гиблое место

И все-таки он ненавидит карамель. Она противной сладкой пленкой остается во рту, и даже двойная доза лимонного сока не способна его перебить. Глеб морщится и вытирает губы тыльной стороной руки, чтобы смыть липкую гадость. Все-таки Серафим готовит эти шоты в разы вкуснее. Либо Глебу хочется так думать, чтобы чувствовать к нему эти яркие эмоции подольше. Чтобы жизнь ещё хотя бы на пару недель была не такой пресной и скучной. Чтобы Серафим дальше синевой глаз разукрашивал окружающий мир в менее серые тона. Но сейчас он занят другими гостями, и Глебу приходится почти лежать лицом на стойке, выпивая шот за шотом, которые готовит его напарник. Ему скучно. Невыносимо скучно, а заняться абсолютно нечем, он уже успел это понять. Глеб здесь безвылазно уже неделю, и все его успели запомнить. Поэтому почти весь алкоголь достается бесплатно, просто за протянутую в приветствии руку. Наверное, если тебя начинают узнавать в стрип-клубе, это не самый лучший знак. Попытка судьбы показать тебе, что что-то идет не так, против планов. Но Глебу было плевать на знаки. У него не было никакого плана. Он просто гнался за ощущением жизни, не брезгуя почти ничем. Секс, алкоголь, женщины и мужчины, косяки и мысли о чём-то более серьёзном, чем скрученная трава. Прошла… неделя? Неделя, когда Глеб почти не выходит отсюда, отлучаясь лишь на сон. Всё также заходит, улыбается дуре-Карине на входе и сразу, напрямую уже идёт к любимому стулу. Все вокруг запомнили, что это его место по праву. Его, потому что прямо напротив, за стойкой чаще всего работает Серафим, которого так интересно отвлекать от работы, лишь бы развести на жесткий секс после смены. В этом логове разврата не было табуированных тем, поэтому про то, что лучший бармен клуба и красивый кудрявый парень, ставший за неделю неотъемлемой частью коллектива, частенько трахаются в туалете и подсобках знал каждый. Но это не мешало танцовщицам из раза в раз подсаживаться к нему, гладить своими тонкими руками его тело и шептать на ухо грязь, рассчитывая если не на секс, то хотя бы на бесплатную выпивку. А Глеб не вёлся. Иногда подыгрывал им, улыбался, сжимал пальцами их кожу, но никогда не уединялся ни с одной. Ещё неделю назад он бы затащил ту красотку с яркими зелёными глазами в ближайшую закрывающуюся комнату и вбивал бы её в грязную стену, не заботясь о состоянии. Но Серафим пока что вызывал в нём нужные эмоции, и в данный момент желания променять его на очередную шлюху не было. Особенно вызывал огонь его тяжёлый, ревнующий взгляд и нескрываемая грубость после шести утра, когда они вновь и вновь уходили в укромное или не очень место. Серафим был живее каждой танцовщицы и работника этого неонового ада и делился этой жизнью с давно сгоревшим изнутри Глебом. А Глеб брал от парня всё, что можно, всё, что получалось забрать — выводил на эмоции каждым своим действием, упивался его реакцией и тем, что пока что огонь в груди не гаснет. Он знал, что это ненадолго. Знал, что ещё чуть-чуть — и даже его глубокие синие глаза перестанут цеплять за живое, станут очередным куском голубого стекла, коих в этом месте десятки. Но пока что всё было хорошо. Пока что он горел синим пламенем в лучах софитов ярче самой красивой стриптизёрши. Пока что не было нужды что-то менять. Когда Глеб ловил на себе тяжёлый взгляд потемневших глаз, то неон светился ярче, смесь голубого и розового больше не раздражала, а громкая музыка переставала казаться удушающе-противной. Даже карамель становилась менее приторной. Сейчас на часах было всего лишь три утра. А Глебу уже наскучило ловить раздражённые взгляды синих глаз, поэтому он кивнул его напарнику и соскользнул со стула, безразлично обходя клуб по периметру. Он знал каждую деталь, но всё равно скользил взглядом по столам и шестам. Знал чуть ли не по имени каждую девчонку, что выставляла своё тело напоказ, крутясь в такт музыке. Знал, как пройти мимо толпы к туалетам. Знал, где всегда встретит трахающуюся жадно парочку. Знал, где можно с помощью одной лишь наигранной, добродушной улыбки заполучить стакан с алкоголем. Знал всё, но шёл, как пограничник, ища что-то новое. Внимание его привлёк сидящий за дальним столом парень, который увлечённо водил по лакированной поверхности пластиковой картой, слишком явно и не скрываясь деля белые крупицы на дорожки. Глеб никогда не планировал опускаться до наркотиков, но сладкие шоты и желание почувствовать хотя бы что-то отключали здравый смысл. Он и так работал слабо, едва-едва. Но на трезвую голову хотя бы подавал сигналы в мозг. Но сейчас в голове было гулко. Жить было так скучно, а в хитрых серых глазах читалось обещание подарить недостающие, желанные эмоции. — Дима, — улыбнулся парень, когда Глеб упал рядом с ним на диван и внимательно изучил взглядом уже готовые дороги в ад. — Глеб, — кивнул он, наклоняясь поближе и рассматривая раскрошенные кристаллы, — сколько? Благо, Дима оказался понимающим, не переспрашивая ничего лишнего. Повезло не наткнуться на излишне заботливого идиота или на тоскующего по компании дрочилу. — Впервые? — он смотрел внимательно на то, как Глеб явно взвешивает что-то в пьяной голове. — Ага. — Тогда бесплатно. Втяни одну, запей алкашкой и жди. А Глеб был не менее понятливым, поэтому, даже не задумываясь лишний раз, наклонился над столом и вдохнул белую смерть, жмурясь от щиплющих ощущений на слизистой. Странное чувство. Но после залпом выпитого джин-тоника оно стало приятным и как будто давно знакомым, таким родным. Прикрыв глаза, Глеб откинулся на спинку дивана и замер, наблюдая за ощущениями издалека, откуда-то с подсознания. Благо, новый знакомый не отвлекал бесполезной болтовней, помогая отследить первый в жизни трип. И уже спустя несколько минут Глеб понял, что музыка больше не раздражает слух. А открыв глаза, залип невольно на красоте розового неона. Как он раньше упускал эту красоту? Интересно, а на лоснящихся красотой женских телах всегда так ярко отражались софиты? Всегда они так цепляли взгляд и завораживали? Глеб рассматривал клуб, как будто оказался здесь впервые. Каждая деталь играла своей, уникальной красотой, и он искренне не понимал, где были его глаза раньше. Хотелось найти Серафима и поделиться с ним ощущениями. А ещё заглянуть в яркие синие глаза и утонуть в их красоте. Сейчас они наверняка будут светиться такими эмоциями, которых пустой Глеб не испытывал никогда. Поэтому он с улыбкой пожал руку новому другу и отправился нетвёрдой походкой к бару. — Сима-а, — улыбнулся широко Глеб, опираясь локтями на барную стойку и глядя осоловело на ошарашенного бармена. — Андрюх, подмени на полчасика, — кинул Серафим, не скрывая злости, и вышел из-за стойки, утягивая несопротивляющегося Глеба за собой в раздевалку. Как иронично. А у него и правда были невероятные глаза. Синие, глубокие, блестящие разными эмоциями и так затягивающие на своё дно. А Глеб не сопротивлялся, падал с головой, пока есть возможность тонуть. Пока не стало скучно. — И что это, блять? — захлопнул за ними дверь Серафим, припирая его к стенке и разглядывая широкие зрачки. — Порошо-ок, — тянул гласные Глеб, улыбаясь и разглядывая нависшее над ним лицо. — А ты красивый, Си-им. Серафим отстранился рывком, глядя на него со смесью боли и ярости. Красивый. Такой эмоциональный и живой, что даже у Глеба в груди что-то ёкало, какой-то отголосок… злости? Как будто он впитывал испытываемые Серафимом эмоции. Вампир, только эмоциональный. — Ты ахуел. Просто ахуел, — скрестил руки на груди Серафим, — мало того, что бухаешь неделю, не просыхая, решил ещё и поторчать? Глеб закатил глаза, развивая насильно в себе эту несуществующую злость. Хотелось почувствовать эту застилающую глаза ярость, проораться, подраться и потрахаться на этих эмоциях. — А тебя ебёт, Сим? — улыбнулся Глеб, разглядывая раздражённого парня. — Че хочу, то и делаю, ты мне не указ вообще. Ты мне никто, чтобы нотации тут вычитывать. А в глазах Серафима моментально засквозила боль, которая слабым отголоском отдалась и в Глебе. Приятно. Так живо, как будто это ему бросают такие слова, обижая. — Никто, значит? — прищурился Серафим, подходя ближе, ставя руки на стену по бокам от его головы и склоняясь над Глебом, перекрывая ему свет. — Ага, — довольно оскалился Глеб, обхватывая слабыми руками его шею, — потрахаемся? И в следующую секунду Серафим впился в его губы кусачим поцелуем, не щадя его сухих губ и слабых конечностей. Не жалея его измученного тела, растягивая наскоро, вставляя почти насухую. Но мефедрон так ловко замещал собой боль, подменял понятия и превращал их в эмоции и удовольствие, заставляя выгибаться и подаваться ближе, сильнее, вскрикивать и кусать губы. То ли свои, то ли его — Глеб даже не пытался разбираться. Только не понимал, почему не делал так раньше. Почему не употреблял, если это вызывало так много нужных чувств? Как это было правильно, как это хорошо ощущалось. Выходить из этого состояния не хотелось, но уже сидя неловко на барном стуле и выжидая почти доработавшего Серафима, Глеб чувствовал неприятные ощущения по всему телу. Завтра надо употребить ещё. Ещё этих эмоций. Ещё этой сладкой боли. Ещё-ещё-ещё. Глеб на пару часов почувствовал себя как будто бы человеком. А на хмурого, явно расстроенного Серафима он не обращал внимания. Он не понимает, почему он употребил. Не понимает, что он чувствовал под действием вещества. Ничего не понимает, а делает вид, будто самый умный и самый оскорблённый. Глеб ни в чём не клялся. Ничего не обещал. Не говорил о любви, потому что её нет и не было. Они трахались, Глеб пил и проводил время хорошо. А Серафим сам что-то себе придумал. И это его проблемы. Глеб просто хочет перебить скуку его членом, синими глазами и новой дозой. Он хочет больше этих ощущений, и плевать, так плевать на будущее.