Не по уставу

      Рик навещает Марису дважды в день. Приносит ей книги и гостинцы. На вторые сутки притащил вазу, из которой густо торчали анемоны. Выбрал другие сюжеты и теперь читает ей о приключениях, одетый в рубашки и джинсы, с его ниспадающими на лицо мятыми кудрями. Часто спрашивает, как она себя чувствует, и слушает ответы с неподдельным вниманием, держа её за руку. Рассказывает об Александрии и том, как проходят его дни, перестал спешить на выход.       Для порвавшего отношения человека он невероятно заботлив. До Марисы быстро доходит, почему: Рик испытывает вину. За то, что дал ей надежду и ушёл, за убийство Джонатана, за взорванный дом... За отравление хлором и нанесённую Мишонн рану тоже. Марису это устраивает.       Миссис Граймс также навестила её — один раз всего, но и этого Марисе было более чем достаточно. Кольцо она заметила сразу. Собрав в кулак всё актёрское мастерство, которым обладала, Мариса поздравила её и приняла гостинец в виде небольшой корзинки со спелыми яблоками. Мишонн поболтала с ней, ещё раз извинилась за ту «случайность» в CRM, пожелала выздоровления и, слава богу, ушла. Ну что за ходячая катастрофа. У Марисы от яблок мучительная изжога.       Через неделю она окрепла достаточно, чтобы выйти на первую прогулку. Швы уже сняли, под повязкой скрывалась только светло-коричневая полоска сросшейся чувствительной кожи, покрытая повидон-йодом. Одевшись за ширмой в джинсы, рубашку и кожаную куртку, Мариса проследовала за лидером общины на улицу.       Рик неторопливо вывел её к пруду в центре поселения. Мариса щурится, привыкая к солнцу — глаза всё ещё чувствительны. Она вертит головой во все стороны, рассматривая людей и здания. До этого лицезреть Александрию ей довелось только сверху. С высоты человеческого роста размеры впечатляют гораздо больше.       — Врач говорит, что через несколько дней тебя выпишут.       — Ещё вчера можно было. Я нормально себя чувствую.       Рик улыбнулся и ничего не сказал.       Мариса даже не врёт. Физически она действительно чувствует себя удовлетворительно. Лёгкие и воздуховод почти не болят, отёк спал. Только в боку покалывает, и ещё долго будет колоть — такие раны могут напоминать о себе на протяжении нескольких месяцев после заживления, это в порядке вещей.       День на удивление яркий. Редкие белые тучки лениво скользят по небу. Пара медленно огибает водоём по часовой стрелке. Рик прогуливается, держа руки за спиной, и глубоко дышит грудью. Он выглядит наполненным солнечным светом до самых краёв… Мариса рада, что ей позволено идти рядом с ним. Она почти не обращает внимания, что в линии его плеч пролегает какая-то ноша.       — Рано. Вдруг надышишься настоящего воздуха, закружится голова, упадёшь и ударишься — опять лежать в лазарете придётся, — невероятно серьёзно предположил Рик. Он прикалывается — в глазах плещется хитрость.       Мариса смотрит на него. Не выдерживает желания улыбнуться. Ей уже чхать на Александрию, всё, что у неё в поле зрения — это он.       — Если у меня закружится голова, то не от настоящего воздуха, а от пейзажей, — с ответной серьёзностью отвечает она.       — Нравятся местные пейзажи? — спросил Рик с отчётливой гордостью, ещё не уловив до конца, что она имеет в виду.       Мариса беззастенчиво оглядывает его с ног до головы. Сегодня предводитель Александрии одет в тёмно-серые джинсы, белую футболку и коричневую куртку с тонкой подкладкой. Образ не портят даже идиотские сапоги в потёртостях, словно выскочившие из какого-то второсортного вестерна. Бреется он не каждый день, и сейчас нижнюю половину его лица покрывает короткая щетина. Этому чертяке всё к лицу, и мешок от картошки напяль — хорошо сидеть будет. Мариса хочет схватить его за задницу, прижать к дереву и засосать на виду у всей Александрии — ну или хотя бы дотронуться до волос.       — Очень. Виды у вас тут, — она цокает языком от восторга и не сводит с него глаз, — просто сногсшибательные.       Мариса слышит искренний смех, лишённый второго дна и неловкости. Какая отрада для ушей.       — Ты слишком бесцеремонно флиртуешь, — чуть тише замечает Рик и не сердится ни капли. — Мне следует быть настороже, если мы останемся наедине.       «Почему ты меня дразнишь?» — хочет спросить Мариса.       Путь перед ними раздваивается: если взять левее, то они выйдут на асфальт у основной стены, если спуститься правее, то окажутся на грунтовой тропинке у подножья пруда, скрывающейся в густых деревьях. Мариса без раздумий выбирает право и бредёт чуть впереди Рика, сунув руки в карманы.       — Cледует, — честно признаёт она. — Особенно, если планируешь и дальше одеваться, как модель.       Сверху что-то яростно шуршит и фыркает. Мариса поднимает голову и приглядывается — в кроне вяза две шустрые белки дерутся за орех. Та, что побольше, сильно оттолкнула лапками другую, и она упала на землю, не удержавшись на тонкой ветке. Глубоко вздохнув, Мариса следует дальше.       «Так вот как это выглядело со стороны, — думает она, подавленная увиденным. — Вот как выглядит, когда у тебя пиздят твой любимый орешек».       — Ты собираешься проводить свой таинственный разговор? — спрашивает Мариса, повернувшись к Рику. — Или ты решил отложить меня в ящик с табличкой «на чёрный день»? Потому что твоё поведение выглядит для меня именно так. — Убедившись, что поблизости никого нет, она продолжает: — Сначала ты уходишь через десять минут после того, как я предлагаю тебе брак, а теперь таскаешь мне вазы с цветами и фрукты. Не пойми не так, я не жалуюсь. Я не понимаю.       — Всё такая же бойкая, — говорит Рик уже без улыбки. — Даже искренность используешь как оружие.       — А что мне остаётся?       Он кивнул и посмотрел перед собой. Несколько секунд молчал.       — Я ношу тебе цветы и фрукты, потому что ты оказалась на больничной койке по моей вине.       Мариса знает о съедающем его чувстве вины — так ему и надо — но сейчас видит, что за его поступками стоит что-то ещё. Ей только неясно, что именно. Обморока недостаточно, чтобы заставить Рика Граймса таскать кому-то цветы. Он недоговаривает. Тень тревоги в акварельно-голубых глазах подсказывает Марисе, что случилось что-то ещё.       — Рик. Я не люблю, когда ты недоговариваешь.       Поджав губы, он отвернул голову. Почему не хочет говорить?       — Говори уже. Что такое?       Он пыхтел, собираясь с силами, глаза быстро сделались водянистыми — и потом его прорвало.       — Мариса, тебя почти с того света достали. У тебя была остановка дыхания. Знаешь, что я думал? «Я опять не спас того, кто спас меня. В этом виноват только я». Ты можешь представить, каково это?!       Выпалив свою речь, Рик замолчал. Он часто дышит, словно долго тащил в гору что-то тяжёлое. Мариса таращится на него как баран на новые ворота. Несмотря на то, что многое в ней стремилось к смерти, теперь, когда она смирилась с тем, что будет жить, сказанное Риком звучит абсурдно.       — Теперь тебе понятно, почему я ношу цветы и фрукты? Или нужно ещё сильней разжевать?       Потрясённая до глубины души, Мариса молчит. Она проводит рукой по груди. Если ей делали сердечно-лёгочную реанимацию, должны были остаться синяки или даже переломы — но ничего нет. Когда она проснулась, то боли в рёбрах не было.       — Ничего не повредили, — буркает Рик. Между бровями до сих пор складочка. — Полминуты всего… А мне хватило, чтоб почувствовать, как седею.       «Получается, я всё-таки умерла за тебя, — думает она. — Надо было так и оставить».       — Так вот почему ты сказал, что я напугала тебя до чёртиков, — выдыхает Мариса. — Рик, я же не-       — Так что если ты думаешь, что мне резко стало наплевать на тебя, то довожу до твоего сведения — не стало! — продолжает Рик, как будто не услышав её. — Я просто… Семья всегда будет для меня на первом месте. Но это не значит, что ты стала для меня никем. Я всё помню! И я сделаю всё, что от меня требуется, чтобы ты чувствовала себя хорошо здесь! Потому что я уничтожил твой дом. Потому что я привёл тебя сюда. Понятно?       Он затих. Льды Арктики смотрят пронизывающе. Мариса чувствует себя очень неловко за все те нехорошие мысли, которые думала о Рике, пока лежала в лазарете.       — Что молчишь, сказать нечего?       — Бля, Рик, хватит меня жрать, и без этого херово, — цедит Мариса. — Если ты хотел, чтобы я реагировала правильно, тебе следовало сказать мне об этом с самого начала. — Поколебавшись, она подошла к нему ближе и коснулась предплечья. Вздохнула и примирительно сказала: — Извини меня… Я же не знала. Почему только сейчас говоришь?       Он недовольно засопел.       — Я вообще не хотел говорить. Я всем наказал: доктору, медсестре, Мишонн, детям, всем — чтоб ни слова. — Рик вдруг вывел её на асфальт, они развернулись и направились к воротам. — И не день ты без сознания была, а три! И всё это время я молился у тебя над койкой, чтобы ты в себя пришла! Вот теперь я договорил. Довольна?       Мариса послушно идёт следом, как овечка. Рик тоже использует правду как оружие.       — Охуеть.       — Я тоже сидел и охуевал! Знаешь, скольких людей я потерял перед CRM? Скольких не смог спасти только потому, что у меня не было возможности? Ты же всё это знаешь, Мариса!       Он приблизился к главным воротам, дал отмашку, чтоб открыли. Пока открывали, он забрал у одного из охранников автомат и накинул на плечо. Выйдя с Марисой за пределы охраняемой зоны, Рик указал на белый пикап и бросил ей ключи.       — Заводи.       — Зачем?       — Покатаемся.       Мариса оглядывается на закрывающиеся ворота, ловит взгляд молодого парня из охраны и чувствует себя на редкость глупо. Какое, нахрен, «покатаемся»? Она подходит к пикапу — Рик уже садится на пассажирское, устроив автомат на сидении.       — А разве мне можно прогуливаться так далеко от лазарета? Медсестра сказала, чтоб только полчаса.       — Смотрите, кому вдруг стали важны правила, — фыркнули ей.       Резонно. Марисе нечем крыть. Она садится в машину и вставляет ключ в зажигание, захлопнув дверь. Рик смотрит, как она регулирует сидение под себя. Тело отвыкло от амплитудных движений, в боку уже колет. Устроившись, Мариса завела пикап и развернулась. Она немного волнуется, хотя не может объяснить, почему.       — Теперь налево и куда хочешь, — указал Рик, когда она выехала к более широкой дороге.       Пару минут Мариса едет в молчании. Слева поле, справа лес, а в голубом небе — доброе осеннее солнце. Из звуков только гул двигателя. До Марисы доходит, что вот так — только вдвоём, не по приказу, а по зову желания — они уже очень давно никуда не направлялись. Ей вспоминаются их неторопливые прогулки по улицам Филадельфии, и она встряхивает головой. Это хорошие воспоминания, но они приведут на кладбище.       Рик смотрит перед собой, подперев щеку. Между бровями до сих пор едва заметная хмурость. Понаблюдав за ним несколько секунд, Мариса не выдержала.       — Ну и для чего я трачу такой ценный бензин?       — Перерыв. Я… захотел подышать. Не могу больше. Устал.       Мариса вылупилась на него как на новое пришествие Христа.       — Ты руку себе оттяпал, пытаясь вернуться, а теперь тебе тут не дышится?       Рик натянуто смеётся.       — Нелепо, правда?       Мариса не спешит выливать на него ушат дерьма, но такое желание присутствует. Ненадолго её захлёстывает искреннее негодование. Он буквально перечеркнул всю её прошлую жизнь, чтобы по прибытию в свою обетованную Александрию сказать, что ему тяжело? А не охуел ли он часом? И у него ещё хватает наглости говорить об этом именно с ней?       — И я удостоена чести быть твоей жилеткой, потому что?       Рик выпячивает губы — чуть обиженно.       — Ты не жилетка. Мне просто… я не могу поговорить об этом с… Ни с кем другим. Лидеру такое не позволительно. И да, я знаю, как глупо выгляжу в твоих глазах, говоря это после всего. Но я... Наверное, я просто до сих пор помню, что ты всегда выслушаешь и поддержишь.       Он смотрит с робкой надеждой, что Мариса его не обсмеет и не осудит — как и всегда. Глядя в его акварельно-голубые глаза, она чувствует, как бурлящая внутри кастрюлька возмущения успокаивается, крышка больше не подпрыгивает. Эти чёртовы полноводные глаза, ради которых она и в хлорный газ, и под пули!..       — Почему устал? — поджав губы, спрашивает Мариса уже мягче. До неё доходит, что она поддалась на довольно нехитрую манипуляцию. — Отвык?       — Да. Я прекрасно помню, как это, когда на тебя рассчитывает несколько десятков человек. Но я восемь лет отвечал только за себя. И столько людей погибло, пока меня не было… Тара, Розита, Энид, Сиддик. Юджин переехал. Морган ушёл куда-то. Мэгги переехала. Дэрил так сильно меня искал, что вообще оказался во Франции. Всё уже совсем не так, как было раньше.       Куча имён, которые так важны Рику и совершенно ничего не значат для Марисы. Её цепляет только последнее.       — Во Франции?! Это же… за океаном.       Рик развёл руками.       — Он оказался на борту, перевозящем пленников, случился шторм, и его вынесло к берегу на шлюпке.       — Пиздец… Мужик родился у Удачи за пазухой.       — Да… Он мне как брат. Всегда указывал, если я делал какую-то херню. Мог выслушать. Он был кем-то вроде правой руки… Мне его очень не хватает.       — Тебе бы левую.       Рик пихнул ее в рёбра.       — Ну что за язва, — силится сдержать улыбку. — Я о великом, а ты!       Мариса самодовольно скалится.       — Нет, я серьёзно. Я могу с утра до ночи бдить, чтобы ты не делал никакой херни. Если вакансия левой руки свободна, то я только за. Правая ведь уже занята.       Рик взглянул любопытно, явно не поняв её так, как надо, и спросил — невероятно серьёзно:       — Пойдёшь на такие жертвы ради общины, которую терпеть не можешь?       Как легко он это понял.       — Я не то чтобы не могу её терпеть. Мне просто… нет дела до всех этих людей, и ты прекрасно понимаешь, почему. Я не знаю их — и не очень-то хочу узнавать. Мне есть дело только до твоего благополучия.       Мариса с утроенной внимательностью следит за дорогой, чтобы не видеть, как Рик смотрит на неё. А вдруг она уже его заебала своими напоминаниями и намёками? Что может быть страшнее, чем увидеть раздражение в возлюбленных глазах? Хуже ножа в грудь.       — Звучит так, будто ты надеешься, что я окажусь неверным.       Прямо между рёбер ткнул, как рапирой. По затылку прошёлся крайне неприятный жар, Мариса повела плечами, сбрасывая с них желание съежиться. У неё нашёлся только один ответ — рискованный.       — Неважно, на что я надеюсь. Скажи слово — я тебя никогда больше не коснусь. — Она, наконец, набралась смелости взглянуть ему в глаза. Рик просто смотрел без какого-либо выражения, и ей показалось, что можно пролить больше света на её представление о вещах. Никакого слова он так и не сказал. — И ты ведь не идеально верный... Тебе нравится сама идея о верности. Ты продолжаешь не останавливать меня, если я с тобой флиртую или беру тебя за руку. Посмотри мне в глаза и скажи, что я неправа.       Молчит.       — Перебор? — осторожно спрашивает Мариса.       — Глазастая какая, — пробормотал Рик и отвернул лицо к окну. — Нет, не перебор. Пока нет.       — И какие у тебя мысли по этому поводу?       — Противоречивые.       Что там думать! Для такого человека, как он, всё должно быть предельно просто: или да, или нет.       Он столкнулся с неверностью жены, однако сам в подобной ситуации никогда не оказывался. И хотя Мариса не пытается внаглую на него залезть, это не значит, что она не хочет. Ей понятна важность семейных ценностей, и она испытывает глубокое уважение к тем, кто реально им следует… Но у её жажды другое мнение. Однако, несмотря на всё это, она не может просто взять и запачкать его в эту грязь. Она не толкнет Рика на измену. Вот такой парадокс. Мариса хочет, чтобы он выбрал её сам. Рик для неё это не только жажда, но и нечто изящное, возвышенное… Ей важно считать его хорошим.       Пауза неприятно затягивается. Мариса понимает, что Рик не собирается развивать это русло. Боится спровоцировать. А уж себя или её — не важно.       — Со временем всё встанет на круги своя, — она решает вернуться к предыдущей теме. — Ты прибыл всего… сколько, десять, девять дней назад? Не требуй от себя, словно ты тут уже десять лет.       Рик подхватил нить чуть ли не с облегчением.       — Я должен требовать. Со всеми вопросами приходят ко мне. На меня рассчитывают.       — Я знаю, что ты со всем справишься. Ты найдёшь ответы на все вопросы, как и всегда находил. У тебя это в крови. А ещё ты окружён людьми, которые поддержат. Не требуй от себя того, что задают целой команде. Не смотри на свои обязанности, будто только ты один за всех. Ещё ведь и все за одного.       Рик приоткрыл рот, его лоб медленно разгладился. Он опустил глаза и принялся стряхивать невидимую пыль с колен.       — Спасибо, Мариса, — тихо сказал он. — Ты всегда находишь, как меня подбодрить.       За шесть лет Мариса узнала его как облупленного. Логично, что ей будет как его подбодрить. Она коснулась его предплечья и легонько сжала, затем быстро убрала руку.       — Пожалуйста, Рик.       Вдалеке медленно передвигалась крупная группа ходячих. Мариса свернула налево и затерялась на лесной грунтовой дороге.       — Забавно, — задумчиво начал Рик, и в его голосе можно было уловить всё, что угодно, кроме забавы. — Я разговариваю об этом с тобой, а не со своей женой. Почему?       Вопрос удивляет Марису, она морщится. Её саму это интересует. Что он хочет этим сказать? Нахера ей голову морочит?       — Потому что я терпила последняя?       Он фыркнул.       — Ты кто угодно, но уж точно не терпила.       — Если не терпила, то дура, — бурчит Мариса, пожав плечами. — Надо быть последней дурой, чтоб чуть не отбросить коньки ради того, кто всё равно выбрал бывшую жену. Я просто… Я смотрю назад и чувствую себя так, будто меня обвели вокруг пальца. Чего ты прятался от меня, как мышь? Нельзя было сразу сказать, что Мишонн тебя нашла? Мне было неприятно увидеть вас в «Каскадии».       Рик ответил не сразу.       — Потому что в твоей власти было навредить ей, — медленно произнёс он. — Ты не любишь делиться. Очень.       Он прав. Мариса согласна немного оправдать его. Но только немного.       — Так заметно?       — Всегда было заметно. То, как ты смотрела, как… прикасалась. Ты любишь, как зверь. Сильно и опасно. — Рик пригладил волосы, явно чувствуя неловкость от этой темы, но всё-таки продолжил. — Признаю, меня это искушало, но иногда казалось, что ты просто съешь меня живьём.       Как откровенно с его стороны. Мариса чувствует, что её щёки краснеют. Ей нравится то, что она услышала. Ей нравится, что он увидел её именно так, как она себя продемонстрировала.       — Мне и хотелось съесть тебя живьём. — Мариса трёт лицо. — Ты себе представить не можешь, в кого ты меня превращаешь. До чего доводишь. До эксцесса.       Рик смотрит на неё сквозь ресницы. Молчит и затруднённо дышит. Раз молчит, то пусть и дальше слушает.       — Рик, ты... ты не понимаешь, как это. Просто не в состоянии. И тебе очень повезло с этим. — Рик поёжился от этих слов, как непутёвый малолетка от окрика матери, и Мариса растерялась. Почему испугался? Или ему стыдно? Нечего в этом копаться. Она решает немного сменить русло. — Это мне напомнило… Знаешь, какая у меня была тема курсовой по литературе?       — Удиви меня, — немедленно выдохнул он.       — «Мотив каннибализма в мифологических сюжетах античности...» и что-то там ещё.       Лицо Рика выражает только одно: сожаление, что вообще сел в машину.       — Сама выбрала или досталась?       — Досталась… Но мне было интересно это изучить. Сюжет поедания и тема каннибализма очень древние.       Он выгнул брови и сощурился, как часто делал. Скрывал удивление.       — Ты собираешься рассказать мне про каннибализм с научной точки зрения после того, как сказала, что хотела меня съесть? Я правильно понимаю?       — Я собираюсь сказать тебе, что каннибализм является не только проявлением монструозного. Это не только наказание или демонстрация господства. Это ещё и проявление экзальтированной любви. Высшая степень владения партнёром.       Рик кривит лицо, будто его силой притащили на скотобойню и сказали участвовать, и Марисе от этого очень горько. Он не поймёт это так, как она, потому что никогда не испытывал подобное. Мариса переборщила с искренностью. Вот и настали дни, когда она утратила право быть честной с ним на все сто процентов. Горькие дни. Траурные.       — То, что я так думаю, не значит, что я так сделаю. Я бы никогда не нанесла тебе вред. Никогда.       Она старается не думать, во что хотела превратить Александрию после расставания с ним. Лучше умолчать об этом.       — Я это знаю. Я очень высокого мнения о тебе. Ты скорее себе вред нанесёшь, чем мне.       Звучит очень угловато, будто он пытается её утешить.       — Ты действительно так думаешь? А то лицо у тебя было, будто ты блевать собрался.       — Ну, конечно, думаю… Мне напомнить тебе, кто отдал мне свой противогаз? Кто меня первого везде вверх толкал, как будто я какая-то… принцесса? И всё остальное... Ты сказала, что считаешь меня своей семьёй, я это увидел и почувствовал. — Он вздохнул и замолчал ненадолго. Не сказал «я тоже считаю тебя своей семьёй», хотя Мариса хотела услышать это сильнее, чем всё на свете. — А лицо у меня такое было, потому что я вспомнил, как моя группа наткнулась на каннибалов. И я тебя уверяю, это вообще не привлекательно. Когда тебе связывают руки за спиной, ставят в ряд с такими же попавшимися и начинают резать всем глотки, это нихуя не романтично. Я этих уродов поубивал.       — Я не… Рик, я же не это имела в виду. Ты что! — растерянно тараторит Мариса. — У меня даже мысли никогда не возникало, чтобы сделать то, что ты описал! Господи. Я не это имела в виду.       Она и сама морщится, в красках представив себе описанную картину. Рик прав. Сложно найти привлекательность без романтизации. Однако она же говорила совсем не про это!       — А что тогда ты имела в виду? — требовательно спрашивает он.       — Метафору… — выдыхает Мариса так, словно её душат. Она уже и сама не рада, что сказала это. — Прекрати смотреть на меня, будто мне в дурку надо. Я бы не стала тебя есть в прямом смысле, ну. Разве я хоть раз заставила тебя бояться себя?       Рик подумал пару секунд. Качнул головой.       — Нет. Нет, никогда. — Он тяжело вздохнул, как будто расстроился из-за того, что расстроил её. — Ладно, я просто не так тебя понял. Но давай закроем эту тему, хорошо?       — Давай, — кивает Мариса с облегчением. — Извини. Это… было лишнее. Я не хотела, чтобы ты думал, будто все это время встречался с ёбнутой. Я не ёбнутая.       — Да расслабься. Мы все ёбнутые. Все, кто столько лет выживает в постапокалипсисе, так или иначе ёбнутые. Здравомыслящие уже давно либо разлагаются, либо… — он указал большим пальцем за спину, явно имея в виду неживых.       В этом есть неоспоримое зерно истины. Однако Мариса просто хотела, чтобы Рик согласился с ней.       Между деревьев появился просвет, выводящий обратно на асфальтированную дорогу. Если честно, она уже и накаталась, и надышалась, и наговорилась. Мариса переключила передачу на первую, чтобы проехать по особо неровному участку грунтовой тропы, деформированной корнями деревьев.       — Мы вроде бы поговорили, но при этом так и не поговорили, — подметил Рик, держась за ручку над окном.       — Подожди хоть до нормальной дороги, — кисло просит Мариса. — Тут слишком много деревьев, с которыми я могу поцеловаться.       Рик взглянул сочувственно, но решительно.       — Тебе всё равно придётся выслушать меня. Ты же большая девочка, Мариса.       — Я сейчас намеренно в дерево въеду, — пообещала она, посмотрев на него. — Терпел несколько дней — потерпишь и ещё пару минут.       Её захлёстывает чистый ужас. От смелости, которую она демонстрировала у пруда, не осталось ни намёка. До Марисы доходит: сейчас наступит конец, буквально через несколько секунд. Сейчас он скажет, что они могут быть только друзьями, и она больше не имеет права его касаться. Без корабля выпустит её в вольное плаванье. Мариса предпочла бы навсегда остаться в порту.       В глубине души она готовилась к этому моменту. Конец должен наступить так или иначе… Но Мариса всё равно надеялась на самый поздний срок. Рик очень заботливо ухаживал за ней, пока она лежала в лазарете, и это вызвало робкую надежду, что он всё ещё чувствует что-то к ней. Он и чувствует — но явно готов оставить это позади.       Она никогда не будет по-настоящему готова к этому.       Бабах! Машину сильно подбросило со стороны заднего правого колеса. Рика тряхнуло в сторону Марисы, она впечаталась плечом в дверь и рефлекторно надавила на тормоз.       — Не ударился?! Рик!       Он всполошенно посмотрел на неё. Сначала подумал, что она специально наехала на что-то, но понял по испуганному лицу, что ошибся.       — Нет, нет. Ты как?       Она ударилась, но несильно. Даже крови не было, только лёгкий шок. Мариса собиралась сказать об этом, но не успела — переднее стекло пошло трещинами от выстрела. Она согнулась пополам, прячась от пуль, Рик сделал то же самое.       — Уехать сможешь?!       — Как, на трёх колёсах?!       — Так, мои золотые! А теперь медленно вылезайте из тачки! По одному! — пробасили снаружи с отчётливым немецким акцентом.       — Не атакуй, — произнёс Рик. — Не бойся, они уже мертвы. Следи за мной, я подам знак.       Он выпрямился, Мариса повторила за ним и увидела напавших. Трое мужчин с оружием. Один лысый и крупный, лет сорока-сорока пяти, одетый в тёмно-синий джинсовый комбинезон и берцы, с татуировками на лице. Держит в руках нехитро модифицированный «калаш» с глушителем из фонарика. Мариса считывает сразу: главный и опытный, возможно бывший полицейский или военный. Второй был заметно меньше и младше и стоял чуть впереди, держа перед собой револьвер. Третий, прижавшись боком к сосне у обочины, целился в Рика с Марисой с правого фланга.       Мариса открыла дверь пикапа и спрыгнула на землю. Подняла руки перед собой.       — Курт, осмотри её и забери пушки, если найдёшь! — гавкнул лысый и перевёл взгляд на Рика. — Теперь ты! Вылезай!       Тот, кого назвали Куртом, направился к Марисе и принялся ощупывать её одной рукой, угрожая револьвером. Рик вылез из машины, тоже поднял руки.       — Есть сюрпризы, принцесса? — гадко скалясь неровными зубами, спросил Курт. У этого тоже акцент.       — Ничего. Я не вооружена.       — Ничего? — спросил немец удивлённо, нагло мацая её своими блёклыми крысиными глазками. — Таким кралям, как ты, надо иметь при себе хотя бы что-то… Дай-ка проверю, мне сложно доверять этому личику.       Он стал осматривать её с ещё большим энтузиазмом, прижав дуло револьвера к яремной вене. Мариса стиснула зубы и заёрзала, когда он внаглую потискал её за грудь.       — Убери свои клешни, хренов фриц. Думаешь, у меня между сиськами базука спрятана?!       — Arschgeige! Я сказал пушки искать! — рявкнул напарнику татуированный, отвлёкшись от осмотра Рика. — Не отвлекайся, дебил!       Третий вышел на дорогу, держа ситуацию на мушке. У этого был старый шрам на щеке, похожий на укус собаки, и длинные сальные патлы цвета меди, собранные в подобие хвоста. Он вооружен таким же автоматом, как у главного, только без глушителя, на поясе висит молоток и пустой хольстер.       — Es tut mir leid, Штеф. Ща.       Курт досмотрел Марису уже нормально.       — Не обманула краля, ты смотри, — почти ласково пробормотал он и обратился к главному: — У бабы ничего!       У Рика забрали топор и револьвер. Штеф толкнул его к рыжему на дороге и заглянул внутрь машины, потом в багажник. Забрал автомат и накинул ремень на плечо, сделался очень недовольным.       — Я что-то не понял, — пробасил он. — Одеты с иголочки, чистенькие, на приличной тачке. И einen Scheiß нет? Что за херня, однорукий?       — Мы решили подышать свежим воздухом, — безмятежно ответил Рик, пожав плечами.       Сощурившись, Штеф сделал несколько шагов по направлению к нему и измерил Граймса взглядом, затем обернулся и посмотрел на Марису. Она зыркнула с холодной ненавистью, сжав губы в полоску. Он не впечатлился, снова обратил внимание на Рика. Затем резко сорвал у него с пояса рацию и прицепил на себя.       — А где это так душно, голубки? М? Куда эта рация подавала сигнальчики, а? Вас двоих там очень любят?       Так и не услышав ответа, Штеф врезал Рику прикладом по рёбрам, тот согнулся пополам — и ему моментально прилетело в скулу. Мариса заёрзала, вскипев до сотни за секунду. К горлу до сих пор прижимали револьвер.       — Что, муженёк твой? — спросил Курт, противно лыбясь. Сразу понял по выражению её лица, что Рик не простой пассажир. — Староват он для тебя, Schöne. Такой кошечке нужен мужчина в расцвете сил, как я.       Он опять поднял руку и в этот раз погладил её по плечу.       Мариса едва не трясётся от ярости. Как же глупо они с Граймсом попались! А ещё столько лет в армии прослужили. Если бы те двое гандонов не держали Рика в прицеле, то она уже сломала бы кривозубому ушлёпку шею и застрелила всех оставшихся из его же револьвера.       — Отъебись от меня, — прорычала она. — Своих дружбанов щупай!       Это отвлекло главаря от Рика, он обернулся к Курту.       — Du gehst mir auf den Sack! Каждый раз одно и то же. Отъебись от тёлки! — Он махнул рукой, подзывая товарища к себе. — Веди её сюда и свяжи обоих. Оскар, смотри, чтоб голубки не выкинули чего, а я в тачке ещё пороюсь.       Так и было сделано. Курт вывел Марису на дорогу и принялся вязать ей руки за спиной, не преминув ещё раз погладить по плечу, а Штеф залез в пикап и принялся шерстить по бардачкам.       — Ты как?       Рик стоял, чуть ссутулившись. На скуле краснела ссадина, кожа покраснела и припухла.       — Нормально, — ответил он тихо. — Не волнуйся, всё будет хорошо.       — Это ты пока так говоришь, павлинчик напыщенный, — вклинился Курт, затянув на Марисе верёвку так, что она поморщилась. — Вот мы узнаем, откуда вы такие нарядные по нашей территории катаетесь, и ты по-другому запоёшь.       Связав Марису, он подошёл к Рику и занялся им.       — Ну у тебя и странный вкус, кошечка, — проворчал он, скривившись. — Мало того, что любишь дедов, так ещё и калек.       — Хуёшечка, — бурчит Манхур. — Не твоё собачье дело, какой у меня вкус, заборнозубый.       — Какая она у тебя на язык острая! — возмущенно выдохнул Курт, пихнув Рика в плечо. — Грубиянка! А с виду такая ласковая... Или ты от этого прёшься, дедуля? Тебе нравится, когда тебя унижают? Я бы не удивился. От такой крали что угодно стерпеть можно… — И он мечтательно промычал, лизнув Марису своим липким взглядом.       — Ты намеренно стараешься быть мерзким или это у тебя естественный шарм такой?       За это Рик немедленно получил рукояткой револьвера по почкам.       — Поменьше пизди, пока ещё есть чем, дедуля!       Старший сержант Манхур обещает себе, что сегодня Курт проживёт свой последний день. Он может гадко лыбиться ей, может щупать её — но никто, блять, не давал ему право пиздеть что-либо в сторону Рика. Мариса вопросительно посмотрела на Граймса, и он чуть качнул головой: не время и не место, нужно сперва избавиться от верёвок.       Их повели вглубь леса. Лысый шёл спереди, явно недовольный количеством добычи, и время от времени оглядывался, а двое других — сзади, за Риком и Марисой. Шли долго и молча. Лес стал перемешиваться с поросшим высокой травой лугом, Штеф остановился у сосны, на суку которой висела синяя тряпка. Мариса наблюдала с непониманием — а потом увидела, как он отгрёб горку листьев и разблокировал спрятанный под ней навесной замок.       — Тебя как звать, однорукий? — спросил он, откидывая дверь. Вниз вела тесная лестница.       — Рик Граймс.       — А твою жену?       — Мариса.       Она притихла. Жизнь позволила ей стать женой Рика только в глазах каких-то бандитов, да и то — понарошку. Жестоко.       Штефан отряхнул ладони друг о друга, его костлявое татуированное лицо разгладилось.       — Рик и Мариса, если вы вдруг ещё не поняли, то сообщаю вам — вы в полной жопе.