Зола

Там, на улице, видны знамёна и острые штыки, какие-то вилы, щиты и блестящие доспехи. Там, на улице, стоит Йоичи, судя по всему, старающийся сделать толпу организованнее. Люди—грязные крестьяне, столь ненавидимые Кайзером—массово окружают их замок, перекрывая все возможные выходы. Перед глазами всё плывёт. Деревянный костыль тотчас же падает на пол с характерным звуком, Несс очень старается дышать, старается разглядеть их армию, силится понять, кто здесь воюет за императора; и спустя несколько секунд мучительно осознаёт, что за Кайзера никто не вступится. Он медленно-медленно поворачивается и прихрамывая добирается до широкой кровати, бессмысленно пытаясь стереть эту тяжëлую и плотную пелену с глаз сжатыми кулачками. Несс чувствует, как что-то очень мерзкое клокочет внутри него вместе со жгучей яростью и невыносимой обидой. Это, наверное, осознание того, что он вот-вот лишится всего—ну, не сам Несс, конечно, а его восхитительный возлюбленный. Он толком не ощущает пространство вокруг себя, его только что проткнули насквозь этими штыками—Кайзер молча смотрит на покрывало и не отдаёт никаких приказаний. Несс услужливо приближается, стараясь дать больше возможности для ударов: он любит вымещать гнев на нём, а не на каких-нибудь случайных слугах; любит давать ему почувствовать себя особенным. Он не предаст Кайзера, даже когда их посадят за решётку, он с радостью умрёт за Кайзера, если Йоичи попытается убить его. сейчас ему приходится надеяться только на то, что этот сторонник всего самого доброжелательного соизволит пощадить хотя бы Его Высочество, если Несс попросит как следует, если унизится, как положено, если встанет на колени и заплачет, разбивая в крошки последние остатки собственных чувств. Всё ради его спасения. Всё ради Кайзера. —Что прикажете делать, Ваше Высочество?—робко интересуется Несс, проглатывая добрую половину звуков. —Ëбаный чертëнок, да? И это после всего, что я для него сделал, ну, каково? Кайзер улыбается и почти смеётся. Кайзеру, кажется, весело—или это какое-то агональное состояние. Попытка убедить себя в том, что всё хорошо, что всё в порядке, что всё под контролем, или какой-то странный способ принятия. Несс видел такое, и, блять—всё это ему, как несмышлëнному ребёнку, объяснял проклятый Йоичи. Йоичи, Йоичи, Йоичи. В замке, в королевстве, даже в обожаемом Кайзере—всё-всë-всë кричит о Йоичи. У подножья кровати осталась его цепь, Несс буквально сидит на его одеяле. Бежать от Йоичи просто некуда: его влияние, его мерзкая и гадкая улыбка уже повсюду. Крики внизу усиливаются и сливаются в один назойливый голос, который он слышал каждый день перед сном, Несс почти чувствует его руки на своих запястьях, на своей спине, на истерзанных бёдрах. Он схватит Кайзера и будет пытать его. он схватит Несса и будет мучать, пока он не признает, что он человек. Никто не оказал им сопротивления. Они уже оскверняют своим присутствием первый этаж замка. —Ваше Высочество, пожалуйста,—робко просит Несс, неловко дотрагиваясь до его бледной щеки. —Что, Несс, что такое?—нервно усмехается Кайзер.—Хочешь жить? Жить без него? Это, блять, просто смешно. Идиот-Йоичи, наверное, так и не понял, что Кайзер не спасал ему, Нессу, жизнь: тогда было нечего спасать. Несс не думал, не мечтал, не хотел ниоткуда уходить, не хотел ни свободы, ни лучшей жизни, ему и не предлагали. Открывай рот, не ëрзай попусту, не разговаривай, не пытайся почувствовать себя равным тем, кто трогает тебя. После скудного ужина немедленно ложись спать, чтобы не портить свежесть личика, утром пей воду и красься, не позволяй портить товарный вид. Умирать нельзя, потому что за это, наверное, наругают. кто-то будет кричать и сердиться. У Несса не было жизни до Кайзера: это было пустое существование от сна до сна с какими-то размытыми мыслями о волшебстве и о том, что происходит в окружающем мире и пудрой в голове; он и не чувствовал собственной омерзительности, пока забравший его оттуда принц не объяснил ему, насколько ничтожными были семнадцать лет до встречи с ним. —Нет,—с трудом выговаривает он. —Мне выйти и попытаться с ними поговорить? —Ты такой безнадёжный,—разочарованно вздыхает Кайзер.—Возьми кинжал и убей меня. А потом себя. Не вздумай попасться им в руки.

***

Кайзер, наверное, ждёт от него истерики, этих воплей, его сумбурных криков и попыток его переубедить, но Несс не может.У него просто не остаётся сил: ему пусто и больно. Кроме Кайзера у него ничего нет, кроме Кайзера ему ничего не дорого и не ценно, и он не может, правда, не может—не может видеть, как Кайзер страдает, не может причинить ему боль своими руками. Изуродовать единственно понимаемое нессом произведение искусства—преступление. Он в ужасе смотрит ему в глаза, умоляя о пощаде. Кайзер не жестокий, нет—несмотря на всё, что он делал, несмотря на слова придворных и на количество смертных приговоров, подписываемых им почти каждый день; Кайзер не жестокий, но Несс чувствует, как болезненно в него впиваются шипы красующихся на гербе голубых роз. Прочные стебли держат его на месте, не позволяют развернуться, сбежать и ослушаться. Выколите глаза, как обещали. Свяжите руки, отрежьте уши и бесполезный язык, снимите кожу—по крайней мере, лишите всех чувств и эмоций: затмите всё ослепляющим светом и наконец перекройте дыхание, напичкав горло лепестками цветов. —Ну что, Несс, что такое?—самым скучающим тоном произносит Кайзер.—Это прямой приказ. Ты не можешь исполнить мою последнюю волю? Зачем я тогда держу тебя подле себя? Я сказал тебе воткнуть в меня этот кинжал. Разве ты не понимаешь, Несс? Йоичи жил здесь два года, он знает о подземном ходе, там наверняка его люди, он ведь у меня... такой умный, да? Мне некуда бежать. Нам с тобой, Несс. Давай-ка поживее. Побудь полезным хоть раз в жизни. Полезным. Надо быть полезным. Надо оправдать ожидания, доказать, что он достоин, что все эти годы дрессировки были не зря, что он самый послушный мальчик на свете, Кайзер велел что-то сделать, Кайзер что-то ему объяснял, тратил время на пустые попытки втолковать ему хоть что-нибудь—Несс всё равно не разобрал ни слова. Если бы он узнал, он бы, конечно, сказал, что Несс так и остался идиотом и шлюхой; он бы, конечно, был прав. Как будто Несс мог перестать быть всеми этими прозвищами, вогнанными в его некрасиво испорченную кожу вместе с крюками и жëсткими крупными горошинами. Как будто Несс мог снять со своих глаз привычную бархатную повязку и что-то увидеть. Что-то понять. Кайзер сказал что-то ещё, сказал что-то, кажется, про Йоичи—опять про ебучего Йоичи, опять про Йоичи. На Йоичи несли десятки доносов. О Йоичи каждый раз докладывали, Кайзера каждый раз предупреждали, но он, конечно, не слушал, он рвал его смертный приговор и заставлял глотать его кусочки, пока Несс захлëбывался в отчаянии. Йоичи лживый насквозь—и теперь из-за безмерной доброты Его Высочества он поднимается по витиеватой лестнице. Да, так правильно. Иначе Кайзер будет страдать. Йоичи мстительный и ядовитый, он не простит ему всех этих унижений, он, видимо, не понимает, что нужно было всего лишь покориться—если бы покорился, ему бы всё простили; ему и без того предоставляли все условия, а он, вероятно, из чистого злорадства продолжал ходить к нему, осматривать его раны и пытаться принудить к еде, когда он был наказан—ему почему-то надо было посмеяться над ним и поглазеть на то, насколько он жалкий. Кайзер, кажется, сказал, что они оба не могут спастись—он думает о нём. Он бы взял его с собой, если бы была возможность, они бы сбежали и жили вдвоём. Быть полезным. Быть полезным. У кинжала ледяная рукоятка. В комнате мерзко пахнет железом—лезвие входит ему куда-то в середину живота, и Нессу остаётся только надеяться, что он угадал с местом ранения—ему никто и никогда не рассказывал о военной службе и о том, как правильно убивать людей. Это, наверное, не так сильно отличается от этих смешных зайчиков, в которых он стрелял на охоте. Наверное, отличалось бы ещё меньше, если бы перед ним был не Кайзер. Только бы ему не было слишком плохо. Только бы Несс сумел сделать всё правильно последний раз в своей посвящённой Его Высочеству жизни. —И ещё, Несс,—слабо шепчет он.—Не смей трогать Йоичи. Кайзер медленно и ровно опускается на подушки, его веки понемногу закрываются, губы чуть кривятся—ему, кажется, ужасно больно: он умирает. Умирает с чужим именем на губах. Его грудная клетка тяжелеет, дыхание замедляется, и он принимает самый умиротворëнный вид. Светлые волосы лежат на его широких плечах—Несс сам не замечает, как начинает перебирать их пальцами, неосознанно поглаживая его рану. Его ладонь полностью в горячей крови. Он, блять, убил его. Он убил Кайзера. Смерть кажется такой ужасно непостижимой, потому что пять минут назад он лежал с ним под одним одеялом и обнимал его, боясь неаккуратным движениям доставить ему какие-то неудобства. Пять минут назад, до того, как он посмотрел в окно, ему было позволено касаться и любоваться. А потом—штыки и знамёна. Потом—Йоичи. Во второй раз вырвал из его оловянных рук счастье, забрал последние крупицы надежды ради дурацких прихотей и бредовых убеждений. Он вот-вот ворвëтся, наверняка будет глумиться над их трупами, повесит тело Кайзера где-нибудь на площади, потому что в нём нет ни уважения, ни здравого смысла. Ни в ком нет, они все прогнили до костей—и Несс бы гнил вместе с ними, если бы не Кайзер. Если бы Кайзер долгими вечерами не рассказывал ему, что хорошо, а что плохо, если бы он не заботился о нём, не кормил сахаром с рук за хорошее поведение. Кайзер сделал для него всё, что только мог—если бы Несс мог принять больше, он бы сделал ещё что-нибудь. Кайзер не разбаловал его, Кайзер лучше знает, как его воспитывать. Его выбрали не просто так, он лучше, достойнее, удобнее. Ему с ним хорошо. И Кайзеру с ним тоже. Если бы не Йоичи, всё было бы лучше некуда. Он, блять, возник из ниоткуда—однажды Кайзер просто притащил в свои покои пленника и нарёк его своим фаворитом. Своим трофеем. Без подготовки, без наказаний, без долгих попыток заслужить его доверие—Йоичи стал ему ближе, наверное, чем Несс. Йоичи позволяли всё, и Несс не жалуется, нет—раз Кайзер его наказывал, значит, ему было не всё равно. Это забота, это не бездушные и безличные наказания в борделе, нет—Кайзер всегда знал, как правильно работать с его пустой головой. Вывернутый наизнанку, Несс сидел в подземелье до тех пор, пока не осознавал свою ошибку—никто не подписывал для него смертный приговор. Израненный и замученный, Несс лежал у Кайзера на коленях, умолял о прощении и тихо поскуливал от боли, пока с его спины чем-то тëплым убирали кровавые разводы. Кайзер сурово хмурил брови, но поглаживал его подушечками худых пальцев, и Несс знал, что прощён. Он не может даже попросить разрешения обнять его на прощание, потому что он уже без сознания—он не может сделать это без спроса, это просто неправильно. Это обесценит всë время, потраченное на него. Ему остаётся только ронять слëзы на тяжелеющую ткань рубашки и вглядываться в мягкие черты лица. Нужно исполнить приказ, нужно немедленно проткнуть себя, но Несс снова не может. Не может отвести взгляда от его лица. Кайзер не сильно изменился за эти четыре года: он только чуть подрос и стал посильнее. От его тяжёлых ладоней остаются синяки, но они не болят—не могут болеть, раз оставлены Кайзером. Шипы не колются, не причиняют страданий; они только вежливо напоминают ему о том, кому он принадлежит, кого он любит до чего-то неописуемого и ему неподвластного, с кем принял бы любую участь. Он что-то шепчет, наклонившись к его лицу, беспорядочный поток слов, клятв, обещаний, странных просьб и извинений—он не слышит, точно не слышит; он уже, наверное, мёртв—Несс не умеет это определять. Несс будет любить его и мёртвым, и после смерти, что бы там ни было. Он не знает, какое наказание следует за всем, что он совершил, но знает, что в рай его точно не пустят. На расстоянии, в вечной жизни, в полной пустоте, где ничего не будет—он будет любить Кайзера где угодно. Безвозмездно, если нужно, невзаимно. Если он забудет его и переродится, если случится ещë какое-нибудь чудо—в любом случае, в конце концов они воссоединятся. В отличие от Йоичи, он создан для Кайзера. Он его любит. Сквозь мягкую и почти сладкую дымку обожания Несс вдруг чувствует, как в запертую дверь бестактно ломятся, очевидно, стараясь взломать замок. Он, блять, опять не смог выполнить простое поручение, Он, блять—у него нет времени на всë это, Кайзер ни за что не простит ему, если он попадётся к ним в руки—и Несс тотчас же заносит кинжал над собой и глубоко-глубоко рассекает свою плоть одним неуклюжим движением.