Власти твоей нет надо мной

Полутора годами ранее. – Это скользкая дорожка… – Из-за нового закона… – Вы действительно думаете, что это станет популярным?.. – У такого сериала будет преданная, но очень узкая аудитория… – Не оправдает вложенных средств… Мастер нервно трёт переносицу и оборачивается посмотреть на свою растерянную команду: Алоизий виновато улыбается, Ваня пучит глаза и сдувает со лба кудрявую чёлку, а Марго пытается заморозить собравшихся убийственно холодным ненавидящим взглядом. Это должен был быть простой митинг для финального обсуждения уже утверждённого проекта, получившего финансирование Mephisto Studios. Но чёрт дёрнул старика Майгеля, обосновавшегося, судя по изображению на экране, на каком-то тропическом острове, заинтересоваться подробностями сценария. И стоило ему, владеющему контрольным пакетом акций ОАО «Мефисто», высказать сомнения в «соответствии предложенной концепции духу современной России», как практически все присутствующие голоса принялись вторить ему. И происходящее стало сюрреалистично напоминать показательную порку провинившихся детей. – Не будет ли лучше, – Майгель говорит неторопливо, негромко: знает, что его всё равно будут внимательно слушать от начала до конца, – если уважаемый сценарист использует свой талант, чтобы переписать сценарий так называемого биографического сериала о Петре Ильиче Чайковском без использования спорных тем? Что скажете? Взгляды полутора десятков пар глаз – вживую и через экраны – устремляются к Мастеру. Мастеру очень хочется ослабить галстук-бабочку, потому что он задыхается, но ещё больше ему хочется, чтобы они не видели его слабость, хотя она едва ли не читается в его насмешливо-отчаянном взгляде. Поэтому бабочка продолжает душить его, не познав преждевременных прикосновений его пальцев. – Но я уже написал свой сценарий. Мастер понимает, что формально они не могут зарубить проект: все документы уже подписаны. Но на практике в их силах настолько усложнить и опошлить процесс съёмок, что Мастер сам откажется от него и до конца жизни будет работать на выплату неустойки. – И в нём без того нет ни одной гомоэротической сцены. Это биографический сериал, мы не можем просто выкинуть из него мужчин, которые реально существовали, или заменить их женщинами. – Вот, отличная идея! – где-то на огромном расстоянии от промозглой ноябрьской Москвы, на солнечном пляже под навесом уличного бара барон Майгель радостно хлопает в ладоши, – заменить мужских персонажей женскими. Можете же, когда захотите! Все молчат. Всем всё равно. Все боятся. Хотя Мастеру доподлинно известно, что он здесь далеко не единственный гей. Осознавать факты бывает легко и приятно, но не здесь, не сейчас и не с этими людьми. Мастер пытается сохранить самообладание, представляя себе море: волны накатывают на галечный пляж и убегают обратно, накатывают и убегают, накатывают неизменно больше, чем убегают, и вскоре вообще перестаёт быть заметным, что вода куда-то уходит, она накатывает и накатывает, волны всё выше, перекрывают всё, топят его, топят в безграничном отчаянии… В бессилии. В немой ярости из-за этого бессилия. И за мгновение до того, как Мастер швырнул бы свою кружку с остывшим кофе в экран с самодовольной рожей Майгеля, напряжённую тишину прорезает спокойный голос. – Lieber Baron Maigel, – Мастер ещё не знает, что Воланд вставляет немецкие слова, архаизмы и путает окончания, когда нервничает, поэтому принимает его размеренные интонации за чистую монету. – Мы высоко ценить ваше беспокойство за судьбу наших проекте. Однако «Композитор» – проект с утвержденный сценарий. И никто, даже вы, дражайший Барон Майгель, не имеет права на его редактирований.