она давала тоже почти чёрный цвет, но с тёплым подтоном. Хонджун плохо помнил тёплые или холодные глаза были у этого человека, но доверился Уёну; тот, как ни крути, разбирался лучше. — Я с капитаном согласен, такое лицо забыть сложно, — сказал Уён, слабо улыбаясь, пока Юнхо внимательно рассматривал бумагу. За недолгое время их художник сотворил такой сказочный набросок, что наброском его называть даже язык не поворачивался. — Показательно, что ты лишил его эмоций, — промычал штурман, скучая по курительной трубке, которая обычно сопровождала все его раздумья. Блики в глазах офицера и другие светлые места были обозначены мелом. Чтобы закрепить сыпучие штрихи, Уён сегодня утром бегал на рынок за свежим молоком, которое требовалось разбавить водой и побрызгать на набросок. Теперь морской офицер не размажется; бумага узнала его хорошо, а теперь предстояло узнать пиратам. — Я найду его, — сказал Хонджун после долгой паузы; все трое снова оказались в плену нарисованного взгляда. — Посмотрим, узнают ли люди его в лицо. Юнхо поражённо вздохнул; он был так возмущён, что не находился что сказать. Скоро у пиратов появятся сомнения в том, что их штурман вообще был способен адекватно реагировать на новости. — Тебе морская болезнь мозги высосала?! Он дворцу служит! — Уже нет, — Хонджун продолжал довольно улыбаться, словно то, что благодаря нему и пиратам этот офицер стал предателем, было его главной заслугой в жизни. — Ты времени жалеешь или что? Напрасно. Капитан не желал разбираться с этим: пираты — люди взрослые, в концов. Взяв свёрток и немаленькую группу из пиратов, он двинулся на рынок, чтобы убить двух моллюсков сразу — и провизии купить, и офицера показать людям. Штурман плюнул на них, переоделся и отправился в глубину столичных переулков, отказавшись от любой компании. Разноцветные шатры скрывали торговцев мехами и драгоценностями; в столице продавалось всё что душе угодно. Хонджун хмыкнул, думая о том, что им стоило нарисовать несколько портретов, и тогда дело пошло б быстрее. Пока что богатые горожане все отмахивались от них или начинали угрожать, а простолюдины, как не хмурили свои брови, не могли вспомнить лицо королевского офицера. Неудивительно. Хонджун знал, что добьётся своего только если потратит достаточно времени — поэтому и начал эти странные поиски как только они ступили на сушу. — Друг, скажи, знаешь его? — к торговцу рыбой он обратился сам. Это был человек с молодым круглым лицом, не знавшим нужды. Он прищурил глаза, оглядывая пиратскую команду. — Я не друг вам, господин, — сказал он, нагнувшись к портрету. — Пожалуй, знаю. Капитан радостно переглянулся с Уёном, а потом вернул взгляд к рыбаку. — Как твоё имя? — Чхве Чонхо, господин. Купите мою рыбу, она самая свежая на рынке. — Ты кормщик? — тот кивнул. — Хотя с трудом это можно сказать сейчас. Моё судно пробили, и кое-как мы добрались до столицы. Мои рыбаки от меня сбежали, и дворец вряд ли снова позовёт меня на службу… — Дворец? Капитан переглянулся с художником. — Я ходил на рыбу и зверя по их заказам. Этот человек тоже служит дворцу, если ты об этом, — сказал Чонхо, заметив их. — Уже не служит, — повторил капитан. — Мы купим всю твою рыбу. Я достану этого человека хоть из-под земли. Кто он? Кормщик Чхве Чонхо в них пиратов узнал сразу, но лишь теперь они начали на него нагонять страх. Он пробежался дрожью по ресницам и сразу же скрылся; пиратам, как и хищникам, нельзя было его показывать. — Судостроитель, Пак Сонхва. — Так он не просто офицер… Сонхва! — хрипло воскликнул капитан; это имя, ветер с песком, осело на языке. Хонджун похрустел им и вновь посмотрел на кормщика; это было настоящее диво — то, что этот юноша возглавлял рыболовные судна. Пираты понимали, что перед ними стоит мастер своего дела. — Король забыл про тебя? Пиратская братия никогда тебя не забудет, если ты поможешь найти Пак Сонхва. Они рассказали Чонхо об островах, которые ждут их в следующем плавании, о том, сколько они уже успели награбить, о своём огромном судне, что раньше принадлежало королевскому флоту, — узнав его имя, Чхве Чонхо раскрыл секрет: этот корабль строил Пак Сонхва. Глаза капитана горели пламенем того же цвета, которого волосы от ветра развевались под шляпой; Чонхо глядел на него и невольно думал, что хочет к ним, хочет вечно ходить под парусами, хочет забыть о долге перед королевской кухней, которая подсчитывала каждую рыбёшку. Приходилось, конечно, бояться, что пираты отрежут ему голову, как только получат чёртового кораблестроителя, но Чонхо взял с них клятву, что они этого не сделают, и верил им не зря. Он поднялся на судно и вскоре узнал, отчего Сонхва не давал покоя капитану. Услышав от пиратов историю про абордаж, Чонхо нашёл её смешным. Он довольно быстро «дослужился» до боцмана; в одном ряду с матросами нечего было делать тому, кто ими привык командовать. Он знал районы, богатые рыбой, не уступал Юнхо в умении пользоваться навигационными приборами; благодаря новому боцману пираты научились ставить рыболовные сети и почти избавились от вечных проблем с едой во время долгих плаваний. На своих рыболовных суднах Чонхо привык держать около дюжины человек, и теперь, став одним из боцманов, получил в подчинение примерно столько же матросов. Чонхо многое знал про Пак Сонхва; оказалось, они даже были знакомы лично. Капитан был от радости вне себя; они обыскивали всю столицу вместе с Чонхо, но так и не нашли судостроителя, когда наступило время отплывать. Но в следующий раз Хонджун нашёл его. — О нет. Изумление в чёрных глазах блеснуло лишь на мгновение, а затем сменилось испугом и злостью; Сонхва знал, что Хонджун отпустил его с корабля не просто так и собирался прийти за ним. Так и случилось. Они столкнулись в кабаке, куда Сонхва от безысходности пошёл работать; вечер, спадая на столицу, звал горожан домой. Бросив фартук перепуганной официантке, — надо было знать её чувства, когда она поняла, что пиратский капитан пришёл по душу их работника, — Сонхва выбежал на улицу, пользуясь тем, что идущих домой людей на улицах было много. Но он был наивным, если думал, что от Хонджуна можно так просто убежать; тот расталкивал людей, словно бегут за ним самим — и не пираты бегут, а морские чудовища, вылезшие на сушу. Улицы возмущённо шумели; капитан, наконец догнав человека с портрета, дёрнул рукав кремовой рубашки и прыгнул в закоулок. Сонхва вырывался; Хонджун понимал, что его силы будет недостаточно, чтобы удержать его. Секунда — на его руке оказалось блестящее лезвие ножа. Вторая — оно встало к чужому горлу. — Успокойся, — Хонджун недовольно нахмурился, но тут же улыбнулся. — Никто не побежит спасать тебя из кабака, да? Сонхва закатил глаза. Хонджуну почему-то нравилось то, что он его не боится. — Я не собираюсь тебя убивать, если что. Это так… чтобы народ к нам не стекался. Ты не представляешь как трудно было тебя найти! Сонхва откинул голову, прижимаясь затылком к стене. Хонджун надавил рукой, внимательно глядя в чужую шею, на которой лезвие вывело красную полосу. Сонхва нахмурился. Ни нож, ни холодная стена под спиной не располагали к дружелюбной беседе. — Всё хочу предложить… Хонджуну резко выкрутили руку; он развернулся под давлением скорее от неожиданности, чем от действительной слабости, и уставился раскрытыми глазами на Сонхва. Они поменялись местами; нож подмигнул капитану из чужой руки. Набравшийся уверенности откуда-то судостроитель подмигнул ему тоже. — Ну… что? Предлагай. Форменный кошмар. Кремовые рукава сбились к локтям, открывая руки из топлёного молока, и капитан на них мгновенно представил сверкающие браслеты, а потом — узлы из грубой верёвки. Ангельские руки, ради которых он готов рисковать всю жизнь. Форменный кошмар; у Хонджуна в голове были выражения другого порядка. Он осторожно начал: — Ты знаком с кораблями, как я знаком с пиратскими клятвами. Сонхва заставил его поднять голову, надавив на подбородок снизу. Он примерялся, будто палач, — с какой стороны ударить топором, с какой стороны встать перед Хонджуном, чтобы стать последним лицом в его жизни. — Я знаю что такое быть живым, Сонхва! Пиратский капитан обеими руками взялся за его запястье. Он выглядел славно с ножом у горла — так выглядит пойманная тропическая птица, которую, конечно же, не хочется убивать, но и опускать не хочется тоже. Имя Сонхва его голосом звучало… сладенько. Темнело. Судостроитель хмурился. — Я тебя прирежу сейчас, чтобы ты отстал. Бровь Хонджуна полезла вверх — о нет, плохой знак. В его улыбке сияло понимание; но как мог он понимать Сонхва? — Не прирежешь. Нож в его руке не дрогнул; но капитан был прав, Сонхва не смог бы убить его. Он приблизился к нему так, что их выдохи сплелись вместе, и проговорил: — Зачем ты защитил меня от своих пиратов? — Неужели ты злишься на меня за это? — Хонджун не должен был улыбаться сейчас; теперь рука Сонхва ощущала слабость. — Не спрашивай то, что и так знаешь. Всё просто. Хонджун съел секундную нерешительность с его губ, подавшись вперёд, и простонал судостроителю, потому что лезвие надавило на горло. Сонхва улыбнулся этому звуку и, грациозным движением проведя боковой стороной лезвия по коже, убрал нож. Он приземлился на землю, лязгнув о камень; поцелуй говорил о том, что они думают одинаковое, чувствуют одно и то же. Когда во время захвата судна капитан вдруг гаркнул на своих пиратов, заведя Сонхва за спину, тот почувствовал себя защищённым и особенным; у Хонджуна он не выходил из головы с тех пор, как посмотрел впервые своими глазами, блестевшими в унисон с алмазной рукоятью меча. Хонджун решил, что Сонхва согласен быть пиратом, и, задыхаясь, хватал всё, что тот давал ему — прикосновения, поглаживания и укусы, — не боялся выглядеть слабее. Ноги подкашивались. Было бы странно, если б Хонджуну хватило одного этого поцелуя, но он не смог сказать это пальцами — а словами было как-то не по званию. Сонхва отстранился от него с улыбкой, и капитан посветлел вместе с ним. — Вот это уже неплохой аргумент! А то «корабли я знаю»… Знаю, и что с того? — Пойдёшь к нам? — Нет! Сонхва выдохнул накормленную страсть вместе со смешком. Его укрыла ночная столица; ветер быстро стёр его следы и припорошил пылью. Хонджуну оставалось только подбирать её; он чувствовал себя тринадцатилетним юнгой, к которому в полнолуние так и не приплыла рыба с головой кошки. На земле остался лежать не предназначенный для заигрываний нож. Сонхва! — Как же так?..