Злодейский (Villainous)

      Со временем лучше не стало – стало только хуже.              К радости Кроу, они пообедали вместе и на следующий день, и в последующие пару дней – тоже. Они даже специально не договаривались о встречах; просто так уж выходило, что Кроу появлялся в Эдеме в одно и то же время, и так уж выходило, что Азра всякий раз ожидал его там с корзинкой с обедом для них двоих. Не пропадать же еде, верно?              Кроу начал избегать Хастура. Как правило, он и так его сторонился, но теперь это вдруг стало жизненной необходимостью. У старого шпиона наверняка появились бы какие-то подозрения из-за внезапного желания Кроу печь, или ходить за покупками, или покидать башню каждый день примерно в одно и то же время, направляясь в одну и ту же сторону. Поэтому каждый день после обеда Кроу, кривясь из-за унизительности этой ситуации, тихонько пробирался на цыпочках мимо комнаты Хастура на первом этаже, прижимая к себе бутылки с вином или новые десерты, которые ему удавалось раздобыть в местных пекарнях, и стараясь не споткнуться о плащ и не задеть старую половицу, издававшую оглушительный скрип. Он выбирался из собственного дома, как провинившийся ребенок, пытающийся избежать столкновения с родителями из-за позднего возвращения. Сомнительное решение проблемы, конечно, но лучше так, чем попасться и нарваться на неприятности с Советом.              Каждый раз, входя во все более солнечный, идиллический Эдем, Кроу чувствовал невероятный подъем, когда пробирался сквозь деревья и снова видел Азру, сидящего в беседке, или читающего на поваленной колонне, а однажды даже собирающего букеты желтых полевых цветов. И каждый раз Азра поднимал глаза и улыбался при виде него.        ***              – Чем еще ты занимаешься целыми днями в своей башне? Когда не пробираешься в Эмпирион. – Азра намазывал мягкий сыр на второй тост маленьким ножом с рукояткой из слоновой кости.              – О, обычными колдовскими занятиями: танцами с темными духами, варкой зелий, некромантией и всем в таком роде, – легкомысленно заметил Кроу.              Азра уставился на него широко распахнутыми глазами, но, быстро поняв, что его разыгрывают, прищурился в ставшем уже привычным Кроу раздражении.              – Очень смешно.              – Еще бы. – Кроу лениво усмехнулся. – Ничем особенным, всем понемногу: кормлю ворон, читаю, готовлю, сплю. – Он пожал плечами. – Немного работаю в саду. Как и большинство людей, полагаю.              – О да, ты упоминал свой сад. Какие у тебя там растения? Те, из которых получаются такие прекрасные собеседники.              «Две дюжины разных видов», – машинально подумал Кроу. – Дельфиниумы, которые только распускаются, и тюльпаны, которым я пытаюсь придать цвет штормового неба, но они не поддаются...»              Но он давно привык никому не рассказывать о своем саде, поэтому поспешил отогнать эту мысль.              – В основном травы, – ответил он. – Я выращиваю много ингредиентов на продажу – все в таком роде. Некоторые оставляю себе, чтобы делать простейшие лекарства. Быстрее и дешевле, чем идти в аптеку. – И менее рискованно. Нельзя гарантировать, что аптекарь не попытается отравить его своим товаром. Кроме того, посещение местных заведений было попросту утомительным. Большинство обывателей при любом его появлении тряслись от страха – даже когда Кроу просто стоял с продуктами в руках, скрежеща зубами от досады.              – О, ясно. Хорошо, наверное, иметь собственный дом, – с тоской прокомментировал Азра.              – Но у тебя ведь есть собственный дворец, разве нет?              – Да, но на самом деле он не мой. Я там просто живу. – Азра вздохнул и отправил в рот последний кусочек тоста с сыром. Продолжая с удовольствием жевать, он вытер руки салфеткой и какое-то время тщательно смахивал крошки с одежды. Сегодня на нем был дублет из сумеречно-синего, почти фиолетового, бархата, украшенный серебристыми нитями, словно звездами на фоне ночного неба. Этот цвет прекрасно подчеркивал его серо-голубые глаза. Ткань казалась очень мягкой и приятной на ощупь, особенно там, где она обтягивала его широкую грудь...              Кроу намеренно отвернулся и сглотнул, стараясь не обращать внимания на теплое покалывание на коже. В последнее время ему постоянно приходилось это делать.              Азра наконец привел в порядок свою одежду и взял в руки знакомую книгу сказок в кожаном переплете.              Это уже стало ритуалом. После каждой трапезы светловолосый принц доставал книгу, держал ее на коленях и с надеждой спрашивал, не хочет ли Кроу послушать еще одну историю? И конечно же, тот с удовольствием соглашался. Наблюдать за тем, как Азра начинает воодушевляться в драматических моментах и мрачнеет в серьезных, было интереснее любой пьесы.              – Итак, что на сегодня? – спросил Кроу, растягиваясь в более удобной позе.              – Дай-ка посмотреть. – Азра водрузил на нос маленькие очки в золотой оправе, осторожно вынул синюю матерчатую закладку и открыл книгу на выделенной странице. – Если идти по порядку, то следующая история – о-о... ну, злодеем в ней выступает колдун, так что ее можно пропустить.              – Нет, нет, продолжай, уверен, среди колдунов это не редкость. Чем там занимаются мои собратья?              Азра покраснел, смутившись.              – Она о колдуне, который заставляет женщин отдавать своих первенцев в обмен на превращение пряжи из соломы в золото.              Кроу рассмеялся.              – В обмен на... что? В этом нет никакого смысла. Почему именно соломы?              – Я... не имею ни малейшего представления. Таков сюжет сказки.              – Это просто ужасно специфичный талант, – размышлял Кроу. – Можно вообще поместить солому в прялку?              Азра наморщил лоб в задумчивости.              – Мне кажется, это маловероятно.              – Хм. Логичнее было бы сказать, что он ее превращает, хотя мы этого даже не умеем делать.              – Знаю, это нелепо, мы не должны...              – Нет, мы определенно должны. Я заинтригован.              – Если ты точно не против...              – Нет, продолжай. – Кроу небрежно махнул рукой. – Меня таким не проймешь. Обычно я обижаюсь, если кто-то как минимум пытается меня зарезать. Так что если ты сможешь сдержаться...              – Твоя взяла. – Азра закатил глаза, хотя и с улыбкой, затем сделал паузу и опустил взгляд. – О боже, вы только посмотрите на это. – Он вытянул ногу, демонстрируя большую потертость, которая портила отполированный кожаный носок его любимого сапога для верховой езды. – Наверное, это случилось, когда я споткнулся и зацепился за камень. Мне ни за что от этого не избавиться. – Он порывисто вздохнул и поднял на Кроу исполненные печали голубые глаза.              В ответ Кроу закатил собственные и спрятал снисходительную улыбку, указывая на сапог.              – Кивиташ. – Небольшое заклинание починки и ремонта, то самое, которое он почти ежедневно применял к собственной одежде. Потертость исчезла, и сапог стал как новенький.              – О-о! – Азра просиял, поворачивая ногу то в одну, то в другую сторону, чтобы полюбоваться результатом. – Спасибо. – Как будто он сомневался, что Кроу пойдет ему навстречу.              – Ммхм... – Кроу с беспечным видом отхлебнул вина. Это происходило далеко не в первый раз: Азре стоило только посетовать на очередной испорченный предмет одежды или книгу, и, даже не дожидаясь просьбы с его стороны, Кроу спешил починить их, словно марионетка, которую тянули за невидимые ниточки. И, проклятье, но Азра всегда был таким довольным, что лишь еще сильнее подчеркивалось этой его чертовски красивой одеждой, румяными щеками и такими легкими бледными волосами, которые, наверное, словно пух на ощупь...              Кроу хотелось коснуться их. ***              Они болтали часами, с удивительной легкостью обсуждая все, что приходило им в голову. Азра рассказывал Кроу о своей жизни во дворце, о почти ежедневных тренировках, которые ему приходилось выдерживать с детства. В отчаянных попытках казаться хоть сколько-нибудь интересным Кроу поведал Азре о своих любимых экспонатах из коллекции артефактов, а потом и о Рыцарях, штурмующих его башню, и привел несколько отборных абсурдных историй. Ему было из чего выбрать. Он старательно опускал те места, когда получал ранения или когда почти все нападавшие оказывались мертвы, представляя все так, будто они бросались только оскорблениями, а не ножами или стрелами, и что он просто прогонял их, не причинив никакого вреда. Не стоило добавлять этой уродливой правды в их приятное времяпрепровождение. Азра всегда слушал с удовольствием, возмущаясь действиями незваных гостей.              Как непривычно было для Кроу вот так сидеть без очков, с открытыми глазами, и разговаривать с этим замечательным человеком, который отнюдь не стремился проткнуть его вилами. Кроу обнаружил, что с Азрой он может быть... самим собой, наверное, хотя раньше даже не знал, что это значит – быть «самим собой» рядом с другим человеком. Удивительно, но Азра, похоже, вовсе не считал его странным; по крайней мере, не более, чем самого себя. Возможно, секрет их непринужденной дружбы заключался во взаимной странности.              Для Кроу это было как глоток свежего воздуха, когда уже и позабыл, что задерживаешь дыхание. ***              С каждым днем все больше кусочков этой странной головоломки, которую представлял собой принц, складывалось в цельную картину.              Небольшая библиотека, которую Азра таскал с собой, куда бы ни отправился, была лишь малой частью его огромной коллекции. Он любил эти книги с тиснеными обложками и золотистыми листочками по краям страниц так же сильно, как и истории внутри, и чем причудливее или фантастичнее они были, тем лучше. Его любовь к выдуманным сражениям и опасностям, похоже, не уступала по силе отвращению к реальным событиям.              Азра следил за чистотой столового серебра, полируя каждый предмет салфеткой до блеска.              Он любил пьесы, особенно сентиментально-трагические. Он часто бывал колким, но никогда не был жестоким.              Он любил свою огромную невероятную лошадь.              Казалось, он всегда сидел под солнцем. А может, это солнечный свет всегда находил его.              И его любимым цветом был желтый... желтый, как нарциссы, и топазы, и противоестественные колдовские глаза...        ***              Каждый день на протяжении недели Кроу возвращался в свою башню не столько идя, сколько паря, легко и беззаботно, словно не касаясь ногами земли. Он пытался убедить себя в том, что причина его хорошего настроения кроется в прекрасной, стабильно теплой погоде, что это естественный побочный эффект хорошей еды и вина. Но от правды не убежишь: дело было в Азре, в звуке его голоса и тепле его дружеской улыбки. В том, как солнечный свет отбрасывал тени на его лицо, и том, как он делал даже тихие минуты более захватывающими, чем любое увлекательное занятие, которым Кроу когда-либо занимался.              Короче говоря, каждый день он покидал Эдем еще более идиотски одурманенным, чем накануне.              Каждый день его посещали все новые и новые мысли, вроде: «Интересно, каково ощущать прикосновение этих рук к своей груди», «Его губы кажутся такими мягкими», «Интересно, легко ли снять этот дублет, если потянуть за верхнюю шнуровку...»              А потом, конечно же, не спрашивая разрешения у, возможно, более разумного «я», его любопытство давало волю воображению – очень яркому воображению. Он представлял, как касается губ Азры в поцелуе, представлял, каково это – заключить его в объятия, прижать к себе и ощутить его тепло. Представлял пальцы Азры, запутавшиеся в его волосах, и то, как эти мягкие, ухоженные руки касаются его обнаженной кожи. Представлял мягкость его кожи на ощупь под всеми этими слоями дорогой одежды, снимая один предмет за другим и медленно разворачивая Азру, словно подарок в середине зимы...              Кроу осознавал, что с ним происходит, но был бессилен это остановить или даже возразить. Его затягивало в водоворот, падения в который ему было уже не избежать. Неужели вот так и сходят с ума? Черт, неужели другие люди постоянно так себя ощущают?              Кроу мог сидеть на поляне с Азрой и представлять, каково это – когда эти серо-голубые глаза смотрят на него, как на еду, и, к собственному стыду, понимать, что завидует куску торта. Да, и еще лошади. Глядя, как Азра ласково гладит свою огромную белую кобылу, поглаживает ее по носу, кормит кусочками еды из их обеда, Кроу жаждал почувствовать на себе подобную заботу, понимая, что проклятая лошадь за день получает больше ласки, чем он сам за всю свою жизнь.              Это было неловко и унизительно, но в то же время волнующе и прекрасно. И совершенно безнадежно.        ***              А насколько безнадежно стало понятно на пятый день.              – Почему Гэбриэль вдруг отправил тебя сюда в караул? – спросил Кроу.              Он зажал золотую монетку между большим и указательным пальцами и, прикрыв один глаз, щурился на свое расплывчатое отражение в ней.              Сегодня было особенно жарко. Они перебрались в менее открытую часть руин, где изогнутый кусок стены обеспечивал лучшую тень, и наслаждались послеполуденным отдыхом. Кроу лежал на спине на том месте, которое изначально было большим помостом, и обдувал себя, слегка оттянув вырез черной рубашки. Белый мрамор был прохладным под его теплой кожей и вызывал мурашки в местах соприкосновения. Ранее он заметил, что Азра вспотел, и в порыве вдохновения использовал немного магии, чтобы вытянуть тепло из камня так же, как охлаждал вино. Разумеется, чтобы им обоим было удобнее. Азра сидел на низких ступеньках в нескольких шагах от него, прислонившись к холодному мрамору, и тихо читал одну из своих книг, улыбаясь той довольной улыбкой, которая всегда побуждала Кроу просто лежать и смотреть на него.              Что он и делал – украдкой– на протяжении последнего часа. По случайному совпадению, его нынешнее место отдыха как нельзя лучше подходило для этой цели.              Он снова подбросил монетку в воздух, наблюдая, как она блестит и вращается на солнце.              После обеда он спросил Азру, похожи ли его братья на него, и в ответ принц достал горсть монет Хай Феллза. Монеты, разумеется, были всего трех видов: медная, серебряная и золотая, а значит, для изображения Азры монеты не нашлось. По мнению Кроу, это было большое упущение.              Насколько он мог судить, три старшие королевские особы Феллза совсем не походили на Азру, но тем хуже для них. На золотой монетке, которую он сейчас рассматривал, был отпечатан профиль сурового красавца с прямым носом и гордыми, четко выраженными чертами лица – короля Гэбриэля.              Кроу ненавидел его. Конечно, его не назовешь беспристрастным, но и наплевать – он ненавидел этого уродливого ублюдка.              – Ох... – Азра тяжело вздохнул. – Как я уже говорил, это часть его амбициозной миссии по реабилитации моего имиджа. Он хотел наделить меня немного... более закаленной в боях репутацией, полагаю.              В его голосе прозвучало сомнение, и в голове Кроу промелькнуло воспоминание о том, как он держал пылающий меч во время их первой встречи – как можно дальше от своего тела, словно опасаясь, что тот его укусит.              Кроу выгнул брови и внимательно всмотрелся в Азру, который хмуро разглядывал свои безупречные ногти, проверяя, нет ли под ними грязи.              – Угу, – протянул Кроу с непроницаемым видом. – А почему?              Азра скорчил гримасу и со вздохом сложил украшенные драгоценностями руки на коленях. На его шелковых рукавах сегодня красовались маленькие кружевные оборки.              – Боюсь, я никогда не умел обращаться с мечами, или топорами, или... или любыми другими большими острыми штуками.              – Большими острыми штуками, да? – переспросил Кроу, ухмыляясь. – Верно, но я имел в виду, почему это вдруг стало так важно? Ты отнюдь не наследный принц и сам говорил, что всю жизнь наслаждался чтением и некоролевскими занятиями. Что вдруг настолько подпалило его расфуфыренную задницу, что побудило менять тебе имидж?              Азра помрачнел.              - Ох, ну... дело в том…. – Он снова опустил взгляд на свои руки и начал крутить кольцо с печаткой. – Гэбриэль вбил себе в голову, что я наконец должен жениться, и как можно скорее.              – О-о. – Ухмылка Кроу померкла, и он сказал себе, что внезапное ощущение свинцовой тяжести в груди вызвано недостатком сна прошлой ночью. Он с трудом сглотнул. – О-о. Ясно. Жениться, да? Полагаю, это довольно... важно для принца?              – Да, обязательно. Сейчас денег в королевской казне... несколько меньше, чем хотелось бы королю, а поскольку я единственный неженатый принц... что ж. У него есть на примете одна знатная девушка из соседнего королевства. Очень богатая девушка. Гэбриэль ведет предварительные переговоры с ее семьей и хочет, чтобы мне было что предложить со своей стороны, если сделка состоится.              – Понятно. Значит, вся эта караульная служба... это подготовка к браку? – Тяжесть увеличилась втрое и стала похожа на большой валун, давящий ему на грудь.              Азра кивнул, по-прежнему не поднимая глаз.              – Да. Полагаю, Гэбриэль решил, что мое отсутствие во дворце в любом случае предпочтительнее моего позора в сражениях на мечах или сидения без дела. А так он сможет говорить всем, что я несу военную службу.              Он сказал все это так буднично, покорно, без явной злобы, что Кроу захотелось вскочить и побежать в Феллз, чтобы с размаху врезать Гэбриэлю по яйцам. Или подсыпать ему в эль конопли. Или присыпать штаны самодовольного ублюдка дьявольским зудящим порошком, который он (по чистой случайности) обнаружил в качестве побочного продукта неправильно подобранного противоядия. Совет наверняка наградил бы его за это какой-нибудь медалью.              Кроу закрыл глаза и глубоко вздохнул, пытаясь взять под контроль вызванное этой новостью потрясение. Если его одежда вспыхнет, это его определенно выдаст. «Не будь дураком. Ты ведь даже не соперник, верно? Это не имеет никакого значения».              «Я точно не хочу испепелить эту безымянную девушку, которую никогда не встречал. Нет. Или этого короля, который пытается представить своего брата в более выгодном для себя свете перед его продажей».              – А что ты обо всем этом думаешь? – вслух спросил он, когда убедился, что может говорить, не сорвавшись на крик. – Ты хочешь жениться?              – Боюсь, мои желания не имеют никакого значения. – Азра отвел глаза. – Я всю жизнь знал, что в конце концов мне придется жениться и произвести на свет наследников ради блага королевства. Моя жизнь никогда мне не принадлежала – я не смогу прожить ее так, как мне того хочется.              – Ну, это абсолютная чушь, – прокомментировал Кроу, в точности подражая интонации Азры, и уже нормальным голосом добавил: – По-моему, каждый должен жить так, как ему хочется.              – Если бы только это было правдой. – Азра поднял взгляд на деревья над головой и тоскливо вздохнул. – Но я уверен, что все не так уж плохо, – поспешно добавил он, хотя его голосу явно не доставало убежденности. – Это же не конец света. Выбранная Гэбриэлем девушка из хорошей семьи и наверняка красива, образована, и... и я уверен, что все сложится очень удачно!              Кроу стиснул золотую монетку так сильно, что заболели пальцы, а металл нагрелся и начал обжигать. Как бы он хотел вот так же стиснуть настоящее лицо короля Габриэля, а не его изображение. ***                    Это неприятное откровение должно было положить конец их отношениям, само собой. Кроу должен был зарубить на корню свое глупое увлечение, зная, что скоро их дружба прекратится. Кроме того, и это самое главное, люди не проникаются интересом к колдунам. Это было таким же неоспоримым фактом, как то, что огонь горячий, а вода мокрая. Вероятность того, что кто-то вроде Азры ответит на его чувства взаимностью, была равносильна вероятности того, что у него вырастут рога; мечтать об обратном было заведомой катастрофой. Конечно, они неплохо ладили, но, в конце концов, Азра просто убивал время, пока не, брр, женится и не произведет на свет целую ораву веселых королевских наследников с пушистыми волосами.              Кроу твердил это себе по дюжине раз на дню, но, к сожалению, воображение его, похоже, не слушало. Становилось только хуже. Оно появлялось, как гогочущий тролль из народных сказок Азры, когда он меньше всего этого ожидал, потирало руки и шептало на ухо радостные «а что, если», мучая его прекрасными образами, от которых болело сердце. И другие части его тела.              Когда Азра разглаживал несуществующие складки на своей одежде. Когда весь светился при виде новой книги, преисполняясь радостного восторга и добрых улыбок. Когда медленно обхватывал губами вилку, блаженно зажмуриваясь. Когда смотрел, как Кроу творит самую обыденную магию, с глазами, сияющими от благоговения, как будто он был каким-то необыкновенным. Когда бросал на него лукавые взгляды, от которых Кроу хотелось одновременно задушить его и зацеловать до потери сознания.              И на седьмую ночь, преследуемый всеми этими и многими другими образами, лежа в своей постели и ворочаясь не в силах заснуть… Кроу наконец сдался.              Он просто прокручивал в голове прошедший день и улыбался одному воспоминанию: Азра случайно забрел под низко свисающую ветку дерева и зацепился за нее. Он выглядел так забавно, запутавшийся и тщетно пытающийся выбраться без потери достоинства, но при этом настаивал, что не застрял и помощь ему не нужна, спасибо большое. А потом он тщательно приводил в порядок волосы, деликатно выщипывая из них обрывки листьев и расправляя изящными пальцами бледные локоны. Все эти передвижения сотворили настоящие чудеса с его фигурой под дублетом. Шнурки на рубашке слегка ослабли, обнажив небольшой вырез бледной кожи под шеей... его кожа казалась невероятно мягкой и словно бы зовущей наклониться и прижаться к ней губами...              Все это было уже чересчур. Рука Кроу скользнула вниз по его телу, что само по себе было не так уж необычно, просто раньше это желание никогда не было направлено на какого-то конкретного человека. Но сейчас... когда перед его мысленным взором возникло лицо Азры... одного легкого прикосновения к твердой выпуклости между ног оказалось достаточно, чтобы все его тело наполнилось щемящим жаром. Ощущение было намного сильнее всего, что он когда-либо испытывал прежде, заставляя его судорожно хватать ртом воздух и вздрагивать. «Вот если бы это были его прикосновения...» Кроу снова надавил, проводя ладонью по члену, и на этот раз позволил этому восхитительному жару пройтись по всему его телу и вырваться наружу в виде громкого стона. Какое, черт возьми, это имело значение? Между ним и единственным другим человеком в этой башне было шесть этажей, так что никто его не услышит. Никто не увидит, в какое неловкое, жалкое положение он себя поставил, кроме него самого, а ему было уже не до сохранения лица.              Нет, прежде он, может, и не чувствовал ничего подобного, ладно, но сейчас-то чувствовал, и не было смысла это отрицать, ведь все его тело просто умоляло о прикосновении рук другого человека до такой степени, что сама мысль о них заставляла его дрожать...              Кроу сдался и буквально взял себя в руки, выгибаясь на удобном матрасе. Он застонал от облегчения и сдерживаемого разочарования, вызывая в памяти образы, которые начали проноситься в его снах по ночам. Он хотел ощутить мягкие пальцы Азры вместо своих собственных, хотел, чтобы они зарывались в его волосы. Он хотел Азру над или под ним, ему было все равно. Он хотел привлечь его к себе и прижаться к этому прекрасному телу, притупляя свои острые грани об эти мягкие изгибы и позволяя ему обволакивать себя...              Его руки было недостаточно. Кроу схватил одну из лежащих поблизости подушек и прижал к паху, сильно толкая в нее с очередным отчаянным стоном. Это было так приятно, что он сделал это еще раз, и еще, и еще... м-м...              Но больше всего ему хотелось доставить удовольствие Азре. Хотелось прикоснуться к нему, провести руками по пышному телу, прикусить его мягкую, словно созданную для поцелуев шею. Хотелось, чтобы на его лице появилось знакомое выражение блаженства, чтобы щеки Азры раскраснелись, а брови нахмурились. Будет ли он пытаться подавить стоны, как подобает сдержанному благородному человеку, образу которого он старался соответствовать? Или же будет с готовностью предаваться наслаждению и позволит себе стонать от удовольствия, доставляемого ему Кроу? Да, мужчина, стонущий при поедании десерта, наверняка будет громко стонать и в постели, о черт, как же он будет стонать...              Все закончилось унизительно быстро. Меньше чем через минуту Кроу уже цеплялся свободной рукой за простыни, захлебываясь приглушенными вздохами, подозрительно похожими на имя Азры.              И если он и излил свое семя в эту злополучную подушку сильнее, чем когда-либо прежде, и впоследствии лежал, потрясенный и обмякший; если он потерял всякое подобие сдержанности, потому что мысль о прикосновениях Азры приводила его в исступление... то что ж. Это было его личное дело.              Отрицать это и дальше было невозможно, даже перед самим собой. Никакие крики в адрес его затравленных орхидей не могли скрыть того факта, что он окончательно спятил.        ***              Наступил последний день.              В Эдеме ярко светило солнце – стояла самая прекрасная погода, какую только можно пожелать. Белый мрамор почти светился под покровом из виноградных лоз, цветы были идеально яркими и насыщенными, а ветерок – идеально освежающим. Где-то неподалеку совершенно счастливо, беззаботно и очень-очень громко пел пересмешник.              Кроу захотелось запустить в этого веселого позера огненным шаром.              Последний день. Последний день караульной службы Азры и последний день самой лучшей недели на памяти Кроу. Он старался не думать об этом, но в итоге, конечно, был просто не в состоянии думать ни о чем другом.              Азра ничего не сказал: за все время их непринужденной беседы они старательно избегали упоминаний Будущего, так что для Кроу это был день, когда они разойдутся навсегда, поскольку он не осмеливался спросить, вернется ли Азра когда-нибудь. Хотя, может, и так подразумевалось, что нет – подразумевалось, что их тайная, непозволительная дружба исчерпала себя, а значит, глупо было даже задаваться подобным вопросом.              Сидящий напротив Азра с аппетитом поглощал пирожное с заварным кремом и испускал счастливые вздохи. Кроу отвернулся, пытаясь прогнать внезапно возникший навязчивый образ того, как он издает этот звук с выражением блаженства на лице в совершенно другом контексте. Сегодня это оказалось труднее сделать, чем обычно. Ночное... одиночное расслабление было еще слишком свежо в его памяти. По правде говоря, он чувствовал себя немного виноватым. Были ли у него для этого причины? Трудно сказать. Его беспокоило не само действие, в котором не было для него ничего нового, а, скорее, смутное беспокойство из-за того, что он каким-то образом проявил неуважение к Азре, вовлекая его в свои фантазии. Проклятие, ему никогда раньше не приходилось сталкиваться с чем-то подобным и претерпевать такие... сложности.              Кроу рассеянно жевал собственное пирожное, главным образом для того, чтобы было чем занять руки.              – Хочешь с клубникой? – спросил он, подавая Азре пирожное.              – Да, спасибо. – Азра протянул руку, отщипнул от пирожного ярко-красную ягоду и отправил ее прямиком в рот. – М-м... – Он вздохнул, на миг прикрыв глаза с блаженным выражением на лице. – О, просто восхитительно. Идеально спелая. – Он откусил свежий кусочек пирожного и слизал с маленькой серебряной ложечки заварной крем с почти непристойным наслаждением, так что Кроу пришлось скрестить ноги, чтобы не опозориться прямо здесь и сейчас. Он мысленно добавил эту ложку в свой постоянно растущий список вещей, вызывающим у него зависть. Это попросту несправедливо – никто не имел права выглядеть таким счастливым из-за кусочка десерта.              Тут Азра облизал кончики пальцев, и Кроу чуть не упал со своего места. Пришлось мысленно надавать себе пощечин.              – Лето замечательно еще и наличием свежих фруктов, согласен? – спросил Азра, вытирая пальцы салфеткой.              – Да. Определенно. – Кроу не мог вспомнить, с чем соглашается, но утвердительный ответ показался ему правильным.              За день, пока солнце медленно ползло по летнему голубому небу, он аж вспотел, изо всех сил пытаясь придумать естественный переход к теме «Что дальше?». Лучше воздержаться от того, чтобы просто выпалить этот вопрос, как идиот. Не стоит проявлять слишком сильный энтузиазм и тем самым отпугнуть его. Да и было ли это проявлением энтузиазма? Кроу понятия не имел. Нормально ли просто спросить нечто подобное у... друга? У него никогда раньше не было друзей, так откуда ему знать? Не говоря уже о потомственном невраге, по которому он, так уж вышло, сох. Черт.              Кроу вспотел еще сильнее.              Определенно, лучше вести себя невозмутимо и собранно, просто чтобы подстраховаться, решил он. Главное – зайти издалека. Да. Возможно, если они снова поднимут тему пьес, это позволит ему в конце концов вскользь предложить, если Азра когда-нибудь вернется для несения караульной службы, снова встретиться и...              – Итак! – весело воскликнул Азра, прервав его мучительные раздумья и заставив подпрыгнуть от неожиданности. – Через две недели я опять вернусь в караул, а затем, полагаю, буду бывать тут и того чаще. Может, мы... ну, я бы не хотел показаться навязчивым, но, может, мы снова встретимся?              Вот так просто.              Невероятным усилием воли Кроу подавил огромную глупую улыбку, что грозила растянуться во все лицо. Он уже открыл рот, чтобы с готовностью согласиться… и заколебался, потому что остатки осторожности вдруг дали о себе знать.              Разумнее всего было бы отказаться, покончив с этим безумием раз и навсегда. Чем дольше он будет оттягивать неизбежное, тем больнее ему будет, когда Азра женится и исчезнет из его жизни, как увядающий сон...              Азра ждал ответа с открытым выражением на лице, дожевывая свое пирожное.              Нет, бесполезно, не мог он так поступить. Лучше быть с Азрой сейчас, греться в тепле излучаемого им света, чем лишиться даже этого. И пусть это лишь вопрос времени, прежде чем он потеряет его навсегда и увянет, как растение, слишком долго простоявшее в тени...              Оно того стоило.              Кроу вспомнились крылатые насекомые, бросающиеся ночью на пылающие факелы возле его башни. Они сгорали в пламени, но радовались этому до конца. Вот так и Азра заставлял его чувствовать себя большим уродливым черным мотыльком, глупо и бездумно порхающим вокруг испускаемого им сияния, слепо натыкаясь на окружающие предметы. Это было унизительно постыдно. И опьяняюще. И безнадежно.              Для осторожности уже слишком поздно. Кого он хотел одурачить? Он сорвался с обрыва, и это падение уже невозможно было остановить...              – Конечно, почему бы и нет, – в итоге ответил Кроу и усмехнулся, как будто только что не решил свою судьбу. – Увидимся здесь через две недели, Ваше Святейшество.