Коснувшись тебя, Мэри
Попробовав раз звери
Живущие в моем теле
Хотят еще и еще.
***
В ту ночь они не спали вместе. Он не просил уйти. Не уходил сам. Но ушла Василиса. Ушла, потому что ночь близилась к концу, и они должны были остаться смутным воспоминает тут. В этом отеле. В этом домике. Остаться и никогда больше не повториться. И тогда, может быть, Никольская смогла бы спокойно жить с мыслью, что сделала за спиной подруги. На завтраке их было двое — Карина и Василиса. Кирилл уехал. Казалось, что это к лучшему. Что это конец и новое начало, ведь каждый получил то, что хотел. Вася рассказала сказку о том, как провела незабываемую ночь с Ником — тем самым парнем из их общей компании. С тем, который предлагал коктейль, приглашал на танцпол, и с которым она успела обменяться номерами телефонов. С тем, который приехал, поздравил, подарил, сказал, поцеловал… Сделал все***
— Как дела с Ником? Вы виделись после той ночи? Десятки белых, персиковых, пудровых платьев разных фасонов разбросаны по просторной спальне. Они валяются на высокой бежевой кровати, на маленьком белом плюшевом кресле, на таком же белом ковре с густым ворсом; а среди тех платьев, что укрывают весь матрас, восседает Карина. Она вертит в руках золотую босоножку с тончайшей шпилькой. — М-м. Ну-у… — Приглушенный голос хозяйки доносится из гардеробной, примыкающей к спальне. В гардеробе Василисы Никольской можно затеряться, как в Нарнии. — Нет. Когда? В воскресенье я выезжала из отеля, вчера исправляла список литературы в дипломе, а сегодня… А сегодня занята враньем. — А сегодня решила устроить destruction в гардеробе и прикрыться этим? — Карина отрывается от изучения высоты каблука, когда Вася возвращается в спальню. Белый шелк. Легкие перья на длинных широких рукавах и короткой юбке-солнце. Закрытая спина и вырез на груди. Все в стиле Никольской. — Карин… Я не уверена, что нужно было делать то, что мы сделали, так что нет. Я не прикрываюсь. Просто не хочу усложнять. — А ты не уверена в том, что нужно было спать именно с Ником? Или в том, что нужно было делать это так быстро? Никольская подходит к огромному напольному зеркалу в углу и тоже себя рассматривает. Следы на шее еще видны. Но тональный крем уже спасает. — Во всем, наверное. Хочу забыть. Хочу знать, что это не повторится. Ни с Ником. Ни с кем-либо еще. Василиса крутится перед зеркалом. Собирает волосы в импровизированный пучок. Еще раз смотрит. Это платье — лучший вариант. С убранными волосами — идеально. — Что, было так плохо? Карина бы такое не надела — слишком в стиле «принцессы». Но на Васе смотрится прекрасно. — Хотя по твоей шее в то утро я бы не сказала… Не думала, что Ник такой кровожадный. — Карина задорно улыбается отражению подруги в зеркале. Ответная улыбка Василисы выходит грустной. — Слушай, ты какая-то загруженная последние дни... — Это все подготовка к защите. — Девушка тяжело вздыхает и отпускает волосы. Отворачивается от зеркала. Взглядом изучает разбросанные по полу туфли. — А еще… Это же мой первый корпоративный ужин в качестве стилиста бренда. Там будут блогеры, инфлюенсеры, друзья бренда… Нужно познакомиться со всеми. Знаешь, вот это все. Нетворкинг, легкое общение… — Все будет хорошо. Ты справишься. Ты всегда справляешься. — Угу. Справляюсь… О, вот они! — Василиса подходит к креслу. Хватает черные лаковые босоножки на шпильке. — Попроси Ника помочь снять стресс. — М-м. Нет, нет, Карин. Все-таки… К чему? Я не хочу сейчас серьезных отношений. Тонкие ремешки босоножек обхватывают лодыжки. — Пусть будут несерьезные. Вы же здорово покувыркались? — Здорово… Но… — Вечно это твое «но». Давай в этот раз без него? Оторвись хоть одно лето. Василиса выпрямляется. Сидит в кресле. Смотрит на подругу. — Думаешь, я ему правда нравлюсь? Карина подбадривающе улыбается. Кажется, внутри Вася все еще девочка с брекетами и подростковыми высыпаниями на светлой коже лица. — Вспомни еще раз свою шею… Не знаю как ты, но она ему точно нравится. Василиса наблюдает за растрепанной подружкой, которая сидит в одной пижаме, помогает выбрать наряд на важное мероприятие, подбадривает. Какая. Ты. Дрянь. Никольская. Спорить с собой сил нет. Да и аргументов против тоже нет. Василиса может лишь отвлекаться от этих мыслей, чтобы не сойти с ума. Кто бы сказал пару недель назад, что она переспит с парнем лучшей подруги, Никольская не просто не поверила бы, она бы сочла человека больным. Все эти любовные драмы никогда раньше ее не трогали. Девчачьи «о боже, он поставил лайк этой стерве!» неизменно вызывали одну реакцию — Вася молча закатывала глаза. Не за ее ли гордыню судьба послала ей Воронова? Наказание за поклонение «матери всех грехов»? Вася мотает головой. — Ну как? — Встает с кресла и крутится. — Как невеста, — валяясь на боку, отвечает Карина. — Ва-ась. А заезжай после к нам потусить. — Карин, прости… Я же буду уставшая как ломовая лошадь. Давай в другой раз? — Окей. Но на вечеринке через две недели ты быть обязана. Это же первая ночь, к которой я приложила руку! — Что там будет? — Не что, а кто. Друг Кира приезжает. Это ночь в его честь. Будет закрыт весь второй этаж. — Еще один мажор с гонором? Карина весело хмыкает. — Ну, если так рассуждать, то ты им фору дашь со своим гонором… — Василиса бросает взгляд на подругу в отражении, но Карина не замечает. — Хотя да. Похоже на то. Ты бы видела… Мы полностью обновили бар! И официантки будут в тако-о-окой форме… Ее я придумала! И я поставила хореографию для go-go! Надеюсь, все пройдет как по маслу. Но если ты будешь рядом… Мне будет спокойнее. — Ладно-ладно! Через две недели, так через две. Я буду, обещаю. — Спасибо! Ты — лучшая! — Карин… — Василиса теребит край платья, все еще глядя на подругу в зеркало. — М? — Я… «Я спала с Кириллом. Я… Он мне нравится. Очень нравится. Нет, даже не так… Я знаю его давно… И это похоже на наваждение… Я не знаю, как тебе сказать. Не могу сама. И не могу через него. Никак не могу… Я трусиха». Никольская молчит. — Я тоже тебя люблю, дорогая, — мягко улыбается Карина.***
В ресторане отеля Gardien в этот вечер шумно. Главный зал и терраса закрыты на спецобслуживание. Ненавязчивая музыка ласкает слух, вспышки камер ослепляют; веселые пустые разговоры, тихий смех и тонны контента — неизменные сопровождающие подобных мероприятий. Снуют по залу не только официанты, но и несколько фотографов из прессы, стараясь запечатлеть мнимую «дружбу» популярных блогеров, на деле готовых перегрызть друг другу глотки в борьбе за подписчиков и выгодные рекламные контракты. Несколько фотозон — и ни одна из них не пустует больше пяти минут. Несколько круглых фуршетных столов с закусками и шампанским — около каждого собралась компания по интересам. Небольшой вдохновляющий спич от основательницы бренда о планах и целях завершился еще два часа назад — Мария покинула мероприятие почти сразу после выступления. Василиса делает глоток шампанского, сидя за барной стойкой, и едва не морщится. Фу! Ну и кислятина! Будто леденец-лимонку в рот закинула. Она изрядно вымоталась за вечер. Василиса думала, что ей будет сложно заводить знакомства и вести светские беседы с таким количеством людей. Но, оказалось, сложнее было остаться одной хотя бы на пять минут. В большинстве своем гости были общительны, и именно они старались поговорить хотя бы пятнадцать минут с каждым стилистом бренда. Девчонки на работе предупреждали, что этот корпоратив — скорее рабочий вечер, чем повод расслабиться. Теперь Никольская понимала, что имели в виду коллеги. Было немного забавно: Вася заметила, что большинство звезд соцсетей задавали одни и те же вопросы и зачастую одинаково отвечали на заданные им. Будто по бумажке читали. Говорили о главном цвете лета. О фасоне сумок, который будет на пике осенью. О коллаборациях и новых способах повысить охваты. «Эта часть работы не самая приятная, но что поделать. Хотя я лично лучше бы закапалась с тряпками и манекенами, переодевая в одиночку весь корнер, чем с вечера до полуночи торчала бы на корпорате», — так на той неделе сказала за обедом девушка-стилист из Москвы. Никольская ее полностью понимала и поддерживала. Живот урчит слишком громко. Вася бросает взгляд на свой бокал с розовым напитком. Отставляет его подальше. — Извините! — негромко зовет бармена, закончившего обслуживать другую девушку. — Молодой человек! — Да? — Подскажите, пожалуйста, у вас есть кофе? — Да, конечно. Что предпочитаете? Тарелку горячего супа и салат — то, что хотелось бы на самом деле. — Просто капучино, пожалуйста. А то изыски в виде канапе с оливками вызывают приступ тошноты. — На обычном или растительном молоке? Интересно… Все же попроси она тарелку борща, ее бы сфоткали через минуту или пять? И как быстро фотка стала бы мемом? — На обычном. — Сироп добавить? Есть с корицей, карамелью, кокосом… Что же так сложно?.. — Нет, не нужно. Пожалуйста, просто сделайте кофе. — Пара минут. — Бармен понимающе улыбается и кивает. Пока он неспешно достает чашку, Василиса со скукой наблюдает за молодым человеком. Может, просидеть тут весь вечер? Это будет считаться отлыниванием от обязанности общаться с публикой? — Прости за опоздание. Господи Иисусе! Василиса едва не подскакивает со стула от насмешливого голоса, прозвучавшего прямо над ухом. — Замотался. — Спину вновь покрывают предательские колючие мурашки. — Давно ждешь? Его не должно быть здесь! Не на её работе! Голос. Запах. Реакция тела — ошибки быть не может. Василиса не оборачивается. Сидит на высоком стуле, чувствует, как Кирилл упирается ладонями в сиденье прямо около её бедер. — В молчанку играть будем? В этот раз играть они вообще не будут. — Я жду кофе. Жду, когда закончится вечер. Когда я смогу переобуться. Но тебя — точно нет. Ее это раздражает. Словно в клетке: перед грудью — барная стойка. Сзади — он. И руки у ее ног. — Ты врешь хуже, чем целуешься. —От его дыхания волоски на шее встают дыбом. — Но, в целом, сносно. Щелк! Кажется, кто-то сбоку их сфотографировал. Неимоверная ярость вмиг охватывает тело. — Отойди от меня! — Какие мы… — Отойди на хрен, Кирилл! То ли его имя, то ли ругательство, то ли звенящая в голосе ярость — непонятно, что именно, но что-то на него все же действует. Воронов делает шаг назад. Вася спрыгивает со стула. На губах мужчины — легкая улыбка. Волосы не растрёпаны, а красиво уложены. Обычная черная рубашка, черные брюки и ремень — неясно, случайно он сюда заехал или специально готовился. Но это неважно. Он. Приехал. К ней. На. Работу! И дал возможность кому-то их сфоткать! Рассматривает ее точно так же, как она его — а значит, возможно, прямо сейчас они служат фоном чьей-то сториз. Просто зашибись! Санкт-Петербург и так славится тем, что теория пяти рукопожатий тут воплощается в теорию трех рукопожатий, а он еще и подливает масла в огонь! — Какого черта ты забыл здесь?! — Ты серьезно? Опять? Мы это уже проходили. Шаг в ее сторону — Василиса отскакивает влево. — Да, серьезно. Это закрытое мероприятие. Кирилл вскидывает брови, наблюдая за ней. — Зато твои сторис открытые. А я соскучился. «Я соскучился». Он не имеет права так говорить! Как и шариться по ее Инсте! — Ваш кофе. — Голос бармена прерывает их перепалку. — Хотите что-то?.. Кирилл бросает взгляд на официанта, недовольно хмурясь. — Вы не видите, что мы?.. — Нет, спасибо. — Василиса перебивает его. Поворачивается к молодому человеку, улыбается и берет кружку в руки. Но на стул больше не садится: не хочется давать ему возможность подобраться со спины еще раз. Облокачивается на барку, и округлый край каменной столешницы упирается в лопатки. Кирилл становится рядом — его рука касается ее плеча. Их взгляды блуждают по гостям. Какое-то время оба молчат, рассматривая элиту Инсты и Тик-Тока. — Какая скука… — Это что, попытка начать диалог? Первый глоток согревает горло приятной горечью крепкого кофе. — Ты что, нашел меня в Инсте? Они так и не смотрят друг на друга. — Притянешь сюда сталкинг и преследования? — Ну… Могу попробовать. — Второй глоток. — Давай я помогу. Он прочищает горло и продолжает забавным писклявым голосом: — О боже! Мистер полицейский! Этот парень, с которым мы спим… Он выследил меня! Он меня преследует! Посадите его срочно! — Кирилл усмехается. — Твои попытки прижать меня какие-то знаешь… Больше похожи на ролевую игру, если уж честно. Ей не смешно. Не смешно-не смешно-не смешно! Василиса прикусывает щеку изнутри, стараясь не улыбаться. Но то, как он все это говорит… Каким-то образом Кириллу удается преподносить ее идеи в несусветно-глупом и наивном виде. — Если учесть то, что ты и правда уже второй раз находишь меня, не имея личных контактов… Выслеживаешь, я бы сказала… Да, очень похоже на сталкинг, и я могла бы попробовать вывернуть это в свою пользу. И еще. Мы не спим. Василиса в пару глотков допивает кофе и ставит кружку на барку — Кирилл в один шаг становится прямо напротив и загораживает собой весь обзор. Она складывает руки на груди, закрываясь. Смотрит только в темные глаза. «Нельзя, дорогая. Нельзя. Нельзя его рассматривать». — Папочка не рассказал, как это работает на самом деле? — Еще шаг и они снова... Как тогда, в бассейне. Очень близко. — Да всем плевать ровно до того момента, пока не будет создан прецедент. Но его не будет. Потому что я не насильник. А твоя история шита белыми нитками. И мы спим. Или прошлые выходные мне почудились? Как и укусы на моем плече. Ох… Она помнит, что особо сильно укусила его в тот момент, когда ощущение наполненности оказалось чересчур… Когда все было чересчур. Да он, блин, засунул в нее палец в тот момент, когда… Вокруг столько людей, а она думает о том самом моменте?! Точно. Люди! Василиса шерстит взглядом поверх его плеча, разыскивая кого-нибудь из сотрудников службы охраны. — Не понимаю, — бурчит себе под нос, борясь с желанием уткнуться в ткань рубашки. Сильнее впивается пальцами в собственные руки. — Здесь же все по приглашениям. Тебя не было в списках. Здесь вообще нет никого с закрытой Инстой и двумястами полумертвыми подписчиками. Как ты зашел? — Васи-и-лиса… — Кирилл совсем не стесняется: оставляет между ними пару сантиметров. Упирается ладонями в барку по обе стороны от ее рук. — Ты шарилась по моей Инсте? В расстегнутом вороте рубашки видны ключицы. Отпечаток-синячок ее зубов на правой. А он словно не дышит в тот момент, когда смотрит на ее губы: грудь не поднимается при дыхании. Василиса сама опускает взгляд, но, увы, понимает это только в тот момент, когда глаза прикипают к металлической пряжке ремня и ширинке. Дура! Она резко вздергивает подбородок и, естественно, натыкается на его глаза. Конечно, он видел! — Кирилл… — Поехали отсюда. — Мы уже получили то, что хотели. Даже более чем. Разве не ты говорил про один раз? — Это было не совсем то, чего я ждал. — Ну… Иногда ожидания и реальность расходятся. Если я не оправдала твоих — прости. Предлагаю больше во мне не разочаровываться. Все равно ничего не изменится. Кирилл чуть наклоняет голову вбок. И задает вопрос, который она ожидала услышать меньше всего — от него уж точно. — Ты боишься залететь? Вася едва не давится смешком от предположения. А он же даже мысли не допускает, что она просто брезгует… им. Черт знает, с кем он там спал! Кирилл ждет. Правда ждет ответ. Его это так беспокоит? Интересно, неужели Карина не предохраняется хотя бы ради своей безопасности? — Просто иногда в качестве развлечения стараюсь думать головой, а не… — Она опускает взгляд на его пах на секунду и тут же снова смотрит в глаза. — Есть другие способы контрацепции. — А его зрачки блестят. Голос становится тише. Он словно представляет прямо сейчас то, о чем говорит. — Ты хоть раз пробовала? Когда между нами ничего нет… Это же гораздо приятнее. Василиса чувствует собственный пульс. От его слов, аромата туалетной воды и близости тела ее почти трясет. Будто органы внутри переворачиваются. Она не собирается думать о сексе с ним сейчас... Как вообще она будет с кем-то разговаривать, обсуждать круизную коллекцию и представлять, как ощущается член Воронова?! — Тебе понравится. Спорю, что ты и сама не захочешь потом скак… — удивительно, что он перестраивается на ходу, — сидеть на резинке. Кровь приливает к щекам. И ладно бы только к щекам. В животе что-то словно взрывается: возбуждение накатывает горячей волной от того, что она всего на миг представляет, и между ног становится влажно. — Если ты сейчас же не успокоишься, я дам тебе пощечину. Но Кирилл не слышит ее слов. Кажется, он сам себя довел до точки невозврата своими фантазиями. Она видит — он возбужден. И, кажется, плевать хотел на то, что в этот раз они не наедине. — Пощечину, Кирилл! Не упускай концовку. — У нее в голосе сквозит отчаяние. Снова. Как тогда, в бассейне. Снова отчаяние, потому что она снова не справляется! — Знаешь, как ты выглядишь в этом платье? — Езжай к Карине! — На эмоциях, вскрикивая, разводит руки. И он прижимается всем телом. Не тесно, но… достаточно, чтобы голова пошла кругом. Господи, там же бармен… Гости… Их же видят? Или за ним ее и не заметно? Василиса чувствует как бьется его сердце. — Поехали, Василиса. — Он облизывает пересохшие губы, а жарко ей. Кожа под тонким шелком платья горит. Они оба дышат рвано. — Тут же скука смертная. Со мной веселее. — Нет-нет-нет! Нет, нет и нет. — Почти молитва на грани истерики. — Отойди! Лбом Кирилл касается ее лба. Прикрывает глаза. И Василиса может рассмотреть каждую морщинку в уголках глаз. Каждую трещинку на губах. Он не говорит. Шепчет. Шипит. — Я хочу тебя. Хочу так, что… Больше никакого «одного раза». Я приехал сюда за тобой. Когда Карина сказала, что вечером ты не приедешь в клуб из-за работы… Я вообще-то ждал тебя. — Замолчи. Кирилл сглатывает. Кадык дергается. Она помнит — точно так же Кир реагирует, если аккуратно, невесомо прикусить его. — Я приезжал в отель в воскресенье. Но тебя там не было. В понедельник я предложил Карине снова собраться всей компанией. И сказал, что, в целом, ты неплохо вписалась, так что будет здорово собраться всем вместе. Да и Ник, бедный, ждет. — На имени Никиты голос сочится ядом, а губы кривятся в ироничной улыбке. — Закрой. Рот. И вали отсюда. — Злишься? Злись-злись. Я вытрахаю из тебя всю эту дурь с «одним разом» и муками совести, вколачивая в стенку… Знаешь, как я злился, когда понял, что не знаю, где ты живешь? В отеле нет тебя. Номера телефона нет у меня. В клуб ты ехать отказываешься. В универ ты не приезжала ни в понедельник, ни во вторник. И где мне нужно было тебя искать? Тишина оглушает их. Музыка, смех, разговоры — все пропадает. Есть лишь эти слова. Словно мир вокруг замирает. — Ты приезжал в университет? — Надломленно. Хрипло. Так, словно она боится переспросить. Но Кирилл не слышит. Продолжает исповедь, которая прямо сейчас рушит всю ее защиту. Рвет в клочья все обещания, данные самой себе. — А сегодня, представь себе, я узнаю, что ты зависла в ресторане при отеле, который принадлежит моей тетке! Представляешь, какая удача! — Твоей?.. — Это был ебаный новогодний сюрприз! — Боже… — И теперь… Все, что перед тобой будет — голая стена. Хочу, чтобы ты не могла стоять на ногах без моей помощи. Хочу… Падение. Это сокрушительное падение. — Хорошо, но не зд… — Едва слышное согласие действует на него незамедлительно. Кирилл сбивается с мысли. Хватает ее за ягодицы, сминая платье. И прижимает к паху. Она, слава Богу, не вскрикивает. Но инстинктивно дергается назад — сбивает локтем пустую кружку со стойки. Падение. Он тоже инстинктивно отскакивает. Осколки фарфора между их ногами. И капли кофе на ее платье и обуви. — Пошли. Недалеко подсобка от прачечной отеля.***
Они больше не говорят. Ни у бара. Ни по пути в подсобку. С каждым шагом дыхание ускоряется, ее потряхивает от волнения и возбуждения, а в голове оживают картины, что рисовал он словами минутами ранее. «Я вытрахаю из тебя всю дурь». Кирилл впереди. Открывает ей дверь и, не отводя взгляда от Василисы, пропускает вперёд. На его губах больше нет улыбки или усмешки. Он смотрит затравленно — словно загнанный в угол зверь, все еще не признающий своего поражения. Но, кажется, они снова проигрывают оба. Он — свою гордость, она — свою. Потому что Василиса знает: в этот раз она до одури, до потери отчета в своих действиях захотела повторить. И если бы он не привел ее сюда, то она затащила бы их в комнатку, отведенную для организаторов корпоратива. Стоит только переступить порог темного помещения, как Кир хватает ее за плечи. И с силой толкает к противоположной стене. Удар грудью о кирпичи (так кажется на ощупь, ведь тут кромешная темнота) вышибает весь кислород, ладони упираются в шершавую стену, а он быстро прижимается к ней всем телом, не оставляя меж ними и миллиметра. Его руки — по обе стороны от ее головы. Приоткрытым ртом легко скользит по ее макушке — и злой выдох в волосы отзывается волной щекотных мурашек, бегущих по позвоночнику. Так тесно, что воздуха без привкуса его сигарет и парфюма не остается. — Иногда мне кажется, что ты — конченая стерва. Какого черта надо было исчезать? Он всегда пахнет вяжущей пряной гвоздикой и проклятым сандалом. Тяжелый наркотический аромат, от которого она теряет саму себя. Кто-то дергает ручку в подсобку — тщетная попытка. Кир запер их изнутри. Он совсем не обращает внимания на звуки и голоса за дверью — все еще зажимает ее меж собой и стеной. На тыльной стороне ладони от напряжения выступают пястные кости, пальцы словно впиваются в камень — Василиса замечает это, когда щекой прижимается к кирпичу, а он толкается пахом в ягодицы, отчего ее тазовые кости больно упираются в стену. В этот миг Никольская не может и не хочет (да и не думает) сдержать громкий изумленный стон — сквозь шелк платья металлическая пряжка ремня обжигающе холодная. А твердый член теплее всего его тела даже сквозь плотную ткань брюк. Он возбужден. Уже. Хватило разговора у бара. — Тш-ш. Не шуми. — Шепот обжигает ухо, ведь Кир не просто говорит. Прикусывает мочку. Зубами и языком касается места, где ей всегда щекотно, — Вася дергает плечом, ударяя его в грудь. Кир отпускает ухо, но тут же зубами хватается за небольшую золотую сережку. Тянет за украшение. Это совсем не больно. Почти. — Сможешь вести себя тихо? — Отпускает колечко, и низкий приглушенный голос мужчины обволакивает сознание. — Хорошо? И без того ноющее ощущение желания в животе становится сильнее. Оно пульсирует. Пульсация теперь в лоне — будто рядом с ним гормоны сходят с ума. Предвкушение пьянит ее так, как, должно быть, нормальных людей пьянит алкоголь. Ничего подобного никогда и ни с кем она не чувствовала. — Мне-то плевать. Но тебе ведь не плевать на всех этих петухов и куриц, да? Так что будь умницей, пожалуйста. Эти сочетания… Ласковое, тягучее «хорошо?» и нежное, охрипшее «пожалуйста». Ее трясло от контрастов этого мужчины. От того, как в один миг он едва не впечатал ее в эту стену, а в другой — разумно просил не шуметь. — Хорошо. — Она правда отвечает тихо-тихо, запрещая себе даже думать о том, чем сейчас занимается. Где. И с кем. Одобрительный смешок — одна рука исчезает со стены. Кир обхватывает ее — крепко обнимает. Рука обвивает живот, скользя по белоснежному шелку. Пальцы комкают ткань у тазовой косточки, задирают сантиметр за сантиметром наверх по ноге — перья ласкают кожу. — Хочу кое-что проверить… Он вдруг делает шаг назад — теперь меж ними небольшое расстояние. Но все еще не отпускает Василису. Коленом толкает сначала одну ее ногу, следом — другую. Тонкие шпильки поочередно царапают пол. — Сядь на меня. Что?.. Как? Как, если они все еще прижаты к стене, и это совсем не то, что он обещал, и сесть она могла бы, если бы он сам сидел, и?.. Видимо, Кирилл нутром чует ее непонимание его просьбы. Потому что в следующий миг тесно вжимает в её промежность свое колено. Рукой подтягивает ее выше по бедру, заставляя почувствовать наслаждение от трения о его тело. — Только не разводи ноги широко. Василиса, правда, словно ребенок, сидит на его бедре, не держит вес своего тела сама: стопы на носочках, она касается бетона лишь краем босоножек, а шпильки и вовсе не достают до пола. Ее опора — кирпичи под ладонями. И его тело — его нога меж ее бедер. Рукой Вася цепляется за его руку, что все еще лежит на стене. Переплетает их пальцы. Снова. Снова как в ночь с субботы на воскресенье, она хватается за него так, словно он — единственное, что может удержать ее от падения. Но, конечно, это не так. Она уже падает. — Бо-оже… Ерзает по его бедру, сильнее притирается промежностью, и тончайшая сетка белья становится раздражающе жесткой. Прогибается в спине, только чтобы плотнее прижиматься припухшими от возбуждения складками плоти к ноге, а он сильнее и жестче давит на лоно, но никак больше не помогает получить то, зачем она сюда пришла. — Да ладно тебе… — Василиса едва ли может разобрать самодовольную дурацкую фразу, слетающую с его губ. — Всего лишь я. И это так чертовски приятно! Падать. Да, это дико, странно, но хорошо и приятно. И новый — короткий, тонкий, сладкий — вздох вырывается из ее приоткрытого рта, ласкает его слух. Кир сам удовлетворенно стонет. Он шепчет что-то ещё более грязное, чем те мерзости у бара, о чем-то спрашивает, но не останавливает ее. А ей недостаточно пары минут трения о его ногу, недостаточно приглушенного голоса. Болезненный спазм в животе всё туже и туже. — Ну пожа-алуйста… — Давай… Сама. Василиса стискивает зубы от злости. На себя. На него. На то, что их так сильно тянет друг к другу. На то, что она просит, едва не скулит, тесно, жадно-жадно прижимается к его бедру, трепыхается в объятьях, беспомощно пытаясь насадиться сильнее, глубже. Естественно, ничего не выходит. До слез обидно. До злых слез! Он нужен ей! — Кирилл! Ее быстро затыкают. — Цыц, — ладонь с живота в секунду прижимается к губам, а он усмехается, — какая ты все же громкая штучка. Слова мужчины звучат словно сквозь плотную толщу воды. Василиса снова несдержанно, разочарованно стонет — колено исчезает. Он весь на секунду вдруг исчезает. И заставляет ее встать на собственные ноги. А в следующую — хватает запястья и больно сдавливает их в кулаке. Прижимает — почти прибивает — ее руки к стене над головой. Она словно распята. Он задирает подол до поясницы. Обнажает ягодицы. Прохладный воздух касается мокрых от ее горячей влаги стрингов — Василису пробирает волна дрожи. — Я бы посмотрел на тебя где-то, где света чуть больше, чем ни хрена. — Широкая ладонь с холодным перстнем на мизинце не торопясь оглаживает задницу. Спускается ниже. Пальцы ныряют за край трусов — меж бедер, и Василиса наконец-то чувствует столь желанную, столь нужную ей сейчас наполненность: Кир толкается двумя пальцами сразу, резко и на всю длину. Сначала идет туго, она сжимается вокруг него лишь сильнее, но спустя несколько секунд становится горячо, мокро и так нежно… А потом, когда он делает так еще и еще, становится сладко и так хорошо, так… — Кири-и-лл… — Колени трясутся, ее собственная смазка слишком быстро охлаждается от открытой позы, нежные стеночки припухли, и все, чего ей хочется, чтобы он толкался быстрее. Неожиданно для самой себя Василиса стонет еще громче — он разводит пальцы, давя на нее изнутри, и эти ощущения перекрывают все, сметают прочь все мысли и напрочь выключают способность думать. — Кир-рилл… — Называл ли его хоть кто-то полным именем? Даже сейчас ей все еще не хотелось называть его так, как звали его друзья и знакомые. — Бесит. — Его пальцы неожиданно исчезают. Но он все еще крепко держит другой рукой ее запястья, прикованные к стене. — Меня. — Ладонь тяжело, со звучным шлепком ложится на истекающее желанием лоно. Она громко вскрикивает. — Твое конченое упрямство. — Ну пожа-а-алуйста… — И становится еще слаще, лучше, когда Кир вбивается в нее тремя пальцами, грубо трется основанием ладони о чувствительный, набухший от притока крови комочек нервов. — Вот так, да… Да-да-да. Сильнее. И быстрее. Так, что она до хруста в спине выгибается. Перед ним. Но именно так. — Так? Она не отвечает. Не отвечает, потому что в этот миг наслаждение наконец-то взрывается. Она захлебывается дыханием и удовольствием — мышцы сжимаются и быстро-быстро пульсируют вокруг его пальцев. Мокро так, что по внутренним сторонам бедер течет влажное, горячее, делающее воздух терпким — ее желание. Оно же пачкает его руку, стекая на ладонь и запястье. Кир отпускает ее руки, но не торопится убрать ладонь, что все еще накрывает ее лоно. Он лишь сбивчиво и шумно дышит. Всего пара секунд на то, чтобы прийти в себя. — Посмотри на меня. — Медленно вытаскивает пальцы, отчего Василиса судорожно выдыхает. И шепчет на ухо: — Ну же, обернись. То, что открывается взору, заставляет задержать дыхание. Кирилл прикрывает глаза. Подносит к своим губам пальцы. Глубоко вдыхает. И втягивает в рот средний. О господи… Что… Никольская не дышит, не моргает — порочное наслаждение, сквозящее в каждой черточке лица Кирилла очаровывает. Он открывает глаза. Убирает ладонь от губ. И выглядит абсолютно довольным произведенным эффектом. — В следующий раз дам тебе попробовать. А пока… Кажется, Василиса в шоке не столько от того, что произошло, сколько от его последнего действия и слов. — Посмотри, от чего ты кончила. На черных брюках — следы её падения. На брюках. На руке. На губах, должно быть, ее вкус. — Мне даже не нужно расстегивать брюки. У него ничего не было. Почему нельзя было просто заняться сексом? Зачем это шоу? — Эй… — Наклоняясь близко-близко к лицу, кончиком языка ловит крохотную каплю пота. Слизывает ее, оставляя влажную дорожку на виске. — Я не сказал, что это плохо. Я хочу тебя не меньше. — Не хочу знать. — Крепко зажмурившись, она так сильно стискивает кулаки, что на коже ладоней наверняка останутся лунки от ногтей. — Почему ты просто не сделал как в выходные? Нормально? — Ты даже представить себе не можешь, как… — эмоции, бушующие в голосе, остаются загадкой, — это меня раздражает… Но я хотел так, ясно? Признание легко слетает с языка: — Я себя ненавижу. — Ты же вроде меня ненавидела. Василиса не отвечает. Он не может не понимать. — Знаешь. Ты ведь совсем не стерва, если тебя… — Едва заметная улыбка растягивает губы, когда Кирилл сам себя перебивает и вдруг спрашивает совсем не то, о чем говорил. — Хочешь уйти? Только честно. Без этого твоего высокоморального дерьма. Честно? — Хочу остаться тут с тобой. — А уехать отсюда со мной? Нет. Вместе — точно нет. Не стоит этого делать. Они закончат начатое здесь — и все. Никольская отрицательно машет головой. — Ну… Как хочешь. Твои желания — закон, — насмешливо шепчет Кир. В этот раз разворачивает спиной к себе мягко и аккуратно. Заводит руки за спину, давит на позвоночник. С нажимом ведет ладонью по выступающим позвонкам, оглаживает пальцами каждую косточку, останавливаясь на пояснице. Звенит пряжка ремня. Шуршит упаковка презерватива. А в следующий миг подсобку оглушает их совместный стон.***
Ее платье безвозвратно испорчено. Пятна можно вывести, но шелк в зацепках. Волосы выбились из пучка. А макияж… Остатки туши и помады уродуют милое лицо смазанными разводами. Но ему отчасти даже нравится такой ее вид. Зря отказалась уехать с ним. К нему. Выйти так в зал — собственноручно уничтожить тот медийный образ, что выстраивала пару лет. Да и такой, как она, сто процентов стыдно. Кир наблюдает за потерянной девушкой. Василиса пялится в небольшое грязное зеркало на стене. Смотрит, но, скорее всего, ни хрена не видит. Водит пальцами по юбке. Бля, из-за тряпки такая драма. — Купишь еще одно. — Второго такого нет. Кир усмехается. Эта уловка — детский сад. — Да брось. Ты же знаешь, что это просто маркетинговая уловка для всех этих… Ваших гостей и их аудитории. Второе, третье, десятое всегда есть. — Этого нет. Это мое платье. Шили в ателье по моему эскизу и выкройкам. В одном экземпляре на третьем курсе… Такая вот была курсовая… Да черта с два он извинится! Они оба хотели. Она приняла решение остаться тут. И все же Кир переспрашивает: — Правда единственное? — Неважно уже. Проехали. Василиса направляется к двери. Это смешно! Еще никто никогда не выглядел после секса так удрученно, как она сейчас. — Стой. — Что еще, Кирилл? — Ты пила. До нее туго доходит, видимо. Хлопает глазами и молчит секунд десять. А потом губы приоткрываются, но Василиса огорошивает его каким-то бредом. — У тебя нет повода переживать. Я не собираюсь обвинять… — Чего?! А она облизывает губы и продолжает: — Если думаешь, что я вдруг собираюсь придумать очередную историю о том, как ты споил несчастную… Кир улыбается и перебивает. — Василиса. — Что? — Тебе за руль нельзя. Он бы с удовольствием пригнал ту хорошенькую тачку к ее дому, но Кир уверен — она не скажет ему адрес. — Вызову такси. — И куда поедешь в таком виде? — Позвоню Карине… — Она сейчас ставит номера девочкам в Койоте. И Ник тоже там. — Ну… — Выходи через запасной выход. Я буду у двери через пару минут. Пятьдесят на пятьдесят. Да или нет? Заезжая на парковку за отелем, Кир вообще не был уверен в том, что она действительно не уехала на такси. И она бы точно сбежала. Если бы ей было, куда бежать. Но, кажется, прямо сейчас у нее есть только он. Кир даже не пытается спрятать довольную широкую улыбку, когда на пассажирское сиденье рядом с ним усаживается Василиса. И уж точно не пытается скрыть веселую усмешку, когда она, недовольно морщась, вытаскивает заглушку из замка для ремня безопасности и пристегивается. В ту ночь Василиса впервые переступает порог его квартиры. То, как это происходит, его забавляет и раздражает одновременно. Они паркуются у ЖК на Крестовском. Но она не выходит из машины. Сначала Воронов не понимает прикола. Что, ждет, пока ей откроют дверь? Ну, ладно. Окей. Он обходит тачку. Открывает. — Идешь? Василиса удивленно на него смотрит. Переводит взгляд за его спину. — Ты тут живешь? — Да. — Понятно. Наблюдает, как она с грацией картошки вылезает из тачки. В молчании они идут к парадному входу. Проходят мимо дремлющего консьержа — Василиса озирается по сторонам. Да что не так? Можно подумать, она живет в обычной панельке! Когда они заходят в лифт, Василиса цепляет взглядом камеру видеонаблюдения. — Никольская! — А? — Ты ведешь себя странно. — Прости. — Что не так? — Ну… Я как-то… Не думала, что ты живешь… Ну, тут. Не знаю… Двери плавно открываются, выпуская их. Пентхаус — единственный на этом этаже — встречает хозяина и его гостью тьмой и тишиной. — А где мне жить? — А мне откуда знать? — Ты что, приложилась головой о стену? — Да просто впервые добровольно еду к наркодилеру! Удивлена, что ты живешь в доме, напичканном камерами и охраной. В тот момент он даже не понимает: ему смеяться или злиться? Но дай, боже, сил не придушить ее. На движение в гостиной срабатывает подсветка. Никольская изумленно замирает. Да. Квартира и правда впечатляет. Зря нос воротила. И зря считает его отбросом общества. Кир морщится от мысли. Да, она спит с ним — и будет спать, пока он того хочет. Но, кажется, Кирилл начинает понимать, откуда ноги растут у ее пунктика на резинки. Накродилер. Ты подсовываешь эту дрянь детям. Я не буду без. А ее поведение тогда Койоте… Она, оказывается, пьет алко. Но не в его клубах. В бочке меда появляется ложка дёгтя. Ему нужно подумать. А ей — привести себя в порядок. — Пойдем, покажу, где ванная. Этой ночью они опять не спят вместе. Потому что Василиса снова уходит. А он не держит её. Никому из них это не нужно. Не нужно же?***
Он знал с самого начала: Василиса не сможет сказать подруге правду. Знал это так же ясно, как и то, что ответить на его вопрос она тоже не сможет. Она будет изматывать себя. Будет мучаться чувством вины и угрызениями совести. Будет тянуть резину до последнего, пока не сломается. Знал, что Карина рада носить розовые очки и не замечать его отстраненности, списывая все на внешние обстоятельства. Кирилл знал. Понимал. Но ничего не делал. Зачем? Ему нравилось проводить ночи с Василисой — она больше не бегала от него. Она приезжала и уезжала сама. Все также не называла адреса, не оставалась до утра, не выносила мозг разговорами (как это обычно бывает у девчонок ее породы) о подружках, универе, о том, что ела на завтрак и как провела день. Она вообще мало с ним разговаривала. Он — еще меньше. Она все также бесила его. Он все также вызывал отвращение у нее. Но их не отпускало. Так прошла неделя. Началась вторая. Июнь неумолимо приближался к середине. Презервативы в его квартире — вот и все, что свидетельствовало о ее визитах к нему. И этого стало мало. В какой момент он почувствовал, что вводимая внутривенно доза Никольской вдруг оказалась крошечной для него? В какой момент захотел ее увеличить? Он не знал. Не было даты и времени. Просто был душный жаркий день. Просто настала ночь — и освежающий ветерок из приоткрытого окна ласкал их разгоряченные тела. Василиса одевалась слишком медленно. Рассеяно подхватила трусы и лифчик, покрутила в руках. Побрела в прихожую. Вернулась все еще без белья, но в рубашке. Взгляд блуждал по комнате, пока она застегивала пуговицы. А он, прикрывшись легкой простынёй, — точнее, она накинула ткань на него — валялся на диване в гостиной, наблюдая за сонными перемещениями девушки. Она приехала раньше обычного. Она пробыла у него до трех часов. К чему уезжать? Любительница поизводить себя из-за дебильных принципов. Слова срываются с губ еще до того, как он соображает, что вообще хочет сказать. — Я не насильник. Никольская бросает на него взгляд, в котором читается: «Ты идиот?» — Я не принуждаю. И не заставляю приезжать. Ладно. Среди ночи у него тоже мозги медленно работают. — Я знаю. Я же сама захотела. — Я не принуждаю тебя приезжать. И уезжать тоже. Если, конечно, к утру тебя не хватятся родители. — Кир усмехается, представляя реакцию ее папаши, заявись дочурка домой к завтраку. — Не хватятся. — Тогда оставайся. Предложение легко дается — так легко, что и сам не ожидал. Два шага к нему — Василиса садится на диван. Откидывает голову на мягкую спинку. Подтягивает голые ноги к груди, обнимая себя. Сидит с закрытыми глазами. — Что, уже отпускают гулять? Кир садится. Тянется к столику у дивана. Пара секунд — и он закуривает. — Папа до конца месяца будет в Москве. — Ее голос тихий. Охрипший. Непривычно низкий. — Хорошее дело. Говорит, интересный кейс. Как и все предыдущие. Ясно. Топовый адвокат страны же. — Мать? Он затягивается посильнее. Они сидят рядом — на расстоянии вытянутой руки. Кир тоже откидывает голову назад, выпускает дым в потолок. — Зимой родители развелись. — Он никогда раньше не слышал от нее таких интонаций. Сорвала голос сегодня? — Мама сейчас живет в Испании. В Сарагосе. Там красиво. Раньше любила летать во Францию. Затяжка. Сизые кольца. И до него доходит. — Ты… часто одна живешь? Спинка дивана под затылком прогибается — Василиса поворачивает голову в его сторону. Кирилл делает то же самое. — Зачем тебе? — Устало усмехается. — Просто не представляю… — он криво улыбается в ответ, пытаясь сформулировать мысли, — как такая, как ты может жить одна. — А зачем мне кто-то? Кир усаживается удобнее и с весельем наблюдает, как Василиса накидывает на его пах простынь. Одной рукой держит сигарету, другой — тянет ее на себя. Они оба падают на диван. — Ла-адно, мисс «мне никто не нужен». — Кир затягивается. — Что ты будешь делать, если пробьешь колесо? Она машет ладонью, разгоняя дым. Валяется рядом с ним — под боком. Смотрит в потолок. — Если просто проколю? — Ага. — В машине есть автоматический насос и запаска. Подкачаю. Постараюсь доехать до ближайшего сервиса. — А если взорвалось? Если яма глубокая? У тебя же низкопрофильная резина. — Какая же яма должна быть? Или с какой скоростью нужно ехать? — Ну, мало ли? Утром села, а колесо было пробито. Ты не заметила. Проехалась. И резину зажевало. — Ну… Если прям сильно…. Эвакуатор, наверное? И в автосервис. — Окей. Принято. А если тебя захотят нагреть в сервисе? — Что-то вроде того видео? Вам подкачать воздухом с клубничным ароматом или банановым? — Да. Что-то вроде. Она переворачивается на бок, приподнимается. Упирается локтем в подушку, кулаком — в щеку. И смотрит на него со снисходительной улыбкой. Как на ребенка. Ну, хоть не как на дерьмо. — Ты даже не представляешь… Это такая классика. Я привыкла. Любой механик, видя малолетнюю блондинку за рулем, считает своей святой обязанностью развести ее на деньги. — Как ты понимаешь, что тебя разводят? Сигарета тлеет в руках. — Ну, я не то чтобы понимаю… Просто всегда готова к тому, что кто-то обманет. Кто-то подставит. Кто-то кинет. Люди видят забавную мордашку с папиным кошельком. Я могу попросить заключение на ремонт. Еще… Можно, наверное, в двух-трех сервисах проверить, чтобы у них показания сходились… — Ты точно дочь своего отца. Кир отдает ей бычок, а она кидает его в пепельницу позади себя. Она наизусть знает весь первый этаж его квартиры. — Жаль, что ты — не сын своего. И жаль, что я иногда об этом забываю. Врушка. — Ты никогда об этом не забываешь. — Кирилл… — В ее взгляде он видит просьбу не начинать этот разговор. — Они же за этим на самом деле? Чтобы не забывать? Помнить, что я не на той стороне? — Иногда… Мне так хорошо. Я правда забываю, что ты — это ты. Иногда. Она забывает иногда. Он мягко улыбается, снова чувствуя азарт и предвкушение. Вот, значит, что ей нужно? Просто забыть. Кир притягивает девушку поближе к своему боку. Близится рассвет. Близится день, который они встретят вместе. — Пойдем спать.***
В их последний раз Кир был другим. Не похожим на того Кирилла Воронова, каким она его знала. Кир был нежен. Впервые на её памяти. Он зашел в спальню после душа, а она только-только открыла глаза и сонно потягивалась. Яркое солнце путалось в огненных мокрых волосах, и это вызвало у неё улыбку. Обнаженный, Кир вернулся в кровать, долго, нежно целовал, не оставляя и миллиметра кожи без ласки. Василиса была сонной. Она была… Потерявшейся в его поцелуях и в нем таком. А он не привык отказывать себе в собственном «хочу». — Только… Будь аккуратнее. Пожалуйста… Конечно, он сказал то, что она так хотела от него услышать. «Обещаю». Она приняла его легко — а он двигался плавно, давая почувствовать ей себя полной им, а себе — пьянящее ощущение женского теплого тела. Но не это оказалось той точкой невозврата, которую она так ждала. Не его влажные, ласкающие живот и бедра поцелуи. Не тихий шепот на ухо: «хорошая», «милая», «моя». Не плавные, тягучие движения, отдающиеся режущей болью под ребрами. И пусть каждый его поцелуй, каждое слово и каждое скольжение в неё становилось новой ножевой раной в душе, пусть он её убивал этой нежностью куда больше, чем животным «хочу» и десятью минутами неконтролируемой страсти в подсобке клуба… Кир перешел ту единственную грань, которую она просила не переходить. Василиса растворилась в этих ощущениях так же, как он. Уступила. Такая податливая, нежная, изнуренная прошлым вечером, ночью, сексом и разговорами, — лишь льнула теснее, обнимала за шею, путалась пальцами в волосах, гладила спину. В комнате царила тишина. Только их переплетенное дыхание, сладкие постанывания и скрип матраса на каждом движении. И остановиться было невозможно. — Не надо… — Просьба осталась влажным выдохом на его шее. Он ничего не слышал. Перед зажмуренными веками — её образ. В легких — её запах. В ушах — её стоны. И он — внутри ее души, должно быть. То, чего так хотел. Доза возросла. Невозможно было остановиться даже в тот момент, когда напряжение достигло пика. Кирилл изливается в неё, прижимая Василису к себе так сильно, что она не может даже дернуться.***
Слезы. Так много слез в то утро. Алым пятном горит пощечина на его щеке. Он ничего не отрицает, но просто… Просто знает, что не будет оправдываться. Он не понимает. Есть таблетки. Есть аптеки. Разве оно того не стоило? — Я же… Я ничего не просила, Кирилл! Совсем ничего! Секс без обязательств? Пожалуйста! Вчера, сегодня, завтра — в любой день! Ни этих твоих цветов, ни отношений, ни совместных… Ничего!!! Только предохраняться!!! Не делать того, что ты!.. Блин! Еще одна пощечина. И еще больше слез. Она плачет при нем впервые. Она убегает из этой квартиры, думая, что больше сюда не вернется. Но он знает: уже в эту субботу они встретятся в клубе.