Театр. Вампирская драма

      Всё шло наперекосяк. Сначала они отказываются принять изменения в сценарий, а теперь уничтожают даже старую версию!       Стоя за одним из жестяных листов и наблюдая за постановкой, Адалин мучительно заламывала руки и чуть не выла. Больше всего на свете ей хотелось остановить это позорище — просто выключить прожекторы, разогнать зрителей, оторвать головы актерам, ну а потом, чего уж, можно смело выходить на солнце. Это крах. Полный провал.       Дэйзи коверкала текст пьесы. Саймон играл ещё куда ни шло, но Дэйзи просто каждой секундой своего пребывания на сцене всё рушила. Еще и крыша ангара лязгала, точно передразнивая!       Тихо поскрипывая зубами, Адалин выглянула из-за металлической «кулисы» и пробежалась взглядом по ангару. Может быть, сир уже ушла? Зачем ей терпеть этот ужас? Но нет. Рыжие косы ярко блестели даже во тьме зрительного зала. Какой ангельской выдержкой должна обладать эта женщина, чтоб сносить такую подопечную!       Адалин отвернулась, чтоб не видеть… Но пьеса шла своим чередом.              — Принц, у меня от вас подарки есть. Я вам давно их возвратить хотела. Примите их, я вас прошу, — Дэйзи шагнула ближе к зрителям, отворачиваясь от Саймона, и сложила руки на животе.       — Я? — откликнулся он, замерев позади нее. — Нет, я не дарил вам ничего.       Софиты высвечивали ее, Офелию. Медные локоны парика струились вдоль тела до середины бедра, и весь ее образ точно сошел с полотен прерафаэлитов. Гамлет в этой сцене — во всей постановке — стоял в легком полумраке за спиной примы.       Выступать сегодня было неожиданно тяжело. Во-первых, публика. В последний раз Саймон играл вживую, не на камеру, ещё в студенчестве. Ну а перед сборищем живых мертвецов, взыскательных, как короли — и вовсе никогда.       Во-вторых — Дэйзи. Он не чувствовал никакой отдачи от нее, никакой энергии. Она, точно манекен, механически повторяла жесты и реплики, заученные на репетициях. Саймон ловил ее взгляд, чтобы как-то ободрить, поделиться с нею зарядом, ведь для успеха нужно, чтобы выкладывался каждый. Но внимание Дэйзи было приковано к залу, словно она выискивала кого-то или ждала.       Мягко отступая прочь от круга света, Саймон произнес свою финальную реплику в сцене: «Лучше отправляйтесь в монастырь». Вышло грубее, чем стоило. В его словах звучала обида, вовсе не нежная печаль. Какого черта, Дэйзи! С таким партнером всё — что об стену горох.       Незаметно для зрителей он покинул подмостки. Адалин пробуравила его ядовитым взглядом, и Саймон невольно оскалился ей в ответ. Отвернувшись, он вышел в техническую зону, где уже дожидалась девушка-гример. Ее взор лихорадочно бегал от волнения, и она сильно пахла каким-то глупым цитрусовым дезодорантом. Ей-то чего так переживать?       Девушка настойчиво кивнула Саймону на стул — мол, садись, подкрашу. Саймон прошел мимо нее, направляясь в костюмерную. Время между выходами было рассчитано по минутам, и грим обновлялся после наряда. За спиной раздались мелкие шажки, и девчонка ухватила пышный рукав гамлетовского камзола. Дура, всё перепутала! Волна черной злобы подкатила к горлу, и по мышцам цепной реакцией разлился огонь.       Это было приятно — отдаться внутреннему зверю. Его ярость заполняла разум, будто крепкий алкоголь. Весь мир словно замедлялся, поле зрения сужалось, а цвета пропадали — всё окрашивалось густым, пульсирующим, багровым... Напряжение охватывало всё тело, и было так восхитительно сладко разрывать плоть и окунаться кожей в жаркий сок жизни.       Саймон замер на долгие десять секунд. Глаза застилала красная пелена. Постепенно сквозь нее стали проступать очертания девушки — та стояла в замешательстве, испуганно глядя на актера, и не решалась ни убежать, ни потянуть его снова к зеркалу.       — Это позже, — выдавил он и быстро ускользнул в костюмерную.       Голову обручем охватывала тупая боль, а в ушах не умолкал тяжелый гул. Саймон слишком резко дернул молнию, расстегивая камзол — она застряла — стянул через голову. Его мысли были далеко.       Он едва не убил эту девочку. Если б он был чуть более голоден или если б она схватила его чуть сильнее… Всё обошлось буквально чудом. Но нельзя же каждый раз на него надеяться. Оно и не происходит. Он вспомнил — ярко, точно на миг перенесся во времени — вспомнил белые дреды, разметавшиеся по кирпичной стене, а затем по асфальту. Вспомнил парня с переломанными ногами. Он должен взять это под контроль. Он должен как-то бороться с этим.       Но как? Его новая природа — она такая. Хищник. Зверь. Что тут поделаешь? Это ведь происходит ненамеренно. Первобытная ярость, которая сильнее человека.       Но сегодня — сейчас — как-то ведь удалось…       Саймон стоял перед зеркалом, задумчиво поправляя берет. Совсем скоро он должен выйти на сцену в образе Джона Милле, художника-прерафаэлита. И Дэйзи будет бесподобна в роли трупа, чертова кукла!       Саймон наклонил голову, рассматривая себя в разном освещении. Нет, без гримера не обойтись. Скрепя сердце, он отправился обратно к той девушке. Она встретила его диким взглядом, через силу улыбнулась и кивнула на стул.       Саймон сел, и по лицу забегала пушистая кисточка, а воздух наполнился кисловатым запахом страха. Когда гримерша оторвалась, чтоб обмакнуть спонж в краску, Саймон прошептал:       — Извини. Просто всё идет наперекосяк. Там, на сцене.       Рука девушки на мгновение застыла.       — Всё в порядке… Мне просто показалось на секунду, что вы меня ударите, — она нервно рассмеялась.       — Мне тоже. Но видишь, всё обошлось. Извини, что напугал.       — Да ничего страшного, что вы...       И, прикусив губу, она продолжила обновлять грим.       *       Когда до конца представления оставалась четверть часа, в глубине ангара тихо скрипнула дверь, и в полумраке первого ряда возникла миниатюрная фигура Ванессы Ши, примоген Тореадор. Внешне юная особа с тонкими губами и цепким взглядом. Даже летом она предпочитала носить меха. Одно из лучших мест в зале всё это время дожидалось ее.       Саймон нутром почувствовал, как Дэйзи вздрогнула, и температура на сцене будто приподнялась на полградуса. Ярость, которую до этого он с трудом держал внутри, неожиданно отступила.       Он сделал два шага от мольберта, закусил кисть и вгляделся в Элизабет — мертвенно бледную, замершую среди лепестков в холодной ванне. Всё, что требовалось от Дэйзи в этой сцене — безмолвная красота. Минуту назад она лежала трупом в куче искусственных цветов, и Саймон едва находил силы, чтоб играть. Теперь ее неподвижное тело словно дышало чувственным страданием.       Джон Милле, в исполнении Саймона, вскрикнул, и кисть с глухим стуком выпала из его руки. Он метнулся на другой край сцены, хотел было выхватить Элизабет из воды, но вдруг замер, так и не коснувшись. Веки Дэйзи чуть подрагивали — она явно наблюдала за происходящим из-под ресниц. Подняв голову, Саймон отвернулся от девушки и провел взглядом по темноте поверх публики. Его глаза сузились, а на щеках заиграли желваки.       Эта сцена казалась ему самой спорной, самой непонятной во всей постановке. Адалин хотела, чтоб здесь сходились сюжетные линии всех трех Офелий. Некое таинственное преображение, чуть ли не триединство. Черт разберешь идеи этих безумцев.       — И пусть из этой непорочной плоти вырастут фиалки! Но нечто есть опасное во мне, чего мудрей стеречься.       Он шагнул обратно к ванне-гробу, оставаясь лицом к зрителям. Опустился на одно колено и поднес к губам ледяную кисть Дэйзи.       — Элизабет! Офелия! Очнись!       Закрыв глаза, он надолго прильнул к тыльной стороне ее ладони — сквозь тонкую кожу чувствовалась каждая косточка. Внезапно холодная кисть дрогнула, и Саймон приподнял взгляд на Дэйзи. Полусидя в ванне, девушка лучилась жизнью и смотрела мимо него, в зал.       В висках громко стучало от волнения. Мертвая кровь бежала по венам как живая. Да, он сам разогнал ее, заставил снова пульсировать горячим потоком. Но в эту секунду ему показалось, что его сердце бьётся само по себе — человеческое, живое. Что последних шести лет и не было вовсе.       Саймон галантно вывел приму на центр сцены. Стоя позади нее, точно тень, и мягко держа ее за плечи, он постарался придать голосу текстуру бархата.       — Чего бояться теперь, дитя мое? Взгляни на мир перед тобой. Сегодня ты вступаешь в жизнь вечную.       Высокопарный слог давался ему как никогда легко. Речь казалась естественной, и он слышал в собственном голосе интонации, которых не удалось добиться на репетициях. Может, Адалин и не одобрит их, кто знает. Неважно. Сейчас Саймон слился с ролью и не хотел вспоминать о мире по ту сторону театра.       Дэйзи резко сбросила его руки, и Саймон снова ушел в тень. В динамиках зазвучали первые ноты «Рождения новой Офелии». Дэйзи, конечно, отвоевала свое право на финальную арию.       Прима расправила плечи, гордо вскинула голову и, шагнув вперед, нежно запела. Ее голос лился трелями, пульсировал, как кровь, и сиял, как забытое солнце. Никогда, ни разу за все репетиции, Саймон не слышал, чтоб она так выкладывалась. Его и без того разомлевшая душа замерла от восторга.       Смысл песни сводился к тому, что никакие Гамлеты и Джоны ей не нужны, она теперь вольная женщина и будет жить своей жизнью. Саймон не понимал, каким образом этот вывод следовал из событий пьесы. Но если спеть о чем-то очень хорошо — это ведь становится правдой, не так ли?       Мелодия проникала глубоко в разум, и мысли начинали танцевать, вторя ее переливам, паузам и подъемам. Кажется, уже кончился и текст, и аккомпанемент, а Дэйзи всё пела.       Саймон вышел на поклон как в трансе.