***
Мрак и жестокость, боль и страх…
Удар, за ним следующий, и так по вечному, казалось бы, кругу ада на Яву. Взмах, и плеть рассекает воздух.
Раз… два… три…
Перед глазами танцуют и пляшут черти. Искривлённые улыбки с пожелтевшими, прогнившими до мозга костей клыками, ясные морщины на лбах, багровая кожа, покрытая тленной сыпью и прожжёнными от адских языков пламени пятнами. Их круговорот хаотичных движений сопровождаются мерзким хохотом и тошнотворными рожицами.
Четыре… пять… шесть…
Голова кружится, словно переживаешь миллионную поездку на аттракционе-тошниловке. Бесы сменились радужными пятнами с кроваво-красным оттенком. Во рту горький привкус железа, из носа течёт струями алая кровь, а бессмертие с каждой секундой покидало тело и отправлялось в загробный, недозволенный для неё мир.
Страшно смотреть в зеркало напротив, жутко в который раз лицезреть изуродованное тело, лицо и испачканные, некогда белые локоны. Но очередная волна боли проносится током до самых кончиков пальцев, и чужая, не менее сильная рука хватается на волосы и тянет вверх.
Семь… восемь… девять…
На бледной спине узорами расцветают гематомы и алые линии. На каменном, холодном полу еле как виднелась густая, сплюнутая кровь, перед глазами до сих пор играли пятна, а мир предательский плыл массивными волнами.
Люциуса пронизывал с каждым ударом всепоглощающий страх, но показать слабость — равносильно сдаваться перед братом. Лишь глухие стоны изредка сбрасывались с губ и отскакивали от пола и стен, проникая в глубину сознания и вызывая желание продолжать мучения в чужих, горящих огнём оранжевых глаза.
Десять…
Внезапно громоздкие часы пробили чётное количество раз, оглушая, и Ивлис нехотя остановился, опустил плеть и разрешил глотнуть свежего воздуха в истерзанные лёгкие. Каждым вдох и выдох приносили нестерпимую, огненную боль.
«Ад закончился, слава всему неживому…»
Высвободившись из увесистых кандалов и оперевшись локтями о какую-то деревяшку, Люциус старался сфокусировать взгляд, прийти в себя и найти в конце концов одежду. Разгуливать по замку в полуголом, страдальческом состоянии и ловить на себе жалостливые взгляды вовсе не хотелось.
— Люциус, — сипло и совершено неожиданно говорит Ивлис, откладывает остывший металл вместе с плетью в сторону и скрещивает руки за спиной, с недоверием и мелкой искрой любопытства глядя на младшего. — сможешь ли ты сейчас честно ответить на мой вопрос?
Прокашлявшись и сплюнув на пол сгустки крови, наследник поднимает затуманенный взгляд, даёт немое согласие и, словно новорождённый щеночек, ожидает невиданно что.
— Когда ты недавно ходил в деревню, за пределы нашего дома, ты не замечал ничего странного или… — старший демонстративно замялся, отвёл взгляд в закрытое шторами окно и продолжил: — никого там?
В горле встал ком из игл, что царапали внутренние стенки, тело пробил озноб. Мысли мешались в огромном нагретом над лавой котле одна за другой, топя здравый смысл в глубине мешанины.
«На что ты намекаешь, Ивлис?» — чуть не срывается с уст логичный вопрос, но Люциус тут же его отрезает, закидывая далеко-далеко.
Нельзя поддаться панике. Он специальной выводит. Хочет, чтобы он проговорился, занервничал, изжил всего себя…
«Ни за что! Не позволю…» — наконец наследник ставит жирную точку в своём совершенно необоснованном стрессе, опускает макушку, давая распущенным волосам спасть на лицо, и тяжело вздыхает.
— Нет, Ивлис, — шепчет спустя минуты молчания он. — я ничего и никого тем более не видел.
Холодная голова и непоколебимый разум включились почти моментально, а внутри преждевременно вскрикнули победный клич. Ивлис сжал губы в тонкую линию, медленно подошёл ближе, нагнулся и, схватив мёртвой хваткой пепельные локоны, поднял голову.
Бездушные оранжевые глаза с переливами в красный оценивающе впились прямо в душу, и один только взгляд доказывал, что брат хочет выжечь её полностью, поглотить разум и снова заполнить тело паническим ужасом до краёв.
«Дыши, Люци, прошу… только дыши!» — в момент внедряются успокаивающие и столь банальные слова, произнесённые тихим и трепещущим душу голосом. Перед лицом предательски вырисовывался желанный, стройный силуэт с каштановой макушкой и голубым клетчатым шарфом, а губы, словно по команде, расплываются в глупой улыбке.
«Ло…» — поневоле младший отправляется в страну вечной наркотической эйфории, любви и его зависимости.
— …имя Лололошка тебе ни о чём не говорит?
Люциуса будто током пробило. Страх, внезапный и обескураживающий, сковал тело, обрушился градом ядовитых стрел. Мир перед глазами предательски плывёт, паника накрывает с головой. Что делать? Что сказать? Как поступить?
Нервно сглотнув, наследник поднимает голову, смотрит в упор и хрипло отвечает, выделяя каждое слово чуть ли не по буквам, пока кровь стекает с губ:
— Я без малейшего понятия о ком ты, Ивлис.
Недоверие и желание узнать истину моментом вспыхнули в оранжевых глазах и так же угасли, стоило Люциусу сжать челюсть до скрежета. Ивлис отходит в сторону, снимает кожаные перчатки, убирает уже ненужные предметы их «разговоров», импульсивно хватает лежащую в углу одежду и слепо швыряет её в брата.
— Тогда забирай одежду и проваливай.
Не ожидав агрессии со стороны, младший из последних, со временем уходящих сил поднимается на ноги, забирает второпях широкую футболку со штанами и плетётся к выходу, пока внутри всё разрывается от боли и чёрствой слабости.
Услышав характерный звук закрывающейся двери, Ивлис закусывает губу, опускает голову и будто бы в неведении ударяет со зверской мощью деревянный стол, оставив после немалую трещину.
— Что же, хорошо, — шепчет он под нос и закрывает лицо ладонью с окровавленными костяшками. — ты сделал свой выбор, Люциус…
Словно под наркотиком, младший Де Рос забирается в свою комнату, лениво натягивает футболку, шаркает к постели и утыкается лицом в подушки, мечтая задохнуться в них или отправится в мир иной через сон.
Столь поганое и отчаянное чувство соревновалось внутри с желанным облегчением и тщетной надеждой. Бой на равных не принесёт победы никому.
Тяжело вздохнув и не успев, к сожалению или счастью, провалиться в небытие, Люциус поднимается на локтях, аккуратно, чтобы раны не открылись, а гематомы не заныли голосами тысячи демонов, садится на край кровати и нагибается к тумбочке. Игнорируя верхние ящики, бледная рука скользит вниз, нащупывает небольшую деревянную коробку и достаёт её. Открывает полированную крышку, вытаскивает перемотанный и восставший, казалось бы, из мёртвых блокнот и ручку, откладывает ненужное в сторону, облокачивается на подушки, шикнув от внезапной боли, и дотрагивается пишущим, слегка подрагивающим из-за руки, концом бумаги, собираясь на ходу с мыслями.
«...моя жизнь стала налаживаться, и я просто не могу в это верить!
Всего за какой-то жалкий месяц с лишним я преуспел в фехтовании и пару раз одержал победу над лучшими фехтовальщиками в нашем королевстве, прочитал с десяток сотен книг в нашей библиотеке, а в «разговорах» с Ивлисом я почти не чувствую кровоточащей боли! Ну, почти.
Всему виной он… Лололошка.
Даже после моего признания и… наверное, уже начала наших официальных(?) отношений я до сих пор не понимаю, откуда всё-таки взялись у меня такие странные и душераздирающие чувства и постоянные убивающие мысли о нём.
Но… мне это нравится.
Мне теперь не стыдно признавать то, что мне до безумия нравится ощущать его дыхание на своей шее, когда мы сидим в обнимку в саду, нравится чувствовать согревающее тепло его нежной руки, слушать бархатный голос, смотреть на мягкие и пышные губы, которые я не могу поцеловать…
Мне нравится в нём абсолютно всё!
Этот чудаковатый парень и в самом деле в первую нашу встречу смог завладеть моим грешным сердцем, буквально сковав крепкими и непробиваемыми цепями!
Хочу остаться с ним навсегда… я уже говорил это, да?»
Не зная, что писать дальше или как разбавить дневник чем-то другим, Люциус вздохнул, положил блокнот с ручкой в ящичек под тумбочкой, откинулся на кровать, расправил руки и уставился в потолок.
Сна не было ни в одном глазу, а в голове то и дело был образ брюнета. Наследник снова рисовал невидимой кистью каждую деталь: пушистые волосы, треснутые на ветру губы, глубокие и проникновенные глаза, что переливались из синего в голубой, слегка загорелая кожа, на которой так и хотелось оставить свои следы… где-то неровные, кровоточащие от клыков, ярко-красные.
Люциус переворачивается на бок, сжимает кончик одеяла до побелевших костяшек и закрывает глаза.
— Лю-юци… — жалобно тянет Ло, жмурится, оставляя еле ощутимую мокрую дорожку на виске и до боли впиваясь пальцами в чужую спину.
Внутри рвут и метают стенки живота взбудораженные бабочки, а два сердца бьются в унисон друг другу, готовые в любой момент оглушить с концами. От шеи до низа, по ключицам, прессу и груди, выстраивалась невидимая дорожка из горячих, умопомрачительных поцелуев вперемешку с безжалостными укусами.
— Люц… — выдавливал из себя обрывистые куски слов мироходец, когда наследник дошёл до штанов, а ледяные руки поднялись к груди, начиная играться с ней, словно с игрушкой-антистрессом. — Л-люциу-ус, м..мать твою!
Парень запрокидывает голову назад и выдыхает хриплый стон, что ударил в уши и разум, растекаясь внутри сладостным чувством, медленно переходя вниз живота.
— О-оста..новись… — через силу глотая воздух, просит в последний раз Лололошка и сжимает пальцами пепельные волосы на макушке. — п..прошу…
Люциус с большой неохотой отстраняется, облизывается, словно довольный мурлыкающий кот, поднимает затуманенный алый взгляд и с нескрываемой влюблённостью наблюдает за переливающейся голубой радужкой чужих глаз. Не без удивления подмечает скрывавшиеся столь долго рельефы мышц, в очередной раз восхищается крепкими плечами, заостряет взгляд на ключицах и шее, искусанными и неимоверно манящими. Наследник усмехается и опускает взгляд на грудь, которая с каждой секундой вызывает совсем неадекватное желание прикоснуться. Опять ощутить под пальцами кожу, почувствовать, как тело подрагивает и напрягается, пока Люциус забирает контроль в свои грязные руки. К щекам прилил расплачивающийся жар, из-за которого оба сгорают во внутреннем пожаре слишком быстро…
— Ло, — шепчет Де Рос, нагибается и легко целует в шею, обжигая горячим потом воздуха и слыша в ответ тяжкий выдох, — ты… прекрасен. Просто восхитителен… понимаешь, что даже всех в мире слов и комплиментов не хватит, чтобы… ну, описать твою красоту?
Люциус зарывается в подушках, сжимает шелковые наволочки и под оглашающий стук сердца выдавливает через крик накопившиеся за минуты разврата и буйных фантазий эмоции.
Он никогда не был таким. Думающим о других, сопереживающим, постоянно с ненавистным ему предвкушением ждавшим следующего дня, чтобы увидеть желанные голубые глаза и почувствовать тепло чужих рук…
«Откуда у меня вообще эти мысли вылезают?!» — возмущается парень про себя, снова выкрикивает в подушки, падает на бок и прижимает колени к груди. Сердце, казалось, бьёт по триста в минуту, тело пробил озноб, а мысли спутались в комок приторных чувств и неприязни.
— Я так с ума сойду, — шепчет Люциус, закрыв лицо ладонями и впиваясь в лоб ногтями.
«А может уже сошёл?» — идёт в перевес вопрос голоса разума, но парень мотает головой, поднимается с постели и, коснувшись ледяного пола, не понимает, куда себя деть. Инстинктивно бросает руки в карманы штанов и начинает бездумно ходить туда-обратно, огибая всю комнату бессмысленными кругами. Жмурится, потирает себя за плечи или бьёт по щекам, нервно оглядывается в сторону двери и молится, чтобы никто не зашёл.
Взамен приторно-сладким чувствам, что наполняли до краёв чёрствую душу минутами ранее, пришла мнимая тревога и воспоминания того вечера. Неуверенный и дрожащий от холода и глубоких эмоций голос, свет луны, отражающийся в голубых глазах, не связанные меж собой предложения, что вытекли в признание в любви, которое достойно занять место в книге Гиннеса с припиской «Самое тягостное и бестолковое признание в мире!».
— Господи, неужели это было настолько отвратительно?!
Люциус скрипит зубами, сжимает до боли кулаки и, остановившись у ближайшей стены с парой полок, замахивается кулаком. Пара секунд невыносимой боли, затуманенный разум, и парень обессилено падает на колени. На плечи рухнул непосильный груз, а поглощающие с каждым днём мысли о собственной неудаче съедают по кусочкам, отрывают частичку души, не задумываясь ни о чём.
Вдруг, из прострации выводит звук разбитого о пол предмета. Резко обернувшись, парня пробивает дрожь: серебристая рамка с фотографией матери погрязла в острых осколках совсем рядом. Инстинктивно подобрав и без того хрупкий лист и заработав дополнительных мелких царапин, парень истошно ругается, вспоминая всю брань жалкого мира. Вскоре аккуратно откладывает фото в сторону, на небольшой столик, извиняется будто бы перед живым и дорогим человеком, которому нанёс непоправимый ущерб, морщится от лёгкой боли в пальцах и, тяжело вздохнув, принимается медленно убирать осколки.
Хоть дрожащие точно в конвульсиях руки не слушались, с маленькой задачей наследник справился хорошо.
По привычке слизнув с пальцев почти засохшие струйки крови и наконец глянув на потрёпанную нелёгкой судьбой фотографию, Люциус подходит ближе, нагибается и через силу забирает её. Оглядывает со всех сторон, словно зеницу ока, и цепляется за каждый «шрам» с пожелтевшей бумагой, внутри обвиняя и ненавидя себя за неспособность сохранить в целости столь заветную вещь.
Судорожный вздох снова слетает с губ. Наследник разворачивается, медленно подходит к закрытым окнам, откидывает в разные стороны шторы и встречается в очередной раз наедине со своим волшебным садом и яркой луной, чьи слабые лучи падали на лицо и отражались в мутных зрачках. Парень бегло обводит взглядом всю освещённую территорию со спящими цветами, покачивающимися на еле ощутимом ветру кустами и деревьями, заостряет внимание на небольшом лабиринте и нервно сглатывает, погружаясь в сладкие воспоминания снова.
— Люциу-ус, — зовёт бархатный голос через непроглядные кусты, пока мальчишка закрыл лицо дрожащими руками, вжался спиной в статую дракона и закусил кровоточащую губу. — мальчик мой, где же ты?..
Отчаяние и некий поглощающий страх заметно ощущался как в воздухе, так и в чужом взгляде. Из-за угла выглядывает стройная фигура, укутанная в привычное лилово-синее, мягкое платье, развевающееся от каждого движения. Приложив тонкую ладонь к груди, женщина оглядывается, опускает голову и встречается с жестокой реалью, которая беспощадно настигла и её хрупкое сокровище.
— Боже мой, Люци…
Мальчишка быстро поднял заплаканный взгляд, испуганный до чёртиков, отодвигается немного назад, поджимает губы и качает головой, поспешно вытирая солёную воду с глаз.
— У-уходи, мам! — с отчаянием и болезненной тревогой в голосе молит он.
— Как я тебя брошу сейчас, Люци? — с мягкостью отвечает ёкай, нервно сглатывает, дёргает ушами, подходит медленно ближе и садится на колени, слегка испачкав платье.
Люциус в спешке старается вытереть слёзы и кровь, но бледные худощавые руки опережают и делают всю работу за него.
— М-мам, — шепчет мальчик и шмыгает носом, — не надо! Ты же… и-испачкаешься.
— Тише, Люци, — перебивает женщина, приподнимает слегка чужую голову и вытирает большим пальцем капли засохшей крови с грязью, — зато смогу тебе помочь.
Тело пробил ледяной озноб, а мысли смешались в огненном котле в густую кашу. Сжав в тонкую линию губы, мальчишка бросается в мягкие — точно облако! — объятья и даёт волю копившимся эмоциям, вцепившись, словно дикий кот, мёртвой хваткой в чужую одежду.
— Ох, как же папа тебя нехорошо наказал, мальчик мой…
Большие скупые слёзы колющей боли и беспросветного, немого отчаяния падали на каменную плитку и шёлковое платье, пока еле ощутимая ладонь невесомо гладила пепельные волосы, а глуховатый ласковый голос убаюкивал, погружал в мир фантазий и радости.
Прокусив внутреннюю сторону щеки, Люциус роняет фотографию, бегло отходит от окна к ближайшей стене, под управление необузданного гнева сжимает ладонь в тяжёлый кулак и слепо замахивается. Глухой удар ударяется о грязный мрамор комнаты и растворяется во мраке.
«Чёрт… идиота кусок, нахера только вспомнил!»
Парень обессилено скатывается вниз, закрывает лицо дрожащими ладонями и тяжко вздыхает.
Оставаться наедине с пожирающими мыслями всегда было неимоверно трудно. Воспоминания лишь добивали, отрывали по кусочкам и кидали в бурлящий котёл ненависти.
Рядом мелькает стройная фигура: светлые волосы, мягкие ушки и хвост, глаза столь привлекательные и хранящие в себе любовь…
Наследник инстинктивно, из последних сил и не желания сойти с ума окончательно, поднимает глаза и осматривается, с детской наивностью выискивая хоть какой-то отблеск света и лучик надежды.
Реальность нынче жестока.
Комната, противная и до тошноты идеальная, отражала лишь чернильный мрак. Ничего живого и греющего душу.
Каждый угол, стена, мебель — абсолютно всё! — хранили в себе удивительно много. Страх и счастье, разочарование и восхищение, обиду и самоотверженность, злобу и любовь. Копившиеся из раза в раз больные воспоминания, мысли и чувства значили одновременно бесконечно много и ужасно мало.
«Ненавижу…»
Люциус притягивает к груди колени, кладёт на них голову и медленно, но верно и без каких-либо проблем начинает снова — в какой по счёту раз? — умирать в беспросветной пучине скупой тоски и зыбкой надежды, пока за серебристыми окнами солнце не выбирается из-под горизонта, утешая холодную землю волнистыми лучами и блеклым светом.
Бессонная ночь отпечаталась на лице глубокими кругами под глазами. Руки слегка подрагивали, от чего бинты невозможно было удержать, онемевшие пальцы еле-еле соприкасались с кожей, спина, истерзанная и расцветающая в еле обработанных гематомах, неприятно щипала.
«Восьмой круг Ада, честное слово…» — думает Люциус и завязывает с трудом бинт на запястье.
Убрав всё ненужное и использованное, парень поднимается с кровати, накидывает заготовленный давно плащ, поправляет ворот рубашки и, смахнув невидимую пылинку со штанов, оборачивается к зеркалу. Привычные оттенки багрового и чёрного, убранные красной лентой волосы, цепочки с кулоном на шее, блестящие кольца и сверкающие во мраке алые глаза — что может быть идеальнее и краше?
— Только Ло, — отвечает он самолюбивому зеркалу, довольно хмыкает и выходит в спешке из комнаты, оставляя в ней лишь дневник сокровенных тайн и характерный звук щелчка замка, что отбился от каждой стены и погряз в пожирающей темноте.
Люциус без единых препятствий проскальзывает в сад, умело обходит кусты и почти сгнившие пеньки, на месте которых были некогда могучие и пышные деревья, пробирается в самую глубь и, раздвинув листья, оказывается у выхода. Внутри моментом расплывается приятной волной радость и забытая любовь, что подталкивали парня идти вперёд, позабыв о чуткости и былой настороженности.
Выбравшись в очередной раз из лап мрачного дворца, наследник быстро пробегает вниз по рассыпчатой дорожке, заходит в маленький лес и, поправив плащ, идёт вперёд, параллельно высматривая знакомый силуэт в коричневой накидке и с сумкой через плечо. Проходит несколько метров, изредка спотыкается о корни деревьев, ругается, но вскоре замечает макушку тёмной копны волос в смешной шляпе.
Расплывшись в улыбке и самодовольно хмыкнув, Люциус замедлил шаг и стал, словно кошка, медленно красться, смотря под ноги и иногда прячась за деревьями.
— Люци, хватит прятаться, — вдруг зовёт Ло, отходит от ствола, на который облокотился, и скрестил руки на груди.
Осознав поражение и приняв его слишком уж быстро, без каких-либо внутренних истерик или бушующей агрессии, Де Рос вздыхает, натягивает глупую улыбку и выходит из укрытия.
— У тебя третий глаз открылся, что ли? — с мягкой насмешкой спрашивает он и подходит ближе к мироходцу, замечая в глазах искорки радости и всепоглощающей влюблённости, что сам так упорно скрывает.
— Да нет, — отшучивается Ло в ответ и демонстративно закатывает глаза, — просто кое-кому надо научиться быть тише и почаще тренироваться в прятках.
Люциус заметно хмурится, явно недовольный ответом и неким замечанием, поворачивает голову в сторону и, уперев кулаки в бёдра, уверенно отвечает:
— Пф, то же мне! Прятки — самая худшая и тупая игра, которую я когда-либо встречал. Кто её вообще придумал?! У этого человека явно не было вкуса… Одно лишь желание трепать нервы родителям и детям.
Ярое негодование и злость вызвали тихий смех со стороны, из-за чего в душе наследник прыгал и визжал от счастья и гордости за себя же и свою глупую ненависть на неизвестного гения игр.
«Потрясающая улыбка… и смех тоже, и глаза… просто всё!» — восхищается Де Рос и, повернувшись, наблюдает, словно заворожённая птица в клетке, за каждым неловким действием.
— Ладно-ладно! — брюнет поднимает ладони вверх, принимает проигрыш и опускает голову, после чего исподлобья, словно дикий зверь перед добычей, сверкает голубыми глазами и спрашивает: — Ну так? Куда пойдём?
Люциус сглатывает, невольно краснеет, вдруг инстинктивно оглядывается по сторонам, точно учуяв знакомый жгучий взгляд, вздыхает, сжимает до боли кулаки и, засунув внутренного параноика-психопата в самый дальний угол разума, судорожно хватает чужое запястье и уверенно шагает в глубь леса.
— Пойдём, я тебе сейчас такое покажу! — из-за плеча оглядывается он, пока на личике мироходца застыли пытливый интерес вместе с предвкушающим чувством уединения. Умиляясь порозовевшим щекам, Де Рос слегка замедляет шаг, выравнивается с Ло и, сцепив ладони в крепкий замок, бездумно говорит с лёгкой улыбкой:
— И да, улыбайся чаще. Тебе очень идёт…
В глубоком лесу, где ветви деревьев тянулись к небу, чьи тени густо укрывали землю, парни медленно расхаживали по мокрому мху и непринуждённо болтали о ерунде, пока прохладный ветер шептал свои загадки, а листья шуршали под ногами.
Воздух пронизан свежестью после дождя, а с каждым шагом и углубления в таинственный лес природа становилась все более живой и красочной. Птицы распевали свои песни, эхом разносящиеся в округе, белки перебегали дорогу, а бабочки парили в воздухе, оставляя за собой радужный след.
Вдруг, Люциус с приливом лёгкой нежности хватает Лололошку за запястье и под возмущения с грудой вопросов тянет вперёд, ярко и весело улыбаясь, точно ребёнок, когда выпросил заветную игрушку у родителей.
Наконец, парни, обходя до этого мелкие препятствия из пеньков, ям и колких веток, пришли к небольшому пруду, что был окружен молодыми соснами.
— Смотри! — с нескрываемым удовольствием говорит наконец наследник, раскрывает свободную ладонь и протягивает её вперёд.
Перед глазами расстилалась великолепная, будто бы неземная картина уединённого места, где есть всё для души: зелёные вершины, что тянутся к небу, отражающая серые облака и еле просачивающуюся голубизну неба стеклянная вода и поваленное дерево, предназначенное явно для душевных посиделок и пикника.
Рома приоткрыл рот и с полными детской наивности и заинтересованности глазами осматривал всё вокруг.
— Нравится? — задаёт вдруг прямой вопрос Люциус, острожно тянет за собой и глупо улыбается, чувствуя снова ту приятную эйфорию и всеобъемлющее счастье.
— Очень… — отвечает заворожённый, послушно следуя за парнем. — Где ты находишь такие места постоянно?
— Это секрет мирового уровня! — смеётся наследник и удобно размещается на бревне, приглашая незамысловатым жестом присоединиться к нему.
Сглотнув, брюнет любезно принимает приглашение и садится рядом, не отрывая взгляд от пейзажа. Внутри мир переворачивается, и парень вновь ощущает себя маленьким мальчиком, что гуляет под руку с отцом. Угольные волосы с каштановыми развиваются на ветру, необычайно фиолетовые глаза с незаметной любовью наблюдают за Ло, пока голубой взор сверкает на солнце, а небольшие ручки тянут дальше в мир слепых фантазий и небывалой сказки.
— …задумался? — вырывает из мечт тихий голос Люциуса и его жаркая ладонь на плече.
Мироходец открывает глаза, сглатывает накопившуюся слюну и бездумно отвечает:
— Да так… Вспомнил детство и своего отца, ничего особенного…
Наследник понимающе кивает и отводит нервный взгляд в сторону, невольно ощущая щемящее чувство слежки.
«Что-то неладное тут…»
— …а ты? — внезапно Ло касается ладони и смотрит прямо в глаза, ожидая ответа.
— А? П-прости, ты что-то сказал?.. — неловко откликается Де Рос и чешет затылок.
— Чем ты занимался в детстве?
— Я?
— Ну не я же, Люци, — отшучивается брюнет и тепло улыбается уголком губ.
Де Рос опускает голову, пока щёки заливаются неестественным румянцем, а перед глазами веером расстилаются больные воспоминания, перекрывающие доступ к кислороду из раза в раз.
— Люциус, держи спину ровно! — в уши ударяется голос будто бы из живой стали.
Агний шагает на ровне с сыном, сжимает до белых костяшек трость и в совершенно неожиданный момент безжалостно бьёт по ногам. Люциус обессилено падает на ледяной кафель, роняет книги, что служили балансом для равновесия, и, вытерев пот с лица, исподлобья встречается с напряжённым скулами, кадыком, сведёнными к переносице хмурыми бровями и нечеловеческим огнём гнева и негодований в оранжевых глазах.
— Ты — одно сплошное разочарование, Люциус.
Поёжившись и нервно сглотнув, наследник запускает свободную ладонь в волосы, оттягивая, и тяжело вздыхает.
Словно гром среди ясного неба облик отца предстал незамысловатой тенью перед лицом, разрушая воцарившуюся идиллию и растаптывая в грязи воздушные чувства.
— Слушай, а об этом обязательно рассказывать? — не без стыда спрашивает наконец Люциус и поджимает губы.
— Нет, не обязательно, — мигом отвечает Ло, убирает с лица улыбку. Ей взамен пришёл серьёзный взгляд и затуманенные неизвестным глаза. Парень отворачивается и, помолчав с минуту, неловко добавляет:
— Прости.
Обернувшись, Де Рос выгибает бровь и внимательно, словно отполированную до блеска статую, рассматривает чужой профиль. Бегающие желваки, закрытые чёлкой пустые голубые глаза, сплочённые в тонкую линию губы…
«Неужели нервничает?» — думает с настороженностью наследник и сглатывает отчего-то горькую слюну.
Словно тяжёлое одеяло, набитое камнями, тишина набросилась на парней грузом снова. Безжалостно сжимала пространство, создавая невыносимое напряжение между ними. Каждый ощущал её по своему, но для обоих мир перестал казаться сладким подарком, а фальшивые картинки звонко потрескались, словно хулиган бросил в окно первый попавшийся камень.
«И когда успело всё так омрачиться?» — висит в воздухе немой вопрос, внушающий страх и тягостные сомнения.
— Почему ты извиняешься? — наконец прерывает назойливые голоса в голове Люциус и кладёт аккуратно ладонь поверх чужой, на что собеседник вздрагивает, слишком резко поворачивается, отчего в глазах ненароком темнеет, и нехотя встречается с алым взором, что вновь сцепил запястья незримыми оковами власти и величия. Приклеившись к липкой, до тошноты противной паутине, Ло будто жалкое насекомое покорно ждал своей участи… ждал, когда паук облепит его мохнатыми, длинными лапами, сплетёт кокон и будет медленно, точно растягивая удовольствие, наслаждаться его беспомощностью и…
— Да просто, — в ответ бубнит встревоженно Рома, поправляет сумку, перекидывая на другую сторону, жмурится, дабы заглушить внутреннего параноика и фантазёра, и отворачивается, — мало ли, что у вас там происходит. Всё-таки семья древнейшей знати как-никак! Вдруг тебя там слишком жёстко контролируют и заставляют тренироваться в чём-то и всё такое, а я тут давлю на больное и…
— Хватит уже чушь нести! — перебивает чересчур резко и несдержанно наследник и приближается, сдерживая внутреннего демона, что готов рвать и метать, стереть всё с лица этого мира, лишь бы в миллионный раз подряд не погружаться в жгучие воспоминания и сохранить приятный, былой комфорт и сладостное чувство покоя рядом с брюнетом. — То, что я из семьи какого-то-там богатея-придурка, ещё не значит, что отбитый на голову!
Рома поднимает обеспокоенный взгляд на парня, что сейчас напоминал больше бомбу замедленного действия, нежели наследника будущего разрушенного королевства, и молчит с минуту-две.
— Люци, я не…
— Замолчи! — более мягче уже прерывает на полуслове Де Рос, спешно отстраняется, опускает голову и закрывает ладонями лицо.
Снова сорвался, поддался негативу и накричал на дорогого человека, что заменил солнце одними своим существованием. Стал первым, кто протянул руку и вытянул из пучины гнева и неприязни, бесконечного насилия и нескрываемого презрения ко всему, что движется…
— Прости, — говорит наконец полушёпотом Люциус и с большим трудом сглатывает горький ком поперёк горла, мешающий говорить складно, — я не хотел на тебя кричать и… давить. П-прости…
От передоза быстротечных и совершенно неконтролируемых эмоций кружилась голова.
«Хоть кто-то испытывает столько за раз?!»
Наследник прокручивает снова колесо фортуны с незамысловатым выбором: «Какое оправдание своей агрессии лучше?», но в момент терпит крах и поражение, смешивается с грязью и рвано выдыхает, желая поскорее уйти из этого чёрствого мира, навсегда запереть неудержимый гнев на замок и выкинуть ключ в самые дебри мрачного леса.
— Всё нормально, Люци, — внезапно вырывает из всепоглощающей тьмы тихий голос и невесомое прикосновение со стороны.
Люциус медленно приподнимает голову и встречается с манящей глубиной голубых глаз.
— И как в тебе умещается всё то, чего нет в других, — шепчет он, еле перебирая губами.
— Что говоришь? — появляется перед лицом брюнет. — Извини, я не…
— Ничего!
Будто обиженный и нагло униженный на весь мир мальчик, наследник отворачивается, вздыхает и сжимает до боли в кулаки.
Снова делает то, что хочет он, снова забывает отведённые правила и законы.
«Хотя когда это я этому бреду следовал ещё?» — думает Люциус и, обведя беглым взглядом тёмно-изумрудные деревья, переливающиеся на серебряном солнце, опускает глаза на водную гладь. Мелкие волны разбивались о заросшую мхом землю, лучи, что меркли через раз-другой, слабо били в глаза и зарождали новые искорки небытия и покоя, а игривый шелест листьев и кустов приятно дополняли воцарившуюся идиллию, что моментами враждовала с угнетающей тишиной и приливом стеснения со слепой верой.
— Вставай, — внезапно заявляет Де Рос и скидывает плащ, — и, желательно, сними свою эту сумку.
— Чего? — Рома поднимает голову и непонимающе вскидывает бровь.
«Такой наивный, словно котик…»
— Поднимайся и снимай свою чёртову сумку, Ло, — поворачивается и повторяет с напором Люциус, сосредоточенно наблюдая за чужой безысходностью.
Мироходей с присущей чуткой настороженностью встаёт, отряхивается от прилепившихся щепок и медленно перекидывает сумку через плечо.
— Господи, ну чего ты как недотёпа?! — не в силах больше ждать ругается наследник, в свойственной манере, с наглостью и исходящем из ладоней пылким огнём, хватает брюнета на запястье и уверенно ведёт к озеру.
— Э-эй, Люци! Люциус, стой! Да подожди же ты… Эй!
По дороге Рома растерянно роняет сумку, спотыкается о собственные ноги.
Со стороны тотальный игнор. Волна раздражения накрыла с головой, и Рома стал предпринимать попытки выбраться из чужой хватки. Одна попытка, вторая, третья… всё тщетно.
«Это ж сколько надо тренироваться, чтобы стать таким!.. Чёрт, даже не знаю, как назвать его!»
Вдруг Люциус резко останавливается, поворачивается к мироходцу, смотрит, словно видя впервые, в упор несколько минут и, улыбнувшись краем губ, смело тянет на себя.
Ноги пробил холодок, из-за чего Ло морщится и невольно постукивает несколько раз зубами.
— Люциус, какого чёрта ты делаешь?! — в открытую возмущается брюнет и обнимает одной рукой себя за плечо.
— Что я делаю? — с наигранным непониманием и щенячьими глазами спрашивает Де Рос. — Веселюсь!
Мимолётная секунда, и парни, пробежав пару-тройку шагов вперёд, скоропостижно летят в воду. Холод мигом обдал тела, а некогда кристально-чистая вода утонула в маленьком и мутном песочном урагане.
Бултыхаясь, словно малый ребёнок в ванной, Ло украдкой поднимает голову из воды, собирает побольше воздуха за секунду и под чужим напором объятий погружается заново.
Шляпа слетела с макушки и отправилась по мелкому течению в путешествие на другой берег, к корню дерева, чужие пепельные волосы расплелись и лезли на глаза, одежда противно прилипла к коже, а единственной опорой были широкие плечи и выделяющийся пресс. С бледного лица Люциуса не сползала задорная улыбка, обнажающая острые клыки, на что мироходец, проплыв вместе ещё несколько метров вперёд, стукнул парня по плечам и вынырнул, жадно глотая свежий воздух и ища под ногами взбудораженный песок. Де Рос всплыл следом через минуту, мотнул головой, взъерошил волосы и, глянув на собеседника, залился смехом.
— Люциус! — кричит Лололошка, прокашлявшись от воды. — Какого чёрта, а?! Что это вообще было сейчас?..
— Это? — немного успокоившись и подплыв ближе, переспрашивает наследник и умело обхватывает чужую талию. — Настоящее веселье и… моя спонтанность!
Мироходец отворачивается, прикусывает внутреннюю сторону щеки и поднимается из воды, чувствуя как пылкий жар прилип к щекам.
— Идиот…
Вещи, мокрые и помятые, небрежно висели на ближайшей ветке дерева. Люциус отряхнулся, снова взъерошил завивающиеся волосы и, зевнув, свалился рядом с полуголым брюнетом.
— Как ты? — с тихой усмешкой спрашивает он и переворачивается на бок, встречаясь с чужой спиной.
Ло инстинктивно прижимает колени к груди, чувствуя как сердце бьёт по рёбрам, а алые глаза прожигают насквозь затылок.
На душе огромный валун, что загородил выход к кислороду, на глаза наливались слёзы.
«Отчего так больно? Что вообще происходит со мной?!» — крутится бесконечное колесо вопросов, а в голове одна пустошь.
— Эй, Ло?! — с тревогой в голосе зовёт Люциус и переворачивает парня за плечо на спину.
Прикусив несдержанно губу, наследник замирает, точно статуя, и замолкает. Пустой взгляд, подрагивающие от холода руки, что впились в молочную кожу ногтями и оставляли характерные следы, искусанная в кровь губа и текущие солёные слёзы безжалостно ударили по сердцу отбойным молотом.
«Это я виноват? Что с ним? Почему он плачет?! Что произошло?!» — крутятся с десяток вопросов, а ответов как на зло нет и, казалось бы, не будет.
К горлу подступил ком, паника хлестнула невидимой плетью по лицу, а противные мурашки забегали по телу.
«Что делать?! Как… помочь или?..»
— Люци, — внезапно шепчет Рома, медленно поднимается и неуверенно кладёт ладонь на плечо.
Резко повернувшись, перед затуманенными глазами теперь утомлённый, с заметными кругами под глазами брюнет и сверкающие голубые глаза, в которых танцевали пара-тройка искорок покоя и радости, несмотря на нахмуренные брови и безразличный вид.
«Это были… галлюцинации? Или он так быстро вытер слёзы? Или…» — путается в размышлениях Люциус, поджимает губы и, игнорируя внезапную боль, накидывается на мироходца, обвивая ладонями тело и впиваясь пальцами в рёбра.
— П-прости! — чуть ли не выкрикивает внезапно наследник, прижимается сильнее и утыкается в грудь.
Слегка удивившись такой спонтанности и резкости со стороны, Лололошка устраивается поудобнее на траве и аккуратно, словно боясь навредить или сломать сильнее, кладёт ладонь на почти сухую макушку, пропуская меж пальцев локоны.
— Всё нормально, Люци, — отвечает наконец спустя минуты молчания Ло и закрывает глаза, — прекрати уже извиняться…
— Извини, — словно не слушая, бормочет Люциус и вдыхает аромат свежей травы и пресного озера, что перемешались с едва ощутимым шоколадом и хвоей, — просто… я не могу свыкнуться с тем, что постоянно причиняю тебе боль.
— Люциус, прекрати, серьёзно. — перебивает Рома и немного сжимает волосы. — Я живой, значит всё нормально. И я очень сомневаюсь, что умру от твоей руки и…
— Замолчи!
Наследник поднимается, пылко прижимает запястья к земле, слегка надавливает и нависает над удивлённым парнем.
— Я не хочу, чтобы ты даже думал о том, что я смогу тебя убить!
— Люциус, мгх!.. — отчаянно мычит Рома под крепким давлением, прикусывает губу и ёжится. — У-успопойся… прошу…
Тело точно током пробило. Не в силах противостоять слабости со стороны Де Рос, упав в котёл наркотической любви, согревающего тепла и унизительной жалости, ослабляет хватку и опускает голову.
«Идиот… настоящий кусок неуравновешенного дегенерата!» — ругает себя же парень и закусывает губу, дабы не сорваться на крик.
— П-прости, — судорожно выдыхает наследник и отводит взгляд в сторону, немного потирая большими пальцами чужие запястья, — снова я…
— Люци, я… поверь, полностью понимаю твою вспыльчивость. И, как бы это странно не звучало, принимаю её…
Сиплый и столь ласковый голос пробивает бледное тело дрожью. Нерешительно повернувшись, Люциус столкнулся один на один с голубыми глазами, что тускло блестели на фоне пасмурного неба, снова.
«Принимает?..»
Алый взгляд скользнул ниже. Тонкая, молочная шея манила, пробуждала желания оставить дорожку из поцелуев и кровавых укусов. А ключицы, усыпанные мелкими и выделяющимися шрамами, вздымающаяся от частого дыхания грудь, пресс и мышцы на руках будоражили мозг не хуже любого порно-фильма. Сглотнув, наследник неторопливо нагибается, обжигает разгоряченным дыханием шею и глухо спрашивает:
— Ло… можно я, ну… п-поцелую?..
Мироходец сжимает губы в тонкую линию, отворачивается, судорожно выдыхает, несмело кивает и, стараясь игнорировать пьянящее возбуждение, слегка поддаётся вперёд.
«Нельзя всё-таки ему отказывать… иначе, я думаю, мне реально не поздоровится потом…»
Внезапно горячие губы аккуратно соприкасаются с кожей и невесомо целуют. С уст срывается тихий и прерывистый вздох, когда Люциус спускается ниже, прикусывает грудь и снова целует. Дикое желание продолжить, полностью подчинить и никуда не отпускать затуманило мозг и полностью отключило здравый смысл. Де Рос приподнимается, проводит дорожку поцелуев от шеи к груди, обводит языком раскрасневшийся сосок и несильно кусает.
— Л-люциус! — вперемешку со сдавленным стоном выкрикивает Лололошка и вздрагивает.
Пропустив мимо ушей жалобы, наследник оставляет неяркий укус, облизывается и, отпустив чужие запястья, спускается к прессу, вылизывая каждый встречный кубик на пути.
— Э-эй, Люц-циус! — слегка приподнявшись, лепечет Рома, хватает пепельные локоны и поднимает чужую голову.
— Что? — недовольно смотрит собеседник и опять облизывается, до сих пор чувствуя сладостный привкус на губах, пока сердце мироходца пробило внутри четвёртую стену от переполняющих его чувств и возбуждения.
— Т-ты какого чёрта творишь?! Й-я, мы… мы ещё н-не на той стадии отношений!
Мысли смешались в ком неуверенности, а слова еле как связывались в стоящие предложения.
— А, да?.. — уныло отвечает Де Рос и отстраняется. — Прости… видимо, я слишком переборщил в этот раз и, ну… забежал в-вперёд…
Внезапное и столь гнетущее чувство вины накатило холодной волной, заставляя съёжиться и отвести взгляд.
«Снова провал, поздравляю, Люциус Де Рос!»
Брюнет неуверенно проводит подушечками пальцев по шее, ключицам и груди, шикает от пары-тройки оставленных укусов, тяжело вздыхает и, украдкой глянув на поникшего парня, сглатывает.
«Может, я тоже переборщил и бурно слишком отреагировал?»
Звенящая тишина свалился с неба и окутала тела обоих. Ло, лёжа на боку, прижав колени к животу и закинув руку за голову, витал в облаках, анализировал сложившуюся ситуацию, вспоминал сильные чувства, где ехидный голос в голове и желание продолжить били по мозгам, но внутренний командир-трудоголик быстро включил холодную голову и… бегло отстранился. Стыд ударил по лицу, а мимолётная слабость завязала внутренние органы тугим узлом и перекрыла доступ к кислороду.
«Идиот, идиот, идиот!» — бранил себя же Рома, прикусил нижнюю губу и закрыл руками лицо, желая скрыться от всего мира, как в детстве, или провалится сквозь землю, чтобы никто и никогда больше не увидел его самодовольное и простодушное лицо.
Люциус, утопая в котле с адской мешаниной из неуверенности, позора и неконтролируемого экстаза, не мог найти в себе силы повернуться, обнять, прижаться к столь желанному и родному телу и искренне извинится в сотый раз.
«Что вообще со мной, а?» — проводит череду из вопросов парень, нервно вздыхает. Бездумно полежав с минуту-другую, всё-таки переворачивается на спину и открывает пустые глаза, встречаясь с пепельно-серым небом и редкими лучами блеклого солнца. Рваные облака уныло тянулись друг за другом, словно верные друзья, ветер бессильно пел свои песни, макушки деревьев покачивались, сбрасывали иголки и листья, оставляя гнить их в сырой земле.
— Вот бы иметь возможность стать кем-то вроде птицы, — внезапно шепчет наследник, стрельнув взглядом в мимо мчащуюся ворону. — Улететь подальше отсюда, затеряться в голубом небосводе, расслабиться и наконец ощутить ту отчаянно нужную свободу, далёкую и незримую, неподвластную узким человеческим умам, что окружают по всюду…
— Чего это тебя на философию потянуло? — подкалывает спустя пару минут Рома и неуверенно пододвигается ближе, остро ощущая исходящий жар и тепло.
— Да рядом с тобой и не на такое пойдёшь, Ло, — отвечает с доброй, лёгкой на ветру усмешкой наследник, переворачивается на бок и захватывает чужие плечи в объятия, нагло утыкаясь в шею и вдыхая пьянящий аромат тёмного шоколада, хвои и свежего озера.
Мысли текут своим чередом, темы для разговора уплывают далеко-далеко, не желая тревожить или как-то нарушать воцарившуюся идиллию.
— Я люблю тебя, — тихо шепчет Люциус и невесомо целует брюнета в затылок.
Вздрогнув, Ло бесшумно выдыхает горячий воздух, заметно напрягается и, медленно утопая в приторно-сладких чувствах, отвечает:
— Я… тоже л-люблю тебя…
Смешок со стороны невольно оглушает, а всё вокруг перестаёт иметь смысл. Джодах, задание, Агний с Ивлисом, былая неловкость. Страхи и сомнения, радость и печаль, злость и недомолвки, напряжение и трепет.
Мир меркнет, затмённый светом. Всё теряется, мешаясь и уходя на задний план. Всё, кроме эхом повторяющихся в голове слов, негромких, сказанных с волнением и неловкостью в дрогнувшем голосе.
— Я дождался…
***
Агний откидывает подальше прожжённые слегка бумаги, тяжело вздыхает, устало поднимается изо стола и, окинув мрачный кабинет бездушным взглядом, подходит к окну. Громоздкие тучи обвили ледяными объятиями обширное небо, тёмные деревья лениво покачивались в разные стороны, иногда намереваясь упасть замертво и дать себя на истерзание лесникам.
Пустые глаза смотрели сквозь этот мир, далеко-далеко, где нет места колкой ненависти и невообразимой злости. Где каждый обрёл своё потерянное, мнимое счастье, а мягкая улыбка согревала в суровую зиму.
— Мелисса, — шепчет Агний пустоте и поднимает голову, игнорируя мелкие кристаллики слёз, — ты даже представить себе не можешь, как я тоскую по тебе.
Мужчина закусывает нижнюю губу клыками, пронзая насквозь, слизывает выступившие капли тёмно-алой крови, поворачивается вправо и проходится беглым взглядом по сливающейся с интерьером статуе. Выгравированные мастерской рукой короткие прямые волосы, строгий костюм, что подчёркивал статную фигуру, выпирающие рога, задевающие угловую полку, острые черты лица, хмурый, всепоглощающий взгляд, придающий битому камню власти былого правителя, беспощадного и чрезмерно лицемерного.
Агний зло хмурится. Горькие воспоминания накатили ударной волной и вновь тянули в самый низ, на дно морское. Грубый и усталый, но столь уверенный голос отдался ударом молота в голове, а забытая боль мурашками прошлась по телу. Заострив внимание на неживых, гравированных глазных яблоках, ноги невольно подкашиваются, а перед лицом начинают свою игру мерзкие черти с вилами и бушующим огнём. Агний почти бессильно облокачивается о подоконник и рвано вздыхает, стараясь игнорировать щемящую боль в сердце и тошнотворный ком в горле. Над головой повисла непроглядная туча ненависти и глухой, невысказанной обиды, пока вычищенная чёрная глыба насмехалась, лицезрела непростительную слабость.
«Только этого не хватало…»
Вдруг со стороны слышится характерный стук в дверь, который, словно ангел-целитель, вытащил из лап нескорой смерти.
Два раза стук металлическим кольцом и один по дереву.
— Ивлис, входи, — разрешает хрипловатым голосом Агний, выпрямляется, поправляет пиджак, смахивает невидимые пылинки и поворачивается к зашедшему сыну.
Тёмная чёлка спадала на лицо, а в оранжевых глазах горел огонь победы. Ивлис закрывает дверь, проходит вперёд на пару шагов и тихо заявляет, явно сдерживая бушующий шторм успеха и сладкого наслаждения внутри:
— Отец, у меня хорошие новости.
— По глазам уже понял, — потерев переносицу, говорит мужчина, надевает перчатки, медленно подходит к письменному столу, садится, откидывается слегка на спинку стула и скрещивает руки на груди, — и я внимательно тебя слушаю.
Сын достаёт из внутреннего кармана удлинённого пальто потрёпанный блокнот, поднимается по ступенькам, подходит ближе и самоуверенно протягивает вещицу. Агний сглатывает противный ком, сильнее сводит брови к переносице, забирает книжечку и аккуратно, словно держа еле дышащего птенчика, открывает первую страницу.
«Melli»
Первый выстрел в голову.
Сглотнув, пальцы инстинктивно переворачивают на вторую страницу.
«Agni»
Второй выстрел в грудь.
Мужчина судорожно выдыхает, распутывает маленький ком в голове и, заново закопав заживо приятные, раскалённые на огне чувства, переворачивает на третий пожелтевший лист.
«Моя награда и скрытое счастье здесь»
Чёрными чернилами внизу выведены две совершенно разные подписи.
Первая — опрятная, высеченная с иголочки, точно ангел написал, вторая — с мелкими кляксами, чересчур резкая и колющая глаз одним видом и завитком.
Контрольный выстрел в сердце. Глубокая рана, покрытая многовековой коркой, заныла с неистовой силой. Такая банальщина всё-таки, а режет покалеченную душу ржавым, острым ножом, словно мастер своего дела.
Агний прокусывает нижнюю губу, закрывает книгу вместе с мучительными воспоминаниями и выжидающе смотрит на собеседника.
— Открой последние страницы, отец, — говорит наконец Ивлис и убирает руки за спину.
— Не понимаю, что там такого может быть, что…
Фраза обрывается в момент.
Мужчина медленно пролистал несколько страниц и остановился на середине. Корявым, размашистым и едва разборчивым почерком было выведено:
«Я люблю его… однозначно!»
В глазах вспыхнул огонь зверской ярости и необъятного безумия.
— Что это?! — вскочив со стула, спрашивает Агний.
Пальцы неосознанно сжимают и без того хрупкий блокнот, сминая обложку и страницы.
— Если говорить коротко и по делу, то Люциус продолжил вести дневник нашей матери, — бездушно отвечает Ивлис, словно сейчас держит в руках ничего незначимые фигурки людей, жизни которых в полном его распоряжении. — Я не знаю точно, где он его нашёл, но, прочитав достаточно подробно все его записи, можно без проблем догадаться, что у него появился… любовник.
— Кто он? — механически задаёт логичный вопрос мужчина, откладывает книжку в сторону, порвав несколько листов, и поднимает голову.
— Неизвестный парень, что прибыл невесть откуда и за последний месяц ошивался рядом с нашими стенами: щупал, изучал чуть ли не каждый кирпич, несколько раз даже пробирался во внутрь, но только в комнату к Люциусу, как я потом смог выяснить.
— Это всё?
Ивлис сглотнул накопившуюся слюну, повернул голову в сторону статуи и бесцветно сказал:
— Я видел как Люциус и этот парень, которого оказывается зовут Лоло… Лололошка резвились в озере и даже поцеловались…
— Что?! — точно зверь вспылил Агний и изо всех сил ударил кулаком по столу, оставив характерную вмятину и несколько заноз в перчатке.
— Я сам не верю, отец, — металлическим тоном говорит сын и склоняет голову.
— Да как этот гадёныш посмел резвится с каким-то прохиндеем-дворнягой, когда на носу стоит его коронация?! — кричит мужчина и, пылко отодвинув стол от себя, тяжёлыми шагами подходит к окну и бьёт уже в подоконник, с которого мигом посыпались мёртвые саженцы растений и мелкие осколки полированного гранита.
Зверская, безудержная ярость затуманила мозг, отключила здравый смысл.
Сжав челюсти до больного скрежета, Агний смахнул с костяшек кровь, быстро, словно разъярённая фурия, прошёлся вдоль стеллажа книг в одну сторону, замахнулся и оставил след на стене рядом со старинными часами. Выругался, развернулся, стянул перчатки и вернулся уже к статуе. По дороге задел плащом хрупкую фазу, которая разбилась с характерным, довольно-таки звонким треском, но его заглушил очередной удар по стене. Мелкие камушки посыпались на пол вместе с парой-тройкой книжек и справочников.
— Щенок… да я заживо закопаю его в гробу за хамское поведение, самодовольную морду и…
— Отец, — внезапно перебивает Ивлис, нервно сглотнув, — я понимаю твою злобу и негодование… и, я уверен, мы успеем вдоволь наказать и поиздеваться над Люциусом, но вопрос сейчас стоит совершенно иной…
Парень замялся, украдкой глянул на мрачную статую своего дедушки и, вздохнув, сделал уверенный шаг вперёд. В глазах на миг проскочила искра былой самоуверенности и бешеного азарта.
— Что нам делать с этим Лоло… Лололошкой?
Мужчина отвернулся к окну и тяжело, словно прогоняя весь накопившийся за несколько минут гнев и трепетные обрывочные воспоминания прочь, вздыхает.
Испытать столько эмоций за раз — хуже жгучего ада на Яву.
Мысли смешались в чугунном котле в непонятную, вязкую жижу, выскакивали мелкими пузырьками одна за другой.
— Поймай его, — внезапно выдавливает из себя Агний, распрямляет плечи и смотрит стеклянным взглядом через окно, в самую даль, — выследи и поймай, Ивлис. Возьми нескольких своих людей для бóльшей уверенности в поимке. А после заточи его в нашем подвале.
Переведя дыхание, мужчина поворачивается к сыну, тихо хмыкает и, улыбнувшись краем губ, скрещивает руки на груди.
— Мы его казним через два дня на рассвете. Прилюдно. А до этого сладостного момента я разрешаю тебе взять над этим самодовольным паршивцем тотальный контроль: можешь мучить, избивать и доводить до полумёртвого состояния.
Внутри затрепетали мёртвые бабочки, а кровожадный демон залился разъярённым хохотом, сотрясая каменные стены вокруг. Со стороны послышалась тихая усмешка, что не могла не радовать. Ивлис горел внутри от переполняющего счастья и безграничной власти. Неудержимые желания завладеть двумя тушками тел одновременно и мучить самыми разнообразными пытками до рассвета подливали масла в смертоносный огонь.
— Слушаюсь, отец, — кланяется парень, благодаря за вседозволенность, — всё будет сделано в лучшем виде, как всегда.
— Не сомневаюсь, Ивлис, — исступленно улыбается в ответ Агний и медленно возвращается на стул, украдкой глянув на статую отца и придвинув письменный стол с вмятиной и блокнотом жены, — а теперь… можешь идти и приниматься за дело. В ближайшие пару часов жду положительного результата.
— Разумеется, — уверено отвечает сын.
— А я, пожалуй, останусь наедине со своими мыслями и возникшей ситуацией с нашим дорогим наследником…
Ивлис понимающе кивает, разворачивается и, поправив ворот рубашки, уходит прочь, оставив после себя эхо от закрытой двери и тысячу омерзительных голосов, что кричали каждый своё.
Агний устало потирает переносицу, переводит взгляд на закрытый дневник и нервно сглатывает, чувствуя как внутри до боли завязывают кишки в тугой узел, а сердце пробивает рёбра.
— Прости, Мелисса, но я не вижу другого варианта.
Хриплый шёпот растворяется ядом в пустоте. И лишь каменные глаза статуи всемогущего отца с блуждающим призраком хрупкой жены окружили мужчину, загнали в угол точно бездомного щенка.
— Это ради его же блага…
***
Серые облака, наполненные водяными каплями, словно живые существа, перемещаются по небу, скрывая и вновь открывая звёздное небо. Ветер приносит с собой свежесть и прохладу, обнимает ветви деревьев, создавая игру теней и света, мелькает перед глазами как невидимый танцор, дразнящий и вдохновляющий своими движениями.
«Баланс и порядок, баланс и порядок…»
Лололошка тяжёлыми шагами измеряет комнату от одного угла к другому, покусывая нижнюю губу. Мысли одна за другой бегали рядом в сопровождении ледяных мурашек. Паника накрыла сокрушительной волной, мешая рассуждать здраво, и утягивала липкими щупальцами в самый низ, пробивая, казалось бы, песчаное дно.
— Что делать? — бубнит парень под нос, кусает ногти, разворачивается и, задев тумбочку, возвращается к другому углу дома. — Что же, мать вашу, делать?!
Прокусив фалангу пальца, Ло будто бы возвращает себя в реальность и останавливается у окна.
Еле заметные плотные тучи плыли по ночному небу, закрывая блеклые звезды. Луна пыталась пробиться сквозь облака своим бледным светом с помощью слабых и печальных лучей. Шум капель, падающих на землю, напоминал монотонное барабанное переливание, что смешивалось с панической тревогой и испугом. Нервно сглотнув, брюнет поправляет чёлку, медленно садится за стол, пододвигает к себе чертежи и тупо, без цели всматривается в них в сотый-тысячный-миллионный раз.
Месяц с небольшим пролетели словно перелётная птица над головой. Нескончаемые ночные кошмары стали преследовать всё чаще и чаще, иногда вырисовываясь блеклыми силуэтами средь крон деревьев, шатких домов в деревнях и пышных кустов в чужом саду. Переливающиеся фиолетовые глаза донимали и заглядывали в самую душу, отрывали постепенно костлявыми пальцами от каждого органа по кусочку.
Тело снова пробил лихорадочный озноб, в уши ударил оглушающий звон.
— Твою же, — ругается мироходец и, согнувшись в три погибели, отодвигается от стола.
Перед глазами всё меркнет, а молчаливый призрак ненависти и зла обхватывает горло худыми пальцами, перекрывая доступ к кислороду.
— Ну что же, Лололошка, — внезапно доносится до ушей хриплый и сотрясающий стены голос, — что же мы будем делать с твоим заданием? Уже больше месяца пролетело.
Мироходец обессилено падает на пол и, подрагивая от малейшего напора со стороны или в пространстве, неуверенно поднимает голову. Статная фигура со скрещенными руками возвышалась над ним, а надоедливые, тёмно-фиолетовые глаза с редкими переливами, не моргая, вцепились в самую душу.
— Джодах, — сглотнув, шепчет наконец брюнет и еле как поднимается на ноги, стараясь удержать равновесие и взять должный контроль над телом, — я… дай мне ещё немного времени. Обещаю, через неделю на этой земле и следа от Агния не будет! Каждый заживёт как сам того захочет!
Неугасаемая и столь крохотная надежда искрилась в голубых глазах. Желание стать услышанным в который раз и получить третью попытку на последнем издыхании пыталось пробить несокрушимую чужую стену. Но Ави не шелохнулся, не дрогнул под усталым, но продолжающим жить взгляде.
— Лололошка, — сипло говорит Ангел Смерти, потирает переносицу и медленно подходит ближе, — Вселенная не в силах давать больше одного шанса. Ты же истратил целых два.
Театральная пауза упала грузом на плечи.
— Как прикажешь мне на это реагировать? Снова закрыть глаза? Строить из себя дурачка и из раза в раз давать тебе сотую попытку на исправление?
— Джодах, я обещаю, что управлюсь за три-четыре дня, хорошо! Только дай мне шанс! — отчаянно просит брюнет и поднимает смелый взор, придавая себе больше уверенности и, казалось бы, власти.
— Люциус оказывает на тебя дурное влияние, — отвешивает внезапно невидимую, звонкую пощёчину Ави и отворачивается, игнорируя глухой стук о пол и судорожный вздох.
Бурная тревога за чужую жизнь и небывалый страх нанесли сокрушительный удар и в солнечное сплетение, тело пробил леденящий озноб, а здравый смысл покинул разум с чемоданами.
«Почему он заговорил о Люциусе? Что он хочет этим сказать?.. Неужели… всё настолько плохо?!» — вертятся с десяток вопросов и сомнений, ответов на которые не найти нигде.
— Мне не остаётся ничего, кроме как поставить перед тобой выбор, Лололошка, — Ангел Смерти поправляет незамысловатый шарф на шее, проходит пару шагов вперёд и останавливается, из-за плеча глянув на жалкое подобие былого, независимого и могучего, мироходца, — выбирай: либо ты завтра же вонзаешь стрелу в сердце Агния Де Роса, либо продолжаешь бегать за бедным наследником престола и по итогу умираешь мучительной смертью в подвале его же дома.
Брюнет садится на колени, прикусывает нижнюю губу и исподлобья смотрит последний раз на растворяющегося в пустоте наставника.
— Выбор за тобой… а Вселенная насладится шоу в стороне.
Последние слова теряются в пространстве, а тело не слушается, продолжает дрожать от малейшего шороха или ветерка. Липкая паутина нескончаемых мыслей окончательно поглотила разум с душой и оставила после себя пустую оболочку.
«Чёртов напыщенный индюк…»
Перед глазами пелена неминуемых слёз, в горле застрял истошный крик.
«Ненавижу…»
Вскоре, наперекор самому себе, всем существующим богам и бесконечной Вселенной, Рома хватается за близ стоящую тумбочку, поднимается и, пошатываясь, берёт со временем контроль над телом.
«Мне… срочно нужен воздух…»
Выбежав в болезненной судороге на улицу, он бегло хватается на деревянный заборчик и вдыхает холодный, свежий воздух. Не шибко сильный ветер ударил в лицо и взъерошил каштановые волосы, а мерцание блеклых звёзд и еле слышное пение сверчков приятно успокаивали, погружая в покой и бессмысленные рассуждения.
— Господи, ужас какой-то, — безжизненно бубнит парень под нос и, не делая должный акцент на лишнем шуме в кустах, поднимает голову в небо, якобы молясь несуществующим богам, — когда я уже отдохну?
— На том свете расслабишься, не переживай, — вдруг раздаётся сзади сиплый голос, а по голове в момент проезжается тупой предмет.
Обессиленное тело падает на дряхлый пол, разодрав щёку в кровь о выступавшую деревяшку и с помощью ржавого гвоздя оставив почти что на глазу незамысловатую, кривую рану.
— Он готов, забирайте! — командует бородач, натягивает перчатки на руки и ехидно расплывается в улыбке, предвкушая знатную похвалу и возможное вознаграждение со стороны.
— Наконец-то мы заживём достойно, парни!
***
Фехтовальщик медленно поднял свой обнажённый меч, чьё острие засверкало в мерцании факелов. Тихо улыбнувшись, Люциус повторил за ним, встал в характерную стойку и приготовился, показывая одним видом, что в этот раз победа останется за ним.
Рывок, и оба забываются в поединке. Каждое движение было плавным и точным, словно танец смерти на фоне мрачного и пышного дворца. Звук сталкивающегося друг о друга металла пронизывал и разрезал воздух, расчётливые удары следовали один за другим.
Резкий выпад, удар — ожидаемый блок. Отбежав в сторону, Люциус сжимает крепче рукоять, бегло проходится по маленькому полю и, нахмурившись, обходит стороной противника, минуя тем самым встречу с чужим острием. Неожиданный поворот в сторону выводит из колеи, уверенный и быстрый выпад вперёд, удар по ногам и, наконец-то, тело падает на каменную плитку, теряя оружие из рук.
— Я победил! — срывается на крик наследник и с победой в глазах поднимает клинок вверх.
Соперник, ругнувшись под нос, поднимает козырёк маски, отряхивается от пыли, забирает меч, подходит ближе и протягивает руку.
— Ты молодец, Люциус, — хвалит парень и украдкой улыбается, намеренно скрывая липкую горечь и досаду, — за последнюю неделю-две ты делаешь значительные успехи.
— Я знаю, Митчел, — с презрением пожимает Де Рос руку и, перекинувшись немигающими взглядами, прощается.
Шея и спина неприятно ныли, а хруст при потягивание заставлял задуматься о возрасте.
«Мне ж всего двести двадцать лет… какого чёрта я чувствую себя, как старпёр?» — ругается внутри парень и намеренно хрустит шеей.
Вдруг, чересчур сильные руки хватают за плечи по обе стороны, статные фигуры в металлических доспехах загораживают и блокируют какие-либо пути к отступлению, а низкий тембр голоса резко ударяется в уши, отдаваясь невольно эхом:
— Извините, господин Люциус, но таков приказ вашего отца.
Не успев даже пискнуть или противостоять, парень сгибается пополам от жгучей боли в животе, пока чужие пальцы впились мёртвой хваткой в плечи, а запястья свернули сзади.
Мир перед глазами предательский поплыл и тух с каждой минутой.
Казалось, прошла вечность. Люциус открыл глаза и пришёл в себя от встречи с ледяным кафелем пола и очередной волны судорожной боли. Ругнувшись под нос, парень быстро моргает, приподнимается слегка на ноющем и разодранном локте и вздрагивает от резко захлопнувшейся двери.
<i«Что это ещё за?..»</i>
Из последних усилий он поднимается на ноги, шатаясь, делает несколько шагов вперёд и облокачивается о дверь.
— Ч-чёртов… старый муд-дозвон! — срывается с уст незамысловатая фраза, наполненная невысказанной обидой, глухим непониманием и открытой, всепоглощающей агрессией.
«Что это за шутки?»
Оглушающий звон заставляет согнуться пополам, рвано выдохнуть, закрыть уши и уткнуться макушкой в дверь.
«Да что со мной?!» — негодует и бранится внутри наследник, пока дрожащее тело бьётся в небывалой судороге, а паника накатывает с головой.
— …эй! Всё готово? — вдруг доносится сиплый голос Ивлиса. — Этот не отключился… как его… да… Лололошка, тот…
— Он жив и цел пока что, господин Ивлис! — отвечают уже более громкие голоса вперемешку со звоном кольчуги и презрительным хохотом.
— Отлично, тогда… казнь… всё должно пройти без сучка без задоринки!
Слова растворяются в воздухе, а внутри что-то слишком неожиданно и крайне резко обрывается, ломается с жутким хрустом. Тело становится безвольным, разум затухает, мир мешается. Удаётся различить только несколько оттенков: серый, красный и чёрный.
Много-много чёрного. Удушающего и страшного, надвигающегося слишком быстро. А затем наступает вечная, всепоглощающая темнота.
