***
За окном уныло барабанил дождь. Хрустальные капли приземлялись на слегка загрязнённые стёкла, оставляя влажные разводы, стекали вниз и разбивались, наполняя комнату тихим стуком. Тучи, мрачно заполонившие небосвод, сбивались в огромные кучи, нависали над лесом, деревней и дворцом полумраком, мешая ярким лучикам солнца коснуться холодной земли, которая, некогда сухая и разгорячённая, превращалась в мерзкое месиво, так и норовящее запачкать чистую одежду. В такую погоду больше всего на свете хочется спать, лечь в тёплую постель, но тревожность накатила волной, не давая глазам сомкнуться на протяжении уже нескольких недель. Лололошка расхаживал тяжёлыми шагами вдоль стены, изредка поглядывая на лежащие бумаги и самодельные чертежи на столе. «Не затягивай с заданием… от тебя зависит баланс Даливарики и самой Вселенной…» Одна и та же фраза вертелась в голове невообразимой каруселью. — Что же делать? Как мне всё успеть? — бубнит мироходец под нос и нервно кусает ногти. Мир в очередной раз пошатнулся, а пернатый друг то и дело, что преследовал во снах последнюю неделю-две. Он словно нависал над кроватью непосильным грузом вперемешку с кошмарной тучей, которая всем своим видом обещала устроить свирепый шторм… По коже пробежала толпа неконтролируемых мурашек. В низ живота будто кинули тяжкий груз, кишку завязали тугим узлом, а ноги превратились в вату и заставили устало упасть на стул, оказавшись наедине с злосчастными бумажками. В голове белый шум, перед глазами пелена непредсказуемых слёз. — Господи, у меня голова болит уже от этого всего… — жалуется пустоте брюнет и кладёт тяжёлую голову на стол. Опустошенный и измотанный. Тёмные круги под глазами говорили о бессонных ночах и тяжелых мыслях, которые не давали ему покоя месяц. Его душа была как пустыня, лишенная жизни, смысла и тепла. Он чувствовал себя потерянным в этом мире, где все казалось далеким и непонятным… совершенно чужим. Изнеможенный усталостью, Лололошка закрывает глаза и медленно, безмятежно стал погружаться в свой внутренний мир, ища ответы на терзающие вопросы и исцеление для потрёпанной души. Он уже не мог бороться с этой тяжестью, которая опрокидывала его снова и снова, словно бушующий океан маленькую лодку. — Почему нельзя всё бросить и… убежать, — шепчет Рома и краем глаза глядит в окно. — да, просто убежать куда глаза глядят… неважно с кем. Да хоть с тем же Люциусом, который то и дело, что пристаёт ко мне и постоянно зовёт в свой сад… «Который самом деле реально красивый… чёрт!» Из раза в раз к навязчивым мыслям и тревожности присоединялись приторно-сладкие воспоминания. Ухоженный с невероятным разнообразием растительности сад, тихие разговоры и чрезмерное внимание со стороны наследника… нахального, самодовольного, просто невероятно назойливого и… чрезмерно заманчивого и осторожно откровенного. Удивительно, что даже в этой мрачной исступленности, мироходец ищет искру надежды, маленький огонек, который слабо и еле ощутимо горел в его сердце, в будущем наследнике престола. «Это просто немыслимо!» — кричит внутри Рома, ударяет кулаком по столу и хватается за голову, тяжело вздыхая. В глубине души Лололошка всё-таки понимал, что за столь маленький срок и чуть ли не каждодневное общение… привязался к Люциусу. Вдруг, в голове всплыл пылающий на фоне чёрного леса закат, как холодный ветер подсушивал кожу своими пылкими касаниями, пробираясь под одежду, и обдувал волосы, небольшой холм вдали от цивилизации, острожное и, казалось бы, случайное касание чужих ледяных рук, короткий взгляд и… сверкающие алые глаза, что отражали в себе отдельный мир. Будто бы сверкая ярче солнца, душа столь пылкого и росшего в суровых условиях парня ожила и, не имея никакого желания оставаться на земле, отравилась вверх, в лучистые объятья заходящего солнца и навстречу ветру. Великолепие наследника и до того живые эмоции заставили сердце забиться чаще, отдаваясь звонким боем в ушах, пальцами слегка сжать чужие и, поджав губы, тихо умирать от бабочек в животе. Неужели то был момент истинного счастья и гармонии? Когда рядом тот, кем дорожишь, а на небе расплывались тёплые оттенки… «Так, стоп. О чём я вообще думаю?!» — резко вырывает себя из сладостных воспоминаний Ло и поднимает голову. Нет. Не сейчас, точно нет… сейчас важна работа и план. Эта чёртова Вселенная не успокоится, пока Даливарика не придёт в норму или вообще не сотрётся с лица космоса… Плевать. Надо просто справиться с заданием… как всегда: непринужденно и без каких-либо эмоций. Да, пусть даже сейчас всё кажется безысходным, всегда есть возможность переменить свою судьбу, найти новое начало, пустить корни в землю, чтобы в очередной раз зацвести, словно та самая подаренная недавно изящная и пушистая роза от Люциуса. «И снова я возвращаюсь к нему… что же это такое?..» В один миг закрыв доступ к открытым и манящим воспоминаниям, мироходец садится ровно на потрёпанном стуле, берёт чертёж дворца и, тяжело вздохнув, принимается за работу. «Нужно идти вперёд… определённо, да. Несмотря на все трудности, идти дальше, наплевав на чувства, шаг за шагом, и верить в то, что в конце тоннеля будет свет… верно же?» — Так, что у нас тут… — Рома прикусывает губу и внимательно, от корочки до корочки начинает заново изучать схемы, помечая или обводя детали, — половина почти готова. Доверие одного из членов семьи получено, внутренности я приблизительно знаю… остаются только стража, Ивлис и… сам Агний. Взяв в кривой круг всем известное имя, брюнет нервно сглатывает и замирает. Путь к исцелению, вновь обретенному смыслу жизни и грандиозному разрушению только начинается.***
Под густыми облаками, тяжелыми от влаги, день терялся в серых оттенках. Словно занавес, плотные тучи закрывали небо, поглощая свет и оставляя мир в дряхлой полумгле. Безмолвный ветер носил запах дождя, предвестника грядущего ливня, а мерзкая, утренняя влага проникала в каждый угол. Погода диктовала свои правила, заставляя замедлить темп и погрузиться в унылое ожидание лучших времен. Лололошка прижал колени к груди, наклонил в бок голову и, выглядывая из-за листьев и веток, внимательно наблюдал за ходящем взад-вперёд Люциусом. Тёмный с позолоченными линиями плащ развевался от чересчур импульсивных движений, тёмно-багровая водолазка приятно выделяла хорошо сложенную фигуру, а несколько прядей из завязанного явно с трудом пучка падали на лицо. Наследник бегал от одного куста к другому, ругался, пинал камни и чуть ли не запускал пылающие шары в деревья. В голубых глазах сверкнула мелкая искорка умиления, на лице невольно выступила неимоверно глупая и дотошная улыбка, а в душе разрушался целый мир прежней жизни, скучной, серой и без яркий, бушующих смертельным ураганом эмоций, отдаваясь в грудь. Брюнет впивается ногтями в штанину и тяжело вздыхает: так приторно-сладко и горько-солёно на душе никогда не было. Откуда взялись столь необычные эмоции? В какой промежуток времени? Как Рома пропустил через себя… это? Столь неизведанное, спрятанное в сумрачной глубине души, манящее, но не недосягаемое… «Неужто это больше, чем просто привязанность?» Скачет неугомонным зайцем в голове вопрос. Раньше он только и знал о безысходном, тоскливом и беспросветном одиночестве и опасных, цепляющих душу оголенными проводами заданиях. Но почему именно сейчас на дереве в такую нелётную погоду, Лололошка сидит сложа руки на толстой ветви и с любопытством вперемешку с щемящим удовольствием и забытой радостью наблюдает искрящими глазами за будущим наследником престола. «И всё же, когда я свернул не туда?» — думает мироходец и закрывает глаза. — Ло?! — надрывает голос Люциус, обозлённый на глупую игру. — Ну где же ты, чёрт бы тебя побрал?! Выходи немедленно! Не в силах запустить огненный шаг и сжечь всё к чёртовой матери, дабы найти оборванца, парню остаётся лишь сдирать с кустов листики и прожигать алым взглядом невидимые дыры в стволах деревьев. Волна пугающего раздражения с каждым шагом заполняла тело и разум до краёв. В голове вертелось множество навязчивых мыслей, что сменялись одна за другой и сопровождались колким, неприятным чувством в груди. А вдруг Ло увидели в окнах и поймали? Сообщили Ивлису, отцу? Может, его уже нет в живых и теперь изуродованное и гниющее постепенно тело лежит в земле?! «Люциус, завались!» — приказывает сам себе наследник, поднимается с колен и топает ногой по земле, словно маленький, капризный ребёнок, которому родители не купили желанную игрушку. Зачёсывает выпавшие волосы назад и тяжело вздыхает. Испытывать столько эмоций за раз — самоубийство без особых усилий. Кожу словно медленно сдирают и запускают во внутрь маленьких крысок, в зубах которых спрятано по капле ядовитого волнения и душераздирающей паники. — Всё хорошо… — шепчет он под нос и, вздохнув с тяжким грузом на плечах, поднимает голову. — хорошо… Такие банальные, заезжие слова никогда не успокаивают, но давят на встрепенувшиеся нервы и нажимают на рычаг с минимальным оптимизмом. «Да кто вообще придумал…» — мысль обрывается на полуслове. Люциус открыл заспанные глаза и, глянув наверх, заприметил силуэт на дереве. Коричневая макушка, свободное пальто клетчатый шарф… «Попался-таки… чёртов беглец!» — наследник тихо хмыкает, слегка приподняв уголки губ в улыбке, заправляет непослушные волосы за уши, отходит назад и, зайдя в кусты, начинает красться. В ушах слабый звон, а с уст срывается очередной вздох. Голова постепенно закипает от крутящихся в ней мыслей и вопросов. «Словно сами всевышние в этом мире не дают мне толком сосредоточиться, честное слово…» — печально заключает Лололошка в голове и запускает руку в волосы, оттягивая их. На его счету не мало людей, использованных в качестве вещи или для достижения какой-либо цели. Куда бы он не отправился, какое бы задание не получил в сотый тысячный раз — там будут те, кто дорожит им или имеют подобные принципы как и у него. Незнакомцы, что повстречались на пути, Боги и полубоги, решившие заключить ту или иную сделку на время, или… «Не хочу даже перечислять…» — Рома закусывает губу, сбивая с ног собственные мысли. В голове внезапно всплыл образ Ави: белокурые, прямо как у Люциуса, волосы, завязанные в тугой хвост и с выбившимися прядями с ленточками по бокам, морщины на загорелом лице, хмурый и строгий, как у учителя, взгляд переливающийся глаз… «Индюк напыщенный… почему вообще его вспомнил?» И снова тяжкий вздох. Нельзя валять дурака. Нельзя забыть изначальный план. Нельзя допустить, чтобы всё пошло под откос и такой дивный мир, как этот, превратился в невообразимый хаос или рассыпчатый сизый пепел. «Я не должен ошибиться… от меня зависят жизни многих. Включая и…» — мысль обрывается и, не успев толком среагировать, мироходец летит вниз в чьих-то крепких объятиях, чувствуя в плечах недокоготки. Удар пришёлся на обоих. Кувыркнувшись несколько раз через друг друга, парни наконец останавливаются неподалёку от дерева: Лололошка прикусил губу и подавлял в себе болезненный стон в боковой части тела, а Люциус наоборот — сдерживался изо всех сил, дабы не засмеяться в голос, пока с незаметной улыбкой глядел на парня сверху. Впервые за несколько долгих и мучительных лет наследник, — лёжа под чужим телом, испачканный и взбудораженный, — хочет снова смеяться до слёз и боли в животе. Смеяться, пока его не услышат и не заберут обратно в пугающую комнату брата. Хочет на зло и без того импульсивному отцу показать, как же на самом деле приятно и задорно — быть живым. Когда твоё тело не напоминает бездушную оболочку, а душа не состоит из сплошной гнили вдоль и поперёк. — Люциус, какого… Не успевает брюнет договорить, как наследник залился заразительным смехом и закрыл лицо ладонями, скрывая раскрасневшееся лицо. — Эй! — возмущается Лололошка и хватает собеседника за запястья. — Хватит смеяться, как ненормальный! Что на тебя вообще нашло, Лю… Оборвавшись на половине слова, он замолкает, пока сын Агния закусил давно истёрзанную губу, дабы перестать хохотать. Своеобразная улыбка, белоснежные зубы и клыки, играющий на щеках румянец, симпатичные ямочки на щеках, — всё зияло и светилось вокруг столь угрюмого парня. В холодных глазах блеснул неизведанный огонёк, в животе запорхали еле живые бабочки, утыкаясь и терзая внутренние стенки, а сердце с каждым стуком сильнее колотило по рёбрам, оставляя новые трещины и сдирая пластыри с не зашивших ран. Весь мир застыл. Окрепшие спустя несколько десятков тысяч лет ограды разрушались с каждой минутой, оставляли после себя сизый пепел и мелкие камушки. Привычная, размеренная жизнь вдруг пошатнулась, словно башенка в «Jenga» — совершилось то самое одно неверное действие, и сейчас всё благополучно рушится в момент. Небо над головой затрещало, а земля под ногами стала проваливаться в небытие. «Что со мной?..» Внезапно лазурный взгляд перехватывают яркие алые глаза. Новая волна эмоций заполняет целиком, до самых краёв, не оставляя места негативу. Вновь внутри просыпаются столь сильные и притягательные чувства, сравнимые с глубоким и пугающим омутом. Поглощающие, топящие и вбивающие в самое дно, преграждают путь к какому-либо спасению. Но… это так приятно. Рома впервые позволил себе расслабиться. Прикрыв глаза и наслаждаясь моментом, он продолжал медленно тонуть в мягких, но чрезвычайно крепких объятиях и столь ярких, мутных глазах, не желая всплывать. — Э-эй! Долго ещё будет так… странно п-пялиться?.. — выдёргивает из страны грёз сиплый, подрагивающий голос и напряжённые бледные ладони на груди. — Я кому говорю, эй! Слезь же, мне… мне н-не удобно! Люциус отталкивает с заметной силой Лололошку в сторону, пока внутри с неимоверной скоростью бьётся сердце, по ощущениям, ударов так триста в минуту. Рома неосторожно сталкивается тазом и копчиком с маленьким камнем, и негромко ругается, обхватывая рукой больное место. «Да твою ж мать…» — ругается он про себя, кусает нижнюю губу и зажмуривается. Частые падения до добра точно не доведут, несмотря даже на крепкое тело с рождения. Пылкая, частая боль ощущается крайне остро и болезненно, а синяки и раны, казалось бы, с каждым днём то и дело, что расцветают. — Л-ло?! — внезапно подбегает зачинщик и садится рядом на колени. — У тебя что-то болит? Э-эй! Ты это самое… т-только не молчи! Внезапное волнение со стороны крайне удивило. Подняв голову, брюнет наблюдает за каждым неловким и импульсивным движением рук, которые не знали, куда себя деть. «Что это с ним опять? Я думал ему… плевать, что ли?..» В груди острым ножом прошлись по трещинам и только недавно зашитым ранам. Видеть искажённое из-за резкой и ноющей боли лицо — настоящий ад. Хуже изощрённой, медленной пытки, где руки связаны тугими и толстыми верёвками, а тело, голое и истерзанное, подвешивают над раскалённой лавой. «Это из-за меня?! Б-боже, нет… я не хотел, не хотел!.. Ч-что делать?!» Внутри с каждой секундой разгоралась дикая и всепоглощающая паника. Перед глазами скапливалась пелена слёз, зрачки сузились, тело пробил язвительный озноб. Люциус ошибся, снова допустил неминуемую ошибку! Оступился и, ранее шагая по тонкому льду, провалился сквозь него, пока ледяная, пробирающаяся прямо под кожу вода тревожности и неминуемой паники поглощала его. — Э-эй, Ло! Т-ты в порядке?! — не имея должной возможности прикоснуться, наследник лишь разводил руками и словно обеспокоенный потерей хозяина пёсик крутился рядом, то вставая, то обратно садясь на корточки. — Люц, успокойся и… — Давай я тебя на лавку ближайшую отнесу и… п-помогу, не?! — внезапно перебивает Де Рос уверенным голосом и смотрит впритык, словно дикий зверь, который загнал обессиленную жертву в угол. — Да со мной всё нормально! С чего это вдруг ты должен… — спрашивает Рома, но уже через секунду оказывается в чужих, сильных и чрезвычайно крепких, объятиях. Люциус, чувствуя как внутри весь мир переворачивается с ног на голову и подрагивая, сжимает в пальцах лёгкую одежду брюнета, кусает губы, разворачивается и шагает вперёд на ватных ногах, игнорируя поток немыслимых вопросов и возмущений. — Люциус, да отпусти ты меня! Эй! Мироходец болтал ногами, через боль в плече пинал кулаками в грудь, но все попытки выбраться тщетны. «Упрямый, самодовольный…» — перечислял чуть ли не все оскорбления мира Лололошка в голове, а на деле смирился со своей участью. Из такой хватки выбраться, казалось бы, просто нереально. Наследник вскоре выпускает из горячих объятий, аккуратно кладёт на скамейку пострадавшего, опускается рядом на колени и, сложив зябнувшие, ледяные руки, внимательно разглядывает, словно сквозь одежду, тело, на что Рома неоднозначно поднимает бровь, опускает руки на грудь и сидит, не двигаясь, в ожидании ответов. Давящая тишина и шорох ветра с каждой минутой всё сильнее били кувалдой по голове и отдавались колкой и пожирающей душу болью в груди и висках. Разгорячённое сердце Люциуса бешено колотилось, словно готовое выбраться из груди. Мысли кружились в вихре беспокойство медленно, но верно кралось сзади и окутывало его, будто плотный туман, не давая ни малейшего проблеска света. «Почему так больно-то? И что я опять творю?» — внезапно осознаёт Де Рос и сжимает ладони в кулаки, цапая внутреннюю сторону. Тяжело вздохнув и чувствуя, как внутри всё продолжает разгораться обжигающим пламенем, парень опускает голову ниже, касаясь чужих колен выпавшими волосами. — С-слушай, ты это… — бубнит наконец наследник, не поднимая глаз. — как бы объяснить… н-ну… п-прости! Пожалуйста! За то, что… ну, это… о-оттолкнул и всё такое, да… — Ты, случаем, не перегрелся? — острожно, будто бы боясь спугнуть, спрашивает брюнет, удобно пристроившись на лавке. Де Рос поднимает голову и встречается с внимательными, столь пленяющими глазами. Словно всепоглощающий океан, парень тонул и не имел никакого желая всплывать. Хотелось навсегда остаться рядом с Ло: касаться пальцами мягкой кожи, нежно, но со своеобразным напором, прочувствовать ментоловый вкус губ, обнимать до боли в рёбрах, спать в одной постели, прижимая к себе, проходиться воздушными поцелуями по шее и ключицам, груди и сосках, прессу с незаметными кубиками, пока руки фиксируют чужие запястья над головой… Дикое, животное желание подчинить просыпалось с каждой секундой. Чтобы брюнет остался навсегда рядом. Лололошка — настоящий, живой лучик света в сгущающейся тьме. Люциус был уверен, что совсем чуть-чуть, и он сгинет в ней, не дожив толком до коронации, но именно Ло, словно наперекор всем богам, свалился на голову с небес, — точно ангел! — и продиктовал свои собственные правила. Столь внимательный, послушный и тихий он растопил чёрствое сердце и оставил на душе выжженную раскалённой влюблённостью свою метку. — Ло… — шепчет наследник, неуверенно приближается и кладёт ладонь на чужой живот. — понимаешь, я… ну, как бы это объяснить… — Давай уже хоть как-нибудь. Тяжело вздохнув, Люциус поджимает губы, стискивает край плаща свободной рукой, опускает голову и мечтает потерять слух от биения сердца. — Я… не хочу, чтобы ты пострадал. Ни от моей руки, ни от чей-либо. Весь мир перевернулся и застыл. Губы замерли в немом крике, в груди больно кольнуло, а щёки, словно под раскалённым солнцем, запылали. «Ч-что?.. это точно он сказал?!» — негодует внутри Рома и, заметно напрягшись, отводит взгляд в сторону, на кусты. Нельзя. Нет-нет, нельзя так просто поддаться сладостным эмоциям! Просто немыслимо! От каких-то-там совершенно незначащих ничего слов внутри бушует настоящая, смертельная буря! Сглотнув вставший ком, Ло вздыхает и, подрагивая, поворачивается к, казалось бы, поникшему наследнику. — Люциус, — начинает брюнет, опускает ноги на землю и пристально следит за каждой эмоцией и действием со стороны. — это всё, конечно, очень мило, что ты говоришь, но… ты же понимаешь, что я совершенно не тот человек, который толком постоять за себя не сможет? Неловкая и давящая пауза. — Да, по моему виду и не сказать, что мне там… восемнадцать или около того, но, прошу, пойми: мне гораздо больше, чем ты думаешь. Я хорошо натренирован, у меня большой опыт и… — Заткнись, — внезапно отрезает Люциус и, словно разъярённый феникс, приближается к лицу, схватив чужие ладони. — мне плевать. Слышишь? Плевать я хотел на твой возраст, какую-то-там подготовку и огромный опыт за спиной! Я никогда… понял? Никогда не дам тебя в обиду! Даже если понесу непоправимый ущерб, смертельную казнь или ещё что похуже. Я в любом из случаев прикрою тебя своей спиной и укрою в самом защищённом месте, из которого ты точно не сможешь сбежать, даже если захочешь. Внезапно Де Рос замолкает, переводит дыхание и опускает голову на плечо, вдыхая аромат ощутимого хвойного леса и горького шоколада. — Я… пойми, я очень тобой дорожу, Ло. Застыв, точно статуя, мироходец отворачивается и закрывает лицо. Грудь то и дело, что судорожно поднималась и опускалась, тело пробило невыносимой дрожью, а от стука сердца можно было оглохнуть. «Спокойно, спокойно… это просто слова! Ничего серьёзного…» Задыхаясь от переполняющих эмоций, Рома бубнит под нос невнятное, что вызывает много вопросов со стороны. — Эй, Ло? Всё хорошо? — слышится обеспокоенный и в то же время сухой голос, заставляющий мурашек пробежаться по коже. Выдавив хриплое «нормально», мироходец поднимается на ноги, сжимает ладони в кулаки и разворачивается, собирается уйти, но ватные ноги коченеют и, если бы не чужие руки, брюнет бы познакомился с землёй лицом через секунду. — Эй! Ло, да ты на ногах не стоишь! — гудит Люциус, разворачивает лицом к себе и впивается обеспокоенным взглядом. — Всё… н-нормально… — протестует брюнет, но в ответ получает благополучное игнорирование. Де Рос усаживает мученика обратно, подкладывает под голову плащ и, стянув клетчатый шарф с подбородка, выхватывает чужую сумку. — П-подожди, я тебе это… сейчас воду дам! Она ж у тебя где-то тут, да? Без промедлений парень роется в карманах, слушая изредка тихие возмущения и незамысловатые «всё в порядке», игнорирует не интересующие предметы и, наконец, достаёт заветную маленькую бутылочку. Острожно, словно держа в руках младенца, преподносит горлышко к чужим губам, заправляет выбившиеся пряди за ухо и мелкими глотками заставляет Ло пить. Капли то попадали в рот, то небрежно стекали по подбородку, что заметно раздражало. Выпив не больше половины, мироходец отворачивается от бутылки. — Эй! Тебе лучше? — спрашивает Люциус, стараясь словить бегающий голубой взор. Пробубнив в ответ «всё в норме», брюнет вскоре поднимается на ноги, убирает чёлку с глаз и, выхватив свою сумку, отворачивается. — Слушай, Люциус… — с минуту помолчав, шепчет наконец Рома и сжимает до боли ремешок, чувствуя, как чуткие, алые глаза прожигают висок смертельным взглядом. — я забыл, что у меня дела, и поэтому… давай встретимся завтра, хорошо? Я сейчас не в лучшем состоянии… — Почему не сегодня? — отрезает наследник и приближается. — Сказал же, что я плохо себя чувствую! — не выдерживает мироходец и, повернувшись, с неким вызовом вцепляется прямо в мёртвые глаза. — Ты это понять можешь?! Люциус нервно сглатывает, сжимая ладони в кулаки. От голубых глаз с искрой напора закружилась голова, ноги превратились в вату, а внутри закружилась надоедливая вереница бабочек. Подавляя себе неудержимое желание прикоснуться, успокоить и прижать к груди, Де Рос тяжело вздыхает и тихо отвечает: — Хорошо, я тебя понял. Пошли, я провожу. Солнце, тонущее в горизонте, пропадало где-то в глубине приобретающего сиреневые, оранжево-красные и розовые оттенки лесу. Блики, танцующие в средь пучины мелких, спокойных ветвей, отображали некую дорожку, яркую и пушистую. Идти в полной тишине, когда рядом близкий человек, а из шума только шорох листьев да дуновение ветра — не хилая пытка. «Я не могу нарушить его просьбу… нет, точно не сегодня!» — торгуется внутри Люциус, но на деле тяжело вздыхает, убирая кулаки в карманы. Лололошка, с до сих пор горящими щеками и подрагивающими пальцами, шагал медленно и размеренно, иногда отставая и догоняя наследника. Пережить несколько с десяток тысяч эмоций в скоропостижный и совершенно глупый момент — пытка, самоубийство. «Настоящий выброс адреналина, не меньше…» — заключает парень про себя, случайно врезается в спину Де Роса и останавливается. Выглядывает из-за плеча и видит уже до боли знакомый выход в свет боли, страданий, голодовки и безжалостной, мнимой смерти. Рома сглатывает, обходит наследника, еле-еле доходит по выхода и… останавливается. Снова. Как в первую встречу. Первую и, казалось бы, их последнюю… — Ничего не скажешь? — со вздохом и некой трагичностью в голосе спрашивает брюнет. — Что ты хочешь, чтобы я сказал? — помолчав с минуту-две, устало отвечает Люциус и скрещивает руки на груди. — Да так… — шепчет Ло и невесомо кладёт ладонь на почти завядший куст. Звенящая тишина ударила по обоим и прошлась изрядным током, пробираясь в самое сокровенное и скрытое от чужого глаза. Огромное, буквально сбивающее с ног количество слов и вопросов вертелось в голове, но никто не решался выпустить их в свет. Стыдно. Унизительно. Мерзко. Вздохнув и расслабив без того напряжённые плечи, Рома всё-таки разворачивается в пол-оборота, бессильно смотрит пустым взглядом и первым нарушает глухую тишь: — Ладно, мне… пора. В ответ слабый кивок и неуверенный взор в сторону. Словно опасаясь, Люциус избегал голубых и манящих глаз, пока внутри разгорался конфликт двух огней. — И, знаешь… — вдруг шепчет мироходец, развернувшись к выходу. — сегодня было правда весело. Хоть и странно… Доброй ночи, Люци. Последняя фраза растворяется в воздухе, отдаваясь приторно-сладким ароматом цветов и непрямым поцелуем, что остро ощутился на щеке. Поджав губы, наследник теряется в пространстве, не чувствуя мокрую землю под ногами, ощущает в животе мёртвых бабочек и, развернувшись, словно под наркотиком, в болезненной эйфории шагает в сторону замка. Очередная встреча с темнотой не пугает, и парень, точно мышка, прошмыгивает по коридорам и лестницам, минуя все преграды в виде тумбочек с вазами или другой всячины, и теряется во мрачной комнате, заперев массивную дверь на ключ. Ясный, приглушённый и до дрожи холодный свет луны падал на кровать и озарял раскрасневшееся лицо со сверкающими яркими искорками глазами. Не чувствуя пол под ногами, Люциус медленно стягивает с себя одежду, наплевательски разбрасывает её, стягивает с убранной постели покрывало и устало утыкается лицом в подушки. Закрывает глаза и погружается в безмятежное пространство без времени и света, утопая в сахарных воспоминаниях и чувствах.***
Тёмный кабинет обрамлен чёрными каменными плитами и стенами, всюду возвышались украшенные деловитыми узорами полки и шкафы с книгами, на подоконнике расцветала утончённая роза с завядшими лепестками. На рабочем столе царил строгий порядок: аккуратно сложенная стопка бумаг в углу, блокнот с записями перед лицом, ручка, карандаш-два, точильный ножичек и несколько закладок рядом. — …но в конечном счёте каждая деревня получила по два-три мешка разной зерновой культуры и одной пятой части досталось по несколько рабочих инструментов, в связи с тем, что старые пришли в негодное состояние. — заканчивает наконец собранный отчёт гонец и низко кланяется Агнию, что записывал важные детали. Вдруг, сзади слышится тихий скрип открывающейся двери. В комнату, словно мышь перед спящей кошкой, заходит Ивлис и, смахнув с пиджака пылинку, приветствует отца поклоном. — Можешь быть свободен, — монотонно говорит мужчина докладчику, на что тот растерянно метает взгляд то на одного, то на другого, не зная куда поддаться. — Ты глухой, я понять не могу? — точка кипения медленно, но верно близится к неминуемому финишу. — Я сказал тебе убираться с глаз моих долой. Вздрогнув, молодой парень поспешно убирает листочки в сумку, снова низко кланяется и под пристальным надзором покидает помещение, оставив родственников наедине. — Отец… — начинает Ивлис тихим и холодным голосом, пока в глазах тускло горели огоньки неизвестных и чуждых ему чувств. — Что такое, Ивлис? — перебивает Агний и складывает руки в своеобразный замок, пристально глядя на сына. — Подойди сюда и объясни цель своего прихода. Парень сглатывает накопившуюся слюну, покорно подходит и, подняв взгляд, начинает без особых эмоций: — Дело в том, отец, что в последние недели две Люциус ведёт себя крайне странно. Неделю назад одержал победу в фехтовании над Арниром и Джо, в наших «разговорах» сдерживается, не кричит, не молит о пощаде. Также начал пропадать в библиотеке в своё свободное время и читать там книги от исторических сражений до современных, и в добавок к этому он стал чуть ли не каждый божий день ходить в сад. Заходит в самые дебри и… — Достаточно, я тебя услышал, Ивлис, — Агний поднимает ладонь вверх, останавливая сына, поднимает голову и заключает сухим, суровым голосом: — В связи со столь координатными изменении в поведении нашего будущего наследника Даливарики я поручаю тебе, мой дорогой сын, тщательно проследить за ним. Куда бы он не отправился, чем бы не занимался, чтобы не делал — ты будешь обязан контролировать каждый его шаг. В чужих тёмно-оранжевых глазах вспыхнул огонь азарта. Тайная слежка за беспомощной и ничего не знающей жертвой пускала в кровь безудержное желание власти и адреналина. — Как прикажете, отец, — Ивлис кланяется и, обменявшись незамысловатыми словами, покидает тёмный кабинет. Агний устало облокачивается на спинку вельветового, громоздкого кресла и тяжко вздыхает. «Что же с тобой происходит, Люциус…»***
Сумрачный лес обволакивал, словно живое существо, поглощая каждый шаг. Ноги несли его через камни, корни и преграды леса, в надежде найти истинное объяснение и выход. Бежал и спотыкался, словно дитя. Демоны не замедлялись, преследуя на каждом шагу. Мрачная аура пронизывала до костей, а разъярённый голос сзади, будто раскаты грома, нарушал лесную тишь и глядь. Нельзя оглядываться. За каждым деревом, скрывались десятки тысяч демонов, их вопли и хихиканье нарастали, словно ураган безумия. Огненные глаза светились, тёмные фигуры отражали всю боль и гнев, который копился внутри. Сердце его билось громко, истощая последние эмоции, голова всполошилась отражениями из прошлого, размытых образов, которые все больше терялись с каждым шагом. Свистящий ветер проносился сквозь ветви, создавая тревожные звуки, которые искажали разум и мир вокруг. Люциус терял надежду. Силы оставались на исходе, бессмысленная борьба почти подходит к концу. Споткнувшись, он рухнул на поверхность грунта, чувствуя, как холодные проклятые души демонов приближаются, а по телу прошлись остриями копья, оставляя новые, рубленые раны. Страшно… до безумия. Прокашлявшись густой кровью и подняв из последних сил голову, перед глазами вмиг предстаёт хладный труп. Некогда миловидное лицо было искажено до неузнаваемости, кровавые следы обгоревшей кожи искажали черты, превращая его в мертвую карикатуру человека. Тело было изодрано на части, словно игрушечная кукла в руках безжалостного ребенка. Пласты крови сливались с грязью болота, а в близ лежащей ладони мерцал в свете луны маленький камушек рубина, обрамленный серебром… Один взгляд на это становился испытанием для самой души, заставляя сердце сжиматься от отвращения и боли за утраченную жизнь. Глаза наполнились горькими слезами. Пальцы впились в землю, а с уст сорвался оглушительный крик… Вскочив с кровати, словно обожженный, Люциус машинально откидывает одеяло в сторону и хватается за сердце, с каждой секундой задыхаясь. Снова… в очередной раз повторилось забытое. Беспощадная ночь окутала разум мраком, а тьма проникла в самые уголки души. Страхи ожили, превратившись в призраков, готовых поглотить. Сердце забилось в такт бесконечному кошмару, словно драматическая симфония, наполненная тревогой и безысходностью. Каждый шаг был исполнен ужасом, а небрежный звук звучал как предвестие неминуемой гибели. Хладнокровная, тонкая рука, точно предвестие неизбежной судьбы, тянулась к шее, обвивая её, словно ядовитая змея. В тёмном лабиринте сновидений Люциус ощущал, что теряет себя, погружаясь все глубже в бездонную пропасть. Чувство беспомощности, дурманящее разум, внушало болезненное ощущение слабости и усталости. А после чересчур реалистичного сна это ощущалось куда чувствительнее. Паника отошла на второй план не сразу. Тяжело вздохнув, Люциус разгибает дрожащие колени, садится на край кровати, дотрагивается до плитки и вздрагивает. Леденящий душу холод и колкий озноб снова настигли его, начали пробираться под кожу, сдирать её и царапать, оставляя после свежие следы с загнившей кровью. «Успокойся, всё нормально…» — пытается сконцентрироваться наследник, схватившись за голову и оттягивая локоны назад. Перед глазами мелькают хладные картины пугающего до чёртиков леса, свисающие острыми когтями ветви и… изуродованное тело. Валяющийся рядом ком грязных, некогда белоснежных волос, отрубленная часть ноги, цветущие гематомы, а лицо… его нет. Сплошной череп с отломленной половиной и трещинами. — Т-твою мать… забудь, забудь, забудь! — кричит парень, сгибается и, задыхаясь, закрывает уши. Звенящая боль отдалась ударной волной в мозг, по телу пробежали бурей мурашки, сердце с каждой секундой ломает рёбра изнутри. — З-забудь, прошу… перестань д-думать об этом!.. Отчаянный и хриплый крик перерастает в мольбу Дьяволу. Тревога противно-липкой волной накрывает с головой, заставляя задохнуться, а мерзкие щупальца хватают мёртвой хваткой, обрамляют бледное тело полностью и тянут на самое дно океана тоски и волнения. Возвращаться в пучину болезненного бессилия, поглощающего с каждым мгновеньем все сильнее, — желания не было от слова совсем. Туда, где кроме насилия и ужаса, сковывающего движения, нет ничего, а липкий страх поглощал разум моментально. Сколько прошло времени? Да только чёрт и знает! «Явно, что достаточно…» — заключает про себя Де Рос. Из последних сил поднявшись с кровати и утащив на пол одеяло, Люциус на ходу завязывает небрежный хвост, открывает шкаф, не глядя, хватает первые попавшиеся вещи и медленно переодевается. Свободная футболка, широкие штаны, носки и поверх тонкий свитер. Парень, глядя искоса в зеркало, неряшливо убирает постель, открывает окна на балкон, по привычке оглядывается и, тяжело вздохнув, выходит из комнаты, загруженный невыносимой грудой мыслей. Очередная встреча с коридорами и жуткими портретами внушает явный страх, из-за чего наследник мигом пробегает до лестницы, спускается вниз и, оглядываясь по сторонам, медленно шагает на кухню. Привычной возни или басистого голоса отца не слышится, что не могло не радовать и позволило расслабить напряжённые от каждого шороха плечи. Зайдя в столовую, Де Рос садится на стул, разглядывает стол и из меньших зол выбирает себе курицу, тушенную в сметане вместе с чесноком и зеленью, и простую воду в стакане. Быстро справляется с трапезой, вытирает рот, выкидывает мусор и избавляется от самодельных улик, дабы Агний потом не взбушевался, забирает грязную посуду и уходит в сторону кухни. По дороге устало кивает нескольким девушкам, кладёт в раковину тарелку, вилку с ножом и чашку, просит всё вымыть и хорошо почистить до прихода главы, получает в ответ удовлетворительные кивки и, убрав руки в карманы, в быстром темпе шагает к лестнице. Люциус, прикрывшись плащом, тихо закрывает дверь, зажигает одним движением руки факелы и осматривается. Огромные полки, покрытые до потолка книгами, создавали удивительный лабиринт слов и историй. Золотые узоры на балках и потрепанных обложках, пыльные переплеты старых томов, сам запах старинной бумаги — настоящая атмосфера загадочности и неизведанности. По всей библиотеке витал лёгкий аромат пихты и свежей ели вперемешку с тростниковой мятой. Вдохнув полной грудью, наследник отстраняется от двери и, медленно шагая, аккуратно касается кончиками пальцев каждого встречного корешка. Безмятежное спокойствие этого места заставляло забыть обо всем на свете, погрузиться в мир бесконечных возможностей и фантазий, найти собственное утешение и лекарство для души. Как будто бы остров спасения в океане суеты и тревоги… Люциус проходит в самую глубь, понимается осторожно по лестнице вверх и садится на ступеньки, когда в глаза попадаются выделяющиеся обложки. Не боясь упасть, он перебирает каждый корешок, читает на обороте о чём та или иная история, самое интересное откладывает, намереваясь занять весь вечер и ночь бесконечно интересными, новыми историями. Вдруг, пошатнувшись от внезапного сквозняка, наследник инстинктивно хватается за полку, тем самым расшатав чуть ли не весь книжный шкаф. Вниз небрежно, с треском и шумом упало несколько книг, а на светлую голову прилетел, будто по воле судьбы, потрёпанный и пыльный блокнот. Ругнувшись, парень ловит вещицу, слезает с лестницы и, отряхнувшись, начинает с любопытством разглядывать слишком уж покалеченную книжечку. Тёмная, в уголках истерзанная, с пожелтевшими страницами и в некоторых местах рваная не внушала доверия. Хотелось выбросить в мусорку или лучше всего сжечь, но, взглянув случайно на первую страницу, алый взгляд зацепился за подпись: «Melli» Аккуратно выведенные буквы чёрной ручкой открыли обрывочные и ностальгические воспоминания, заставляя опуститься на ближайший диван и отложить выбранные книги на потом. «Мама…» По телу проносится огонёк тепла и забытой нежности. Заботливые, тонкие пальцы до сих пор невидимками гладили белокурые волосы, обвивали румяные щёки, пока пунцовые губы оставляли след на маленьком носике. Тяжело вздохнув, Люциус облокачивается о мягкую спинку, закидывает ноги и складывает их бабочкой, крутит пару минут в пальцах кулон и, уже до конца собравшись с силами, открывает первую страницу. «Дорогой дневник, — выводилось приятным для глаз почерком. — меня зовут Мелисса Де Рос, и, как бы это смешно и странно не звучало, теперь я буду вести тебя, записывать истории(и не только), рассказывать про всё на свете и выделять сокровенное…» Наследник прерывается, смахивает подступившие слёзы, перелистывает на несколько страниц вперёд и останавливается, продолжая читать дальше: «…сегодня Агний впервые ударил Люциуса. Это было невыносимо… я не могла наблюдать за тем, как моего маленького мальчика наказывают за небольшую шалость в саду… Это больно. Слишком. Я боялась, что сердце не выдержит, разорвётся на куски прямо там, но… после моих мольб и раскаяний Люца Агний отпустил моего бедного сына. Побитого, испуганного до чёртиков и…» Парень тихо ругается, сжимает блокнот до белых костяшек и подавляет до самого конца желание разорвать листы в клочья. Перед глазами всплыл самый первый день пытки, и почти сразу же испарился, стоило пальцам перевернуть пару страниц. «…больше не смогу. Болезнь с каждым днём забирает мои силы, оставляя после лишь дряхлое тело без эмоций. На уход за садом ни сил, ни времени, ничего буквально не хватает… а игры и чтение для Ивлиса с Люциусом чрезмерно изматывают. Агний не знает, что делать и каждый раз запирается в кабинете, круша всё на пути и пугая детей кошмарными звуками и руганью. А я… я просто смирилась. Такова моя судьба, и я не смею…» «…сегодня Ивлис показал мне свои навыки в фехтовании, а Люци принёс расцветшую багровую розу, сказав, что она напоминает мои глаза. На этот раз безжизненные и сухие. Но для моих мальчиков я оставалась сильной. Наверняка красивой. Нежной, любящей и…» «…сделанный Люци очередной подарок я повесила в нашей спальне. Он достойно украшал мрачную стену и приносил хоть какой-то лучик света с собой. До сих пор помню, как он с улыбкой сказала мне: — Мама! Как только ты встанешь на ноги, я отведу тебя в твой сад и покажу тебе все цветы, которые мы посадили! Представляешь, они так быстро расцвели! Ах, Люци…» «Это конец. Определённо. Мои силы иссякли, болезнь забрала последнюю энергию, волосы и шерсть стали выпадать, а прежние блики и искорки в глазах потухли. Агний запретил детям общаться со мной… но почему? Моя болезнь не преграда для них! Что же они подумают? Что мама врушка? Слабая? Нет, нельзя же так! Они же… мои. Мои дети. Мальчишки, такие светлые и милые, со своими причудами и страхами… Почему я не могу увидеть их… хотя бы в последний раз?..» Люциус закрывает блокнот, прижимает колени к груди и опускает на них голову. Зачем вообще нашёл этот… дневник? Зачем полез в него и прочитал? Тягостные воспоминания ударили в голову сокрушительным ударом кувалды, а невнятные и чересчур возбуждённые голоса в голове возмущались и давили на больное место: ранимую и потерянную душу, чьи раны только-только успели покрыться корочкой. Тело пробил озноб. Столь погано и ненужно парень себя чувствовал… «Всегда…» — заканчивает мысль внутри и поднимает голову. Перед глазами пелена неминуемых слёз, которые наследник благополучно смахивает. — Мам, ты же знаешь, что я не верю в эту чёртову судьбу и случайности… — еле слышно говорит Де Рос и поднимает усталый взгляд вверх, надеясь найти ответы на малую часть вопросов. Вдруг, в голове промелькнула неординарная мысль, столь осторожная и неуверенная, но до того настойчивая, что невозможно противостоять. Глаза опускаются на блокнот, внимательно рассматривают и вскоре замечают в глубине корешка чёрную ручку. Наследник аккуратно достаёт её, вертит пару минут в пальцах и, пробубнив под нос ничего не значащую фразу, открывает самую середину блокнота. «…как вообще вести эти дневники?.. с чего там, не знаю… начать, что ли?» С уст срывается тяжёлой вздох. Нельзя же прервать начатое когда-то давно матерью дело? Нельзя. Сейчас всего лишь стоит впустить в свою чёрствую жизнь хоть какую-то каплю разнообразия. Новое, интересное и… особенное? Люциус собирается последний раз с мыслями, взвешивает все за и против и, затаив дыхание, кладёт пишущий кончик на бумагу: «Ну… это, как бы тут начать всё… Привет, дорогой дневник?..***
Редкие лучики солнца медленно пробирались в комнату, падая на уже убранную ни свет ни заря постель. Де Рос, словно какая-то там принцесса, крутился и в тысячный раз оценивал себя в зеркале. Пара серебряных колец на пальцах, мамин кулон на шее, чёрная водолазка, пиджак, свободные, багровые брюки, ботинки и, в завершении, аккуратно уложенные в низкий пучок волосы. Любовь к идеальному отражению в зеркале была всегда, но под влиянием желания впечатлить сегодня Лололошку, ситуация доходила едва ли не до абсурда. Казалось, Люциус мог вечность работать над теми немногочисленными недостатками в виде следов недосыпа и лежащей не так, как он сам того хочет пряди волос. К сожалению или к счастью, время сегодняшним утром весьма ограничено. Накинув излюбленный плащ на плечи и поправив рукава, наследник выбегает из комнаты, минует коридоры и, слегка поубавив шаг, медленно и спокойно, словно до этого не носился, как угорелый, заходит в столовую. Отец сидит во главе стола, рядом Ивлис, а еде конца и края нет. — Доброе утро, отец, — говорит младший, сжимает ладони в кулаки и садится на свой стул, опустив голову. Сердце бешено колотится от переполняющих эмоций и преследовавшей тревожности. — и тебе тоже утра, Ивлис. Брат тихо хмыкает, доедает салат, откладывает приборы в сторону и, с заметно скрываемым любопытством глянув на Люциуса мельком, поворачивается к Агнию. — Отец, я могу выйти изо стола? Мужчина демонстративно вытирает рот салфеткой, даёт разрешение и, оставшись наедине с младшим Де Росом, складывает руки на груди. — И куда это, не постесняюсь спросить, ты так вырядился, Люциус? — Я сегодня хотел сходить к ней на могилу, а после пойти в сад, отец, — не в силах выдерживать пронзающую тишину отвечает наследник и поднимает голову, мол: «Смотри, я не вру!» Агний хмурится, с искрой недоверия с минуту смотрит на парня и, с тяжёлым вздохом встав изо стола, бросает незамысловатую фразу: — Передай ей от нас привет… Мужчина накидывает пиджак, натягивает перчатки и уходит прочь. Вдруг, внутри Люциуса разгорелся огонёк победы и… жалости? Видеть, как столь статный и могучий человек вмиг переметнулся в лице заслышав о горячо-любимой жене очень… «Забавно… неужели один-ноль, дорогой папочка?» Злорадный смех внутреннего демона отдался эхом в ушах. Встав изо стола, наследник заправляет чёлку назад и выбегает из помещения, предвкушая вечерний разговор и задыхаясь от волнения вперемешку с больными мыслями о ней.***
Под вековыми деревьями, что тихо спали под покрывалом листвы, расстилаются несколько незамысловатых, старинных могил, покрытых печально скрипучими пластинами мха. Средь забытых стелл и скрытых за пеленой времени ям, каждое надгробие хранит свой рассказ, оставленный в наследие забвению и молчанию леса. Ветры шепчут здесь неведомые мелодии, а птицы песнями приносят утешение усопшим. Люциус подходит медленно к выделяющейся могиле с давно завядшим венком сверху, садится на колени на каменную плиту, складывает руки на груди и нагибается, параллельно прислушиваясь. Каждый шорох, каждый вздох природы здесь кажется созвучным с тишиной и умиротворением уединенного уголка, где жизнь и смерть переплетаются в непрерывном танце и создают своеобразную симфонию вечности. «Мам… тебе здесь хорошо?» — задаёт внутри себя вопрос наследник и закрывает глаза, вспоминая детальный, хоть и такой далёкий образ родного человека. Пушистые волосы, хвост и острые уши, туманные глаза, тонкие пальцы, стройная и до боли идеальная фигура… — Мам… я так скучаю, — шепчет наконец парень надгробию, через секунды чувствуя невесомые и холодные прикосновения на макушке, шее и спине. — Знаешь, я продолжил вести твой дневник, — Де Рос поднимается, складывает руки на коленях и рассматривает потрёпанную фотографию на чёрном камне. — перед этим прочитав твои записи. Вспомнил детство, как мы с тобой весело проводили время… Приходится замолчать, собираться с мыслями вновь и не достать дна прошлого. — Спасибо тебе. Правда. Я благодарен тебе за то, что ты всегда оставалась рядом, поддерживала, защищала меня, любила… мне так сейчас не хватает всего этого. Твоих объятий, мягких прикосновений, хоть каких-то коротких, незамысловатых слов… Очередная пауза бьёт по голове. — Я знаю, надо жить дальше… ты всегда меня этому учила. И… представляешь, я в самом деле продолжаю идти вперёд. Живу и… как бы смешно это не звучало, наслаждаюсь жизнью. Тихий смешок над собой разгоняет мутную атмосферу. — Сегодня, кстати, я признаюсь тому, кто стал мне таким же близким, как и ты, человеком всего за месяц, представляешь! Какой-то жалкий месяцок общения, а я уже готов ради него свернуть горы, пойти в огонь и в воду, того глядишь и умереть даже, чтобы только он жил… Тяжело вздохнув, Люциус отвернулся, глянул на заходящее солнце. Лучики уверено пробивались сквозь листву, ослепляя. — Извини, мам, — поднимаясь, шепчет сиплым голосом парень и поправляет плащ. — я обещаю, что в ближайшие дни приду к тебе на подольше. Сейчас никак, извини… совсем скоро я встречусь с ним. В нашем с тобой саду и… признаюсь. Потом я обязательно вернусь к тебе и расскажу, как всё прошло. Принесу с собой ещё белые хризантемы с ромашками. Как ты любишь. Честно…***
Сейчас, в приглушённом свете звёзд, Лололошка прекрасен как никогда. Хочется смотреть на него, не отрывая глаз, ближайшую вечность. Желательно, ещё и иметь возможность прикоснуться: ощущать подушечками пальцев тёплую, тонкую кожу и биение сердца. Пока Люциус не был готов на столь решительные действия, предпочитая молчаливо смотреть. — Ну так? И что ты хотел сказать? — прерывает первый тишину Рома и поворачивается лицом к напряжённому собеседнику. Дыхание перехватило, а сердце забилось с новой силой. Звон в ушах не давал мыслям собраться в кучу. Сжав ладони в кулаки, Люциус опускает голову, глушит любые сомнения и, набрав полную грудь воздуха, начинает: — Ло, знаешь, я уже давно заметил, что между нами происходят странные вещи. Какие-то до жути неловкие и идиотские. А эмоции… они тоже непонятные, но такие, знаешь… ну, слишком яркие и притягательные. Я буквально теряюсь рядом с тобой… для меня ты стал будто бы сильнодействующим наркотиком. Я постоянно хочу быть рядом с тобой, иметь возможность касаться тебя, твоих волос и пухлых щёк… Наследник делает шаг вперёд, тянет руку и вмиг отдёргивает её, словно от огня. — Я впервые чувствую подобное рядом с… кем-то. Твои короткие ответы, неловкие касания и простой взгляд… всё сводит меня с ума. Я хочу всегда быть рядом с тобой. Опустив голову, Де Рос судорожно вздыхает, заправляет выбившиеся пряди за ухо и завершает речь, что в голове выглядела на много раз лучше: — Я… л-люблю тебя. Вздрогнув, на щеках чувствуется пылающее смущение, а сердце окончательно ломает рёбра. «Что он сказал?..» — судорожно думает брюнет и, сжимая ладони в кулаки, старается совладать с переполняющими его душу и тело эмоциями. — Я клянусь всегда тебя любить… — вдруг снова шепчет наследник, подняв взгляд. В алых глазах сверкали тусклые огоньки звёзд и пылающих на стенах дворца факелов. — Я клянусь всегда любить тебя, даже если с-судьба разведёт нас… — повторил Люциус, завороженно глядя в лазурные. Смущённый и, казалось бы, испуганный нежданным поворотом событий человек, что стоит перед ним, совсем рядом, стал первой любовью. Вторым близким, что помог выбраться из огромной пустыни ненависти, скорби и разочарований. «Я люблю его… в самом деле люблю…» Вдруг, образ Лололошки стал размытым. Люциуса пробила дрожь. Тело перестало слушаться, из-за чего наследнику пришлось опустится на одно колено и склонить голову. Негатив снова заполонил разум. Зачем он произнёс запретные слова вслух? Зачем сейчас приклоняет голову перед ним? Люциус окончательно забылся, потерялся в пучине любви и нежности… Прежде, чем говорить клятву и раскрывать свою прогнившую душу, нужно всегда помнить слова отца… Внезапное осознание, что с Ромой может произойти всё, что угодно, пришло слишком поздно. Перед глазами рисовались глубокая, сырая темница, мёртвые тела, истерзанная петля, окровавленный меч брата… «Нет… нет, нет, Господи, нет!» — Я к-клянусь беречь воспоминания о тебе… до самого конца, — продолжил парень твёрже, уже совсем не боясь текущих по щекам слёз. — мне плевать на всех: на гнев отца, на брата, на других людей. Я хочу быть рядом с тобой всегда… хочу выполнять любой твой каприз и просьбу, быть опорой и поддержкой, быть для тебя всем миром! Набрав из последних сил воздуха в лёгкие, что больно покалывали тонкой иглой, Люциус поднял голову и встретился с потухшими, но всё такими же прекрасными голубыми глазами, которые скрывала чёлка. — Я люблю тебя, Ло… и м-мне всё равно, ответишь ты сейчас или потом… ради тебя, я готов ждать хоть целую вечность. Лололошка потерял дар речи. Сын самого Агния сейчас признался ему в вечной любви и безоговорочной покорности во всём. К горлу подступил ком, на глазах накопились солёные слёзы, а сердце готово было в завершении поломанных рёбер выпрыгнуть из груди. «Что он творит… Боже, мой Люциус… мой бедный, бедный мальчик…» Спустив клетчатый шарф на шею, парень ступил один шаг вперёд и упал рядом с наследником престола, чувствуя, как чужие, тонкие пальцы с острыми ногтями впиваются мёртвой хваткой в спину. — Люциус, — начал наконец аккуратно Рома спустя неизвестно сколько времени. — я… понимаешь, мне сейчас сложно. Очень. Я буквально стараюсь усидеть на двух стульях и… получается это у меня с большим трудом. Я услышал тебя, ты не подумай ничего такого! Я осознал, что ты чувствуешь, всё понял, но понимаешь… в течение своей жизни я не влюблялся. Ни разу. Читал об этом в книжках, видел забавные примеры, но сам — никогда. Рома опускает голову и сжимает чужие ладони, пока собеседник оказывается в роли слушателя и, затаив дыхание, не перебивает. — Но тут появился ты. Не уверен, в какой момент это началось, но сначала я испугался, потом — замешкался, а сейчас вовсе запутался и не знаю, что делать. Я не привык получать помощь… Глухая пауза рушится на обоих тяжёлым грузом. — Так, нет, ладно, — со вздохом продолжает мироходец, мотнув головой. — Сейчас мы о чувствах… В общем, Люци. Прошу тебя, пойми, что я не знаю, смогу ли давать тебе внимание и любовь в нужном количестве. Я боюсь, что ты будешь чувствовать себя ненужным и обделённым, не важным и забытым… снова. Боюсь, что тебе будет плохо со мной. Лазурные глаза, наполненные копившимися каждое столетие слезами, поднялись и остановились на алых, столь мутных и родных. — Но знаешь… если наплевать на все правила и, как ты сам сказал, скрыться от твоего отца с братом, то я… да, я всё же хочу дать нам шанс. Может, опрометчиво и глупо, но я устал отказывать себе во всём: в отдыхе, еде, дружбе, отношениях. Постоянная рутина меня точно в могилу сведёт… Я хочу наконец пожить как все и быть с тем, кто нравится… мне. На бледном лице Люциуса заиграла тёплая улыбка, оголяя клыки и белоснежные зубы. Голова вскоре опустилась на плечо брюнета, и Де Рос с присущей наглостью стал вдыхать знакомый аромат. — Погладь меня, пожалуйста… — шепчет с просьбой парень и ждёт действий со стороны. Рука Лололошки, тёплая и приятная, осторожно и послушно касается светлой макушки, с нежной аккуратностью, но ощутимой настойчивостью крепко сжимает. Волнующий трепет накрывает с головой, а щеки противно краснеют. Люциус во всей красе чувствует себя пятиклассником, влюблённым в одноклассницу и открывающим для себя прелести физического контакта. Странно это всё… сильно смущаться от простых касаний. Но вмиг отрезав навязчивые мысли, он предпочитает не думать об этом, акцентируя внимание на ощущениях. На приторном чувстве уюта и комфорта, окутывающем прямо здесь. В свете луны, кружащей над головой, шелесте листьев и красоте подступающей звёздной ночи. Здесь, казалось бы, не так уж и далеко от жуткого дворца, наследник чувствовал себя защищено. Будто все те проблемы и заботы резко перестали иметь смысл. И нет в этой ночи ничего, кроме переполняющих чувств и парня, сводящего сердца с ума.***
В оранжевых глазах играет огонь безудержного любопытства. Власть над младшим братом, которую передал ему отец, Ивлис ощущал крайне остро. Шагая по длинному коридору, он скрестил руки за спиной и предвкушал скорое веселье. Пройдясь равнодушным взглядом по мрачным картинам с каменными лицами родственников, Ивлис проходит несколько шагов вперёд и, отворив массивную дверь с выцарапанными узорами, заходит в тёмную комнату брата. Кровать аккуратно убрана, шторы закрывают вид на позолоченные окна и заходящее солнце, шкаф закрыт, а на прикроватной тумбочке лежит стопка книг. Хмыкнув, парень недоверчиво хмурится, включает тусклое освещение и внимательно проверяет каждый угол. Шкаф — мимо, верхние полки с пылью и мелкими вещицами — тоже. Тумбочки, наличие скрытых тайников, шкатулки, зеркала — абсолютно каждая подозрительная деталь и место мимо! Перевернув почти всё с ног на голову, Ивлис, обозлённый и теряющий самообладание, подходит к кровати, садится на край и запускает пальцы в тёмные волосы, оттягивая их. Что он пропустил? Где недосмотрел? Может это одна сплошная шутка? Зная характер младшего брата и вспоминая поневоле выходки в детстве — всё могло быть возможно. Парень тяжело вздыхает и в порыве неминуемой злости опрокидывает близ стоящие книги на тумбочке. Вдруг, взгляд цепляется за потрёпанный жизнью блокнот, что выпал из толстого справочника про фантастический мир Даливарики. Он поднимает вещицу, оглядывает со всех сторон, открывает первую страницу и хмурится при виде знакомого почерка и росписи. «Melli» Перед глазами вмиг всплывает образ матери, но парень благополучно раздавливает его, словно назойливого жука, и начинает листать пожелтевшие страницы. Вдруг по комнате проходится хриплый смех, сотрясающий слегка стены. Ивлис, закрыв лицо ладонями и дрожа от внезапной радости, сгибается пополам и сжимает по боли в пальцах блокнот. — Господи, Люциус! — через сиплый смех шепчет старший брат и поднимает голову к потолку, смахнув мелкие слезинки с глаз. — Я всегда знал, что с тобой что-то да не так! Ха-ха, на даже! Это ж додуматься надо было — вести дневник мертвой матери! Какой же ты забавный идиот, братец… Выпустив на волю последний смешок, Ивлис заправляет чёлку назад, складывает обратно на тумбочку книги с блокнотом, поправляет постель, убирает руки в карманы и, оглядев ярко-оранжевым взглядом с пылающим азартом комнату, улыбается уголком губ. «Что же… ближайшие деньки обещают быть ох какими интересными…»***
Свернувшись калачиком и прижав край багрового одеяла к груди, Люциус мирно спал в своей громоздкой кровати. Безобидный и нежный… Лололошка медленно опустился на пол и положил подбородок на мягкий матрас, ощутив, как всё тело вдруг сковала дрожь от липкого страха и яркого восторга. В голове то и дело, что всплывали события вечера: заплаканные глаза, дрожащее тело в объятиях, слова любви… «Ну это просто невозможно… когда всё стало таким запутанным и непонятным? А наши чувства?.. Что случилось с ними?» — размышляет Рома, наблюдая за спящим. Он не позволял даже прикасаться к нему, будто бы каждое прикосновение будет равносильно ожогу. Лишь проходился одинокими голубыми глазами по телу. Этой ночью наследник не плакал. Он даже улыбнулся пару раз, крепче обхватив руками и ногами одеяло, словно игрушку. «Видимо, снится что-то приятное…» «— Готов ли ты к тому, что я вообще ничего не смыслю в романтических делах и, возможно, не самый удачный вариант для такого? — Я готов. Всегда готов, Ло…» Вспоминает кусок их вечера брюнет и неприятно ёжится. По телу пробежались надоедливые мурашки. Паника с волнением накрывает новой волной, перекрывая доступ к кислороду. «Может это всё ошибка?» — ловит себя на неприятной мысли мироходец и, взвесив на весах почти выполненное задание и собственные, глубокие и искренние, чувства, напрягается до боли в груди. Лучше всего уйти. И как можно быстрее. Вскоре он бесшумно поднялся, прикрыл наследника одеялом и, поборов желание пропустить меж пальцев пепельные и непослушные пряди, в последний раз посмотрел на спящего Люциуса. Невинный. Беззащитный. И такой желанный, что аж выть хотелось. «Ещё чуть-чуть и я в очередной раз переобуюсь… Боже, ну что со мной не так?!» Внутри внезапно проснулось от вечного сна желание прикоснуться, поцеловать и почувствовать сладостное тепло, распластывающееся по всему телу. «Всего один поцелуй…» Просто прижаться к приоткрытым губам своими. Трепетно, нежно и ласково… «Интересно, какого это? Наверняка как контрольный выстрел в голову…» Затаив дыхание, мироходец всё-таки переступает через свои принципы и обещания, слегка приближается к личику, заостряя внимание на чужом профиле, и невесомо соприкасается с ледяной кожей треснутыми губами. Дофаминовая кома. Полёт в астрал. Не прошло и пары секунд, как он резко отстраняется и запрещает себе даже думать о подобном тепле, отвесив пощёчину и возвратив тем самым самообладание. «Не хочу делать больно, но… нам с ним всё-таки не по пути…» — подводит итог запутанной цепочки Лололошка, невесомо проводит пальцами по белокурым волосам, поднимается, подходит к балкону и, спрыгнув, теряется средь кустов и цветов в тихом свете луны.