Meine seele

      Москва встречала затянутым тучами небом. Мелкая морось паутиной оседала на лице. Передние пряди выбились из собранного вчера на скорую руку пучка.       В такую пасмурную погоду хотелось остаться дома, соревнуясь с каплями на окне в скорости, выводя пальцем их потенциальный маршрут.       Постоянно оглядываясь по сторонам в поиске каких-либо признаков чужого присутствия, Мария наконец-то выдохнула, не видя вокруг никого, кроме таких же, как она, граждан.       Поднявшись на этаж, девушка загнала ключ в замочную скважину, медленно прокручивая его внутри. Мария Константиновна с некоторым подозрением склонилась к двери, прислушиваясь на предмет каких-либо странных звуков, шорохов.       Неуверенности по отношению к методам Авдотьи не было, но что-то подсознательно скреблось в душе.       Вдруг Надя с сыном ещё не вернулись? Что тогда? Она не желала знать что будет тогда, она представляла, что волна эмоций накроет её по-новой, не успев отступить на приличное расстояние.       Постояв в разведывательной позиции ещё некоторое время, девушка все же внушила себе, что все тихо и спокойно. В передней Мария учуяла аромат куриного супа. Отлегло.       — Надежда? — женщина выглянула в коридор, склоняя голову вбок, — Доброе утро.       — Доброе, Маша. Ну, сколько можно! Уже не первый год делим общую жилплощадь, а ты все заладила «Надежда». Надя, — насупившись, требовала соседка в кои-то веки послушаться.       — Хорошо-хорошо, Надя, — намеренно долго Мария тянула гласные, улыбаясь, — так лучше?       — Лучше-лучше. Платон тебя все ждал, спрашивал куда пропала, — махнув в сторону кухни, женщина подбивала следовать за ней. Размешивая суп, она утирала лицо полотенцем, периодически обмахиваясь тем, как веером в небывалую жару, — пока у бабушки гостится, не дождался.       — Когда вы приехали? — сев за стол, уточнила Маша, бездумно скребя по столешнице ногтем. Возвращение их несказанно радовало девушку, которая вновь чувствовала себя комфортно, находясь в квартире.       — Вчера, — Надя подула на ложку, пробуя суп на соль, — вечером. А ты сама-то где была? — закончив с готовкой, женщина перебросила полотенце через плечо.       — Да вот, тоже в деревню надумала съездить, — подробно рассказывать о причинах своего путешествия она, конечно же, не будет.       — Ну, и правильно. Давно пора было, а то вечно в работе утопаешь. Хоть воздухом свежим подышала, — «Это уж точно…» — воспоминание о запахах, отбивавших обоняние на крыльце старухи, полоснуло больнее ножа. Похлопав себя по бокам, будто пытаясь что-то вспомнить, Надежда повеселела, обращаясь к Маше, — совсем из головы вылетело! К тебе приходили пару часов назад.       — В такую рань? — Мария Константиновна посерьезнела, боясь, что это могут быть приспешники Воланда, которых девушка искореняла через обряд, или кто-то ещё, кого она не желала видеть. Тревога вытянулась подобно струне.       — Представился работником Варьете. Сказал мол на телефон не отвечала, наведались, чтоб лично оповестить, — пожимала плечами Надежда, запустив пальцы в белокурую копну, — Лиходеев тебя вызывает по какому-то вопросу, к себе, на Садовую, — Отлично. Мало было проблем с паранормальными явлениями, теперь ещё придется оправдывать отсутствие, — и письмо принесли.       — Тот же человек? — прищурившись, спросила Маша.       — Нет-нет, — женщина накрыла кастрюлю крышкой, мотая головой, — под дверью лежало. Наверное, торопились, засунули и убежали. Вот и упало.       — Спасибо, Надя! — спохватившись, девушка рванула в комнату.       — Не отобедаешь с нами? Я за Платошей через полчаса пойду! — но её уже не слышали. Цыкнув, соседка заключила, — вот неугомонная, — в шутку закатив глаза, она вернулась к своим делам.       Инициалы Марии Константиновны глазели на адресата, а та в ответ. Ни строчки об отправителе. Пустая обертка, содержащая одну надпись: «Назаровой М.К.».       Девушка держала в руках письмо, не торопясь вскрыть. Может Аня захаживала и, не достучавшись, оставила ответ на записку? Но что-то не вязалось в этой цепочке. «Нет, не Анна это…».       Струсив, что содержание её совершенно не порадует, швея решила отсрочить прочтение загадочного послания, стягивая с утомленного подвешенным состоянием тела белоснежное и совершенно измятое платье, меняя его на классическую блузу с присборенными рукавами-крылышками и длинную юбку. Крайне медленно Мария вдевала обтяжные пуговицы в навесные петли, стремясь не обращать внимания на конверт. Но взгляд её то и дело возвращался к нему, фиксируясь на фамилии, написанной кривым почерком в левом углу.       Не в силах более мучить себя, она наплевала на какие-либо предположения. «Если не прочту, то ничего и не узнаю. Только нервы себе треплю какими-то расплывчатыми опасениями».       Агрессивно разрывая хлипкую бумагу по верхнему краю, девушка извлекла сложенный пополам лист. Пальцы закоченели. Глубоко вдохнув, да так что грудная клетка заныла от того, что Мария Константиновна задержала дыхание, она развернула письмо, внимательно вчитываясь. Опешив, выдохнула и прочла ещё раз. И ещё. Повторив это действие около пяти раз, шатенка не верила в написанное:       «Уважаемая Мария Константиновна! Спешим уведомить вас о том, что инвентаризационная комиссия дала заключение по факту задолженности Назарова Константина Викторовича. Состав комиссии: Литвинков М.Ю, Астафьев В.А., Бортников П.Г. Никаких претензий не имеем. Охотно благодарим за своевременное погашение долга».       «Какого черта?!» — девушка выронила письмо, тут же подобрав его с пола, и в очередной раз пробежалась по каждой букве, ударяя себя по губам за сквернословие. В голове не укладывается: как погашен? Когда? Кем, в конце концов?       Флер ужаса ненавязчиво сжал её плечи, прямолинейно намекая.       — В-Воланд, — прошептала Мария в надежде, что, быть может, ошиблась в рассуждениях.       Девушка ступала на каждый цветок старого ковра, перебирая их ногами. Её затрясло. Неужто не помогло? И все было сделано зазря? Скомкав ненавистный лист, Маша бросила его в угол, чтоб он затерялся под шторой, не мозоля очей. А с другой стороны… в сердце закралось сомнение. Почему именно Воланд?       Но, так и не найдя ответов, девушка в раздражении протерла глаза, принимая накрывшую их мглу. Сработал ли обряд Авдотьи Никитичны или нет покажет лишь время и отсутствие признаков присутствия сатаны и его свиты.       «Вот ведь! Час от часу не легче». Мария Константиновна не была уже уверена ни в чем, мозг превращался в кашу, неспособный обработать и сопоставить всю информацию.       — Ладно, — выравнивая дыхание, девушка поднимала и опускала руки в аналогичном ритме, — нужно идти к Лиходееву.       Мысли об увольнении теперь выглядели не более чем вспыльчивое, инфантильное решение, принятое под гнетом напряженности. А уплаченный невесть кем долг не принес никакого облегчения.       Жильцы дома номер 302-бис. на Садовой неустанно судачили о каком-то инциденте с неким Никанором Ивановичем. Мария не имела ни малейшего понятия, что это за человек.       — Э, нехитрое дело обманывать! Жадным был, — жаловалась какая-то женщина, повышая тон, — провернул фортель — схлопотал донос.       — А я слыхал, что валютой он оперировал, вот и приняли его!       — Да вы что?!       «Взяточник, вероятно…» — быстро вспыхнула мимолетная мысль, и также быстро она потухла в океане безразличия.       Мария Константиновна, погрузившаяся в размышления о вопросах насущных, не сразу поняла, что уже с минуту гипнотизирует дверь. На пятом этаже чувствовалась странная аура, не до конца ясная для восприятия и обрывающаяся у лестничного пролета, словно проведена четкая грань.       Не скрылась из виду небольшая деталь: квартира была открыта, о чем свидетельствовала щель в проеме. Возможно, Лиходеев ушел в загул и послал домработницу раздобыть заветного пирамидону. Эта версия виделась наиболее правдоподобной, выдержанная под стать стилю жизни Степана Богдановича. Даже не подкопаешься.       Долго не колеблясь, ибо смысла в этом мало, а оттягивать неизбежное — глупо, Мария Константиновна шагнула в неосвещенную прихожую, оповещая хозяина о прибытии сдержанным выкриком. Но директор не отозвался. Решив, что его одолевают мучительные боли и ответить тот не в силах, девушка приближалась к месту пребывания Степы, то бишь к спальне-гостиной, где Лиходеев, по обыкновению своему, лежал на диване животом книзу.       Подобно грому раздался истошный вопль, до невозможного высокой тональности. У Марии не было времени взвесить и принять здравое решение. Вдруг ему совсем плохо? Вдруг директор упал и приложился головой? Нет, Маша не собиралась объясняться перед сотрудниками милиции в случае чего, а потому, испуганная ворвалась в комнату и застыла в проеме, приоткрыв рот в удивлении.       — Пушистое жулье! — выл в трещащей манере Коровьев, сбрасывая карты.       — Попрошу! Я играл честно! И буду честнее всяких граждан, чья фамилия начинается на букву «Б», — чёрный кот протестующе стукнул лапой по столу.       Все было бессмысленно… Абсолютно все: спешка в деревню, уговоры ведуньи, срезанные и сожженные тем же вечером в печи волосы.       Химера со всей мощью вонзила сотню игл прямо в сердце. Ноющая боль паразитировала и убивала остатки веры, что ещё утром, по-доброму обнимала соловеющую девушку.       К чему был этот напускной фарс? Дав возможность зародиться внутри надежде, тут же уничтожить её, обезличить? Мария сдерживалась, чтобы не начать вырывать оставшуюся длину волос.       — Мария Константиновна! Ну, наконец-то! Мы уж думали не потерялись ли вы, — Фагот раскланялся, подлетев к потрясенной даме, — Проходите, негоже в дверях стоять, — мужчина хотел подтолкнуть её, но та, ощетинившись, зло предостерегла его.       — Не прикасайтесь ко мне, — Маша чуть ли не отпрыгнула от Коровьева, готовая защищаться. Тот примирительно вздернул руки, отходя на шаг назад.       — Что вы! Что вы! Да как я могу…       — Lass sie, Fagott (Оставь её, Фаготт). Мария Константиновна, присаживайтесь, — низкий голос дьявола пресек спектакль. Отрывая руку от подлокотника, Воланд указал прямой ладонью на кресло, расположенное напротив, — В ногах правды нет. Вам ли не знать этого.       Шумно втягивая носом воздух, что ноздри непроизвольно шевелились, Маша села.       — Почему вы это делаете? — девушка устремила свой взор к дьяволу, изучая острые черты его лица.       — Люди прекрасны и отвратительны тем, что порой возносят себя на пьедестал вседозволенности, напрочь забывая о том, что на всякую гордыню найдется управа, — Воланд отвечал будничным тоном, чем загонял гостью в угол.       — И эта управа — вы? — не удержалась от саркастичного вопроса Мария.       — Nein. Menschen töten sich gegenseitig in Kriegen, erliegen dem Neid, täuschen sich für Profit. Die Perversität des Menschen ist das gleiche Recht. (Нет. Люди убивают друг друга в войнах, поддаются зависти, обманывают с целью выгоды. Порочность человека и есть та самая управа.) — мессир вальяжно жестикулировал рукой, пока рассуждал о том, что общество было и остаётся полным греха. Он не сводил глаз с девушки, считывая каждый невербальный сигнал, который подтверждал её дискомфорт, — И, что не менее интересно, воздействовать на ум через эту управу занятие отнюдь не сложное. Однако… — Воланд внезапно затих и, удостоверившись, что Мария Константиновна нехотя внимает ему, продолжил, ухмыльнувшись, — Выбор всегда остаётся за человеком.       — Так вы оправдываете случившееся с Берлиозом, Бездомным, моим отцом, в конце концов? — она вспылила, чеканя слова.       Маша не была образцом праведности, чистоты и непорочности, но и не разделяла сей убеждений. Сомкнув зубы, девушка боролась с раздражением, но выходило скудно. Язвительность просилась дать волю, освободить её, не подбирать выражений. Однако встретившись с властным презрительным взглядом, спесивость таяла, прогибаясь в поражении.       — Мария Константиновна, мне определенно льстит ваш интерес, — загадочный огонек заплясал в темных зрачках, — к моей идеологии, — её передернуло от этой формулировки, — но все же… речь сейчас пойдет не об этом, — Маша на уровне инстинкта самосохранения вжалась в мягкую ткань кресла, жаждя раствориться в ней.       — Да-да, мессир! Вы поинтересуйтесь-ка, на что рассчитывала эта особа, когда доверилась язычнице, — забавлялся Бегемот, считая это полнейшим абсурдом, и, подбежав к девице, дернул атласную ленту, что, покинув свою хозяйку, распустила обрезанные волосы.       Обиженная и оскорбленная девушка подобно забитому зверю ненавистно стрельнула глазами в сторону кота, что предпочел сразу же ретироваться и спрятать морду за картами, изображая неподдельную увлеченность.       — Действительно, Бегемот, — щелкнул пальцами мессир, будто только вспомнил об этом. Тонкие губы обрамила глумливая улыбка. Разминая плечи, будто готовясь к интересному рассказу, Воланд уселся поудобнее, — Ну, так что же, Liebe (дорогая) — язык Марии присох к небу.       Вот и всё. Он перекрыл доступ к кислороду, окончательно вдавливая девушку в угол. Она не могла сказать что-либо. Патовая ситуация молотками тарабанила по вискам. Воланд читал ее, как открытую книгу, наглым образом издеваясь. Мужчина неотрывно следил за мелкой дрожью тонких пальцев, что сжимали ткань юбки. «Хотела…избавиться…». Мария Константиновна стыдливо подняла голову и ужаснулась от убийственного, полного осуждения, лика дьявола. Он, как палач, ждал на эшафоте. Мрачный, не сомневающийся, а потому до жути отторгающий своей сущностью, — вам к лицу подобное преображение.       — Где Лиходеев? — жалобно вопрошала Маша, стараясь хоть как-то переменить вектор беседы.       — В Ялте, на отдыхе, — отчитался Коровьев, довольно накидывая Бегемоту «погоны». От осознания, что Степана не убили, не отправили в лечебницу, стало немного легче.       — Мария Константиновна, — обратился к ней снисходительно Воланд, — за всякое сотрудничество полагается награда. Гелла, — из ниоткуда появилась высокая девушка. Красные глаза и безобразный шрам вызывали двоякие чувства внутри швеи, из-за чего та поежилась. Выставив перед мессиром поднос, она оценивающе вперила свои яркие зрачки на гостью. Дьявол взял с металического диска бархатную коробочку, кивнув. Гелла удалилась куда-то вглубь квартиры.       — О каком сотрудничестве речь? — невнятный шепот покинул уста.       — Вы любезно ответили на мой вопрос в Грибоедове. Я остался удовлетворен вашим ответом, поэтому… — Сатана с щелчком открыл коробочку, демонстрируя Марии подаренные отцом серьги. Она смотрела то на мессира, то вниз.       — Вы их украли? — единственный логически обоснованный, как казалось Маше, вывод.       С учетом способностей собравшихся здесь представителей пандемониума это вполне реально.       Воланд залился громким, но не заразительным смехом, задорно ударив подлокотник. Девушка ещё сильнее сжала пальцы, чувствуя словно сидит на пороховой бочке. Маленькая искра и — бум.       — Nein, — мужчина за секунду стал серьезным и отсек странную мысль.       Мария Константиновна вскочила с кресла. Выше её сил терпеть эти забавы. Он надавил на самое больное, на её светлую память об отце. Внутри бушевала тысяча беспощадных штормов, что собирались утопить девицу в отчаянии. Фривольное надругательство кипятило бурлящую кровь, что ускоренно циркулировала в часто бьющемся сердце. В неконтролируемом порыве она направлялась к парадной, желая покинуть «нехорошую квартиру» поскорее. Теперь этот статус был целиком и плотностью оправдан. Жилплощадь оккупирована нечистью.       — Мария Константиновна, — незримая стрела, выпущенная из плена натянутой до предела тетивы, вонзилась в спину. Девушка дрогнула от резкости интонации, — Es gibt eine andere Frage auf deiner Zunge, Schatz (У вас на языке крутится ещё один вопрос, дорогая), — как-то сухо произнес эти слова Воланд.       Живот неприятно свело от волнения. Ей хотелось докопаться до истины, но внутренний червь сомнений грыз череп, не позволяя вывалить на мужчину своих догадок.       А нужен ли был этот вопрос? Все казалось ясным, как день. Только он знал о долге, только для него любые деньги были не больше, чем бумажки с рисованными лицами и номиналом, и только он почему-то слишком заинтересован этой особой.       — Вам показалось, — она не узнала своего голоса.       Кого швея пыталась провести? Дьявола? Опрометчивый поступок с её стороны. Мария Константиновна не способна была пересилить себя, чтобы обернуться. Девушка полагала, что мессир тут же разоблачит жалкий обман, только лишь взглянув на лицо.       Невидимая стена, наспех возведенная меж ними, трещала по швам; расчетливыми методичными движениями Воланд вынимал по кирпичику, не давая шанса скрыться.       — Вам, вне всяких сомнений, виднее, — расслабленная поза и отстраненный вид не выражали ничего, кроме откровенной насмешки.       Они оба знали, что девушка бесстыдно лжет, а мужчина дипломатично молчит, не произнося вслух неопровержимых доводов. Неоспоримо подтверждалось это тенью ухмылки на сомкнутых губах, которая тут же исчезла, будто и не существовала вовсе. Воланда одновременно веселил и раздражал её ответ. Ведомый мимолетным импульсом и интересом он поднялся с кресла.       Маша внезапно ощутила всем телом его присутствие позади. Стена рухнула, словно мужчина нашел уязвимое место, из-за чего их окружали лишь развалины.       — Bevorzugen Sie Bescheidenheit? (Предпочитаете скромность?) Не обременяете окружающих своими помыслами? — сатана ощущал, как по девичьему телу растекалось густое беспокойство, но не прежний, известный ему страх, что притуплял все остальные чувства. Полностью боязливость никуда не ушла, и это было разумно. В конце концов, Мария Константиновна понимала с кем имеет дело и сейчас мысленно сокрушалась, что её так легко обвели вокруг пальца, заманив сюда, — Перед тем, как вы уйдете, все же будет грубо с вашей стороны отказаться от подарка, — ледяные пальцы коснулись ключицы, невинно спрятанной под тонкой блузой, плавно двигаясь вверх к тонкой шее, минуя воротник.       Воланд на несколько секунд остановился и, чувствуя подушечками пальцев, как пульсирует сонная артерия, улыбнулся, со всей присущей его естеству хитростью.       Девушку бросило в жар, щеки заалели при столь внезапном вторжении в личное пространство. Кровь приливала не от чувств, а от осознания, что никого так близко к себе Мария не подпускала прежде и казалось это чем-то очень личным. А в данной ситуации неправильным.       Не выдержав, женская ладонь вступила в борьбу. Она проглатывала все свои страхи, отбросив их в сторону, однако здравый смысл кричал просто одернуть руку назад, вывернуться, да бежать со всех ног прочь. Но ступни смели ослушаться, не сдвигаясь с места. Да пропади все пропадом! Мария Константиновна теряла крошечное зерно «контроля» ситуации. Нервно сжав пальцы, ощущая под ними морозную плоть, девушка все также ждала отклика от тела, но что-то непонятное сковывало, мешало. Моргая, швея замерла в безмолвии, стоя посреди комнаты, в которой неожиданно остались лишь они вдвоем. Свита словно под землю провалилась.       — Не противьтесь, — как по приказу рука медленно упала вниз, обласкиваемая там тканью юбки.       Маша глядела в зеркало, где за её спиной, находясь в непосредственной и оттого опасной близости, отражался сатана.       Он проверял её, испытывал, но Мария не поддалась на его уловку, молча выдерживая касания, что так неистово жгли нежную кожу холодом. Некоторая непокорность в виде маленького протеста настропалила дьявола.       Едва ощутимым движением мессир мягко перебросил локоны на одну сторону, оголяя шею, аккуратно одел одну сережку, затем повторил это уже на другом ухе. Рассыпав водопад волос по спине, мужчина придал образу необходимую завершенность.       Воланд с ухмылкой обошел Марию, разглядывая развернувшуюся пред ним картину: побледневшее от шока лицо, широко распахнутые глаза, что уставились куда-то вниз, ища лазейку на полу, будто удалось бы туда протиснуться, легкий румянец, заправленные за уши, на которых красовалось на редкость красивое ювелирное изделие, локоны, лоснящиеся от редких проблесков солнца, что пробивалось сквозь тучи.       — Ну, что же вы, Мария Константиновна. Haben Sie die Kraft der Rede verloren, indem Sie das bekommen haben, was Ihr Recht ist? (Вы потеряли дар речи, получив то, что ваше по праву?) — дьявол наслаждался, смакуя момент, как лучшие винтажные вина.       Ему нравилась эта игра, это взвинченное состояние, эта смена мимики. Как бы хотелось Воланду растянуть этот миг насколько то было возможным, но он знал, что так лишь спугнет девушку, в чьем каменном панцире обнаружилась брешь; а если есть слабое место, то не составит большого труда сделать так, чтобы дыра разрослась до таких размеров, что броня спадет. Нужно только подождать. Велик соблазн продолжить, окончательно сломить, но мессир ограничится этим. Мужчина ни секунды не сомневался в очередной скорой встрече.       — И ещё кое-что. Не каждый, кто совершает благородный поступок руководствуется милосердием. Erinnere dich daran (помните это), — слегка надавив на впадину между лопатками, металлический морозец перстней пустил мурашки по спине, Воланд отпустил её, подталкивая.       Заботливо приготовленный матерью чай испускал согревающий пар. Не питай Мария отвращения к алкоголю, возможно сейчас она бы выпила что-то покрепче.       Нервно расковыривая губы, девушка все ещё не могла прийти в себя после стычки с Воландом.       Елена Александровна сложила руки в замок и с тревогой, присущей матери, ожидала, пока дочь обмолвится с нею хотя бы парой фраз.       Разум запутался, пребывал в смятении. Кожа до сих пор полыхала, как при свежих ожогах. Все эмоции собрались под общим знаменем неопределенности. Мысли фланировали, перебираясь частыми перебежками туда-сюда.       Маша неистово растирала шею, чувствуя во рту горечь. В бессилии девушка положила голову на руки, что покоились на столе.       — Знаешь, главное, что сейчас все начнёт налаживаться. Теперь точно, — как-то чересчур уверенно резюмировала женщина. Помимо уверенности в её тоне различалась…радость?       До Марии Константиновны внезапно дошел смысл небрежно произнесенных слов. Элементы пазла сложились в цельное изображение.       — Маменька, ответьте на мой вопрос… — голос звучал сардонически. Она оторвала голову от столешницы. Если догадка подтвердится, не миновать матери её праведного гнева.       — Конечно, — громко отпив чаю, Елена заулыбалась. Наконец-то с ней заговорили.       — Ты просила за нас, обратившись к Максиму? — мать часто захлопала глазами, начала мяться, отводить глаза, — говори! — Мария Константиновна теряла терпение, чувствуя подступающую злобу. Брови поползли к середине переносицы, образовав складки.       — Да, — тихо, уже чуть ли не пища, ответила Елена, — это он погасил долг.