I
У Тома появилась новая одноклассница. Ага, прямо на седьмом курсе. Черт знает откуда свалилась на его голову. И он её ненавидит. Канапушки её мерзкие на носу, патлы рыжие, ухмылку кривую и бесстыжую, щербинку между зубов, глаза цвета позавчерашнего чая, подернутого радужной пленкой. Среди прочих слизеринцев её, в общем, тоже не больно-то жалуют, но все больше игнорируют. Пруэттов на Слизерине отродясь не было, но они все еще чистокровные. До седьмого колена. Свои. В отличие от Тома. Ему так противно, что хочется скрежетать зубами от злости. Во рту словно скрипит ржавчина. — Я знаю, что ты делал прошлой ночью, — говорит она, когда Том проходит мимо нее в коридоре, едва удержавшись, чтобы не толкнуть плечом. Том представляет, как приведет Пруэтт на пляж где-то на пустынном берегу Ирландского моря. И убьет, пока никто не видит, под мерный шум стальных волн. Задушит прямо голыми руками — никакой магии, она недостойна. И оставит тело гнить на сыром темном песке. Чайки — эти отвратительно горланящие чудовища — склюют ей ресницы и глаза. Кости со временем выбелит время и ветер, через рёбра прорастет жесткий прибрежный кустарник… — Следишь за мной, Пруэтт? — Конечно, ты ведь любовь всей моей жизни, Том. Я должна быть уверена, что ты не свернешь на кривую дорожку. А василиск в канализации — это не путь благовоспитанного джентельмена. Том дергается, будто его ударили. Молниеносно он хватает ее в охапку и тащит в одну из темных ниш бокового ответвления коридора. — Говори, что знаешь? — он нацеливает волшебную палочку ей прямо в лоб. Конечно, профессор Дамблдор подозревал его во всем, что происходило в школе — в запугиваниях, в вымоганиях, в избиениях. Но про василиска точно не знал никто. Никто. Кроме Джинни Пруэтт. Как это возможно? — Знаю, что ты открыл Тайную комнату, знаю, что хочешь оставить якорь своей души в кожаном дневнике… Якорь души… кожаный дневник… мысли Тома заметались: о чем она говорила? Неужели?.. — В общем, ничего конкретного, — широко улыбнулся он. — Но скажи… что помешает мне стереть тебе память, как минимум? А максимум — сбросить твое бездыханное тело в канализацию? — Откуда тебе знать, Том, что профессор Дамблдор не ждет меня вон за тем углом, надеясь, что ты наконец дашь ему доказательства, что это ваша компашка избила Аббота на прошлой неделе? И подставила Гринграсса с воровством ингредиентов? Откуда тебе знать, что моя матушка не отправит сову к мракоборцам, чтобы рассказать все про твоего ручного питомца, как только я забуду написать ей письмо сегодняшним вечером? — Ты блефуешь… — он сглатывает. Он не уверен. Черт, черт, черт! Но не может же эта дура быть настолько отмороженной, чтобы сунуться к нему прямо в руки, действительно не имея никакого запасного плана? Он смотрит в её расширенные зрачки — от сумрака ли, от страха, или безумия — он не знает. — Легилли… — Протего! Щитовые чары срабатывают как взрыв. Тома относит чуть ли не к противоположному концу коридора. Он едва успевает затормозить взмахом волшебной палочки, но все равно больно ударяется локтем. Прямо в нерв. Нет, чайки — это слишком милосердно. Он разрубит ее на куски и скормит собаке лестничьего. В мгновение ока Том подрывается и преодолевает все разделяющее их расстояние с силой впечатывает Джинни, не успевшую убежать, в стену: — Ты знаешь, насколько ты вообще отбитая? Наглухо. — Не хуже тебя, моя любовь. — От того, как резко она подается вперёд, чуть не стукаясь с ним лбом и резко ударяясь в его подбородок, Тому кажется, что она хочет его поцеловать. Он делает шаг назад, смеряя ее уничижительным взглядом, будто боится испачкаться. Замарать пальцы в ржавчине. — Ходи по коридорам осторожнее, Пруэтт, не подверни ножку. Он разворачивается и, оставив, как ему кажется, последнее слово за собой, старается покинуть коридор. Это не бегство, уверяет он себя, просто небольшое тактическое отступление, чтобы вернуться позже и раздавить зарвавшуюся одногруппницу, как насекомое. Мерзкое жужжащее насекомое с большими глазами. — Тебе просто надо быть паинькой, Том, и тогда я тебя не трону. Он все-таки возвращается и вновь вжимает ее в стену, приваливаясь почти всем весом тела, надеясь, что затылком она ударилась непременно больно. Дебильная усмешка даже теперь вновь возвращается на ее лицо. Пальцы сжимаются на тонком горле. Его сейчас волнует лишь единственный вопрос: если он убьет ее прямо здесь и сейчас, то куда он в самом деле денет труп? — Я знаю, знаю… — хрипит она, стараясь отцепить его пальцы, а потом резко наступает ему каблуком на пальцы ноги, и минутной заминки хватает ей, чтобы вывернуться из его захвата. — Ты просто хочешь, чтобы я называла тебя как положено, так ведь, лорд Волдеморт? Том не удивляется. Ему кажется, что уже ничто не способно удивить его, когда дело касается нее. — Что тебе нужно, Пруэтт? — интересуется он холодно, решив про себя, что это будут непременно её последние слова. — Всего лишь капельку твоего внимания, Том. Ты такой красивый, когда злишься.II
— Седина тебе к лицу. Ты с ней выглядишь так… благородно. — М-м-м. Звучит почти искренне. Продолжай. — Нет, правда! Когда я тебе врал?.. Джин промолчала. Том и правда почти никогда не врал ей напрямую. Даже, порой, он был чересчур правдив. До омерзения. Но вот недомолвок и тайн у него было сколько угодно. — Тут у тебя уютно. — Хватит лести. Ты же знаешь, что я и так тебе помогу. Хоть мне и не хочется. Я ведь обещала. — Ты моя последняя надежда, Джинни. — Я знаю. — Помолчав, она добавила горько: — И никто уже не называет меня Джинни, кстати. — Посмотрим, может, и я привыкну. Со временем. Джин встала и прошлась по светлой просторной гостиной. Поправила вышитую салфетку на комоде и букет сухоцветов в вазе. — Значит, ничего у тебя не вышло, так ведь? — Ты собираешься меня отчитывать, как мальчишку? Может, пропустим этот этап? — Нет уж. Тебе придется послушать немного. За все те годы, что ты оставил нас в этой албанской глуши, а я лишь могла довольствоваться запоздалыми новостями о твоих победах, поражениях, любовницах… Твоей смерти, в конце концов. Почему ты не вернулся тогда, в первый раз? — Я не мог поверить, что всё кончено. — А теперь? Опять попытаешься убить Гарри? Том молчал. Джин нервно теребила кончик своей шали, покрывающей иссохшие плечи. — Нет, хватит с меня. Я устал. Джин выдохнула. Она только сейчас поняла, что все это время задерживала дыхание. — Хорошо. Тогда… Где же он у меня был… Дай-ка вспомнить… Кажется, в коробке с пряжей… — бодро начала она. — Что! Только не говори, что ты хранишь мой крестраж вместе с пряжей! — Да шучу я! Конечно, нет! — Джин счастливо рассмеялась. Может быть, впервые искренне счастливо за те двадцать восемь лет, что его не было рядом. И продемонстрировала Тому, зависшему рядом с ней тёмным полупрозрачным облаком, медальон Слизерина, с которым никогда не расставалась. — Мэри! — Джин выглянула из гостиной и крикнула. А потом добавила уже нормальным тоном подбежавшей на зов черноволосой девчушке: — Меропа, сбегай за папой в сад. Скажи, надо спустить с чердака котел. Дедушка вернулся.