Найти свет во тьме

Гоуст застонал, проклиная яркий утренний солнечный свет, проникающий через окно его комнаты и бьющий ему прямо в глаза. Он начал переворачиваться, чтобы избежать лучей солнца, но с опозданием на секунду понял, что это решение было большой ошибкой. Боль мгновенно вспыхнула ярким пламенем по всей груди и правому боку, пульсируя в такт с учащённым сердцебиением. Господи, мать твою… С губ сорвался болезненный вздох, и он втянул в себя воздух, отчаянно пытаясь отдышаться от мучительной боли, охватившей всё тело. Чёрт, ему действительно следовало перевязать рёбра, прежде чем засыпать. Через несколько минут смертельной неподвижности, боль притупилась, и он медленно поднялся на ноги, щурясь от яркого света. Должно быть, он забыл завести будильник. Обычно он не требовался: внутренние часы будили его до рассвета без всякой технологической помощи, но, очевидно, измученное тело решило, что сегодня ему нужен дополнительный отдых. Агония, пронзившая рёбра, заставила Гоуста проснуться, а вместе с ней вернулись и другие чувства. Чёрт, от него отвратительно пахло. В ноздри ударил застоявшийся запах крови и засохшего за несколько дней пота, заставив нос дёрнуться и сморщиться от отвращения. Медленно поднявшись на ноги, он вновь поморщился от боли, ударившей в рёбра и левую руку, на которой только затянулись свежие швы. Может быть, ему всё-таки стоило взять те обезболивающие… Мысли о вчерашнем дне и о том, как он общался с сержантом-медиком в лазарете, нахлынули на него, как грузовой поезд. Гоуст застонал, но на этот раз не от боли. По крайней мере, не физической. Господи, да что же это такое было? Ничто из того времени, что он провёл с Соупом, не было нормальным. Ну… Наложение швов было для него обычным делом, но всё остальное напоминало что-то из чёртовой сумеречной зоны. Конечно, он слишком многого не понимал. Он был крайне измотан и испытывал боль… Может, ему и вправду всё это причудилось? Гоуст стянул с себя балаклаву и устало провёл рукой по лицу. На коже остались следы от чёрной жирной краски, которой он замазывал глаза. Мужчина со вздохом опустил испачканную маску на пол, осторожно пробираясь в ванную комнату. Хорошо, что есть маленькие роскошества и достаточно высокий ранг, чтобы позволить себе такие вещи. Горячий душ был как раз тем, что ему нужно, он включил кран в кабинке, ожидая, пока струя воды нагреется. Технически ему следовало бы приложить лёд к рёбрам, но это можно сделать и позже. Всё, что он хотел сделать в данный момент — это избавиться от грязи и копоти, покрывших его тело. Но тут возникла проблема: душ означал намокание повязки и раны на руке. Это было нежелательно, но Райли не собирался ходить по базе, пахнущим так, словно он только что выполз из мусорного бака, полного трупов. От одной мысли в его груди зарождалось чувство ужаса. Вдруг, словно кто-то выдернул пол из-под ног, он упал, погрузившись обратно в это адское тёмное место. В ноздри ударил запах грязи и гниющей плоти, по коже поползли черви и жуки. Всё тело Гоуста похолодело, его била крупная дрожь: от ощущений и воспоминаний о том, как он оказался в чужой могиле. Его передернуло от отвращения. Он сделал несколько глубоких вдохов, сгорбился и поборол рвотные позывы, сжимая маленькую фарфоровую раковину так сильно, что у него заболели руки. В левом бицепсе вспыхнула боль, и напряжение пошло вверх по рукам. Гоуст сосредоточился на ней, чтобы отвлечься и отогнать навязчивые воспоминания о разложении и смерти. Это только в моей голове! Всё кончено. Это в прошлом, это дерьмо больше не может причинить мне боль… Гоуст ненавидел это. Ненавидел эту жалкую слабость вперемешку со страхом. Сколько бы раз он ни пытался похоронить их, они всегда находили способ выскользнуть обратно и схватить его, когда он меньше всего подозревал об этом. Внезапно воздух вокруг него начал давить на голую кожу, и это было ужасно. Саймон был слишком открыт и обнажён, из-за чего начал судорожно шарить по маленькой ванне в поисках запасной маски или чего-нибудь, чем можно было бы прикрыть лицо. Но ничего не было, и он почувствовал, как паника и безнадёга накатывают на него, когда пар начал заполнять маленькую комнату. У него всегда были запасные маски, он прятал их повсюду именно по этой причине, но сейчас не мог найти ни одной. Гоуст попытался двинуться вперёд, чтобы вернуться в свою комнату, но ноги отказывались двигаться, словно впечатанные в пол. Чёрт, чёрт, чёрт! Соберись, мать твою! Жгучая боль пронзила руки, и Гоуст заставил себя открыть глаза, а затем увидел, как ногти впиваются в кожу на его конечностях с такой силой, что та едва не пускает кровь. В периферийном зрении мелькнуло что-то белое, и он посмотрел влево, удивлённо вглядываясь в маленькую улыбающуюся рожицу на повязке. Воздух вырвался из лёгких с тяжёлым выдохом, и он опустился на пол, прижавшись спиной к холодной стене, после чего уставился на маленький рисунок. В памяти всплыли искрящиеся голубые глаза и тёплая улыбка. Он цеплялся за изображение дружелюбного лица и манящей формы Соупа, как за спасательный круг, пока тьма окончательно не рассеялась. Прошло больше времени, чем хотелось бы, но, наконец, Гоуст почувствовал, как расслабляются мышцы, сковавшие всё его тело. Колотящийся пульс постепенно сходил на обычный ритм, когда он сосредоточился на глубоком ровном дыхании. В конце концов, ему перестало казаться, что сердце вот-вот выпрыгнет сквозь рёбра, и он разочарованно вздохнул, медленно поднимаясь с пола. Давненько у него не было таких приступов. Они, в принципе, редко случались. Точнее, только тогда, когда он был истощён как психически, так и физически из-за травм, полученных на поле боя. Складывалось ощущение, что демоны его прошлого чуяли слабость и знали, что он уязвим. Это была ещё одна причина, по которой он терпеть не мог задерживаться в лазарете надолго, потому что никогда не был уверен, не случится ли у него приступ снова. Меньше всего ему хотелось, чтобы медицинский персонал обратил на это внимание и приказал провести углублённую психиатрическую экспертизу. Гоусту были ни к чему такие хлопоты. С подобным дерьмом сталкивалось большинство солдат и училось жить с этим наряду с чувством вины выжившего и другими формами посттравматического стрессового расстройства. Если когда-нибудь наступит день, когда это повлияет на его работу в поле, тогда он будет готов обратиться за профессиональной помощью. Пока же он был более чем способен справиться с этим самостоятельно. Такого, как посттравматическое стрессовое расстройство, стыдиться не стоит, Гоуст и сам это знал, но от этого легче не становилось. Человеческий мозг иногда может быть той ещё сукой. Стоит нанести ему какую-нибудь травму, и он никогда не даст тебе её забыть. Спустя годы мозг может без всякой видимой на то причины выкинуть что-нибудь вроде: «Эй, помнишь, как тебя предали люди, которым ты думал, что можешь доверять, и похоронили заживо? Давай переживём это снова? Хорошие были времена, старина». Серьёзно, отвали, жалкий выродок. Несмотря на понимание основ психологии, Гоуст не был психоаналитиком. Осознание того, что это было побочным продуктом выживания в его ужасном травмирующем прошлом, не заставило его чувствовать себя менее жалким, когда он обнаружил себя свернувшимся на полу, едва способным двигаться или дышать. Если Гоуст что и ненавидел больше всего в этом мире, так это чувство неуправляемости и слабости. Именно из-за такого дерьма тебя и убивают. На трясущихся ногах Гоуст зашёл в душ, горячая вода окатила его. Резкие брызги, бьющие по лицу и шее, принесли облегчение, когда вода впиталась в кожу. Вопреки распространённому мнению, он не носил маску ежедневно, каждую минуту. Несмотря на только что пережитый приступ, у него не было никакого желания надевать её прямо сейчас. Сегодня утром в его списке дел не значилось издевательств над собой в душе. Маска была не единственным средством борьбы с тьмой, возникающей в нём в таких случаях, хотя это был самый простой и быстрый способ взять себя под контроль. Но бывало так, что даже маски было недостаточно, тогда Гоуст методом проб и ошибок выяснил, что обжигающе горячий душ тоже часто помогает. Кипяток смывал с него всё, изгонял леденящий холод, который просачивался в тело во время таких приступов. И он снова мог чувствовать себя хоть немного живым. Через несколько минут Гоуст всё же взял себя в руки и оттёр грязь с кожи, после чего вышел и тщательно высушился. Промокший бинт на руке пришлось снять. Райли с влажным шлепком бросил его в небольшую мусорную корзину на полу. Его взгляд на мгновение задержался на размазанном смайлике, после чего он отвернулся и направился в свою комнату. Простая процедура нанесения чёрной жирной краски вокруг глаз помогла Гоусту успокоиться, и к тому времени, когда ткань чистой балаклавы с маской были на месте, он снова полностью контролировал себя. Наматывая компрессионную повязку на рёбра, Гоуст мысленно перечислял всё, что ему нужно было сделать в это утро, чтобы не думать о боли. Ему предстояло написать отчёт о той операции, и он не хотел слушать, как Шепард будет ворчать по поводу проваленного задания во время допроса. 141-я не виновата в том, что информация, полученная ЦРУ, естественно, из сомнительных и ненадежных источников, оказалась бесполезным мусором. Либо генерал стал неаккуратным, либо отчаянно нуждался в победе, поскольку высшие чины правительства США продолжали требовать от него результатов. Все понимали, что на кону поставлено очень многое, когда по сети шпионов и информаторов поползли слухи о том, что несколько высокопоставленных торговцев оружием заключили союзы с известными террористическими группировками. Гоуст понимал, что всегда есть шанс того, что миссия может сорваться, если разведанные данные окажутся неверными, но позволять политике диктовать, как проводить операцию, было опасно и неоправданно рискованно. Хорошо, что Гоуст отправился на разведку в одиночку, потому что если бы это была команда, то, скорее всего, были бы жертвы. Гоуст мог быть воплощением антисоциальности, потому что люди не могли причинить тебе вреда, если у них не было возможности подобраться к тебе. Но он не был безэмоциональным холоднокровным ублюдком, каким его видели многие. Да, солдаты умирали. Это была прискорбная и неизбежная участь их реальности, но Гоуст всё равно заботился о благополучии своей команды и морских пехотинцев под его командованием. Он был не согласен с тем, чтобы их жизни подвергались риску из-за хре́новой бюрократии и никудышных, максимально примерных сведений. И говорить не стоит, что у него нашлось несколько слов для Прайса, когда они остались наедине, разговаривая по поводу этого дерьма. Он закончил обматывать руку рулоном марли из своей аптечки и надел чёрную рубашку с длинным рукавом. Он знал, что его не отправят на новое задание, пока он не пройдёт медицинские осмотры, поэтому не стал надевать ничего тактического. Лишь чёрные брюки стандартного образца, ботинки, перчатки и один-два ножа. То, что он находился на базе, не означало, что он собирался ходить безоружным. Утренний брифинг прошёл быстро. Боль в области рёбер так и не ушла, но после хорошего и достаточно продолжительного сна стало намного лучше. К концу совещания у Гоуста возникло ощущение, что Прайс подозревает, что он пострадал сильнее, чем мог предположить. Его подозрения подтвердились, когда Прайс повернулся к нему с озабоченным видом, как только они закончили допрос Шепарда по защищённому видеоканалу базы. — Как дела? Выглядишь паршиво. Прайс никогда не был любителем поболтать о пустяках, и Гоуст не стал комментировать тот факт, что капитан не мог знать, как он выглядит под маской. Скорее всего, он имел в виду его общий вид и скованность движений. — Ничего такого, что не могла бы исправить неделя облегчённых обязанностей, — ответил Гоуст, притворяясь безразличным, несмотря на постоянную пульсирующую боль в груди. Он понял, что Прайс на это не купился. — Каков был вердикт медиков? Гоуст стиснул челюсти, проклиная тот факт, что Прайс знал его достаточно хорошо, чтобы подозревать, что он попытается отмахнуться от своих травм и продолжить работу, как будто они были всего лишь незначительным неудобством. Однажды ему удалось добиться перевода на срочную миссию с тремя сломанными пальцами и лёгким сотрясением мозга, и когда Прайс узнал об этом, то был в ярости. Теперь капитан не допускал Гоуста к миссиям, пока тот не получал от медиков справку о состоянии здоровья после любой травмы, полученной в полевых условиях. Это было такой занозой в заднице, и он знал, что молчание ни к чему не приведёт. Райли вздохнул, не пытаясь скрыть своего разочарования. — Придётся вернуться на рентген. Возможно, у меня сломано несколько рёбер справа. Но беспокоиться не о чем. Прайс нахмурил брови, явно интересуясь причиной того, почему Гоуст не покончил с этим ещё вчера. Мужчина продолжил. — Какой-то идиот сломал ногу во время учений, и лечащему врачу пришлось уехать. Он пригрозил, что найдёт меня сегодня и затащит обратно в лазарет на рентген, если я не приду добровольно. Уголки губ Прайса дёрнулись, и Гоуст понял, что он подавляет желание рассмеяться. Капитан прочистил горло, мужчина выглядел одновременно удивлённым и впечатлённым тем, что у кого-то хватило ума угрожать Гоусту таким образом. Не секрет, что медперсонал боялся его. — Он, должно быть, новенький. Приятно знать, что в лазарете наконец-то появился кто-то, кого не отпугивает твое… уникальное обаяние. Газ, подслушивающий разговор всё это время из-за стола, фыркнул, откинувшись на спинку стула и, повернувшись к Гоусту, с ухмылкой начал крутить ручку меж пальцев. — Я бы даже заплатил за то, чтобы увидеть, как тебя тащит в лазарет какая-то медсестра. Единственным ответом Гоуста был тяжёлый взгляд, который заставил Газа хмыкнуть и широко улыбнуться. — Тогда иди и закончи медосмотр, — приказал Прайс, собирая разбросанные по столу бумаги. — Раненным ты мне не нужен, Гоуст. Прайс произнёс это жёстко и отвернулся в знак явного отказа, но за прошедшие годы Гоуст научился читать между строк и расслышал невысказанное: «Я беспокоюсь о тебе. Иди и получи необходимую помощь, потому что я не отправлю тебя обратно работать, пока ты не выздоровеешь». Он оценил заботу капитана, но был вынужден подавить раздражённый вздох, вызванный излишней опекой. Тогда лучше заняться делом. Вскоре Гоуст снова стоял в лазарете, а вчерашняя молодая медсестра смотрела на него так, словно он был мрачным жнецом, пришедшим уносить её пациентов в загробный мир. Он не стал с ней разговаривать, а просто оглядел комнату, пытаясь найти единственного приличного медика, который был у них в штате. Ладно, это было несправедливо. Все люди здесь были хорошо обучены, но, видимо, не в том, что касалось общения с Гоустом. К счастью, ему не пришлось долго ждать, прежде чем он услышал тяжёлые шаги справа от себя. Райли повернулся, чтобы увидеть, как Соуп подбегает и останавливается в двух шагах от него. — Ну разве не зрелище? — с коварной улыбкой заявил шотландец. — Похоже, Сара всё-таки задолжала мне пинту пива. Вся вера Гоуста в то, что странные чувства, которые он испытывал вчера рядом с сержантом, являлись лишь побочным эффектом усталости и боли, тут же разбилась вдребезги, стоило ему встретиться с этими голубыми глазами. Тепло разлилось по телу, и Гоуст не мог оторвать взгляда от мужчины, отмечая его дружелюбное выражение лица, тёмную щетину на крепкой челюсти и то, как искрились его глаза, когда он улыбался. Невозможно было не заметить, как одежда обтягивала его плечи, руки и грудь, прижимаясь к телу во всех нужных местах. Гоуст вздрогнул, когда заставил себя поднять взгляд. Господи, неужели у Соупа не нашлось пары сюртуков, которые были бы ему впору? Разве одежда не должна быть свободной и удобной? Несмотря на его маленький рост, присутствие Соупа, казалось, заполняло всю комнату, и у Гоуста снова зачесались руки от желания протянуть руку и… чёрт, он не знал. Сержант был похож на вспышку назойливого солнечного света, проникающего через маленькую щель в шторке. Он снова пытался ослепить Гоуста, но на этот раз тот не мог отвести взгляд. Разочарованный собственными мыслями и внезапным недостатком самосознания, Гоуст подавил эти нелепые чувства и стал более серьёзным, прежде чем бросить взгляд на маленького засранца. — Ты буквально угрожал выследить меня и притащить сюда, — ответил Гоуст, в его голосе слышалось раздражение. Соуп лишь нахально ухмыльнулся. — Чертовски верно, и я бы это сделал. Тебе повезло, что ты появился именно сейчас, потому что я как раз собирался забрать своё снаряжение и прийти за тобой. — Правда? И как ты себе это представляешь, сержант? — прорычал Гоуст, хотя какая-то его часть искренне любопытствовала, как, по мнению Соупа, ему удалось бы заставить Райли прийти сюда против воли. Глаза Соупа вызывающе сверкнули и загорелись игривым блеском, когда он шагнул навстречу Гоусту, влезая в его личное пространство. — У меня есть несколько тузов в рукаве, лейтенант, — с улыбкой ответил Соуп, наклонив подбородок. — Но я не собираюсь раскрывать тебе все свои секреты… пока что, во всяком случае. Гоусту захотелось сделать шаг назад, когда непонятное чувство волнения снова зашевелилось в его груди, но он принципиально отказался сдвинуться с места. Он ни за что не даст этому маленькому засранцу понять, какое странное влияние он на него оказывает. Впрочем, это не имело значения, потому что через мгновение Соуп повернулся и зашагал прочь, махнув Гоусту рукой. — Хорошо, раз ты пришёл, тогда давай сделаем рентген. Гоуст раздражённо нахмурился и поплелся следом. Ему ничуть не нравилось, что Соуп так беззаботно приказывает ему. Что он там вчера говорил? Что это его владения? Что ж, тогда Гоуст очень хотел бы как-нибудь вывести сержанта на тренировочное поле, потому что это была его территория. Хмурый взгляд Гоуста превратился в ухмылку, которую он не стал подавлять, зная, что её никто не увидит, и направился за Соупом в маленькую комнату, где стоял рентгеновский аппарат. Не на каждой базе был такой хорошо оборудованный лазарет, но, учитывая деликатный и тайный характер некоторых операций, которые они проводили, необходимо было иметь возможность справиться с неотложной медицинской помощью на месте. Разумеется, они не могли сделать всё, но это избавляло от множества поездок в ближайшую больницу, а значит, и от множества вопросов, на которые не было ответов. Двадцать минут спустя Соуп рассматривал чёрно-белые изображения на светящейся панели, прикреплённой к стене, и бросил на Гоуста сочувственный взгляд. — Будь ты проклят, Гоуст. Ты действительно натворил дел. Технически диагноз напишет лечащий врач, но я могу сказать, что у тебя сломаны четыре ребра с шестого по девятое. Вот здесь, — палец Соупа двигался по изображению, и Гоусту пришлось прищуриться, чтобы разобрать крошечные размытые линии, на которые он указывал. — Тебе повезло, что сломанные рёбра не повредили лёгкое. Гоуст раздражённо вздохнул. Отлично. Он так и думал. Это был не первый раз, когда он ломал рёбра. — Что ты делал? Прыгал с крыши или что-то в этом роде, как тот вчерашний глупый рекрут? — Это секретная информация, — проворчал Гоуст, и, на удивление, Соуп лишь пожал плечами в знак согласия. Парень, вероятно, привык к тому, что его пациенты не получают полной информации, а учитывая его классификацию, сержант, скорее всего, участвовал в заданиях, которые нельзя было обсуждать с теми, у кого не было соответствующего допуска. Заварушка, в которую попал Гоуст, закончилась тем, что ему пришлось выпрыгнуть из окна второго этажа, чтобы не получить пулю в спину, и, к несчастью, он умудрился приземлиться на крышу автомобиля под странным углом. Честно говоря, ситуация была напряжённой, и ему повезло, что он отделался лишь царапинами от града пуль, обрушившихся на его задницу. Но Соупу не нужно было этого знать. — Шесть недель активной полевой службы должно хватить, тогда ты будешь как новенький, лейтенант. — Шесть недель?! — огрызнулся Гоуст, сердито глядя на Соупа, который лишь невозмутимо смотрел на него в ответ. — Это обычный срок, необходимый для заживления такой травмы, я уверен, ты прекрасно об этом знаешь. Поэтому не смотри на меня так, Гоуст, это ни к чему не приведёт. Можешь ёрничать сколько угодно, но это не изменит того, что написано в этих бумагах. Его руки сжались в кулаки при мысли о том, что ему придётся просидеть на боку шесть долбаных недель, когда вокруг столько бед из-за торговцев оружием, за которыми охотился Шепард. Но он также знал, что Соуп прав, и возвращаться в строй со сломанными рёбрами было глупо и безрассудно. Однако это не означало, что ему это должно нравиться. — Четыре недели, — процедил Гоуст, стараясь сохранить ровный и спокойный тон. Соуп лишь бросил на него весёлый взгляд, который кричал: «Ха, хорошая попытка, лейтенант». Он уже начал скучать по испуганным медсёстрам, которые просто уступали его требованиям, лишь бы он оставил их в покое. — Это не обсуждается, Гоуст. У тебя сломаны четыре ребра, чёртов ты болван! — Соуп покачал головой. — Не знаю, как ты вообще ходишь, не воя от боли, как новорождённый. И я буду отвратительным медиком, если выпущу тебя на задания до того, как твои раны как следует заживут. Соуп повернулся к нему лицом, и его глаза смягчились от сочувствия, очевидно, уловив напряжение и недовольство, исходившие от Гоуста толстыми тяжёлыми волнами. — Вот что я скажу. Через пять недель мы снова сделаем рентген и посмотрим, в каком состоянии ты находишься. Если всё зажило или, по крайней мере, почти зажило, я поговорю с главврачом, чтобы он подписал бумаги о твоём возвращении в строй. Но это значит, что нужно быть осторожнее, Гоуст, — подчеркнул он. — Никаких изнурительных упражнений или тренировок, никаких процедур, ничего. Судя по тому, что я видел и слышал, это, скорее всего, будет сложно для тебя. Но иначе ты будешь ждать полный срок. С губ сорвался разочарованный вздох, и Гоуст сжал челюсти, а затем отрывисто кивнул Соупу в знак согласия, нехотя поблагодарив сержанта за то, что тот хотя бы готов пойти на компромисс. Это было лучше, чем ничего. Соуп одарил его довольной улыбкой, а голубые глаза проследили за его взглядом. — Просто сядь хоть раз на свою прекрасную задницу и расслабься, лейтенант. Гоуст вздрогнул от неожиданности и перевел взгляд на Соупа, но сержант уже отвернулся, чтобы убрать рентгеновские плёнки и положить их обратно в большие манильские конверты. Соуп только что сказал, что у него отличная задница? Откуда, чёрт возьми, это взялось? Он что, пытался пошутить? Глаза Гоуста сузились в замешательстве. Ни у кого в здравом уме не хватило бы духу сказать ему что-то подобное. Единственные комплименты, которые он когда-либо получал, относились к его обширному набору навыков в драке, стрельбе и убийствах. Они никогда не были направлены на его тело или общий вид. По пальцам одной руки можно было пересчитать количество людей, которые знали, как он выглядит за маской, поэтому слухи и домыслы о нём ходили самые разные. Большинство людей считало его уродливым или ужасно изуродованным. И хотя на его лице, как и на всех остальных частях тела, было несколько поблекших шрамов, он не считал, что заслуживает такое клеймо. Когда-то его, вероятно, сочли бы довольно красивым. Предположения людей никогда не волновали его, потому что ему было абсолютно всё равно на то, что они думают. По мнению Гоуста, внешность человека не имела значения в этой работе. Важны были его способности и компетентность как солдата, а поддерживать физическую форму было крайне важно, если не хочешь, чтобы тебя отправили домой в сосновом ящике. Соуп, скорее всего, просто пытался умаслить его, чтобы он полегче отнёсся к своему выздоровлению, вот и всё. По крайней мере, именно в этом убеждал себя Гоуст, чтобы подавить раздражающее трепетание в животе. Он тяжело выдохнул, смирившись со своей участью. Ему придётся отчитаться перед Прайсом и сообщить ему, что он будет выведен из строя в течение следующих пяти-шести недель. Чёрт, Прайс, скорее всего, назначит ему бюрократию или поручит ему обучение новобранцев, только что прибывших на базу. О, радость. — Не вешай нос, Гоуст, так будет справедливо, могло быть намного хуже. По крайней мере, у тебя всё ещё есть руки и ноги, — с ухмылкой пролепетал на шотландском Соуп и слегка похлопал мужчину по плечу. У Райли возникло сильное искушение спросить у Соупа, какого хрена он только что сказал, потому что был уверен, что это не по-английски, но его отвлекло тепло, разливающееся по плечу. Даже сквозь ткань рубашки он чувствовал тепло прикосновения Соупа, и от этого у него пересохло во рту. Ладонь задержалась на мгновение, прежде чем Соуп сделал шаг назад. Гоуст дёрнулся от желания схватить его и снова притянуть к себе. Ради всего святого, что это с ним такое?! Гоуст нахмурился, и его руки сжались в кулаки. Возможно, у него действительно сотрясение мозга. Наверное, он ударился головой, упав на старый ржавый Бьюик, и всю дорогу до базы мучился от отвратительной головной боли. Это, конечно, объяснило бы, почему его мозг и логическое мышление внезапно отключились. Соуп был просто дружелюбным, и Гоуст слишком много что в нём не понимал, так как не привык получать добрые слова и близкий контакт от… Ну, от кого угодно. — Я сообщу капитану Прайсу, — наконец сказал Гоуст с видом разочарованного согласия, подавляя в себе эти странные чувства и мирясь с медленной смертью от скуки в течение следующего месяца. Он повернулся, чтобы уйти, но остановился, когда к нему вернулось то самое приятное тепло: Соуп быстро схватил его за правую руку и слегка сжал её. — Поскольку ты не выглядишь и не пахнешь так, будто только что вылез из сточной канавы, я полагаю, ты принял душ, а значит, должен был выбросить бинты со вчерашней перевязки. Тебе нужно, чтобы я забинтовал твою руку ещё раз? — Я сам справлюсь, — бодро ответил Гоуст, изо всех сил стараясь не обращать внимания на то, что Соуп всё ещё держит его. Шотландец надулся, буквально надулся, прям как ребёнок, которому отказали в лакомстве, а потом ухмыльнулся, отпустив его и положив руки на свои бёдра. — Жаль. Я с нетерпением ждал, когда смогу снова нарисовать для тебя что-нибудь новенькое. В этих голубых глазах плясали смешинки. Вот же маленький засранец. — Воображаешь себя художником, да? — ответил Гоуст. Он должен был звучать более раздражённо, но в его тоне прозвучали удивительно дразнящие нотки, отчего улыбка Соупа стала ещё шире. — Пожалуй, ты прав. Мне действительно нравится делать наброски в своем блокноте. Это помогает мне оставаться в здравом уме во время простоя и не даёт колоть иголками несговорчивых пациентов. Гоусту пришлось сдержать смешок, потому что было слишком легко представить, как Соуп вкалывает какому-нибудь бедолаге успокоительное, если тот выходит за рамки дозволенного. При этом он, вероятно, ещё и ухмылялся бы, как маньяк. Соуп протянул руку, чтобы ещё раз дружески похлопать его по правой руке, уже в третий раз за последние несколько минут. Нет, не то чтобы Гоуст считал… — Не будь чужаком, Гоуст. Приходи через несколько дней, чтобы я мог проверить твои швы и убедиться, что с раной всё хорошо и она заживает. Гоуст был намерен сказать сержанту, что он более чем способен позаботиться о себе сам. Он не нуждался в помощи или в том, чтобы с ним так нянчились. Он сам справлялся с ранениями куда хуже, но слова застряли у него в горле, когда ладонь Соупа снова задержалась на его руке. Поза сержанта была расслабленной и манящей, когда он смотрел на Гоуста своими обворожительными голубыми глазами, и он кивнул, чем вызвал яркую улыбку. Сглотнув комок в горле, он заставил себя отвернуться и, не говоря ни слова, выйти из лазарета. Пока он шёл по коридору к палатам, отведённым для 141-й оперативной группы, он упорно старался не замечать, как тепло от прикосновений Соупа, казалось, растекалось по его руке и просачивалось прямо в грудь. После всего этого он чувствовал себя дезориентированным, и весь остаток дня его мысли возвращались к лазарету и загадке, которая таилась в Соупе. Только ближе к вечеру, закончив очередную порцию скучной бумажной работы, Гоуст понял, что даже не знает настоящего имени сержанта. Очевидно, «Соуп» было прозвищем или позывным. Он всё ещё сидел за компьютером и исподтишка осматривал комнату, чтобы убедиться, что он один, хотя знал, что Прайс на совещании, а Газ уже ушёл ужинать в столовую. Он не успел даже подумать, как его пальцы забегали по клавиатуре. Несколько нажатий и щелчков мышью — и Гоуст уже пролистывал личные дела медицинского персонала, остановившись лишь тогда, когда наткнулся на маленькую фотографию лица Соупа. Рядом с ней жирным шрифтом было написано: Джон МакТавиш. Гоуст откинулся на спинку кресла и уставился на экран компьютера. Несколько мгновений он колебался, поскольку знал, что у него нет причин заглядывать в личное дело сержанта, но любопытство вскоре взяло вверх над приличием, и он открыл папку. Изучение данных Соупа не заняло много времени, он был впечатлён и заинтригован, увидев в его личном деле несколько благодарностей, несмотря на то, что в армию он поступил всего несколько лет назад. Это было почти равно количеству выговоров, которые он получил, что само по себе впечатляло. Губы Гоуста дёрнулись вверх, когда он обнаружил, что почти все выговоры были вызваны непокорными высказываниями в адрес начальства. Значит, ты для всех — болтливый засранец, не так ли, МакТавиш? Как ни странно, Гоуст почувствовал себя более удивлённым, чем когда-либо ещё, и он не мог не представить, как молодой, вызывающий хаос Соуп, болтает с краснолицым сержантом-инструктором, проходящим базовую подготовку. Судя по списку впечатляющих умений Соупа и его обширному медицинскому опыту, а также медалям, полученным за спасённые жизни в полевых условиях, было нетрудно поверить, что большинство командиров смотрели бы сквозь пальцы, когда речь заходила о более ярких чертах характера Соупа. Чёрт возьми! То, что ему довелось общаться с этим человеком, было достаточным доказательством того, что сержант не обращал внимания на личные границы, когда ему поручали оказывать медицинскую помощь и уход за пострадавшими. Гоуст, конечно, не завидовал капитану Харрисону, курировавшему лазарет и медицинский персонал. «У бедного ублюдка работы невпроворот», — с усмешкой подумал Гоуст, о чём тут же пожалел, когда боль пронзила его рёбра, ещё раз напомнив, почему он вообще застрял в офисе. Вздохнув, он вышел из базы данных и выключил компьютер, а затем встал, чтобы пойти в столовую и взять немного еды. Когда он вошёл в оживлённое помещение, его встретили звуки смеха и шум разговоров, разбросанных по всей площади. Гоуст не обращал на них особого внимания, позволяя им отступить на задний план, как белому шуму, пока его поднос наполнялся стандартной, массово производимой едой, которая была достаточно приличной, но никогда не менялась. Он часто приносил еду в рабочую комнату 141-й или в свою каюту, поскольку предпочитал не снимать маску в присутствии других людей, даже если это было нужно, чтобы поесть. Когда он начал уходить, его внимание привлёк знакомый тёмно-коричневый ирокез, и когда он повернулся, то увидел улыбающееся лицо Соупа, который ел и шутил с несколькими людьми, которых Гоуст узнал ещё в лазарете. Словно почувствовав тяжесть взгляда Гоуста, Соуп перевёл взгляд на него, и вдруг голубые глаза встретились с его глазами в другом конце помещения. Гоуст сжал пальцы на подносе, когда шотландец улыбнулся и наклонил голову, явно приглашая Гоуста присоединиться к нему. На мгновение он замешкался, чувствуя себя странно, ведь большинство мужчин и женщин, находящихся на базе, чувствовали себя слишком неловко и боялись его, чтобы сделать такое предложение. Однако здесь был Соуп, который общался с Гоустом всего два раза, но смотрел на него так, словно они уже стали лучшими друзьями. Через секунду здравый смысл победил, потому что Гоуст не был ничьим приятелем, и он решительно остановил тихий и слабый голосок, который шептал ему, что, возможно, остаться здесь хотя бы на время было бы не так уж и плохо. Он кивнул Соупу в знак признательности, не видя причин грубить, игнорируя его, и продолжил выходить из столовой. Оставаться здесь было бы небезопасно, а он не хотел, чтобы на него глазели те, кто был достаточно любопытен, чтобы попытаться разглядеть его лицо. Соуп, похоже, смирился с его решением и повернулся к своим соседям по столу, с лёгкостью подхватывая разговор и громко смеясь над случайной шуткой, которую Гоуст слышал слишком приглушённо. Только вернувшись в свою комнату и ужиная в одиночестве, Гоуст понял, что то, из-за чего щемило в груди, было вызвано не травмированными рёбрами, а острым чувством разочарования. Он так и не смог понять, откуда и почему оно взялось.