Девочка с флейтой

      В коридоре на мгновение воцарилась гробовая тишина. Чувствительный к звукам Фандорин мог поклясться, что слышит через толстенные стены стук колес повозок, хлест кнутов по потным спинам лошадей, ржание животных, шаги прохожих и даже шорох, с которым снег ложится на мостовую.       Черная непроглядная тьма расступалась, и перед Эрастом стояли застигнутый врасплох журналист Борохтянов в своих шерстяных брюках, нелепо открывающих щиколотки, и Александр Власович Трубецкой, напряженно вглядывающийся в полицейских.       Штаны. Гальпирин на допросе сказал, что поехал в город, чтобы забрать из ателье штаны. Фандорин натянулся, как струна, столбенея. Там, на бульваре, когда он расцеплял зубы Ленно и чужую штанину, он списал голую щиколотку господина на веяние моды, но теперь все стало на свои места. Нужно было лишь проверить кое-что. Фандорин наклонился, будто хотел поправить поводок на собаке, и скользнул пальцами по штанам Александра Власовича. Та же материя. Форменные брюки. Значит, на Борохтянове были брюки Гальпирина. Но потерял ли он квитанцию? Не стянули ли ее? Не обронил ли он её намеренно? "Нужно было спросить название ателье", пронеслось в голове, пока Эраст выпрямлялся.       Тишина разбилась. Её разбил Пожарский. - Ну что же, господа? Будем беседовать в коридоре? Мы-то полицейские люди привычные, а вам, думается, поудобнее в кабинетах будет.       Александр Власович издал какой-то странный звук, отдаленно напоминавший старую раковину, всасывающую воду, натужно, будто резко захотел в туалет, и пригласил генерала уголовного сыска и консультанта особых поручений следовать за собой.       Через три двери они разделились. Глеб Георгиевич, как и в доме, принял решение вести раздельный допрос. Почувствовав намерения напарника интуитивно, Фандорин потеснил ненаходящего себе места Борохтянова в сторону свободного кабинета. Пожарский же последовал за Александром Власовичем в его кабинет.       Настроение у Пожарского по-прежнему было самое благодушное. Если не обращать внимание на тот факт, что он испытывал легкое беспокойство за Фандорина с самого утра, когда тот вышел к нему бледный с перевязанными глазами. Но, решив, что непрофессионально думать на работе о сторонних вещах, Глеб Георгиевич задвинул всякие мысли о Фандорине на второй план и начал допрос. - Александр Власович Трубецкой, концертмейстер московской филармонии? - Поинтересовался он, рассматривая севшего напротив него за стол человека.       Александру Власовичу было заметно неуютно, хотя полицейский еще ничего особенного не спросил. - Все верно, - ответил он, кивнув и заняв руки авторучкой с золотым пером и логотипом школы. - Как называется ваша должность здесь? Это для протокола, поэтому лучше говорите слово в слово, чтобы не было никакого недопонимания. - Я концертмейстер... о, то есть, заместитель директора и заведующий учебной частью, - сбивчиво ответил Трубецкой, теребя ручку и не замечая, как окрашивает чернилами манжет идеально белой рубашки. - А что вы с утра не поделили с господином Борохтяновым? - Пожарский решил пока не акцентировать внимание на том факте, что на журналисте были брюки с чужого.. бедра.       Трубецкой ухватился за соломинку. - То, что произошло с Катериной, ужасно. Это вопиюще.. Но вы, полицейские, хотя бы занимаетесь делом. А господин Борохтянов журналист. Эти только и ищут, кого оклеветать. Он хотел поговорить с директрисой, госпожой Добросклонской о случившимся. А я лишь предлагал поговорить в начале со мной. Но ему было мало, он хотел сразу Агриппину Мирославовну. А она человек занятой и, верите ли, тоже не жалуют журналистов.       Глеб Георгиевич достал что-то из внутреннего кармана и, предварительно вынув из конверта, выложил перед допрашиваемым фотографии тела, захваченные из участка. Доселе они не понадобились. Последовал судорожный вздох, цвет лица Трубецкого заметно изменился. - Это убитая Катерина, - констатировал очевидное Пожарский. - продышитесь и вглядитесь в снимки повнимательнее. Может найдете что-то знакомое.       Александр Власович сделал над собой нечеловеческое усилие и заставил вглядеться в снимки. - У нее знак на шее.. Господи. Кто-то нарисовал наш логотип на трупе! - лихорадочно воскликнул концертмейстер. - Теперь понятно, почему этот журналюга был так настойчив! - Настолько, что даже снял с кого-то из ваших сотрудников штаны, - заметил Пожарский, усмехаясь в усы. - Стоит проверить уборные, не замерзает ли там кто.. Или же такое у вас в порядке вещей?       Взгляд полицейского заставил Александра Власовича заметно напрячься. - Боюсь, я не понимаю вас, - очень осторожно, словно идя по минному полю, сказал концертмейстер.       А Пожарский будто и не заметил нервозности, охватившей допрашиваемого. - Вчера вы проводили экскурсию некой иностранной паре. Американцам. Мы успели побеседовать с господином Немлессом с утра. Он рассказал нам одно очень интересное наблюдение. - Не торопясь заговорил Пожарский. - Будто вы хотели показать ему и его супруге некую гордость школы, но ввиду каких-то странных обстоятельств совершенно позабыли завершить экскурсию. - Вовсе нет! - Воскликнул Александр Власович и чуть не запустил авторучкой в Пожарского. Совершенно случайно, разумеется.       Глеб Георгиевич уклонился, и, выскользнувшая ручка уткнулась наконечником в стену. - Так вы завершили экскурсию? - Поинтересовался он. - Не совсем, - замялся учитель. - Меня вызвала к себе Агриппина Мирославовна, а господин Немлесс с супругой были переданы Леонтию Матвеевичу. Он должен был закончить экскурсию за меня. Я точно помню, что говорил ему показать им всё.. - И часто ваша директриса срывает подчиненных с одного задания на другое? - Спросил Пожарский, продолжая изучать сидящего перед ним допрашиваемого.       Он пока не решил к какой категории отнести его: свидетель или подозреваемый. Для начала нужно было нащупать мотив.       Александр Власович выглядел оскорбленным. - Только когда дело не терпит отлагательств. - Коротко заявил он. - М-м, - протянул Пожарский как будто обдумывая. - И какое же дело не терпело отлагательств настолько, что вы забросили традиционное русское гостеприимство перед мало того, что иностранными гостями, так еще и не последними людьми во дворе Его Императорского Величества? Господин Немлесс хотел бы знать, почему они с женой были оставлены на попечение рядового учителя, а первые лица школы, в которую они собирались отдавать свою единственную дочь, закрылись от них в кабинете?       Пожарский нарочно сделал акцент на слове "единственная". Посмотреть, что будет. Все жертвы Духовика тоже были единственными детьми в своих семьях. Чёрт его знает, может быть придется еще господину Немлессу и дражайшей Тахико подыскать себе свою Клэр. Благо киргизов в Москве достаточно.       Александр Власович стал одного цвета со стенами своего кабинета, только глаза лихорадочно блестели.       Мотив, мотив. За обучение Катерины казначей Его Императорского Величества Гаврила Кондратьевич платил школе, через школу Гальпирин получал свою часть. Мотив нанимать журналиста, чтобы скрывал логотип школы на трупах ясен: если такая информация просочится в общественность, школа потеряет учеников. Но мотив убивать девочку? Нет девочки, нет и денег.       Нет, что-то не то, не то. Школа наоборот заинтересована в жизни своих учеников, чтобы они оставались с ней и в ней как можно дольше. Или Гаврила Кондратьевич лишь делал вид, что только что узнал о смерти дочери, чтобы толком ничего им не сказать?       На Катерине, найденной во дворе своего дома, был обнаружен логотип школы, рядом лежала флейта. Флейта, флейта. Фандорин сказал, что это орудие убийства, а, понюхавшая его Ленно, привела их к господину Борохтянову, точнее, правильно будет сказать к штанам господина Гальпирина, одетых на господина Борохтянова. А сдавал ли Гальпирин свои штаны в ателье? И зачем они ему так срочно понадобились, если он должен был и дальше работать с Катериной на дому?       Глеб Георгиевич неожиданно припомнил флейту самой первой жертвы, девочки из Сергиева Посада, удачно положенную прямо перед главной достопримечательностью подмосковного города. Пожарский тогда зря не предал большого значения самому инструменту. Хорошему, явно профессиональному, даже с позолотой. Подумал тогда, что украла. - Вы своим ученикам выдаете флейты? - спросил он безмолвствующего Александра Власовича. - Или они покупают инструменты сами?       Тот воззрился на полицейского как на умалишенного. - Выдаем? В каком смысле выдаем? Разумеется, в школе есть инструменты, и девочки могут заниматься на них. Но никто не выносит инструменты за пределы школы. Те, кто учатся на дому, практикуются на своих собственных. - А у учителей есть доступ к инструментам? - Поинтересовался Пожарский, не фокусируясь на тоне, в котором с ним говорили. - Ну, разумеется, у них есть доступ к классам, к аудиториям, к концертному залу. -       Александр Власович начинал уставать от этой бессмыслицы. У него складывалось впечатление, что у полицейских кроме этого пресловутого знака на трупах, за который Борохтянов удвоил свою мзду, ничего и нет. - То есть теоретически, любой учитель мог вынести хотя бы одну флейту из класса? Или же вы подсчитываете инструменты каждый вечер?       Вот теперь Александр Власович напрягся снова. Действительно, уже полгода, как время от времени кто-то из учениц то заигрывал, то ломал одну флейту. И школа покупала новую. - Александр Власович. Господин концертмейстер, - выдернул его из лихорадочных мыслей голос полицейского. - Сможете ли вы опознать флейту, принадлежащую школе? - Д-да, - невольно заикнулся Трубецкой. - Думаю, смогу. - Прекрасно, - улыбнулся Пожарский, поднимаясь. - Приходите в участок сегодня, как только освободитесь.       И он вышел в коридор.       Эраст Петрович сидел молча. Слушал шумное дыхание Борохтянова, севшего сбоку. Они попали в тот самый класс, в котором давеча, Фандорину пришлось слушать крик души Гальпирина. На взгляд Эраста, дышал Афанасий так, как дышали проигрывающие в штосс за столом Зурова. - Где вы добыли эти брюки? - Пожалел журналиста Эраст. - И даже не думайте говорить, что нашли, они на вас упали и прочую чушь. - Прибавил консультант строго.       Журналист, впрочем, и без того нервничающий от присутствия Ленно, и не думал юлить. - Мне нужны деньги, - признался он. - Я договорился с редакцией на инсайт, но для этого инсайта мне нужно было смешаться с толпой. А это трудно сделать, не имея и гроша за душой. Школа-то престижная.       Фандорин устроился в кресле поудобнее, предоставляя собеседнику развернуть мысль. - Ну я и проследил за одним их учителем. Дерганный такой. Появлялся редко, забегал, выбегал... Я все к нему приглядывался. Думал, что может припадочный. В один вечер заметил, что он в кое-то веке брюки поменял. Я думал, они у него вообще одни на все случаи жизни. Но, может запачкал просто. Или порвал. В общем, он их отдал в ателье, чтобы их почистили, погладили, я за углом пристроился. И в общем.. ну просто из кармана стянул квитанцию... - Прошу прощения, - перебил его Фандорин. - Как вы определили, куда была положена квитанция? - Да там витрина, касса отлично просматривается даже издалека, а народа никого. Еще совсем рано было. Часов девять что ли.. Этот тип появлялся всегда или очень рано или очень поздно. - Могли бы описать его внешность? - Приземистый. Можно сказать, что коренастый, да только это с широкоплечестью связывают, а у него наоборот фигура девчачья... Вот как у вас. Только вы повыше будете. Дёрганый. Глаза какие-то бегающие. Не знаю, может для музыкантов это нормально? Выражение лица какое-то обиженное. Будто ему в самом детстве сладкое не дали и сейчас не дают. - Как долго вы за ним следили? - Порядка двух недель. Вообще-то я просто приходил в эту школу, под предлогом посмотреть как работают учителя. Но я высматривал подходящего кандидата. Конечно, в какой-то момент меня уже заметили и погнали, вот как вы сегодня ви.. то есть слышали. Губы Фандорина тронула улыбка. - Да, слышал. Однако же, тот факт, что я не вижу, не мешает мне читать газеты, господин Борохтянов. Я читал вашу последнюю статью. О жертве Духовика. Ваш материал попался мне первым. "Московские вести", считают, что их корреспонденты освещают происшествия с места событий. Судить не берусь, ибо видеть не способен. Однако, одна деталь очень примечательна. На всех жертвах этого вашего Духовика... кстати, это вы дали ему прозвище? На всех его жертвах есть знак скрипичного ключа в золотом сечении. Но вы совсем его не упоминаете в вашей статье. Это просто упущение? Вы недобросовестно работаете? Или же просто пытаетесь усидеть на двух стульях сразу: и от школы получить компенсацию за замалчивание части правды, и своей редакции инсайты предлагать, да такие, ради которых приходится красть чужие штаны?       Наступила пауза. Борохтянов молчал. - Скажите адрес ателье, в которое ваш "дёрганый" сдал брюки. - Татарский переулок, 25. Там между булочной и церквушкой святого Николая.. Не очень приметное ателье. Фандорин, который хотел было уже подняться, снова сел ровно. - Неприметное ателье? Хотите сказать, что никаких толп народа там нет? - Да что вы! Какие толпы народа. Человек пять для того заведения это уже ну очень людный день. "Однако.. Значит раннее утро и неприметное ателье", зафиксировал для себя Эраст. - Я рекомендую вам впредь все-таки не красть чужие штаны, - заметил он, поднимаясь. - Особенно, если их сдают ранним утром в неприметное ателье.       И консультант особых поручений вышел в коридор, где его уже ждал напарник. Неожиданно предложенная рука была очень кстати. Эраст на правах слепого уже почти что привычно обернул свою руку вокруг закутанного в мех шубы локтя Пожарского, и, пожалуй, прижимаясь к нему чуть больше, чем позволял этикет, зашагал к выходу из школы.