Девочка с флейтой

      Стоило им переступить порог ателье, Пожарский заметил, как изменился Фандорин. Голос молодого человека за кассой подействовал на консультанта по особым поручениям как взгляд Медузы Горгоны на Геракла. Фандорин медленно, но верно превращался в камень, безропотно давая вертеть себя во все стороны.       Молодой портной, не церемонясь, расстегнул на Эрасте Петровиче пальто, отвернул лацканы, осматривая материю, прощупывая плотность подкладки и ткани. Фандорин же безмолвствовал, снося каждое прикосновение, и вызывая своим поведением в Глебе Георгиевиче совсем непрофессиональную ревность.       "Сосредоточься на деле", призвал себя Пожарский. "Ты на работе. Что за игры в Д'Артаньяна и Констанцию Бонасье?"       Лишь волевым усилием он заставил себя перестать сравнивать молодость и стать портного с самим собой, а сосредоточился на осмотре помещения.       При почти полном отсутствии заказов, ателье явно не обанкротилось. Молодой человек, очевидно из дворян, орудовал вокруг Фандорина очень профессионально. В том, что он способен действительно сшить пальто сомневаться не приходилось. Настораживало обилие дорогих натуральных тканей, богатые каталоги, и, конечно, отсутствие какой-либо вывески, обозначающей род деятельности заведения. Кратчайшие сроки, названные молодым человеком на выполнение достаточно сложного заказа, тоже врезались в память. Значит, заказов не так много, раз назвавшийся Ираклием хозяин заведения мог позволить себя сразу заняться только что взятым заказом.       Ираклий Колокольчиков. Какая милая цветочная фамилия. А чего не Тюльпанов? Или не Розов?       Пожарский был почти уверен, что когда он, по возвращении в участок, начнет искать этого самого Колокольчикова, их найдется с десяток, кроме того, который нужен. Не исключал Пожарский и того, что никакого Ираклия Колокольчикова никогда и не существовало. Да и заведение, мягко говоря, серое. Но со всем следует разбираться по порядку.       Прежде всего, Пожарский отправил Фандорина домой, на попечение Масы. Хватит с консультанта на сегодня. Он вон, аж побледнел весь после встречи с этим Колокольчиковым.       "Явно не первый раз видятся", подумал Пожарский.       На незнакомый голос, не вызывающий никакого в душе отклика так не реагируют, особенно такие железные люди, как его консультант особых поручений.       Значит, не всё он узнал о Фандорине, не всё.       Конечно, более правильно было бы расспросить самого Эраста Петровича, но Глеб Георгиевич слишком ясно видел, в каком состоянии пребывает напарник. Может, решение и было не верным, но оно было уже принято. Отправив Фандорина домой, Пожарский вернулся в полицейский участок и принялся копать.       Иннокентий умел ждать. Чего-чего, а терпения, умения ждать, вообще-то традиционно считавшимися качествами хорошей жены, а не мужа, ему было не занимать. Младший в семье, он не рассчитывал на наследство в виде титула барона, каковой был у его обожаемой кузины Лизы, не рассчитывал и на круглую сумму на счету в банке. Он с самого начала рассчитывал только на себя и свое терпение, уверенный, что его подходящий момент еще наступит. Но видит Бог, не такого момента он ждал.       Эраст Петрович Фандорин. Коллежский регистратор Фандорин из третьего управления. Высокий, тощий, бледный. Ничем не примечательный, на взгляд Иннокентия, молодой полицейский совершенно терялся перед ослепительной Лизой.       Они не были близнецами, но природа удивительна. Ей было угодно сделать их таковыми, хотя они родились у разных родителей и связаны были лишь косвенно. Мать Иннокентия приходилась сестрой отцу Лизы. Однако, Иннокентий чувствовал Лизу на расстоянии.       Ему никто не верил, разумеется, но когда он в детстве поделился своей тайной с кузиной, та только воскликнула: - Боже мой, Кеша! Да ведь я тоже чувствую вас! Простужаетесь вы, простужаюсь и я. Весело вам, веселюсь и я. Вы не представляете, я только давеча сорвала урок, вдруг начав смеяться. Фрау Пфуль так рассердилась на меня. А я ничего не могу поделать! Смеюсь и всё тут.       У Иннокентия тогда будто целый Эверест с плеч упал. Ему поверили. Нет, мало того, что поверили. Его поняли! Между ним и Лизой есть настоящая связь близнецов! - Это меня папенька на детский кукольный спектакль возил, - поведал он.       И в следующее мгновение они с Лизой уже вовсю играли с кукольный театр.       У Лизы было много игрушек, особенно кукол. Иннокентию они тоже нравились. Но немного не так, как кузине. Лиза любила их одевать, заботиться о них, усаживать пить чай, воспитывать их почти так же строго, как воспитывала её чопорная гувернантка, выписанная из Германии. Иннокентию же нравилось прикидывать на них самые неожиданные, даже чуть ли не вызывающие образы.       Например, он нарядил Лизину главную любимицу - фарфоровую куклу с белоснежными локонами в самодельный костюм гусара. Даже саблю ей сделал, выстругал из ветки, найденной в парке. Конечно, для полного военного образа не хватало куклу подстричь, но Иннокентий по связи близнецов понял, что Лиза расстроится. Поэтому прическу гусарше оставили прежнюю, Лиза пришла в восторг и готова была играть в войнушку даже под страхом, что узнает фрау Пфуль. Иннокентию же дома здорово влетело от отца. Это его парадный мундир отправился на лоскуты для куклы.       Шли годы, Иннокентий боготворил дарованную ему сестру-близнеца, поклялся самому себе оберегать её ценой собственной жизни, если потребуется. Ей он свою клятву не озвучивал, потому что понимал: Лиза отдаст свою жизнь за него, не задумываясь.       И вдруг в их мире появился третий. Фандорин. Нет, Иннокентий к тому моменту уже приучал себя, что рано или поздно это должно случиться. Лизе семнадцать, как и ему. Кто-то из них обязательно встретит своего человека, и тогда другому не останется ничего, кроме как принять выбор близнеца. Иннокентий и принял. Ему не нужно было спрашивать кузину, что она чувствует к этому задрипанному коллежскому регистратору. Он чувствовал влюбленность Лизы. Собственное сердце начинало учащенно биться при каждой встрече с Фандориным, только в отличии от Лизиного, оно еще и ныло. Лиза достойна куда как больше, чем невесть откуда взявшийся коллежский регистратор. Но сердцу не прикажешь. К тому же, если Лиза узнает, что чувствует он, она непременно расстроится. Это как с куклой. Только серьезнее, ведь они больше не дети.       Иннокентий принял единственное верное решение. Он решил быть рядом с кузиной и всем сердцем желать ей счастья. Поэтому, когда среди ночи он разбудил сам себя рыданиями и криками, он мгновенно осознал, что случилось. Этот Фандорин что-то сделал с Лизой. Он расстроил её. Напугал.       Иннокентий в течение каких-то мгновений оделся, выбрался из дома и рванул в дом сестры. Она рассказала ему, что знала: Эраст был на каком-то полицейском задании, с которого его привезли в больницу, всего в ранах, синяках, с вывихом и трещиной в ребре, но это все ерунда по сравнению с тем, что ей сказали врачи. - У него.. - всхлипывала она, вся дрожа, привалившись к его боку и вцепившись в его руку, как утопающий в борт лодки. - У него... о! Кеша! Это так страшно! Эти жуткие глаза, эти кровавые бинты, веки сплошная зияющая рана. Я не смогла... Кеша, я ужасный, ужасный человек. Но я не могу. Я не могу любить его такого. Мне так страшно. Эти жуткие глаза! Они снятся мне!       Иннокентий представил себе выколотые глаза за окровавленными бинтами. Эту живую мумию в белых больничных простынях. Он крепко сжал руки сестры в своих, заставляя поднять на него взгляд. - Нет, Лизонька, нет, - горячо зашептал он. - Ты не ужасный, ты самый прекрасный, честный и светлый человек на свете. Да, это больно и страшно. Да для него ты поступила ужасно, но если... когда он выздоровеет, он поймет, что так лучше для вас обоих. Нельзя выходить замуж из жалости. Это неуважение и к себе, и к нему. Он неглуп, ты сама говорила. Он поймет. А сейчас посмотри на меня, ну же. Тише, тише. Хочешь новое платье? Я научился шить не только на кукол. Я сошью тебе такое платье, что ты будешь словно морская нимфа. Все будут смотреть на тебя и не верить, что ты живой человек.       О! Как ненавидел Иннокентий эту фразу теперь. Каждую ночь, стоило лишь сомкнуть глаза, как его барабанные перепонки сотрясал взрыв. Жуткий взрыв. Его лицо обдавало жаром из пасти дракона, а затем все сознание застила белая бесконечная боль. Он видел, как оттуда, где лишь мгновение назад была его правая рука, бьет фонтан крови. А потом все проходило. Боль, словно море, уходила в отлив и качала юношу на своих волнах.       Его охватывало жуткое чувство тревоги, ноги зудели: "Бежим! Бежим! Лиза! Лиза в смертельной опасности!". Но он уже знал, что будет. Бежать бесполезно. Взрыв прогремит. Он разорвет в клочья дом его дяди. Он унесет всех своих обитателей. Дядю Александра, брата Ираклия, родителей, и, главное, Лизу.       Если бы только не эта дурацкая итоговая контрольная в гимназии. Если бы не необходимость заниматься, он бы поехал с родителями. Он бы почувствовал, что держит в руках Лиза. Он бы спас... или погиб вместе со всеми.       Оба варианта были намного лучше правды.       Он лежал там, сбитый с ног взрывом, не ощущал собственной руки, и видел как на каких-то десять метров ближе этот чёртов калека, это проклятие их семьи, этот ангел смерти Фандорин, держит в своих руках руку Лизоньки.       "Это он", мгновенно, всем своим существом понял Иннокентий. "Это он похоронил их. Если бы он не полез в это дело, из-за которого ему выкололи глаза, если бы он вообще не пришел в наш дом, моя Лиза была бы жива!"       О, как хотел Иннокентий просто подойти и свернуть ему шею. Как какой-нибудь курице. Только жуткая боль и шум в ушах не давали ему это сделать.       Но теперь время пришло. Шестнадцать лет. Иннокентий Викторович фон Эверт Колокольцев жил одной лишь местью. Он жил для нее. Ему было плевать, что будет после того, как он свершит её. Тюрьма? Пуля? Мирная жизнь и свое маленькое ателье? Ему плевать. Ему больше не для кого шить платья. Фандорин забрал у него часть его самого. Взял и вырвал кусок сердца, кусок души. Самый светлый, самый добрый кусок. И осталась только чёрная непроглядная тьма и океан боли.       Иннокентий унаследовал остов дома и счета дяди Александра и все Лизино преданное. На последнее он открыл свое ателье.       Он соврал Пожарскому. У ателье было название. Он придумал его в тот самый день, когда дом взлетел на воздух. Его ателье в Татарском переулке называлось "Лизонька". Но он повесит вывеску только тогда, когда Фандорин с ней расплатится. Заплатит за каждую мельчайшую частицу ужаса и боли, которые наполняли светлую прекрасную Лизу в последние мгновения её жизни. За то, что ощутил Иннокентий, лежа перед кладбищем своей семьи. Фандорин заплатит за всё.       Все эти шестнадцать лет, налаживая свою жизнь, Иннокентий приглядывал за Эрастом Петровичем. Он узнал, куда сунулся Фандорин, из-за кого погибли Лиза и все фон Эверт-Колокольцевы.       Одного ребенка из разрушенного Азазель он взял на воспитание. У мальчика и правда был удивительный дар. Он гениально мог объяснить любому человеку, как нужно играть музыку, но сам мог играть только очень простые гаммы, причем изрядно фальшивя. Он умел заразить тем, чем горел сам, и спустя максимум месяц его переигрывали на голову даже самые бездарные его ученики. И когда пасынок обратился к Иннокентию за советом, тот сказал ему, что чувствует.       Но теперь это все было совершенно неважно. Фандорин пришел к нему сам. Иннокентий знал, что так будет. Иначе быть не могло. Они судьба друг друга, сколько ни убегай, а они всё равно столкнутся.