Meine seele

      Запах перегара раздражал чуткое обоняние. Остальной букет ароматов в комнате казался на фоне этого специфическим парфюмом. Непосильной задачей было не зажать нос, приходилось делать редкие вдохи, дабы отсрочить очередной удар вони. Изредка морщась, девушка чувствовала, как её горло сжимают эти липкие путы смрада, поражая слизистую дыхательного органа.       — Груня! Завари-ка нам чаю, пожалуйста, — просьба Лиходеева высвободила ещё больший шквал следов его недавних гуляний. Рвотный позыв мерзко щекотал внутренности.       — Степан Богданович, позвольте открыть окно, уж очень жарко, — неразборчивое мычание можно было счесть положительным ответом.       Глоток уличного воздуха стал спасительным, очищающим от тягостных ощущений. Мария хотела бы продолжить беседу, стоя подле окна, но это расценивалось бы моветоном. Голова разрывалась от боли, что так не вовремя настигла её в момент прибытия. Умыться бы холодной водой, отпустить все наболевшее. Не поможет. Острые ощущения под черепом не приносили никакого удовольствия, девушка вымученно внимала каждому слову Степы Лиходеева, но половина из них попросту не задерживалась, вылетая в распахнутое окно, из которого доносился говор Москвы, что никогда не засыпает. Поданный домработницей чай смягчил текущее состояние, но полностью избавить от всего не мог.       — Вас бы устроили подобные условия? — директор Варьете припал к чашке с таким рвением, какое присуще страдающим от жажды. Хотя сейчас мужчину добивало, помимо яркости утра, похмелье. Как маленький сорванец, оно ударяло по Степану своими барабанными палочками, представляя того инструментом. Недоуменный взгляд столкнулся с потерянным. Мужчина, замявшись, начал говорить уже тише, — Примите мои соболезнования, Мария Константиновна. Понимаю, что вам сейчас непросто, — он неловко почесывал затылок, пытаясь избавиться от неприятных ощущений, что извергались внутри вулканом, — Я предлагал вам рассмотреть работу на постоянной основе, Миша Берлиоз рьяно настаивал на вашей кандидатуре. Могу уважить надбавкой к жалованью… в размере пяти рублей, — тот методично повторил изложенные ранее мысли. Конечно, данные средства не сделают девушку баснословно богатой, но все-таки это приятный жест.       Финансовый вопрос не вызывал сейчас никакого интереса, выглядел приземленным.       — Благодарствую, Степан Богданович, — пригубив горячий напиток, губы вытянулись в социальной улыбке, без легкого прищура в уголках глаз, как это происходит при искренней радости.       Какое-то время в комнате было тихо. После собеседники, перекинувшись ещё несколькими фразами, сошлись на том, что Мария Константиновна урегулирует вопрос о смене места работы и приступит к должностным обязанностям, уже являясь частью огромного механизма под названием театр Варьете. Работа в мастерской устраивала девушку, но в данных реалиях подобное развитие событий привнесет некоторую стабильность.       Страшила мысль о наступлении ночи. Пугала не столько темнота, сколько кошмары или помутнения рассудка. Закрыть глаза, лежа в темноте, — жутко. И жутко по той причине, что происходит в последние дни невесть что.       Когда она покинула насиженное место, волосы рассыпались в ином порядке по плечам, очерчивая вытачки платья. Попрощавшись с Лиходеевым, Маша в последний момент резко обернулась, посчитав, что обязана спросить о том, что не давало покоя:       — Степан Богданович! — мужчина, что ещё не успел закрыть дверь, в удивлении заприметил некоторую растерянность на молодом личике. Он застыл на месте, придерживая бронзовую ручку, — Я хотела бы кое-что уточнить у вас, ведь кто, если не вы, может располагать данного рода информацией, — одеревенелые пальцы быстро теребили бант на тонкой шее. Воланд, что посвятил Марию в свои планы, не выходил из головы, поэтому подсознательно она верила в то, что директор театра сможет дать тот ответ, что был так ожидаем, — Скажите, пожалуйста, не планируется ли в ближайшее время в стенах Варьете каких-либо представлений зарубежных артистов? — упоминать немца напрямую не было никакого желания, будто тот может возникнуть из-под земли тотчас, поэтому Маша косвенно вызнавала насущные сведения.       — Голубушка, смилуйтесь! — голос Степы подпрыгнул так, как если бы кошка пробежалась ловкими лапами по роялю, нажимая на клавиши невпопад, — Какие гастроли! — он отмахнулся от этого, почти открещиваясь, — Работы непочатый край, сейчас бы подготовиться должным образом ко всем спектаклям. Ни о каких приезжих актерах и речи быть не может! — он поддакнул сам себе, подчеркивая заявленное, как нечто несокрушимое.       — Спасибо, и до свидания, — девушка едва уловимо поклонилась, удаляясь прочь.       Почему-то стало так легко. Никаких гастролеров! Значит никакого иностранца, что взойдет на сцену Варьете! Возможно, профессор имел в виду другой театр? Хотя какое сейчас это имело значение?! Машу унесла из парадной волна эйфории, что скинула нескончаемые переживания, сковавшие мышцы, ведь ещё немного и сгибы локтей, коленные чашечки уже начали бы поскрипывать от всей гаммы эмоций, скрываемой за маской «невозмутимости». С матерью она даже не собиралась обсуждать все то, что происходило средь ночи в квартире. Может вдова и была не в должном расположении духа, однако подобные откровения вызвали бы в ней крайнее непонимание.       Чета Назаровых отличалась излишним фанатизмом к нынешним порядкам и снобизмом. Это ирония в чистом виде, ведь этимология фамилии берет свое начало от имени Назар, что с иврита в переводе означает, буквально, «посвященный Богу». Супруги, что ввергли веру в разряд низшей ступени человеческих потребностей наряду с органическими, отдавая предпочтение вскарабкиванию по головам к лучам успеха. Мария Константиновна не являлась воплощением света, она просто не разделяла подобное мнение, но предпочитала тактично молчать, что происходило далеко не всегда.       Зима выдалась суровой. Январским ранним утром семейную идиллию поразили зерна ссоры, что начали пускать корни.       — Делай, что должно и будь, что будет, Маша, — строгий тон Константина Викторовича расшатывал чашу терпения девушки, что в сердцах излила душу отцу о надоевшем ухажере.       — Папа, это не мой человек! — всплескивая руками, причитала Мария, в нетерпении расхаживая по гостиной.       — Этому порядку не один год. Когда ты станешь мудрее, то поймёшь, что мы оградили тебя от ошибки, — мужчина спокойно изучал статейку третьесортной газеты, уверенный в том, что его повзрослевшее чадо вскоре успокоится.       Нахмуренные брови, образовавшие складку на переносице, поджатые губы, суженные глаза, раздраженное постукивание пальцев по рукам, что были скрещены. Сделав ещё один круг по комнате, уподобляясь снегу, чьи хлопья кружили за окнами в незамысловатом танце, Маша остановилась напротив, заглядывая в печатное издание. Заголовок гласил: «О металле, как факторе социализма». Щеки ее багровели от неконтролируемого гнева.       — Нет! Извольте… Есть множество достойных… — холодный взгляд остудил разгоряченную даму. Она знала, что это значит. Провоцировать кульминацию ужаснейшего разногласия никак не хотелось.       — Максим Александрович — лучшая партия, — чеканя каждое слово, Константин Викторович звучал подобно раскату грома, прекращая «неразумный» диалог.       Бастующая Маша угомонилась, уступив, заставив замолкнуть свою принципиальность, руководимая великим уважением к родителю.       Может сложиться неправильное впечатление, что супруги ни во что не ставили свое дитя, диктуя условия. Как бы не так. Являясь единственным ребенком, Маша не испытывала нужды, и с малых лет купалась во внимании и ласке. В вопросе о женитьбе никто не смел оспаривать мнение мужчины.       Елена Александровна подбадривала дочь, оправдывая поведение мужа его благородными намерениями. В нем женщина видела идола, сохраняя пылкие чувства сквозь года. Сердобольные действия смягчали гиперболизированный накал страстей, уравновешивая весы, на чашах которых были дорогие ей люди.       Обида сжирала изнутри, подкормленная недосказанностью, но препираться до последнего не вышло. Подмывало снова вступить в бурную перепалку, внушая свое мнение, но очевидный исход тормозил, не давая проходу.       «Бесполезно» — подумала девушка, понуро наблюдая за тем, как мороз пишет на окнах свои полотна.       Не почувствовав на затылке прожигающего взгляда наблюдателя, Мария Константиновна держала свой путь к мастерской, отходя от дома, где была «нехорошая квартира», в коей удалось побывать. Щурясь от палящего солнца, она подставляла ладонь ко лбу с целью создания импровизированного укрытия.       На крыше соседнего дома, облаченные в мрачные одежды, стояли двое людей. Один из них держался чуть поодаль, сцепив руки за спиной, с почтением взирая на своего повелителя в ожидании любого приказания. Темноцветные образы контрастировали со светлой панорамой, распростершейся вокруг. Шум листвы, гам людей, машин тускнели, уста рыжеволосого широкоплечего мужчины взывали к стоящему перед ним:       — Мессир, не угодно ли было бы сейчас нанести визит Лиходееву? К чему оттягивать? Разберемся с нерадивым и дело с концом.       Сатана выпустил сдавленный смешок, незаметно качая головой, правый уголок рта взвился кверху.       — Спешка ни к чему, Азазелло, — он сосредоточился на знакомой изящной женской фигуре, что торопливо следовала по улице.       Воланд извлек из внутреннего кармана пальто часы с откидной крышкой, резво освободив циферблат из плена тени, сверился со стрелками, как бы проверяя: не опаздывают ли они с воплощением своих деяний. Действие это было больше демонстративным, нежели несущим важность. Спрятав часы обратно, мужчина встал вполоборота к Азазелло, бегло оценивая каждого прохожего, что с высоты нескольких десятков метров казались жалкими мошками, мельтешащими под его властными очами.       Он знал, что ни один (из этой массы людей) даже не подозревал о том, что появись Воланд в их досужем бытии, то серая жизнь большинства претерпит явные перемены. И перемены эти мало кого оставят в неописуемом восторге.       Магия его существа заключалась также в разоблачении. В разоблачении греховных душ, что смело, безо всякого опасения, надевают на себя шкуру страждущих агнцев, лицемерно пряча истинную натуру.       — Wir haben noch Zeit, bevor der Akt beginnt (Время до начала акта ещё есть), — заключил Воланд, уже полностью повернувшись к члену его свиты, — Покуда занавес не поднят, — в глазах сверкнул огонь предвкушения, — позволим «добрым людям» насладиться иллюзорными тривиальными буднями, наполненными пустой суетой. Как любят говорить в этой стране, — дьявол продолжил уже без акцента, — А воз и ныне там, — хитро прищурившись, он имел в виду то, что простой люд за это время никуда не денется, а потому подгонять события нет резона.       Рыжая копна переливалась, не прикрытая головным убором, ядовитая улыбка ещё больше обнажила клык, что торчал изо рта.       Томительное ожидание стоило предстоящей феерии, что разразится не только в театре. Нечистая заняла на какое-то время позицию стороннего наблюдателя за кулисами. Скоро. Скоро наступит роковой момент увертюры к незабываемому действу, что отпечатается, подобно сургучу, на столице.       Могучая колоннада театра выглядела, несомненно, впечатляюще. На тимпане красовалась советская остроконечная звезда, крича во всеуслышание, что это не абы какое заведение, а самое что ни на есть культурное воплощение союза. Неподалеку рабочие занимались кладкой новой каменной площадки, участвуя в облагораживании среды.       Маша частенько бывала в Варьете, приобщаясь к высокому в компании родителей, что взращивали чувство прекрасного в юной особе. Некоторая гордость распустилась внутри ярким бутоном. Не каждый день выпадает шанс пробиться куда-то дальше обычного ателье.       К слову об этом, новость об уходе швеи опечалила Софью Никитичну — руководителя мастерской. Удерживать она была не в праве, понимая всю необходимость принятого решения. Женщина она была простая, без гонора, одним словом — приятнейшей души человек. Так называемое «расставание» не оставило по этой причине скребущего чувства вины. С легким сердцем девушка попрощалась со всеми коллегами.       Внушительных размеров фойе вызывало неприкрытое восхищение. Каждый раз, когда попадаешь сюда, ощущается как первый. Эта вдохновляющая обстановка приводила в возбужденное состояние. Разве не прекрасно, что существует место, где строки известных произведений или пьес становятся больше, чем текст, изложенный на бумаге? Процесс создания постановки интригует, закладывает трепет. И вот, когда наступает момент спектакля, ты становишься свидетелем проделанной кропотливой работы. Марии было интересно не только смотреть на это, но и окунуться в мир, существующий за пределами зрительного зала.       Следуя подсказке Лиходеева, Мария Константиновна проследовала к необходимой двери. Аккуратно коснувшись костяшками дерева, она неспешно очутилась внутри просторного помещения. Раскройный стол, ручные швейные машинки, расписанные золотистыми узорами, огромные стеллажи с тканями, доверху заполненные разного вида материалами на любой вкус и цвет. Буйство красок.       — Добрый день, от Степана Богдановича пожаловали? — тонкий голос с небольшой хрипотцой принадлежал возрастной женщине, что снимала мерки с актрисы, замеряя обхват осиной талии метром. Седые волосы были собраны в шишку, старые очки с цепочкой упирались в крылья носа, так и готовясь упасть при слишком сильном наклоне головы, нависшие состарившиеся веки наполовину прикрывали глаза, что казались в таком амплуа особенно уставшими. Узкие неровные губы с намеком на улыбку. По первому впечатлению она казалась доброжелательна.       — Добрый, от него, да, — Мария хотела бы добавить ещё что-то, но не придумала что именно. Ей казалось, что раз вопрос задан именно так, то эта женщина в курсе, кто она и что будет делать.       — Ага-а, — протяжно проговаривая, художница по костюмам записывала намеренные ею параметры, выглянув из-под толстой оправы очков, она обратилась к новоприбывшей коллеге, — Ещё одна пара рук не будет лишней, это уж точно. Учить не надобно тебя? — маленькие глазки, походившие на черные пуговки, изучающе рассматривали молодую помощницу.       — Нет, все могу, а если не получается, то обучению охотно поддаюсь, — Маша расслабила напряженные до этого момента плечи, — Работала в мастерской по пошиву шесть лет.       — Значится, опытная, — она отпустила невысокого роста актрису, присаживаясь на стул и откладывая в сторону высохшими с годами руками свежие заметки. Свет на лицо попадал под невыгодным углом, подчеркивая каждую мимическую морщинку, — Как величать тебя, юное дарование? Ай, не стой столбом. Аль скромничаешь? — игрой своих белесых бровей немолодая женщина приглашала девушку сесть. Та покорно послушалась, медленно опускаясь на ближайший табурет.       — Мария Константиновна, — спокойно, но негромко ответила она.       — О, как! Уж не дочка ль ты нашей Лёли Назаровой?       — Она самая, — легкий неловкий румянец окрасил бледные щеки, вступая в борьбу с темными кругами под глазами, что сорняком выросли после бессонных ночей.       — Хорошо, славно! Мать твоя — хороший человек, легкая на подъем, но ты и сама это знаешь, — приложив пальцы к улыбающимся губам, она представилась, — меня Зоей Михайловной звать, но в театре все кличут тетей Зоей. Ладно, давай покажу тебе, как тут все заведено.       Женщина, характерно охнув, поднялась со стула, принявшись рассказывать о тонкостях их работы. Поток речи мягко обволакивал Машу, что наконец-то смогла сосредоточиться, отвлекаясь от бремени, что упало на неё. Редкие подтрунивания Зои Михайловны отражались на лице Марии Константиновны легкой улыбкой. Прибой ностальгии разбивался о чистые, ничем не опороченные детские воспоминания, в которых девочка подражала своей прабабушке, пытаясь почерпнуть что-то полезное. Ровно в то время она решила, что мечтает стать творцом, под чьими пальцами даже самый невзрачный лоскут превратился бы в произведение искусства. Часы шли, девушке уже успели поручить раскрой нового костюма. Мастерски орудуя лекалом, Маша старательно выводила линии будущей рубахи на пожелтевшем ватмане. Кто знает, может этот элемент одежды очутится на исполнителе роли какого-нибудь крестьянина. Шатенке нравилось представлять кому доведется надеть пошитое, был в этом какой-то сакральный ритуал, когда ты продумываешь целую историю, развивая сотни сценариев в голове.       Уже после первого рабочего дня она с удовлетворением поднималась в родительскую квартиру. Новая страница книги под названием «Жизнь» сулила положительные перемены? Кто знает…       — Мам, это я! — но ответа не последовало, что озадачивало. Расстегнув застежки туфель и аккуратно поставив их под вешалкой, девушка прошла к самой ближайшей комнате, а именно — кухне, и обомлела.       Открытая бутылка вина, фужер, наполненный практически доверху спиртным, и разбитая женщина, что, видимо, решила утопить свое горе в алкогольном дурмане. Подлетев к матери быстрее урагана, Мария гневно выхватила из её цепких рук, что выказали слабое сопротивление, бордовую жидкость. Дождь из капель испачкал бежевую скатерть, не повинную в человеческой слабости, — Так значит ты берёшь себя в руки?! Так ты сдерживаешь обещание не погрязнуть в боли?! — девушка шипела, изо всех сил пытаясь не кричать, — Вино не панацея, — досталось и бутылке, содержимое которой выливалось в раковину. Стенки её приняли все брызги, что струились перекошенными тропами к сливу.       Ажитация, родившаяся из возмущения, свистела громче любого соловья. Расчета на логическое обоснование не было. Внутри Маши все бурлило. Негодование подливало масло в огонь, распаляя языки пламенной ярости. Шумно втянув носом воздух, девушка облокотилась о кухонную тумбу, ища опору. Фривольность поступка Елены Александровы раздувала невероятных размеров смог, что впитывал в себя все то негативное, что рвалось наружу где-то в районе грудины.       Уму непостижимо. Пока дочь изо всех последних сил сохраняет самообладание, не падая духом и не трескаясь под тяжестью груза, её мать инфантильно позволила себе опустить руки. Это было неправильным, и Мария Константиновна вобьет это ей в голову, ведь больше нет рычага отцовского давления, что мог взять задачу на себя.       — Костенька, мой милый Костя, — ещё не захмелевшая женщина стенала. Да так громко, будто ей сломали кость и наступили сверху грубой подошвой массивного ботинка.       Девичьи пальцы приняли противоестественный вид, дрожали в попытках сжать их в кулак.       — Мама! — внезапно очутившись подле Елены и обхватив ладонями отекшее лицо, она всмотрелась в воспаленные глаза, ища хоть какой-то проблеск разума в них. Хватаясь за последние крупицы спокойствия, Мария обратилась к ней, — А теперь слушай меня внимательно. Ни алкоголь, ни никотин не воскресят его, не соберут заново. У тебя репетиция завтра утром, а ты ведешь себя не лучше, чем безалаберный Лиходеев. Не уподобляйся ему, будь выше! Я не твоя няня, не караульный. Мне также больно осознавать случившееся. Не разрушай наши отношения, становясь отшельником, что озабочен лишь своей трагедией, — видя, что возражений не следует, девушка продолжила уже спокойнее, — Мы есть у друг друга, ты не осталась в одиночестве, запомни эти слова. Я переживаю за тебя, но, видя подобные сцены… — дребезжащий звук старого звонка прервал нотацию, — Я открою, а ты подумай обо всем хорошенько, — женщина жалобно смотрела вслед дочери, что скрылась в коридоре.       — Костя, она так на тебя похожа… наверное, ты был бы рад сейчас, — шептала уже сама себе Елена Александровна, вперив глаза куда-то к потолку. Ей на секунду показалось, что с ней сейчас говорил горячо любимый муж, который зачастую не робел перед возникающими трудностями.       Открыв входную дверь, Мария Константиновна встретилась с тремя парами глаз, что как-то слишком хищно и пристально были направлены в её сторону.       Незнакомые мужчины весьма грузного телосложения. Таких она не припоминала в рядах соседей. Интуитивно было понятно, что пришли они сюда не чаю испить, а явно с каким-то нелицеприятным умыслом.       — Вечер добрый, здесь ли проживал Константин Викторович? — низкий голос визави и его интонация не внушали никакого доверия.       Вспыхнуло желание быстро захлопнуть дверь, однако в силу своей воспитанности, Маша не смогла этого сотворить.       — Здравствуйте, все верно, — «Проживал? Что это за люди, и откуда они осведомлены о смерти отца?». Она с опаской оглядывала каждого, но больше всех её тревожил их лидер. Почему лидер? Потому что он отличался особым бесчинством, стоя перед миниатюрной, на фоне этих субъектов, девушкой с зажатой во рту тлеющей сигаретой посреди подъезда. Все внутри сжалось, волнение пустило по венам испуг, — А вы с какой целью интересуетесь? — как-то неуверенно спросила Мария, пока державшая в узде свои эмоции.       — Да вот, надо бы решить один деликатный вопрос, — ехидно встрял стоящий слева мужик, чьи темные волосы прикрывала кепка восьмиклинка, завалившаяся набок.       — Извольте ознакомиться, — третий из компании с густой короткой бородой протянул Маше какой-то лист с огромным количеством подписей в конце. Она вчиталась в содержимое, что спровоцировало холодный пот, ладони запотевали от нервов. А в это время курильщик подхватил инициативу разговора:       — Ваш отец перед внезапной кончиной заимел себе долг в размере двух тысяч рублей. И экая оказия! — стряхнув пепел, объяснял центральный из трио, — Не успел погасить, — все заплясало перед глазами, мутнея. Это немалые деньги. Чтобы расплатиться, со своей скромной зарплатой, придется существовать впроголодь минимум восемь месяцев, а то и больше. Внутри закололо, дышать становилось все тяжелее. На мошенников эти джентельмены не были похожи, ведь на врученном документе мелькали инициалы и размашистая подпись начальника. Мышцы ног начинали болезненно отзываться на испытываемый стресс. Длинные ресницы подрагивали от частых морганий, — но вы не волнуйтесь, мы же не изверги, — они со смехом переглянулись меж собой, — Дадим вам месяцок, — с каким-то дурным озорством цокнул мужчина, — а там…нанесем повторный визит. Всего доброго, милочка, — уже через минуту никого не было рядом в опустевшем подъезде.       Опираясь на дверной проем, Мария Константиновна медленно съехала вниз, оказавшись на корточках. Тихий непонятный звук покинул её легкие. В ужасе сердце билось так быстро, что ударяло по ушам. Что она могла сделать? Одинокая слеза собралась во внутреннем уголке глаза, так и не выйдя дальше своего убежища. Трясущуюся губу подцепили зубы. Голова кружилась, из ноздри хлынула алая линия, что брела по колонне фильтрума. Беда не приходит одна.