Вот где он выплескивает свою печаль. Маленькое чёрное облачко, маленький чёрный зонтик.
...
Ранбу быстро замечает — с каждым днём Томми открывается им всё больше и больше. Это великолепно. Они тренируются всего три дня в неделю, два раза вечером при свете софитов и один раз утром, поэтому в остальное время они либо отдыхают, тренируются, либо гуляют со своим тренером Ники. Каждый раз, когда они приходят, они обязательно останавливаются, чтобы спросить Томми. Даже если он зашнуровывает ботинки, собираясь в танцевальную студию, или собирает спортивную сумку, или его даже нет в зале, они отправляют сообщение или останавливают его и многозначительно спрашивают: «Эй, не хочешь пойти с нами? Хочешь заняться подледной рыбалкой, прогуляться по тропинке или отправиться в заповедник?». Когда им удаётся встретиться с ним лично и спросить, он, по крайней мере, думает об этом, прежде чем сказать «нет». И с каждым разом ему требуется всё больше и больше времени, чтобы сказать «нет», всё больше и больше времени, чтобы отказать себе в том, чтобы пойти куда-нибудь и повеселиться с ними, пока однажды он застенчиво не говорит «конечно». Да. Они оба немного ошеломлены, не ожидая этого, и Томми чуть не берёт свои слова обратно, но тут подскакивает Таббо и торопит фигуриста собираться. И вот они здесь, стоят на площадке для сноутюбинга и смотрят на бесконечные снежные холмы, которые тянутся вдаль, а по ним несутся маленькие чёрные и тёмно-синие точки. — Чёрт, — резюмирует Таббо, и Ранбу вынужден кивнуть. — О да, — ухмыляется он. Теперь Ранбу станет первым человеком, который признает, что он немного адреналиновый наркоман. Может быть, не в такой степени, как Таббо, который занялся альпинизмом после того, как овладел искусством спуска с горы, но, тем не менее, он бы сказал, что всегда стремится к этому кайфу. Глядя на этот огромный заснеженный холм, на людей, несущихся по нему вниз на таких скоростях, что они расплываются перед глазами, и всё это в одних тюбингах, Ранбу чувствует себя немного не в своей тарелке. — Это и есть сноутюбинг? — спрашивает Ранбу, просто чтобы убедиться, и Ники, которая стоит немного позади них, засовывая билеты в свою сумочку, цокает языком. — Вот и всё, — весело отвечает она, — ты хотел гору, на которой тебе не нужно было бы тренироваться, и вот ты здесь. — Это кажется… — взгляд Ранбу падает на Томми, который смотрит на стакан широко раскрытыми глазами. Он ещё не произнес ни слова, — а ты как думаешь, Томми? Взгляд его широко раскрытых глаз перемещается на сноубордиста. — Хм. Это выглядит очень… быстро. Весело? Я думаю? Я не… прости, я не знаю. — Правильного ответа нет, дорогой, — успокаивает Ники, — но это действительно выглядит и быстро, и весело. Таббо на мгновение косится на Томми. Ранбу собирается сказать ему, чтобы он прекратил, потому что он пугает фигуриста, но потом выпаливает: — Хорошо! Я справлюсь. Начнём с самого маленького холма и посмотрим, каково это. О. О, Ранбу любит своего лучшего друга. Томми немного расслабляется, но всё равно продолжает: — Вы все катаетесь на сноуборде. Разве вы не хотели бы подняться на самый большой холм? Я бы не хотел заставлять вас останавливаться… — Таббо качает головой. — Не-а! Заткнись, сначала мы сделаем небольшую горку. Мы пригласили тебя потусоваться с тобой, Томми. Не получать удовольствия, пока ты смотришь. Мы не собираемся оставлять тебя позади и определённо не собираемся что-то делать, если этого не хочешь. Ранбу гордо улыбается, и вот так они оказываются первыми на самом маленьком холме, ожидая очереди со своими ватрушками. Парень с каштановыми волосами изучает физику и безопасность тюбингов на льду, и Томми тихо спрашивает, как ему удаётся кататься на палке с горы, что заставляет брюнет так сильно смеяться, что он чуть не умирает прямо там, в очереди. — Отсюда всё выглядит не так уж плохо, — говорит Таббо, легко усаживаясь в ватрушку, но глаза Ранбу прикованы к фигуристу и к тому, как он съёживается, пытаясь скрыть свой страх. — Эй, — говорит Ранбу, — залезай в мой тюбик, Томми. Если тебе страшно, можешь закрыть глаза, а я присмотрю за тобой. — Правда? — Ранбу кивает, и Томми берёт его за руку, позволяя сноубордисту помочь ему забраться на надувные санки. — Держись, — инструктирует он, и Томми медленно обнимает Ранбу за талию, — готов? Ранбу слышит, как Томми бормочет «да», а затем они уезжают, съезжая с холма. Оно самое короткое, так что есть только один относительно небольшой бугорок, но Ранбу всё равно чувствует, как руки Томми сжимаются вокруг него. Когда они добираются до конца, Томми уходит, и Ранбу поворачивается, чтобы посмотреть на него. Он только открывает глаза, но улыбается, его щеки покраснели от холода. Таббо, который шёл впереди них, протягивает руку, чтобы помочь Томми выбраться из ватрушки. — Как это было? Томми на мгновение обретает дар речи, а затем говорит: — Давайте пойдём на следующий. И они идут дальше и дальше, к каждому холму. Каждый раз Ранбу напоминает Томми, что он здесь, чтобы держаться, а Таббо громко подбадривает, как будто ничто и никогда не могло причинить им вреда. Ранбу не знает наверняка, но он думает, что они хорошо справляются с задачей, позволяя Томми чувствовать себя в безопасности, когда он скатывается с ледяных холмов. Довольно скоро они уже смотрят на самый большой холм, вернувшись на смотровую площадку, согревая конечности, прежде чем снова отправиться в путь. Томми, Ранбу наблюдает за ним, выглядит нервничающим — больше, чем обычно — но он наблюдает за людьми, проносящимися мимо, как будто обдумывает это. — Я готов уйти, если вы все готовы, — импульсивно говорит Ранбу. И это правда — он отлично провёл с ними время. Это было волнующе. Брюнет не обязательно заканчивать выступление огромным холмом. Он доволен тем, что день закончился именно так. Всё было бы испорчено, если бы он почувствовал, что заставляет Томми делать то, чего тот не хочет. Но Таббо, похоже, не разделяет того же мнения, потому что он наклоняется и шикает на Ранбу, а затем смотрит на Томми. — Томми? — спрашивает он идеально сбалансированным голосом, — что ты думаешь? Блондин на мгновение замолкает, его брови хмурятся ещё глубже. Его взгляд опускается к собственным твёрдым рукам. — Думаю, я хочу попробовать, — тихо говорит он, — я хочу попробовать что-нибудь большое. Каштановолосый ухмыляется, хватает своего приятеля за руку и чуть ли не трясёт его от собственного возбуждения. Ранбу знает Таббо достаточно хорошо, чтобы понимать, что это не волнение, когда просто скатываешься с большого холма. Томми решил это сделать. Никто другой, кроме него. Они уходят, и Ники делит свой тюбик с Таббо, в то время как Ранбу даже не нужно ничего говорить, прежде чем Томми забирается к нему, осторожно обнимая сноубордиста за талию. — Готов? — Ранбу спрашивает, как он всегда это делает, и Томми напевает, слегка сжимая пальцы и закрывая глаза. Это потрясающий холм, и на некоторых неровностях они ловят воздух — этого достаточно, чтобы желудок Ранбу скрутило так, как он давно мечтал, — но что действительно заводит его, так это не неровности и не снег, летящий облаками. Дело в том, что на этот раз, на полпути вниз по склону, Ранбу слышит, как Томми ахнул, и он знает, не глядя, что его глаза открыты — что он наблюдает за миром, который проходит перед ними в размытом виде. Это занимает всего полсекунды, но затем он кричит, сжимает брюнета ещё крепче, восторженно смеётся ему в ухо. Красивый, безрассудный и громкий. Это потрясающий звук, который Ранбу хочет слышать постоянно. Он вспоминает Томми, который был смущён, когда его спросили, как у него дела, и блондин, который пришёл поздно и ушёл рано, не сказав ни слова. Он вспоминает Томми, который не поднимал глаз и не говорил на определенную громкость. Тот, кто выглядел так, как будто он просто существовал , а не жил, и Ранбу понимает, что он сделает всё, чтобы этот Томми, настоящий, беззаботный Томми, был с ними. Когда они достигают подножия холма, возможно, фигурист не подпрыгивает и не подбадривает, как Таббо, но он прячет свою затаившую дыхание улыбку за плечом Ранбу и спрашивает, не могли бы они повторить это снова.____
Ники любит тратить деньги на своих питомцев. Сниг дразнит её, говоря, что она слишком добрая для своей профессии, но предполагается, что спорт — это страсть и любовь, и она никогда не была так увлечена Таббо и Ранбу и талантом, которым они обладают. Конечно, она будет демонстрировать это, время от времени угощая их чем-нибудь. Они выкладываются на сто процентов в тренировках и мероприятиях, это меньшее, что она может сделать. Она ведёт их в дом — после того, как спустится ещё с нескольких холмов — и предлагает купить им всем по кружечке горячего шоколада, от которого идёт пар. Когда она спрашивает Томми, какой он хочет, он качает головой. — Нет горячего шоколада? — спрашивает она, — на самом деле это совсем не сложно — я уже купила немного для этих двоих. С таким же успехом я могла бы сделать три, — но все же Томми качает головой. — Извините, я просто пообещал, что сначала попробую это с Уилбуром. Он хоккеист. Мы… эм… иногда тусуемся. Ники понимающе хмыкает. Она даже не удивлена, что он пробует это впервые — она прекрасно знает, как некоторые тренеры ограничивают определенные виды пищи на тренировках. Особенно во время Олимпийских игр. — Что ж, — говорит девушка, — если вы не получите эту кружку, постучите в мою дверь, и я вытащу вам за ней. Они сидят за маленьким круглым столиком, и она смотрит, как Таббо и Ранбу обдувают свои дымящиеся кружки. Ну, она смотрит, как Ранбу отсасывает себе — Таббо просто идёт прямо, не заботясь ни о чем в мире. Ники может сказать, что он обжигает язык, но всё равно продолжает пить как маньяк. — Джек был расстроен, что мы поехали без него, — упоминает она, и брюнет ухмыляется. — Джек всегда расстраивается, когда что-то происходит без него, — каштановолосый фыркает, высовывая язык, как будто холодный воздух не обжигает его, — он раздражающий, вот кто он такой. О, Томми, ты бы возненавидел Джека — ты его знаешь? Томми качает головой. — Джек Манифолд, лыжник — он катается на лыжах с Фанди? Я думаю, он дружит с Техноблейдом или что-то в этом роде, но я всё равно думаю, что Джек просто так говорит, потому что сказать, что ты дружишь с Техно, впечатляет. — Он не так уж плох, — легкомысленно оправдывается Ранбу, но Ники смеётся. — Он немного плохой, — говорит она, — совсем немного. Но у лыжников и сноубордистов есть кое-что общее. Нам нравится ненавидеть друг друга. Всё это, конечно, весело. Но как насчёт вас, Томми? Не могу сказать, что я много чего знаю о мире фигурного катания. Как это так? Томми, который, казалось, был доволен просто слушать их разговор, немного мрачнеет. — О, это… э-э, это здорово. Мне это нравится. Соревнования всегда по-настоящему сложные, и мой произвольный заезд будет немного тяжеловат, но я думаю, что это будет полезно, когда всё закончится, так что. — Какую музыку ты выбрал? — спрашивает Таббо. Томми моргает. — Выбирать? — Да, разве ты не можешь выбирать музыку? — спрашивает он, — моя сестра, Лани, начала заниматься фигурным катанием пару лет назад, и ей больше всего нравится подбирать музыку и костюмы. Раньше она часто каталась на коньках под музыку Диснея, и теперь я знаю все слова ко всему саундтреку "Моана". — О, я не… — блондин немного запинается, — я не могу выбирать музыку или что-то в этом роде. Я просто… я не знаю, просто делаю то, что мне говорят, — Ники слегка хмурится, — я имею в виду, на этом уровне это то, что больше всего понравится жюри и какая хореография сочетается с музыкой. Ники подавляет желание вздохнуть. До неё доходили слухи о фигуристах и их тренерах, но она думала — надеялась — что всё будет по-другому. Но нет, эти дети по-прежнему всего лишь марионетки в капризах своих тренеров. — Как поживает ваш тренер? — спрашивает девушка, хотя у неё почти ясная идея. Она просто хочет посмотреть, каким Томми видит своего тренера, — он милый? Он вам нравится? — блондин делает паузу. — Он… эм… Я ценю всё, что он для меня делает. Всё, чему он… учит меня. О Господи. Ники думает. Это плохо. Ей не нужен какой-либо дополнительный контекст, чтобы увидеть это. — Он заставляет тебя постоянно тренироваться, — громко говорит Таббо. И это неуклюжий способ скрыть свой гнев и сказать Ники, что он на самом деле думает и какой на самом деле тренер, но девушка, тем не менее, ценит это. — Он раздражающий. Я никогда с ним не разговаривал, и он меня бесит. Томми слегка улыбается, испытывая тайное удовольствие от клеветы своего тренера. — Всё не так уж плохо, Таббо. — Это немного нехорошо, — протестует Ранбу, — я хочу потусоваться с тобой, чувак. Он мешает. — Я имею в виду… он просто… Он хочет, чтобы я стал лучше, вот и всё. Я должен быть лучше. — Тренироваться каждый день — не лучший способ добиться успеха, — мягко говорит Ники, — не всегда. Последовательность — это всё, но отдых тоже. Вы должны отдыхать почти столько же, сколько работаете. Просто чтобы оставаться здоровым. Если ваш тренер этого не понимает, то ему не стоит быть им. Ему, похоже, неприятно это слышать — и Ники так себе это представляет, потому что у скольких людей хватает наглости по-настоящему наброситься на олимпийского тренера. Девушке, конечно, похуй. Дети есть дети, и она готова поспорить, что, если бы она сказала Снигу, он чувствовал бы то же самое. Им так легко потеряться в медалях, но следить за игроками — детьми, — находящимися под их опекой — это самое важное. — Но в любом случае, — говорит она, двигаясь дальше, — что, чёрт возьми, вообще такое свободный заезд? Чем это отличается от всего остального, что ты делаешь? Томми смягчается и может осторожно приступить к объяснениям, оставляя Ники внутренне отмечать, что тренер Томми — это тот, за кем нужно присматривать, если не контролировать его случайно.____
Все они тусуются в комнате Сапнапа и Квакити, когда Уилбуру приходит в голову идея. Они бездельничают, разговаривают, спорят, кидаются дерьмом друг в друга, пока Томми отдыхает в кровати Сапнапа. Стоит посмотреть на гибкое маленькое тельце, завернутое в куртку Шлатта и похороненное под одеялами Сапнапа, полусонное и в безопасности. Уилбур признаёт, что ему нравится видеть Томми в их хоккейных вещах — куртках, толстовках, свитшотах и трикотажных изделиях. Он надеется, что мальчик увидит в этом то, что есть, знак защиты. Объявление для всех, кто смотрит на него: это наш ребёнок, и он под нашим присмотром. Он хочет, чтобы Томми надел их и вышел перед своим мудаком тренером, чтобы тот был в ужасе. Он хочет зарычать на мужчину: «Томми наш, вы не можете прикоснуться к нему сейчас. Даже не пытайтесь». Конечно, он не может — никто не может прикоснуться к тренеру олимпийского уровня. Меньше всего к игрокам. Но идея. Вид Томми, окутанного ими, наводит Уилбура на мысль… — Мы должны научить Томми хоккею. Сапнап почти мгновенно оживляется, его глаза сияют. — Уилбур, это лучшая идея, которая тебе когда-либо приходила в голову. Томми с палкой? Чувак, представь, что он выполняет упражнение по фигурному катанию с хоккейной клюшкой — придумай эту идею прямо сейчас. Ни у кого другого такого не может быть. — Фигуристам для равновесия нужны обе руки, тупица, — Джордж вздыхает, но даже у него в глазах появляется возбуждённый блеск. Ему тоже нравится эта идея, — палка просто сбила бы его с толку. — Да, как бы он прыгал с клюшкой в руке? — спрашивает Шлатт, протягивая руку к голове флика Сапнапа. — Сократи прыжки, — указывает Сапнап, — ага. Отсутствие прыжков означает, что он может держать клюшку, и тогда мы могли бы также добавить шайбу и сетку, пока мы этим занимаемся. Его следующий номер — это просто игра в хоккей перед этими тупыми судьями. — Тупой? — удивлённо спрашивает Уилбур. — Да, если они не дают Томми сотню или что-то в этом роде просто за то, что увидели его, значит, системе пиздец. Вот почему хоккей лучше всего, — Сапнап кивает, — мы выпустим Томми на лёд, и все остальные команды просто мгновенно растают. — И любой, кто этого не сделает, получит пощечину! — говорит Кью, и это, должно быть, немного слишком громко, потому что Томми ёрзает, поднимая голову, его растрепанные волосы падают на сонные глаза. — Кого бьют? — он зевает, совершенно расслабленный даже среди их общего объёма, — что случилось? — Они ведут себя глупо, — мягко говорит Техно, — ты хорошо спал? — М-м-м, — кивает Томми, немного потягиваясь, а затем сворачиваясь обратно в маленький комочек, похожий на теплого и счастливого кота, — спасибо. — Это моя кровать, — скулит Сапнап. Томми смотрит на него с лёгкой улыбкой на лице. — Спасибо, Сапнап, — говорит он, и Сапнап сияет. — Бум. Я выиграл, — брюнет ликует. Техно закатывает глаза, — и я продолжу побеждать, когда мы научим Томми играть в хоккей. Лёгкая улыбка мгновенно исчезает с лица Томми, и они все это замечают. — Эй, — Уилбур придвигается ближе, пытаясь успокоить, — всё в порядке? Ты проспал всего час, так что никуда не опоздал. Не волнуйся. — Нет, я... — он останавливает себя, смотрит на одеяла. Он выглядит нервным — по какой-то причине напуганным. Уилбур ненавидит это — ненавидит то, что он не знает, чего боится Томми. Ненавидит то, что он не может немедленно покончить с этим, — не знаю. Хоккей. Может быть, мне не стоит... — Что? — спрашивает Шлатт. — Повеселился? — Квакити бьёт его по руке, — что? Тренер этого парня — долбоёб. Я не могу сейчас сказать правду? Техно игнорирует их, наклоняется ближе к Томми. — Ты не обязан, если не хочешь. Это было просто предложение проводить больше времени вместе со своими друзьями. И затем — и это то, что разбивает сердце Сута — Томми моргает. — Друзья? — он спрашивает так, словно одновременно надеется и боится этого слова. Блейд, как всегда, остаётсявнешне устойчивым. — Да, — просто отвечает он, — мы друзья, Томми. Эта лёгкая улыбка возвращается. Сквозь неёпробивается маленький лучик света. — О. Да, хорошо. Но я не знаю. Я подумаю об этом. — Всё в порядке, — кивает Уилбур, — никто из нас не расстроился бы, если бы ты не захотел, верно? По комнате разносится хор «да». Это заставляет Томми снова расслабиться и стать тем, кем он был раньше, и Уилбур спешит найти новую тему для разговора, чтобы поддержать его в этом настроении.____
Томми покидает комнату Сапнапа и Квакити, чувствуя себя отдохнувшим, уравновешенным и более бодрым, чем когда-либо. Похоже, что каждый раз, когда у него появляется возможность отдохнуть, он возвращается немного сильнее, чем раньше. Особенно когда он ложится спать рядом с командой. Конечно, от него не ускользает, что они огромные, громкие и неуклюжие и, вероятно, могут разорвать Томми пополам за секунду, но ребёнок их не боится. Это, вероятно, последнее, чего он боится на Земле — это единственное, чему он может доверять. Он должен избавиться от этого сейчас — ему нужно быть на катке в десять. Томми собирается направиться в свою комнату за вещами, когда дверь за его спиной открывается и снова закрывается. — Томми, — блондин поворачивается, моргая, к Уилбуру, который выглядит немного неловко, стоя там. Возможно, нервничает. — Эй, извините, я просто… я хотел задать вопрос. — Да? — Э-э, я просто хотел узнать о хоккее. Была ли причина, по которой вы думали, что это не сработает или... — Томми закусывает губу. Как он вообще пытается объяснить? Извините, Уилбур, мне невыносима мысль попробовать что-то новое, потому что что, если у меня это плохо получается? Что, если это станет последней каплей? Или даже: Привет, Уилбур, извините, я просто уже достаточно разбираюсь в том, чем занимаюсь всю свою жизнь — как я могу справиться с тем, чтобы попробовать что-то новое? Предполагается, что Томми должен быть идеальным. Это то, что ему позволено. Больше ничего. И в глубине души он не может не быть немного эгоистичным. Этих парней не волнует фигурное катание — не так, как тренера Томми. Они не заставляют его прыгать с трамплина, чтобы потусоваться с ним. Но если они узнают, что ребёнок не может заниматься спортом, которые они любят? Что тогда? И идея о том, что они будут учить его? Они разговаривали с ним так, как это делает его тренер? Томми думает, что это разорвало бы его на части. Он знает, что он никчемный — ему не нужно слышать это от людей, которые называют его другом. — Нет, я просто… я не знаю, — Томми лжёт, — кажется, это слишком много. Все вы, и лёд, и... — В этом есть смысл, — выпаливает Уилбур, — в этом, конечно, есть смысл. Это было бы здорово. Я просто подумал, что это было бы весело, понимаешь? Я имею в виду, ты учишь меня своему виду спорта – я бы с удовольствием научил тебя кое-чему из своего. Звучит заманчиво, думает Томми. Он помнит, как Уилбур на льду учился скользить — эта улыбка на его лице, ликование в глазах. Фигурист хотел бы чувствовать то же самое, пробуя что-то новое, вместо паники и стресса. — Звучит забавно, — шепчет он почти про себя, и Уилбур слегка оживляется. — Не так ли? — продолжает хоккеист, — я имею в виду, пойму, если скажешь «нет», так что не чувствуй, что ты обязан соглашаться, но что, если бы на льду были только мы? Как в тот первый раз? Это было не так уж плохо, не так ли? Томми медленно качает головой. Нет, это не так. У него остались только приятные воспоминания об этом. — Да, так что мы могли бы заняться этим ради хоккея, если хочешь. Просто чтобы проводить больше времени вместе. И блондин задумывается об этом. Вспоминает глупые улыбки Уилбура, его заботливые прикосновения и друзей и понимает, что кивает в знак согласия. Сам по себе — просто сказал «да». Конечно, в ответ Сут только восторженно улыбается.