Личные письма (1890)

      Отвратительная, мерзкая, мерзкая негодница, которая еще смеет называть себя чьей-то «хозяйкой»! Я знаю, ты наверняка забралась в кровать чтобы читать это письмо. Кто тебе это разрешил? На пол, Долорес. На пол, на колени и не смей сутулиться. Я хочу, чтобы ты свела пятки, опустилась на них своей гадкой задницей, зажмурилась и подумала десять секунд о том, как мало ты для меня значишь. Ничтожная, мерзкая девчонка. Я могла бы бросить это письмо здесь и просто оставить тебя на полу. С вечерней почтой тебе бы доставили продолжение моего письма, и за это время твои ноги бы свело от боли, а по лицу текли бы горячие соленые слезы.       Я, заметь, оставила все дела, чтобы тебе написать, а дел, между прочим, у меня не мало. Я могла бы вообще не обращать на тебя внимание, тем более что здесь со мной есть девушка гораздо привлекательнее чем ты. Моя новая хозяйка, моя милая Джина-Мария, такая нежная, горячая, возбужденная… У меня просто загораются глаза, когда я смотрю на нее, особенно учитывая ее нескрываемый интерес не только к мужской, но и к моей телесности. Я расскажу тебе о том, чему я уже успела ее научить, и я знаю, как больно тебе будет читать об этом. И еще больнее тебе будет читать ее письма, в которых она будет скрывать все, врать тебе, стыдясь и переживая, что совратила служанку лучшей подруги, что позволила себе отдаться женщине и что получает от этого невозможное удовольствие. Уже течешь, Долорес? Я не разрешала тебе подниматься и не разрешала трогать себя. Сиди, ты не заслужила.       Я представляю, как тебе сейчас душно. Ты покраснела и думаешь, что можешь сжульничать. Можешь прижаться своей мокрой щелкой к ладони, довести себя до оргазма, кончить, поплакать как тебе нравится. Но потом ты сядешь писать мне письмо в ответ и во всем признаешься, и тебе будет очень стыдно, что ты меня ослушалась. А еще тебе будет больно, потому что я тебя в следующий раз не на колени поставлю, а брошу на кровать и буду хлестать по заднице плеткой, пока твои ягодицы не покроются рубцами, а подушки не будут мокрыми от слез. Я так люблю прижимать тебя к груди и гладить по волосам, когда ты плачешь, моя красавица. И я с удовольствием расскажу тебе эту историю еще раз, пока ты будешь канючить у меня в ногах и просить позволить тебе поцеловать мои ноги.       И так, я прибыла в Кокэнкант по известному тебе делу и собиралась первым делом приступить к поиску тайника, в котором наша дорогая соперница хранит свои письма, но в дороге меня так увлек спор с моей новой хозяйкой, что, оказавшись в доме, я не могла думать ни о чем, кроме его продолжения. Дело было в том, что я упомянула в разговоре с моей милой Джиной, что мужчины совершенно не способны устоять перед обнаженным женским телом, и она заспорила со мной ужасно серьезно. В конце концов она объявила, что проведет эксперимент – ты можешь себе представить какого вида! Мы разговаривали с ней всего лишь во второй раз в жизни, а она уже разгоряченно рассказывала мне, как обязательно сейчас разденется только для того, чтобы увидеть, как поведет себя оказавшийся рядом самец. Я не стала ей говорить, что эксперимент здесь не нужен – я сама была готова наброситься на нее прямо в экипаже, порвать ее платье и овладеть ею точно также, как я однажды овладела тобой. Ты помнишь мои пальцы на своем животе? Помнишь, как я целовала твою шею? Как обхватила твое бедро ногами и как прижималась к твоей груди? Вот именно так я хотела взять мою Джину, просто воспользоваться ей прямо на кожаном сиденье… Но я не такова, и мне было искренне интересно узнать, как она проведет свой эксперимент. Молодые дамы высшего света часто оказываются изощреннее нас, простых служанок. Задери голову, читай письмо высоко подняв его над головой. Хочу, чтобы твои руки устали. Мне так нравится твое тело, когда ты без сил падаешь на кровать и просто отдаешься мне, откинув голову на подушку и прикрыв глаза, а твои губы лениво хватают воздух, а пальцы безвольно скользят по покрывалу.       Моя новая хозяйка, несомненно дама более привлекательная чем ты, решила, что воспользуется для своего «эксперимента» комнатой на третьем этаже. Я нашла укромное место, подобное тем, что есть в любом доме, построенном с расчетом на целый штат слуг, и замерла, с интересом ожидая кто же первым клюнет на удочку моей милой Джины. Какого же было мое изумление, моя дорогая, когда на лестнице я увидела хорошего знакомого тебе преподобного Коллинза, который быстро и даже можно сказать решительно поднимался на третий этаж. Конечно же я не могла допустить этого прихвостня нашей соперницы к своей хозяйке, которую я к этому моменту полюбила уже всем сердцем. Обидно, да? Я встала на пути у преподобного и он, как всегда, отреагировал на неожиданность оскорблением.       Не буду пересказывать всех его слов, и скажу только, что в ответ я пригрозила ему, что моя хозяйка потребует от матери, чтобы всех гостей выставили из дома. Он испугался, понимая, что тогда его собственной хозяйке придется забрать с собой письма из тайника. Они уже давно все сговорились, что надежнее всего хранить письма именно там и никуда, и никогда их не перемещать. Я сообщила преподобному, что Сибилла и остальные могут оставаться в доме, но его присутствия моя хозяйка не потерпит. Он попытался уколоть меня, спросив какая именно из моих хозяек этого не потерпит. Я уведомила его о том, что хозяйка у меня одна, Джина-Мария Бретиш, и никому больше я не принадлежу. Я разорвала с тобой навсегда, Долорес. Ты это заслужила.       Преподобный еще пытался что-то возражать, но лицо его обвисло, а плечи поникли. Я понимала, что одержала победу. И именно в этот момент, совершенно не замечая нас, по лестнице взбежал молодой мужчина. Я не успела разглядеть его лицо и поэтому, шикнув на преподобного, поспешила следом за незнакомцем.       Я окликнула его уже у самой двери. Он оглянулся, и я вздохнула с облегчением. Я опасалась появления Брэтта Пиквика, если ты помнишь такого молодого человека из клуба Грегори Пи. Джи. Баскервиля. Он по-своему привлекателен, но его не стоит допускать до совершенно еще неопытной девушки. В коридоре же я увидела Фицуильма Уолда – я узнала его по несомненной схожести с фамильными портретами, развешанными по всему дому. Такой розовощекий и атлетически сложенный партнер моей Джине очень подходил.       Я вернулась на свое место у лестницы, чтобы, если что, не допустить никого к моей хозяйке и ее новому кавалеру. Я чувствовала сильное головокружение и думала лишь о том, что сейчас происходит в спальне. Впрочем, сторожить понадобилось недолго, потому что минут через пять мистер Уолд выскочил в коридор и слетел вниз по лестнице, чуть не сбив с ног поднимавшегося ему навстречу Брэтта. Тот удивленно оглянулся на Фицуильма, а затем прошел мимо меня, смешно дергая своим нежным джентельменским носиком. Я уверена, что он почувствовал мой запах – еще когда мы по прибытии раскладывали багаж, он уже обратил на меня внимание. Ты бы тоже обратила – я выронила на пол булавку и поэтому опустилась на четвереньки, ровно так, как я всегда делала, прежде чем присесть на твое нежное личико. Сколько бы ты сейчас заплатила за то, чтобы почувствовать меня на себе снова? Как долго бы ты вылизывала меня если бы я допустила тебя к себе?       Я остановила Брэтта в коридоре и отвлекла его, позволив хозяйке кончить. То, что она только что довела себя до оргазма, было видно сразу – покрывало, на котором она принимала гостя, было мокрым насквозь, будто моя Джина поливала его из кувшина. Самым же возбуждающим оказалось то, что все ее лицо было залито спермой, и Джина даже не подумала умыться, прежде чем пригласила меня в спальню. Ты замечаешь, что я называю ее «Джина»? Ты замечаешь это, мисс Тайт? Я утерла своей новой хозяйке лицо платком, более всего желая облизать ее губы и щеки и нежно поцеловать ее и повалить на пол. Она была так близко, что я чувствовала ее возбужденное дыхание на своей шее. Я все же сдержала себя, чувствуя, что мысли Джины заняты совершенно другим, и, сопроводив ее до спальни, я отправилась выполнять ее «поручения». На самом же деле я поднялась на третий этаж и битый час простукивала половицы в коридоре, прячась от проходивших мимо господ и слуг.       Минут за десять до удара гонга я поспешила в столовую, в которой мне было просто необходимо оказаться раньше всех остальных. Дело в том, что стол в Кокнэканте накрыт тяжелой скатертью, достающей до самого пола, и в мои планы входило оказаться под этим столом на время ужина. Ты же помнишь о том, что говорил Грегори – про татуировку на щиколотке нашей соперницы. Я хотела увидеть ее своими глазами, ведь это бы решило все наши проблемы! Одного письма об ее принадлежности к парижской масонской ложе было бы достаточно, чтобы ее больше никогда не принимали ни в одному приличном лондонском доме.       Скажу сразу, татуировки на ноге у нее нет, Грегори наверняка выдумал татуировку, чтобы не портить отношения с этой женщиной. Я так разозлилась из-за того, что мне битый час пришлось сидеть под пыльным столом, уворачиваясь от ног господ, что я врезала между ног мистеру Пиквику, весь ужин пытавшемуся проявить свое явное возбуждение по отношению то к одной, то к другой даме за столом. Он согнулся от боли и зашарил под столом, и мне пришлось спешно ретироваться в противоположный конец стола. Все бы было ничего, но я слегка задела рукой одну из скользивших над полом туфель. Хозяйка туфли сразу ойкнула и втянула ноги, но более никак не подала соседям по столу виду, что под столом кто-то есть.       Я встретила ее, когда все уже ушли, и я наконец выбралась из-под стола. У двери стояла одна из сестер мистера Пиквика, миловидная скромная девушка с большими карими глазами. Она посмотрела на меня очень пристально, а потом поманила к себе пальцем. Я виновато склонила лицо, изобразила полное подчинение. Ты знаешь, я умею это делать гораздо лучше тебя.       Я видела в ее глазах страх и даже недоверие. Она еще не до конца поняла, какую власть теперь имеет надо мной. Ведь она женщина высшего света, поймавшая прислугу за совершенно неподобающим занятием!       Она явно не знала, что сказать, и как лучше всего воспользоваться новообретенной властью… И тогда я сделала первый и последний на сегодня шаг в ее отношении. Я подошла ближе, поднесла дрожащий палец к ее губам и тихо сказала: «Я буду вам должна, мисс Пиквик. Сейчас мне пора идти…»       И ушла, оставив ее в столовой. Не могу даже вообразить, какие чувства в это мгновение наполняли ее нежное сердечко. Может быть, после Джины я доберусь и до нее – впрочем для этого придется узнать, как ее зовут, а ты знаешь, как сильно я не люблю запоминать имена господ, которым не принадлежу. Я и твое имя помню лишь потому, что мне нужно как-то отправлять тебе письма. Ты просто адресная строчка, не более. А если ты еще раз доверишься Грегори, то перестанешь быть даже строчкой. Я могу стереть тебя, просто выбросить как использованную игрушку, тем более что ты мало отличаешься от использованной игрушки.       Джину я нашла на лестнице. Я собиралась просто уведомить ее, что съезжу в город и вернусь утром, чтобы иметь возможность перемещаться по дому ночью, не отвлекаясь на всякие ее прихоти, но эта девушка уже совершенно околдовала меня, и оказавшись рядом с ней я просто не могла сказать даже самой себе, что сегодня не увижу ее снова. Я чувствовала ее нежный запах и не могла отвести взгляд от ее губ. Я видела, что она тоже возбуждена, что запутана и не знает, как вести себя со мной. Она даже пыталась на меня ругаться, но я заткнула ее так же легко как, помнишь, заткнула тебя после того, как разбила любимый графин твоей бабушки. Ты так ругалась, еще не зная, как правильно обращаться со своей служанкой, и я влюбилась в тебя в это мгновение. Помнишь, как я взяла тебя за запястье? Как развернула к себе спиной, и ты впервые почувствовала, какая я сильная? Как ты даже не стала повышать на меня голос, а просто позволила прижать тебя к стене? Целовать твою шею и впервые коснуться рукой твоего бедра? Моя милая, моя любимая, моя нежная. Помнишь, как мои пальцы скользнули выше, задирая подол твоей ночной рубашки?       Я не могла устоять перед таким соблазном и назначила Джине свидание в ее спальне. И знаешь, ей удалось меня удивить… Когда мы, наконец, снова встретились, я была уверена, что мы почти не будем разговаривать, и может быть уже в этом письме я описала бы тебе ее нежное тело и ее горячие губы. Но у моей хозяйки были иные планы.       «Раздевайся,» сказала она, закрыв за собой дверь. «И скажи мне, где находится комната моего брата.»       Я попыталась ее расспросить, но она была загадочна и таинственна, и мне пришлось раздеться и отдать ей свое платье. Она была так озабочена своей идеей, что даже не отвернулась, когда я медленно обнажила свое плечо, но ее внимание явно было сосредоточено не на мне. Она и сама, не стесняясь меня, разделась и быстро натянула мою одежду. Из нее получилась неплохая служанка, но, признаюсь, тебе мое платье шло больше. Я часто вспоминаю, как ты ползала передо мной на коленях, собирая осколки графина, после того как я впервые заставила тебя кончить. Помнишь, как я вытерла пальцы о твои волосы и поцеловала тебя в лоб, а потом опустила на колени и впервые задрала перед тобой подол? Твои глаза в это мгновения были полны животной похоти, Долорес. Помни об этом. Ты просто самка, мерзкая и развратная самка, которую только я умею удовлетворить.       Я выполнила все просьбы хозяйки, и она, не поблагодарив меня, обернулась к окну и несколько секунд неуверенно разглядывала шпингалеты. Я уже начала догадываться, что именно она собирается сделать, и, должна признаться, я была впечатлена ее храбростью. После ужина ее брат пропал и наверняка теперь прятался в своей комнате. Моей хозяйке, несомненно, хотелось немного за ним понаблюдать, а сложносочиненная крыша Кокэнканта была будто специально создана для шпионажа. Я заметила это еще днем, когда пыталась разгадать, где может быть скрыт тайник нашей соперницы.       Джина распахнула ставни, втянула полную грудь ночного воздуха и потом уверенно вскарабкалась на подоконник. На меня она не оглядывалась и вообще, несомненно, забыла о моем существовании. Я решила, что не буду одеваться и дождусь ее так – я была уверена, что если Джина вернется сегодня в свою спальню, то ночевать она будет со мной. Впрочем, при нужной степени успеха, она могла и не вернуться в комнату до утра.       Я села к столу, вытянула из ящика уже набросанное письмо и дописала к нему последние несколько абзацев. Сейчас мне придется его окончить, потому что скрип на крыше подсказывает мне, что моя хозяйка уже возвращается в спальню, а значит я не смогу больше тебе писать. Я обязательно расскажу тебе о дальнейшей ночи, но сперва я бы хотела, чтобы ты прочитала это письмо и позволила своей фантазии помучить тебя до вечера. Я хочу, чтобы ты сама выдумала себе все те страсти, которым я хочу придаться с этой девушкой. И я хочу, чтобы ты терпела, чтобы взяла себя в руки и вела себя весь день так, будто ничего не происходит, будто ты не натекла на ковер как дырявое ведро, читая мое письмо. Моя красавица.       Не твоя и совершенно счастливая,       Кристин Камилла де Бретиш       P.S. Я бы никогда не взяла твою фамилию, а вот Джина-Мария мне нравится настолько, что я готова принадлежать ей. И да, этот постскриптум я пишу уже зная, чем закончилось наше ночное свидание. Тебе я скажу только, что эта девушка, несомненно, тебе соврет. Посмотрим только, что именно она придумает.       P.P.S. Я не люблю тебя, но… представляя как ты читаешь мое письмо, как плачешь, как краснеешь и бессильно обнимаешь себя за плечи… я с удовольствием довела себя до оргазма, оканчивая это письмо. С моих губ сорвалось твое имя, и знаешь… Мы, может быть, еще могли бы быть вместе, Долорес. Но для этого тебе придется очень и очень стараться. Иначе даже мечты о том, чтобы я тебя наказала, останутся просто мечтами.