Ласка и змей
11 мая 2024 г. в 19:40
— Я не должна с тобой разговаривать.
— Это еще почему?
— Плохо не учиться на собственных ошибках.
— Понимаю. Иногда возраст приходит один. Без мудрости. — Тихий смешок срывается с припухлых, как дольки разломанного грейпфрута, губ. Наверняка таких же горько-кисло-сладких на вкус. Джинни сглатывает.
— Ты меня не успокоил.
— А должен был? — Новый смешок раздается уже где-то совсем рядом от ее уха. По спине пробегает дрожь и затихает в районе копчика.
— Нет, конечно. Как я могла о тебе такое подумать. — Джинни чуть улыбается и шагает в сторону, разворачиваясь. Оставаться к Тому спиной — слишком большая роскошь.
— Знаешь, что такое настоящая свобода? — Джинни не совсем понимает резкую смену темы, но темные глаза Тома так заманчиво блестят, что невозможно не вовлечься в беседу.
— Отсутствие зависимости от воли таких тиранов, как ты?
— Свобода — это делать то, что хочешь, а чего не хочешь — того не делать. Свобода — это поддаться искушению, если так уж неймется. — Шепот Тома такой сладкий, что впору раствориться в нем целиком, а на мантии из тяжелой набивной ткани довольно красивый, хоть и едва различимый узор. И Джинни совсем не заметила, когда Том снова оказался так близко. Как магнит, притянувшийся к железу.
Его мягкие обманчиво нежные пальцы касаются её подбородка и приподнимают вверх. Сладко-грейпфрутовые губы накрывают её приоткрытый в немом удивлении рот. Как это произошло? И почему ей так невыносимо горячо, щекотно и больно одновременно? Джинни изо всех сил вцепляется в ткань мантии Тома, но это не больно-то ей помогает. Только то, что Том решительно сжимает её талию в стальных тисках, притягивая так близко, что не вздохнуть, удерживает её от падения прямо ему под ноги.
Верблюды идут сквозь игольчатое ушко, а легче всего провалиться в ад, чем раз за разом побеждать свою темную сторону и отталкивать его — парня с невероятно злой усмешкой.
Том выводит языком бесконечно- чувственную линию вдоль внутренней поверхности её губ, а потом резко отталкивает Джинни от себя.
— Не делать того, чего от тебя ждут — вот это все и есть свобода.
Джинни едва удерживается от падения.
— В такой трактовке свобода практически недостижима. — Джинни пытается унять разбушевавшееся сердце, и ей почти удается это сделать, равно как и подавить обиду и недоумение. Замаскировать за скептично вздернутой бровью.
— Обычными людьми, да. Но не мной. А ты — обычный человек, Джинни Уизли?
В груди Джинни вспыхивает яркое желание доказать Тому, что она такая же особенная — сильная, смелая, хитрая, — ничуть не хуже его самого. Но она это желание методично выкорчевывает — это всего лишь провокация с его стороны, глупо было бы повестись.
— Конечно, совершенно обычная. — Пожимает плечами Джинни. — Девушка родом из Норы.
— Лиса, значит? — Том веселится, когда ему удается прогнать с лица гримасу отвращения. — Или ласка? Так и почему ты снова здесь, ласка по кличке Джинни или Джинни по прозвищу Ласка? Со мной?
Ей хочется ответить, что она просто решила посмотреть изменился ли он с годами, стал ли более человечен и снисходителен… к ней, например. Да, почему бы и не к ней? Не все ли ей равно, какие у него там отношения с окружающими?
— Увидеть вновь твою беспомощность? — она говорит не то, что думает. И это не то чтобы очень по-гриффиндорски. Но и с Томом такие игры — обычное дело.
— Мою беспомощность? Правда, Джини, ты так в этом уверена, что эта беспомощность — моя?
Том опять оказывается у неё за спиной, резко надавливает на плечи, заставляя её сесть на неоткуда взявшийся стул, а потом хватает её за подбородок и тянет вверх, на себя. — Попробуй сбежать, милая моя пташка, сбежать из этой клетки со змеем, и увидишь, что ничего не получится. Ты даже не сможешь проснуться, если я того захочу…
Том ещё какое-то время держит на ее шее свои ледяные пальцы, а потом все-таки убирает их. И гладит нежно по ее плечам.
Глазные яблоки перекатываются под веками, луна светит сквозь прорехи в неплотно задвинутом пологе, а диадема с огромным синим сапфиром должна бы лежать в комнате забытых вещей. Но почему-то не лежит.