гиблое место

Открывать глаза не хотелось. Темнота перед глазами была такой уютной и успокаивающей, что хотелось остаться в ней навсегда. Ну, хотя бы ещё на несколько минут. Тело ощущалось странным. Он чувствовал каждую клетку, слишком ярко ощущал холод пола, как болят кости от соприкосновения с твёрдой поверхностью. Это было странно, потому что действие наркотиков давно закончилось. Но ему было холодно. Всё тело немного потряхивало. А еще ему было больно где-то в области груди. Но это было неудивительно — на трезвую голову оценить масштаб произошедшего было проще. А в груди была тревога. Не такая, как обычно бывала на отходах или в похмелье. Она была перманентной, от неё было невозможно отвлечься. Ни на холодный пол, ни на тряску в руках и всём теле. Тревога не пропадала. Но надо было открыть глаза и осознать себя в пространстве, чтобы тревога утихла. Единственный вопрос, который волновал Глеба — где он? Нужно просто открыть глаза, чтобы это понять. Вот так просто, на счёт раз… два… Глаза распахнулись с трудом, и пришлось проморгаться, чтобы картинка не плыла так явно и так сильно. Слипшиеся ресницы вызывали жжение, и невольно выступали слёзы от этой боли. Но картинка всё-таки стала чётче. Глеб был всё в том же клубе, на полу перед диваном. Вокруг было тихо, значит, уже явно больше шести утра. Все гости разошлись, танцовщицы ушли с работы. Бармены закрыли смену. Остались только уборщицы. И он. И рядом валяющийся спящий Дима. И поблескивающие на столе зиплоки. Глеб не помнил, какой сейчас день. Сколько он вообще провёл в этом клубе, почти не выходя из него? Неделя? Две? Месяц? Полгода? Всё спуталось в одну картину из веществ, алкоголя, секса и светомузыки, и выделить хотя бы один день из всего этого безумия было сложно. Помнились лишь самые яркие моменты, а всё остальное… пресная, безвкусная дрянь. Хотя под веществами всё казалось ярким, сладким и кислым одновременно. Таким завораживающим, блестящим глянцем и дороговизной. Манящим и запретным. Но теперь действие алкоголя, дыма, таблеток и порошка закончились. Всё оказалось не таким прекрасным. Серым. Грязным. Мрачным. Противным. До дрожи по всему телу мерзким. Сейчас, медленно сев и морщась от боли в голове, Глеб оглядывал клуб со смешанными эмоциями. На трезвую голову всё было слишком, слишком уж настоящим. Диваны больше не манили блеском дорогой кожи и мягкостью. Они оказались потресканные и затёртые, с мокрыми и противными следами на обивке, оставшимися от гостей. Шесты больше не блестели ярко, завлекая, украшая тела, на них явно были видны отпечатки рук, а сами они как-то потускнели резко, потеряв своих сверчков. Всё ещё ярко блестящий неон больше не кружил голову своей смесью розового и голубого. Теперь Глеб видел каждую перегоревшую лампочку и фальшивый оттенок. А на потолке больше не было цветных радостных картинок, от которых было так весело. Глеб видел трещины и где-то осыпавшуюся побелку, которая иногда в трипах слепила глаза своей яркостью. На самом деле потолок был серым. Как и всё вокруг, пусть и пыталось подсветиться неоном. На самом деле за яркостью обёртки прятался обычный серый мрак. Вставая осторожно, держась за грязный стол, Глеб не мог перестать оглядывать клуб взглядом, в котором слишком явно плескалось отвращение к миру. Сейчас было сложно вспомнить, как он восхищался каждой деталью. Сейчас хотелось обоссать каждый угол, чтобы сравнять в своей голове это место с грязью окончательно. А за соседним столиком усталая уборщица затирала пятна, убирала разбитое стекло, выкидывала пакетик за пакетиком, безжалостно сметала порошки и неюзанные таблетки в помойку. Вся красота, которая ночью завораживала и манила, так легко сметалась сейчас в помойку. Барная стойка не была больше глянцевой. Даже отсюда Глеб видел липкое мокрое пятно, которое осталось от чьего-то коктейля, а бутылки с алкоголем сейчас его не привлекали, только навевали тошноту. Настолько сильную, что Глеб рванул в сторону туалета, не обращая внимания на тело, которое тупо и ноюще болело. Упав на колени, Глеб склонился над унитазом, не обращая внимания на грязный ободок и ещё более грязный пол. Его вырвало смесью алкоголя, желчи и какой-то еды, которая не пойми как в него вообще попадала всё это время. Тошнило долго, и когда позывы наконец закончились, Глеб чувствовал себя отвратительно трезвым и вымотанным. Думалось, что он умрёт в эту же самую секунду, прямо лицом в унитазе. Достойная его образа жизни смерть. Организм протестующе болел, осуждая его за то количество убийственных веществ, которые в него вливались и всыпались лёгкой Глебовской рукой. Хотелось оглушить себя сильным ударом по голове, чтобы не чувствовать боли. Глеб опёрся руками на раковину, устало глядя в зеркало. Он даже не замечал, насколько похудел за это время. Кожа стала бледной, а под глазами светились синяки, напоминая каждому о том, сколько времени он провёл за медленным самоубийством. Руки тряслись ощутимо, и он открыл воду, бессмысленно наблюдая, как она смывает следы чего-то с раковины. Не было сил даже оглядеться и поморщиться от грязного туалета, в котором трахался не раз, в котором прижимал девушек к стенам, и был вжат в первую же попавшуюся поверхность сам. Было противно. От всего, что происходило по его инициативе и вине. Слишком много отвратительных вещей он натворил, будучи обезглавленным веществами и алкоголем. И сейчас Глеб просто безразлично смотрел, как вода стекает в слив, смешиваясь с потекшей из носа кровью. Было стыдно. Непривычное ощущение, от которого горели щёки и слезились глаза. Глеб был противен самому себе, и единственное желание было — лечь и умереть прямо сейчас, чтобы не натворить ничего сверху уже содеянного. Он был просто бессмысленным, нелепым телом, которое могло тупо болеть и творить ужасные вещи. И вода уносила с собой кровь и слёзы, остужая горящее лицо и болящие от вечных софитов глаза. Глеб не знал, сколько времени провёл за этим самобичеванием, но когда он наконец закрутил кран и поднял глаза на зеркало, увидел в тёмно-карих глазах только мрачную решимость. С него хватит. Поиграли, натворили дел, и надо завязывать. Так жить больше не хотелось. Хотелось попробовать по-другому. Без шлюх-стриптизёрш, грязных денег, ёбаных таблеток и порошков. Ведь все люди как-то живут? Глебу хотелось верить, что в нём ещё осталась способность жить нормально. Но чтобы это жалкое «нормально» наконец наступило, нужно было наконец выйти из этого места. И шёл к двери он решительно. Не обращая внимания на слабо зовущего его Диму. Тот справится сам. Или не справится и умрёт. Судя по количеству веществ, именно к этому подельник и идёт. Но это его выбор. Его жизнь. Только Диме решать, что с ней делать и как, когда умереть. Глеб шёл на выход решительно, но оглядывая на прощание каждый уголок, теряя их в памяти и закрепляя одновременно. Шёл по клубу, мысленно заливая грязью каждый сантиметр. Шёл наконец без сомнений и с головой, полных трезвых мыслей. Впервые сам толкнул тяжёлую дверь рукой, не подгоняемый девушками, не падая на неё пьяный всем весом, не следом за уставшим Серафимом. Просто вышел. Как нормальный человек. И замер у входа, чувствуя невероятное чувство дежавю. Вроде бы только что он стоял у входа в стрип-клуб и думал, нужно ли ему всё это? Размышлял, зачем пришёл и как жизнь дотащила его до этого проклятого места. Понимал, что проебёт душу напрочь, но всё равно зашёл. И пропал, как казалось, навсегда. Но сейчас снова стоял здесь и курил сигарету. Курил и смотрел на вывеску стрип-клуба, в которой слишком явно были выкручены несколько лампочек. Ведомый отходами, Глеб этого не замечал раньше. Он видел только сине-розовый свет, который обещал ему веселье и свободу. А сейчас видел такие явные изъяны, что даже не верилось, насколько глубоко он успел погрязнуть в этом омуте. Но сейчас он не хотел возвращаться, заходить туда ещё хотя бы раз. Не хотел слышать запах пота, алкоголя и порошка. Не хотел больше видеть почти обнажённые женские тела. Не хотел слышать звон фишек и шелест купюр. Поэтому выкинул окурок прямо под дверь стрип-клуба и ушёл, не оборачиваясь, как чёрный плащ, растворяясь в темноте ночи. Он просто обязан попробовать по-другому.

Лужей мочи, уже трезвый почти, это место почтил

И, как Чёрный Плащ, исчезаю в ночи

Оставаться здесь больше нет причин

Да я ебал эту блажь: диско, лаунж, бар, чилл

Стрип-клубы — тем паче хуйня для дрочил

Прощай, Magic City!

(ЛСП — Воскресение)