Девочка с флейтой

      Пожарский приехал во столько, во сколько и обещал. Ровно в шесть он уже звонил в дверь, и, признаться, был неприятно удивлен промедлением на целых десять минут. Ему открыл туземный слуга в кимоно и, без всяких почестей, велел обождать в прихожей. Руки у него блестели от чего-то жирного. "Готовит что ли что-то спозаранку?", удивился про себя Глеб Георгиевич, но стоило в дверном проёме показаться бледному как полотно Фандорину, Пожарский аж застыдился. "Перевязывали", понял он.       Несмотря на бледность, консультант по особым поручениям был безукоризненно одет и полностью готов к выходу.       Догадавшись, что Эраст Петрович это не увидит, но почувствует, Пожарский отогнал прочь сантименты вместе со слугой. Для ускорения процесса сбора, Глеб Георгиевич сам подал Фандорину пальто и шарф, взглянул на трость, которую консультант сжимал в руках. - А где Ленно? - Не смог не спросить полицейский. - Т-так с собакой же в дом нельзя, - смиренно напомнил Фандорин, совершенно не горящий желанием снова иметь дело с Клавдией. - Глупости, - отрезал Пожарский. - Сегодня им придется потерпеть собаку. Мы едем на официальный допрос. Для особо свободолюбивых у меня припрятана эксклюзивная возможность поговорить в участке.       Фандорин был польщен такой защитой его комфорта, хотя не мог отделаться от мысли, что князю это самому нравиться. Что ж... забота уж всяко лучше жалости.       Сердце больно сжалось. И зачем он только подумал о жалости? Ведь сразу же вспомнилась Лизонька, первая и последняя любовь Фандорина, с которой он познакомился по чистой случайности в доме барона фон Эверт-Колокольцева, куда пришел расспрашивать о слишком странном самоубийстве Петра Кокорина. Как она смотрела на него, как он до последнего держался, не влюблялся, не влюблялся. А потом... "О, господи, боже мой... Что они сделали с вами?", дрожал её голос.       Самый милый голос на свете. Его щёк и кровавых бинтов касались тёплые мягкие руки. Руки, на которых он хотел расцеловать каждый палец, там, в больнице, где дрейфовал в океане темноты и боли. "Когда мне снимут бинты?", спросил он хватаясь за её ускользающую руку как за спасательный круг. "Я... Я не знаю. Боже мой, как страшно.. Я не могу.. слишком страшно. Прости меня. Прости меня".       Слишком страшно. Её последние слова, обращенные к нему. Жалость и страх.       Когда за ней тихо закрылась дверь, а его рука все еще беспомощно хватала воздух, он понял, что бинты не снимут. - Эраст Петрович! Фандорин! - Выдернул его из омута непрекращающейся боли голос Пожарского. В нем явственно слышалось беспокойство. - Д-да? - Эраст понял, что сидит на банкетке, где обычно разувается, и пристегивает поводок Ленно к её ошейнику. - Что случилось? Я сказал что-то не то? - Всерьез тревожился Пожарский. - Н-нет. П-простите. Задумался. М-магнитные бури, - вспомнил сказанную давеча колкость Эраст и поднялся, отдал ненужную теперь трость Масе.       На улице их ждал экипаж. Пожарский заплатил извозчику за ожидание. Сели. Холодный воздух и близость предстоящей работы привели Фандорина в чувство. Боль от кровящих век, из-за которых Масе пришлось трижды за утро его перебинтовать, а Пожарскому ждать в прихожей, отступила на задний план, притаилась на задворках, что японский ниндзя, чтобы напасть в самый подходящий момент, - когда меньше всего ждешь.       Эраст Петрович отправил к ней в засаду и не званное воспоминание юности. Шестнадцать лет. Он это пережил. Никто его не полюбит. Лизонька была права. Ей жаль, но никому не нужен увечный, страшный.       Какая разница каким он был? Важно, какой он сейчас. А сейчас он ехал с генералом уголовного сыска официально опрашивать слуг и родственников убитой. Всех, кто был в доме на момент убийства, и всех, кто с убитой знаком.       Закончив себя жалеть, Фандорин окончательно настроился на рабочий лад. - Ч-что п-показало вскрытие? - Поинтересовался он. - Я был прав? - Совершенно, - подтвердил Пожарский. - Все было именно так и именно в той последовательности, как вы и сказали. Я набросал в участке схему, сегодня мы её дополним. В идеале нам нужно выяснить точное время убийства и локации всех жильцов на этот момент. Предлагаю вести допрос следующим образом: садимся в двух разных комнатах. Я опрашиваю прислугу, вы учителей. Его и её светлость опросим вместе. Идет?       Вместо ответа Фандорин кивнул. Повернулся туда, где по шуму улицы, располагалось окно, отвернулся. Рассказать Пожарскому про "Скрипичный ключ" до или после? "После", решил Фандорин. Ленно навострила уши, а значит, они подъезжали.       В этот раз Пожарский не церемонился: едва Клавдия открыла дверь, предъявил бумагу и без лишних слов вошел в дом. Фандорин, сопровождаемый Ленно, пошел следом. Да, с собакой он чувствовал себя увереннее. - Мы вообще-то едим здесь, - из мерзости характера не смолчала Клавдия.       Пожарский обезоруживающе улыбнулся: - Всех не желающих видеть животных в доме милости прошу побеседовать в участке.       Дальнейший путь до столовой слуг проделали молча. Глеб Георгиевич был доволен. Как он и рассчитывал, на завтрак собрались все. И учитель музыки в том числе.       Фандорин только теперь запоздало задумался о разделении допроса. Почему князь взял именно прислугу, а ему предоставил учителей? Игра в простого полицейского и консультанта аристократа? Может быть. Казалось бы, совершенно детская уловка, но старые как мир методы, обычно, самые рабочие.       Эраст предоставил говорить и действовать Пожарскому, сам же прислушиваясь к голосам и складывая для себя картину кухни. - Наверное, начать следует с меня? - заговорил знакомый голос. Гальпирин. После вчерашнего выплеска чувств, в нем слышалась усталость и какая-то обреченность. - Давайте, что тянуть. - Сказал учитель музыки, поднимаясь. - Пусть допросная будет в моей комнате. Она далеко, здесь не услышат.       Фандорин кивнул. Они вышли из кухни, свернули влево. "Лестницы для прислуги", догадался Фандорин, вспоминая устройство отчего дома, до того как батенька всё проиграл в карты.       Поднялись на пролет, миновали дверь и зашли в четвертую комнату. Пожарский придумал грамотно. Все собрались на завтрак, на этаже никого не было.       То, что в общей комнате, которой стала столовая слуг, не осталось офицера, не страшно. Напуганные расследованием люди, скорее всего, будут держаться вместе. Подслушивать показания никто тайком не пойдет, во избежании проблем на собственную голову.       Чем-то это все напоминало экзамены в гимназии. Когда сидишь с сокурсниками в коридоре, возле кабинета, где экзамен идет, и хочешь заглянуть, послушать, и страшно лишний шаг сделать. - Кровать там. Садитесь. - Подсказал Леонтий Матвеевич, сам садясь на стул напротив. - Я - главный подозреваемый? - Что заставило вас так думать? - В свою очередь поинтересовался Эраст Петрович. - Да просто я ужасно невезуч! - Всплеснул руками допрашиваемый. - В филармонию непонятно как пробился. Думал, удел мой на улицах играть на потеху публики, да от городовых бегать. Поступить поступил. Закончил. Играю неплохо, да нигде реализоваться не могу. Дирижерам не нравлюсь. Ушел из филармонии, решил, буду учить музыке, раз играть нормально не дают. Так что думаете? Должность, на которую я резюме подал, оказалась занята. Мы с Александром Власовичем... это коллега мой.. да не отсюда! Из музыкальной школы. Собеседоваться в один день пришли. Его первым пригласили и взяли, оказывается. А меня взяли рядовым учителем. Класс флейты.. Одним все! Другим ничего!       "Не так уж он и устал", мелькнуло в голове у Фандорина, восстанавливающего события минувшего вечера. "Экспрессия и манера говорить, по крайней мере, та же. Если и играет, то очень хорошо". - Я в частные учителя, да ни к кому-нибудь! К Усмановым! Дочь казначея его императорского величества флейте обучать. Не поверил своему счастью. И правильно, что не поверил. Во-первых, юное дарование оказалось очень далеко от дарования. Во-вторых, Усмановы к прислуге хуже чем к собакам уличным относятся. В-третьих.. сами знаете. Нет у меня ученицы!       Наступила пауза, в которую Фандорин мог попытаться втиснуть свой вопрос. - Старшая горничная нам с господином Пожарским вчера сообщила, что вы рано утром сразу после завтрака отбыли вместе с шафером его светлости. Могу поинтересоваться, что вам так рано понадобилось в городе? - Фандорин прикинул. - Как я понимаю, это было в половине восьмого?       "Ибо в восемь завтрак у господ... Получается, Его Светлость тоже рано отбыл из дома? Или только шофер?", невольно задумался Эраст. - Можете. Из ателье хотел пораньше брюки забрать. Чтобы до очереди. Вечером там делать нечего, чёрт ногу сломит. Вот только квитанцию потерял. "А вчера вы говорили про ноты и Паганини", отметил Эраст Петрович. - Но, если вы в пол восьмого отбыли в город... даже если ателье далеко.. - начал рассуждать Фандорин, но флейтист бесцеремонно прервал его. - Почему не вернулся? - Воскликнул он. - Да потому что мою ученицу убили!       Фандорин сел ровно по струнке. - Простите. Но.. как вы узнали, что её убили, если не возвращались домой? Это к-какая-то б-бессмыслица. Нам сказали, что девочку убили между одиннадцатью и двенадцатью. Вы уехали. В дом н-не возвращались. Как же вы у-узнали?..       От свидетеля повеяло страхом. Ленно распушилась уже совсем не от мороза. Свидетель смотрел на Фандорина. Ленно на свидетеля. Эраст же, как обычно, вглядывался во тьму. - Я вернулся. - Через неловкую паузу снова заговорил Гальпирин. - Вернулся... Не скажу точно, ко скольки, но я вернулся пешком, увидел городовых. И вас увидел. И собаку эту вашу дурацкую.       Ленно издала предупреждающее рычание, не спуская с Леонтия Матвеевича внимательных глаз. Точнее, с кулака, который он последовательно сжимал и разжимал, глядя на шею консультанта по особым поручениям. Одно неловкое движение... но собака. - Я не понял, что произошло. Помню, что мне было страшно. То есть, в начале мне было обидно, я рассердился сам на себя, что потерял квитанцию. Обронил видимо где-то. Решил прогуляться, выпустить пар. Пошел в Нескучный сад, прошелся по Пушкинской набережной.. Потом вернулся и.. все увидел. И уехал.       Фандорин помолчал, затем задал последний вопрос. - Где вы были вчера вечером? - На работе. То есть в школе, - мрачно сказал учитель. - Не хотелось сюда возвращаться. Так что я поехал в школу, где раньше работал. "Скрипичный ключ", думал просто посидеть там столько, сколько позволят. Но пробыл чуть ли не до десяти вечера. Приехала какая-то американская пара. Седой господин в очках, которые он потом уронил, и жена китайка. Вся в украшениях, как сорока. Вот из-за них и не закрывались долго. И хорошо.       Эраст кивнул, провожая к боли и утреннему воспоминанию расправивший иголки вчерашний ледяной испуг. - Д-думаю, пока это все. Можете идти завтракать и позовите мне следующего.       Следующей была учительница изящных искусств. Родители Кэт решили не учить дочь арифметике и другим точным наукам, предположив, что девочка с ними подружится еще меньше, чем с науками гуманитарными и искусством.       Как уловил Эраст, учительница изящных искусств была женщиной высокой, строгой во всех смыслах, довольно сухопарой и ходившей на каблуках, что делало её длинной как огурец. - Кэт была ленива. - Начала Агриппина Мирославовна. - Сама не занималась. Чтобы что-то делала, нужно было прямо стоять и смотреть. Честно говоря, не помню, чтобы у нее было какое-то хобби до флейты.       Эраст слегка поглаживал подушечкой пальца поводок, слушая. - То есть флейтой она занималась с полной самоотдачей? - Уточнил он. - Точно. У меня создалось впечатление, что она всем на зло её выбрала. Ужасный инструмент. Даже губная гармошка куда ни шло, но флейта... А Катерина дудела эти мерзкие гаммы круглые сутки. Даже до завтрака успевала. - Ничего себе. Завидное рвение к совершенству. - Поразился Фандорин. - Лучше бы к образованию так стремилась. Девочка-то она была не красивая. Как её родители в свет выводить собирались, ума ни приложу. Ни красоты, ни ума, ни харизмы. Только дудочка эта дурацкая, осточертевшая всем. - Но разве в доме такая хорошая слышимость? - Удивился Эраст, вспоминая свой эксперимент с акустикой.       Отсюда, где они находились сейчас, флейту из комнаты девочки точно было не услышать. - Да причем тут слышимость! - Хмыкнула Агриппина Мирославовна. - Она на этой флейте просто помешалась. Она их рисовала. И одни инструменты, без музыкантов, и просто музыкантов с флейтами. Но факт, что в какой-то момент, все её рисунки стали так или иначе связаны с флейтой. Стихи она тоже выискивала такие, чтобы непременно флейта упоминалась. Диктанты тоже желала писать про флейту и флейтистов. Ну что же.. в итоге хитрая девчонка выклянчила у родителей то, что хотела.       "Однако", подумал Фандорин. "Упорная девочка-то была. Старательная. Может быть она себя нащупала, а кому-то это было невыгодно?"       Преподаватель танцев и изящных манер подтвердил слова своей коллеги. До увлечения флейтой Кэтти ни выказывала ни малейшего интереса к тонкостям ведения светского диалога, поведения в высшем обществе, сочетанию цветов туалета и запоминанию порядка использования столовых приборов. С появлением же флейты начала заниматься, однако, по ней было заметно, что мысли её где угодно, кроме урока. Она самым настоящим образом витала в облаках.       У Пожарского допрос тоже шел весьма интересно. Клавдию, у которой он взял показания в день убийства, он оставил в покое, кухарка, которая по словам той же Клавдии работала в доме относительно недавно, сказала только, что Кэт была на редкость привередлива. Ела только определенную комбинацию блюд, и ей приходилось готовить только их. - А что же Его и Её Светлость? - Удивился Пожарский. - Подстраивались под вкусы дочери?       Кухарка кивнула. - Не знаю, как было до меня, но сейчас все довольно скромно. Я готовила только то, что ела Катерина Гавриловна. Клавдия, когда нанимала меня, сказала "не вздумай эксперементировать", ну а я и не думаю. Мне так даже легче. Сейчас-то я уже так навострилась готовить эти блюда.. вот только больше некому. - А что она ела, если не секрет? - Малину со взбитыми сливками. Иногда творог, но тоже политый взбитыми сливками и с малиной. Сырники.. со сметаной и малиной. Обед еще проще. Она ела только курицу. Ни рыбу, ни мясо. И как ей не надоедало... Из овощей только огурцы ела. Ни помидоры, ни перцы, ни салат, ни кабачки. Картошку тоже не ела. "Какая поразительно простая и одновременно заморочная кухня", поймал себя на мысли Пожарский. "Будто утром она дворянка, а в обед в нее вселяется простолюдинка". - Во сколько был обнаружен труп и где вы были в этот час? - Задал он финальный вопрос. - Даже не знаю, - пожала плечами кухарка. - Переполох где-то к полудню начался. А была там же, где всегда. На кухне. Я отсюда выхожу только в свою спальню. Даже продукты мне уже сюда приносят. Со мной еще девочки были. Марфуша и Авдотья. Они в начале со стола убирали, потом мне помогали все перемывать.       Гувернантка доложила, что ребенок Катерина Гавриловна была трудный. Болела часто, из-за чего Её Светлость всё свое здоровье на её жизнь положила. И вот она - благодарность. Доктора в доме дневали и ночевали, Его Светлость покупал дорогие лекарства и тёплые ночные рубашки и пижамы, а Катерина Гавриловна ночью их с себя скидывала. Та же судьба постигала и роскошные платья, что Её Светлость заказывала у дизайнеров из Европы. Оденут Катерину Гавриловну к завтраку, а та как специально опрокинет на себя что-то или выльет. А на улицу гулять выведут, так побежит, что мальчишка дворовый и непременно в кучу грязных листьев - прыг. - А что игрушки? - Спросил Глеб Георгиевич, припоминая, что комната девочки, которую они вчера видели, обставлена была весьма скромно. - Игрушек много было. Его Светлость ей из каждой командировки что-нибудь привозил в качестве гостинца. А она играла с тем, что на улице найдет. Одно расстройство. - В день убийства Катерина Гавриловна вела себя как обычно? - Спросил полицейский.       Гувернантка кивнула. - Как обычно. С этой флейтой совсем у нее характер не сахар стал. Вчера вот закрылась в комнате, едва встала. Я будить пришла, как обычно, платье подбирать. Да куда там. Уже и дверь на ключ, и флейта оттуда. А когда так, спорить бессмысленно. - То есть к завтраку она не вышла? - Уточнил Пожарский.       Гувернантка снова кивнула. - Это обычное дело. Она может... то есть могла и целый день так в комнате просидеть. Тогда Марфа или Авдотья ей еду под дверь приносили.       Что ж, это объясняло халат и ночную рубашку в полдень. Служительнице искусства одеваться некогда, вдохновение не ждет. - А что родители? - Спросил Пожарский. - Привыкли? - Её Светлость с мигренью мучилась всю ночь, а Его Светлость позавтракал быстро, да и уехал. В присутствие.       Однако, при всей своей своенравности, бардачной или грязнулей Кэт не была. Марфа и Авдотья засвидетельствовали, что нарочно Кэт в комнате не мусорила, каверз им не строила, работу не усложняла. Если ей что-то не нравилось, то она просто прибирала это что-то так, что потом находили не понравившуюся вещь в самом неожиданном месте.       Например, дорогущий кукольный домик, привезенный дочери из Петербурга, спустя два месяца нашли в саду, на заднем дворе. В нем обосновались ежи, пришедшие на запах свежего молока, налитого в чашечки и блюдечки для кукол.       Представив себе эдакий публичный дом для ежей с угощением и куклами, Пожарский едва не расхохотался. - А юмора Катерине Гавриловне было не занимать, - заметил он и поднялся, удовлетворенный допросом.       Помимо характеристики жертвы как персонажа весьма яркого, у него имелся консенсус относительно времени убийства. Пол двенадцатого дня. Его Светлость отбыл в присутствие, Её Светлость лежала с мигренью и к завтраку не выходила. Катерина Гавриловна же заигралась на флейте и тоже завтракать не пожелала. Кухарка занималась на кухне готовкой обеда, горничные прибирали в комнатах. Клавдия, согласно словам младших горничных собиралась отбыть в город на рынок за новым лекарством для Её Светлости. Катерина Гавриловна закрылась в комнате и никого к себе не пускала. Осталось разузнать, что по этому всему думают Его и Её Светлости.