прячет за собою ночь.

Глеб парень безумный. С ума сошедший, ахуевший и выебистый. На это у Серафима своеобразная реакция. На это Серафима тянет. Глеб неспокойный, постоянно бунтующий и делающий все с точностью наоборот. Серафим парень терпеливый. Он Глеба приструнил с легкостью. Как пальцем об асфальт. И сейчас этим пальцем давит на головку, улыбается плотоядно на несчастный вид Глеба, которого изводит уже сколько? Серафим не считал. Глеб тем более. Зато Глеб сжимает руки в кулаках и держит по швам, потому что Серафим так сказал. Глеб сжимает губы, ни звука не издает, потому что Серафим приказал. Серафим Глебом гордится. Такой послушный и смирный, потому что он так приучил. Не дергается, не шевелит руками и ногами, молчит. Сам сгорает внутри, кричит — по глазам видно. А глаза эти блестят от слез, и щеки мокрые от них, но держится, терпит. — Умничка, мой самый хороший, — хвалит Серафим, чуть кивнув. Знак, что можно издавать звуки, чем моментально пользуется Глеб, начиная хныкать и скулить. Глеб умоляет взглядом, своими шоколадными глазами, которые еще ярче блестят от влаги. Серафиму хочется доводить до слез раз за разом. Он все также медленно ведет по члену и гладит бедра. Самый смирный и послушный для Серафима. Сидит на коленях, готовый выполнить любой приказ. И Серафим, конечно, приказывает. — Не дыши, — и Глеб задерживает дыхание. Прикрывает глаза и не дышит. Столько, сколько нужно. Секунды, десять, сорок, минуты. Без сопротивления. Без напряжения. Серафим приказал. Но не сказал сколько в этот раз. Паника вспыхивает в груди, но тут же гаснет. Серафим рядом, все хорошо. Глеб моргает и переводит взгляд в серо-голубые радужки. Серафим ободряюще улыбается, а в глазах что-то темное плещется, расплывается. Руку на грудь кладет, успокаивает и проверяет. Глеб привычно движется навстречу. Теплу, касанию, Серафиму. Тот его обнимает, кладет голову на плечо и шепчет: — Дыши. Глеб медленно выдыхает и расслабляется. Он Серафиму доверяет, а тот его доверие никогда не предаст. Глеб его любит, а Серафим любит его. Глеб в руки его отдался, а Серафим его никогда из них не отпустит. — Хороший, — слышится на ухо. Глеб улыбается.