Падший

      Если бы вы сейчас спросили, какую самую большую ошибку в жизни совершил Михаил - он бы на пару секунд задумался, а потом пошутил бы про то, что нужно было смотать с той бессмысленной церемонии награждения ещё раньше, а может, и не приходить туда вовсе, а пойти гулять по набережной, чтобы поймать своего не-ангела сразу в объятия, и не тратить на него литры не казенной воды. А вот если спросите, что приносит ему большую радость и спокойствие - он закатит глаза и с полумечтательной, полунасмешливой улыбкой ответит вам, что это его спящий Дьявол и совсем неважно, что этот чёрт крадёт ночью у него второе одеяло и плед, и спит как сосиска в тесте. Может он по рабочему месту скучает? Можно же понять несчастного — пожмёт плечами Михаил и развернувшись, пойдёт по своим писательским делам.       Сейчас же был момент радости и спокойствия. Как и вчера, и за неделю до этого, Булгаков проснулся в своей постели с чувством лёгкой промозглости, но в общем-то, в чудесном, выспавшемся состоянии. Конечно же, все одеяла успел скрасть Воланд и тихо посапывал, закутавшись в них так, что торчала только макушка и непонятно как высунувшаяся коленка. Недавно обнаружилось, что у этого чуда -уже не в перьях, Михаил попытался так однажды пошутить, его мало того, что послали на всех известных не-ангелу языках, так ещё и вовсе отказались с ним разговаривать на весь оставшийся день-, что подарили небеса, болит колено. Не помогали ни врачи, ни мази, ни массажи, ни компрессы, ни заговоры. Ничего. Только лёгкие поцелуи в непосредственно колено, и обязательно в губы, чай и обнимашки под сериал могли облегчить данный недуг. Шутить про старика в теле двадцатилетнего попытки были, но когда до Михаила дошло, что это не совсем шутки, ведь Воланд иногда забывался и рассказывал забавные истории про Иешуа, Голиафа, Моисея и других известных в библейских кругах личностей, мужчина понял, что не такие уж это и шутки. Мало ли, что может случиться за пару сотен, а то и тысяч лет.       Вообще, совместное проживание с начальником котельной -пусть пока и невыполняющим свои обязанности- было весьма… Неоднозначным. С одной стороны, он мог мутить еду из ничего, с другой, заморишь червячка намагиченным бутером — жди повестки в сортир. Волшебные деньги, одежда и прочее, работали по тому же сценарию — у тебя есть пол дня, а потом предмет обращается в пыль неизвестного происхождения. Так что да, в магазин ходить по-прежнему было нужно. Благо, Воланд и сам неплохо справлялся с этой задачей, притаскивая из соседних продуктовых тяжелые пакеты с вкусностями. На вполне логичный вопрос: «Откуда деньги, Собачкин», ответил просто — гипноз и чертовщина. Люди ничего не помнят, камеры ничего не фиксируют, деньги следовательно никому относить не надо. Ну..допустим - пошёл на сделку с совестью писатель рассчитав, что хуже возможно от этого кому-то и будет, но явно не ему, а поэтому чёрт с ним… Кстати в прямом смысле.       Работа над новым романом и шла, и не шла вовсе. Куча идей, множество зарисовок и заметок, даже проработка характеров главных действующих лиц, но. Но садять за комп, чтобы наконец начать непосредственную работу, Михаил не мог написать и строчки. Не помогал даже рядом сидяший Воланд, тарахтящий, что-то про беспросветную бюрократию в Раю и полную Анархию в Аду. По слухам, туда раз в пару сотен лет отправляли такого несчастного как он сам и первые месяцы, а то и годы, Ад начинал работать чуть ли не образцово-показательно, но потом в один момент всё ломалось, одновременно перемалывая несчастного управленца в труху. Возможно, именно крайне не солнечные перспективы не-ангела, отвлекали Махаила от работы над романом, заставляя проводить всё больше времени с его квартирантом.       Так вот, мы отдалились от темы! Воланд вновь отжал все одеяла, Михаил вновь проснулся слегка подмёрзшим, хоть и спал теперь в в меру тёплых штанах и футболке. Дьявол спал в полноценной пижаме и всё равно мёрз!!! Чертовщина какая-то, - в очередной возведя глаза к потолку, проволчал про себя Михаил и отцепив смартфон от зарядки, что наглым образом еле доставала до тумбочки, стал записывать в захламленные заметки новые мысли и фантазии по поводу романа. Он уже знал, что сегодня это ему не пригодится, но было приятно тешить себя надеждой, что всё в этом мире не бессмысленно и когда-нибудь он напишет свой роман. Не просто же так он окрестил своего не-ангела именем одного из персонажей.       Делая очередную заметку, Михаил прислушался к ощущениям и с удивлением заметил, что стал высыпаться и в принципе лучше себя чувствовать, с момента появления Дьявола на территории его жилплощади. «Лечат не только коты.» — составил он бесполезную заметку, которую мог правильно истолковать только он и немного подумав, добавил смайлики улыбающегося чертёнка и чёрное сердечко. И котика. Теперь красота, улыбка сама собой расцветает на сухих после сна губах. Так, что там по часикам? Михаил кидает взгляд на настенные, мерно тикающие часы с давно сломанной кукушкой и понимает, что до опоздания с отправлением статьи ему остаётся около двух минут. На такую нудную писанину вопреки логике и здравому смыслу- время, силы и нервы у него были. Накропав быстрое, и несложно-вежливое письмо, впридачу с выдержанной и приятно написанной статьёй, Михаил закрывает «Mail.ru» от греха подальше -хотя казалось бы, куда уж ближе, когда делишь постель, с на секундочку Сатаной- откладывает телефон на тумбу и прикрывает глаза. Нет, сейчас он точно не заснёт, ему просто приятно полежать вот так вот, никуда не торопясь и никуда не опаздывая. Просто послушать мерное сопение того, кто делает его жизнь лучше с каждым днём, просто фактом своего существования.       Вжикает телефон, сообщение от Берлиоза: «Спасибо, всегда приятно с Вами работать))». Да кому ты пиздишь? Интересуется про себя Михаил, и оставив сообщение без ответа, полностью поворачивается к начавшему просыпаться Воланду.       — Спящая красавица, пора вставать, — шепчет Михаил, нежно поглаживая высунутую из-под кучи одеял коленку. Ответом ему служит неразборчивое бормотание, в котором удаётся распознать что-то вроде: «когда проснусь — тогда и утро», после чего его руку скидывают с колена и вовсе переворачиваются на другой бок. Другими словами — в доступе к телу отказано.       — Это что? Бунт? — Михаил совсем не обижается, куда ему смертному? Он лезет ледяными пальцами под слои одеял, начиная безжалостно щекотаться. Кто-бы мог подумать, что Дьявол боится щекотки? ☆       Горячий душ с утра был больше необходимостью, чем прихотью. Воланд с каждым днём мёрз всё больше и больше. К великому его сожалению, он знал по какому сценарию будут развиваться события, ведь ещё совсем недавно он десятилетиями сидел в небесной канцелярии, заполняя бумаги таких бедолаг, как он сам. Правда, до этого были только ангелы низших чинов, с явными садистскими наклонностями. Один, помнится, даже художником хотел стать после нисхождения. Воланд тогда пытался оказать посильную моральную помощь, но как выяснилось, психолог из него был, скажем прямо- убойный. Из-за этого пришлось задержаться в Германии разгребая навороченное, а потом чуть ли не бегать по этажам с рабочими кабинетами, ведь каждый хотел внести свою лепту в фонд разъедающей сознание совести. Даже сейчас не получалось вспоминать эти события с улыбкой.       Ванна полность заполнилась вязким паром, но Воланд только начинал согреваться. Кожу едва ощутимо покалывало от кипятка, в котором обычный человек мог бы свариться за считанные минуты. Ему же этого хватит дай бог до вечера, а там можно стребовать тазик с кипяченной -из чайника погоречей будет, чем из душа- водой и заснуть в тёплых шерстяных носках.       Воланд слышит стук в дверь и оклик писателя идти к столу. Дьявол вздыхает, выключает воду, быстро обтирается и сразу натягивает шерстяной, под стать носкам свитер и спортивные брюки с начёсом.       Ещё недавно он мог ходить по улицам Москвы в тонких джинсах и рубашках, теперь приходилось подолгу вертеться перед зеркалом, подбирая и тёплую, и эстетически приятную одежду. Оптимальным решением оказались костюмы из шерсти. Тёплые, но при этом красивые и элегантные. Правда кололись и требовали контроля температуры при стирке, но всё же выбирать не приходилось. Не ходить же на выставки в мешковатых спортивках, обмотавшись шарфом? А в редакцию? На работу Михаила ему пришлось за последний месяц зайти три раза - два из которых, он выглядел сногсшибательно. Ну а как иначе?! Булгаков работал в практически женском коллективе -в те редкие походы в офис, которые случались крайне дозировано и внутримышечно, по 2-3 дня в месяц, да, в этот раз пришлось напрячься- где каждая вторая читала все его романы и статьи, проявляя «исключительно литературный» интерес к любимому автору. Всю дорогу до дома Воланд возмущался: «Д’а! Инт’ер’ес' так’ой лит’ерат’урн’ый, ч’то ч’уть д’ек’ольт’е не пор’в'алос’ь!». После замечания Михаила, что они просто вежливые, а он сам - ревнивый собственник, в доступе к телу было отказано на добрые трое суток. Вежливые могут и потерпеть, не переломятся. И потерпели, принципы- есть принципы, зато в следующие разы Воланд выглядел чертовски горячо, а вежливые сотрудницы Михаила чуть не полопались от того, что всё внимание писателя было сосредоточенно на его «помощнике».       Сделать глоток горячего чая с коньяком было лучшим началом дня. Он заставлял замерзшую кровь быстрей бежать по венам.       — М-м-м! — стонет Воланд в кружку, когда половина содержимого оказывается в нём.       — Мне оставить вас наедине? — ухмыляется Михаил, отпивая свой черный кофе с двумя ложками сахара.       — Ес’ли мож’но, — не остаётся в долгу Воланд, зябко передёргивая плечами. Сегодня было намного холоднее, чем обычно. В ушах буквально шумело от холода, а желудок стягивался в тугой узел.       Почувствовать тёплые ладони — единственное спасение от всепоглощающего холода. Писатель крепко обнимает не-ангела, растирает мелко подрагивающие плечи. Кажущаяся сейчас особенно тяжелой голова, откидывается на его плечо. Воланд тяжело дышит. Его дыхание прерывистое, каждый вдох хриплый, точно при чахотке или пневмонии.       — С’кол’ько я з’дес’ь? — хрипит побледневший Дьявол глядя пустым, воспалённым взглядом в потолок.       — Не знаю, — в голосе Михаила слышится тревожная дрожь. Он тянется к телефону, судорожно вспоминая какого числа произошла их поистине судьбоносная встреча. — Чуть больше мясяца.       — Точ’нее, — просит Воланд, он заходится тяжёлым, надрывным кашлем. Звучит он странно, булькающе. Михаил присматривается к необычайно ярким губам дьявола. Кровь.       В дверь яростно стучат. Казалось ещё немного и металлическая, стилизованная дверь слетит с петель, точно застёжка на палатке.       — Сорок дней.       — Яс’но. От’к'рой дв’ерь, пож’алуйс’та. — шепчет Воланд. Его горло точно сжато тугой верёвкой, а в воздухе началась песчаная, ледяная буря, не давая дышать.       — Нет! — запротестовал писатель, такое стечение событий казалось крайне странным. — Я тебя не отдам, ангел. Не отдам.       — Т’ак' нуж’но. От’кр’ой, — чеканит Воланд, сжимая запястье Михаила.       Писатель смотрит на мученика с болью, ему тяжело даётся это решение. Он касается дрожащих пальцев на своей руке губами. Припадает к ним, почти ледяным и даже посиневшим лбом. К двери он идёт точно во сне.       — Добрый день! Оповещаем Вас, что мы обязаны забрать Мессира на его законное место на престоле Ада! — сообщает непропорциональная толпа в рваной, неопрятной одежде, отдалённо напоминающей костюмы 18 века.       — Я гот’ов, — Воланд еле стоит в проёме кухни, толпа начинает радостно улюлюкать.       — Нет. Вы не можете, — как-то совсем жалко и по-детски, шепчет Михаил.       Дьявол, прихрамывая на больное колено, но с идеально-прямой спиной идёт к явно Адской администрации.       — Должны Вас предупредить, — единым гомоном обращается к Михаилу толпа. — Если Вы не дадите нам забрать Мессира пострадают многие, и первыми будете именно Вы!       Ужасающе-противные, разлагающиеся пальцы указывают на писателя.       — От’с'тавит’ь! — рявкает Воланд. Он подходит к застывшему на пороге мужчине. — Вы не т’ронет’е ег’о! — кровь стекала по подбородку, капая на свитер, растекаясь по шее и ключицам. Он незаметно для толпы, опирается на вовремя подставленную руку Михаила.       — Но, мессир!       — Я с’каз’ал, вы, т’вар’и, ег’о не трон’ет’е! Не с’ейч’ас, не к’ог’да-л’ибо! — от ужасающего рокота, который казалось шёл из самой Преисподнии, у Булгакова задрожали поджилки. Толпа одновременно сглотнув отступила на шаг, переставая залезать в квартиру писателя.       — Я дол’ж'ен ид’т'и, — шепчет он, утыкаясь лбом в лоб Михаила. — Vergiss mich nicht, meine Liebe /не забывай меня, моя любовь/, — выдыхает Дьявол. Его губы покрытые вязкой кровью касаются виска мужчины. — Нап’иш’и эт’от ром’ан. Нап’иш’и.       Михаил цепляется ослабевшими пальцами за, кажущиеся сейчас удивительно тонкими, запястья Воланда. Он не может вымолвить и слова. Ему точно вырезали связки, вырвали язык, лишили лёгких и гортани. Писатель лишь падает на колени, когда юноша, что недавно смеясь, рассказывал библейские байки, не умеючи тасовал карты, и ещё не научившись управлять своей силой, поджигал страницы коллекционных изданий мировой литературы - сейчас входит в толпу отвратительной Адской грязи. Он принимает бразды правления бездной, становится единственным и неоспоримым владыкой Преисподнии.       Становится Дьяволом.