Семь дней

Боль была первым, что почувствовал Лань Ванцзи, когда сознание вернулось к нему после наказания. Он насчитал тридцать три удара дисциплинарным кнутом, а потом его поглотили темнота и тишина, забрав с собой боль. Позже боль вернулась, но темнота и тишина не отпускали долго. Тогда ему показалось, что в его теле что-то серьезно сломалось и его жизнь до конца будет такой — в темноте, тишине и боли. Но боль немного утихала под ласковыми прикосновениями, а тишину прогоняли гуцинь или сяо. Брат. Сичэнь говорил с ним тихо. Не бранил, не спрашивал. А когда не говорил — играл. Присутствие брата обволакивало, прогоняло боль. — Вэй Усянь жив, — сказал брат, но Ванцзи услышал, что он промолчал «еще». — Как только я смогу оставить тебя, я попробую забрать его в Гусу, как твоего избранника. Он проведет остаток дней в заточении… — добавил Сичэнь и промолчал, «как мама». «Оставь меня, поторопись», — попытался сказать Ванцзи, но и тут тело подвело его, он даже хрипеть и стонать не мог, лишь ощутил во рту что-то горячее — кровь, наверное. — Твои цицяо кровоточат, меридианы разбиты, но ядро выдержало, — сказал брат, а затем добавил тихо: — Если ты умрешь, он тоже умрет. «Он тоже умрет». Ванцзи не мог этого допустить. Обоняние вернулось следующим — Ванцзи почувствовал запах благовоний. А затем странное — аромат горечавки. Жестокое напоминание о том, что ждет Вэй Ина. Много позже Ванцзи узнал, что ему почудилось. Брат не приносил ему цветов. Затем Ванцзи почувствовал вкус — крови, и смог впервые неразборчиво прохрипеть — «Вэй Ин». В ту минуту он был один. Когда брат вернулся тогда, он не заговорил с Ванцзи. Играл на гуцине несколько часов к ряду, а затем молча ушел. Когда Лань Сичэнь пришел снова, он долго передавал брату духовные силы, потом снял с глаз Ванцзи повязку. В темноте холодных пещер брат казался размытым белым пятном. — А-Чжань. — Сказал брат и Ванцзи все понял. — Не верю. Брат не ответил. Он просто взял Ванцзи за руку и передал столько духовной энергии, что в итоге сам упал без чувств на каменное ложе. А Ванцзи смог встать. Смог долететь до Луанцзан. Смог донести А-Юаня обратно на мече. Только Вэй Ина найти не смог. Боль снова окутала Ванцзи, потому что он ей позволил. Он хотел утонуть в ней. Его раны перестали заживать. Он не хотел, чтобы они заживали. До тех пор, пока брат не сказал ему: — Если тебя не станет, дядя отдаст А-Юаня в приемную семью. Сегодня я видел их — хорошие люди. Перед закрытыми глазами образ Вэй Ина наложился на лицо маленько ребенка, которого Ванцзи едва живого вынес с проклятой горы. И Ванцзи позволил своим ранам затягиваться. Он согласился на уединенную медитацию и восстановление сил — ради А-Юаня. А еще слова брата почему-то врезались в память: «если ты умрешь, он тоже умрет». Ванцзи упрямо держался за них и не позволил себе умереть. Три года Лань Ванцзи почти все время окружала темнота. Боль растворилась в потоках Ци, но темнота окончательно расступилась только когда Ванцзи вышел из уединения. Тогда он понял, что его мир стал серым. Может, он слишком долго плакал кровью. Может, слишком долго был в темноте. Лань Ванцзи перестал различать цвета — трава под ногами стала такой же серой, как и небо над головой, разве что по оттенку отличалась. Ванцзи не сказал об этом даже брату, хотя Сичэнь не раз, и не два с беспокойством заглядывал ему в глаза. Первым цветным пятном в его сером мире стала красная лента в волосах мальчишки, который заиграл «Вансянь» на горе Дафань. Вместе с Вэй Ином возвращались краски — не все и тусклые. Небо стало, все же, чуть менее серым, а трава чуть более зеленой. Но красный оставался все таким же ярким, и этого Ванцзи было вполне достаточно. Когда Вэй Ин ушел, мир не стал серым снова, но остался очень тусклым. Ванцзи едва сдерживал ироничную усмешку, потому что когда Вэй Ин ушел, самым ярким пятном в жизни Верховного заклинателя стал Цзян Ваньин — пурпур, ведь, близок к красному. Ванцзи не пытался понять, почему он так зависим от Вэй Ина, его это устраивало. Он просто ждал, когда его мир снова станет цветным. Однажды станет, ведь Вэй Ин вернется… *** Цзинь Лин перехватил Верховного заклинателя на входе в Башню Кои. Объясняться не было времени, поэтому он просто схватил Лань Сычжуя за руку, и потряс зажатым в этой руке компасом зла и привязанной к этому компасу прядью черных волос. — Мы прямо сейчас летим искать Вэнь Нина, Ханьгуань-Цзюнь, — заявил он, загораживая Верховному заклинателю вход в башню. — Главное — найти их. Как можно скорее. Верховный Заклинатель кивнул, все трое вскочили на мечи и унеслись туда, куда указывала дрожащая стрелка компаса. Лань Сычжуй и Цзинь Лин несли друг друга на мечах поочередно, чтобы уменьшить время на отдых, потому что даже во время самых коротких передышек Ханьгуань-цзюнь не отрывал глаз от компаса. За сутки он не произнес ни единого слова. Только когда на горизонте показался лес, над которым разливалось пурпурное зарево, Ханьгуань-цзюнь тихо выдохнул: — Вэй Ин. Цзинь Лин почувствовал, как Лань Сычжуй на миг сжал его крепче и тихо всхлипнул. Цзинь Лин не был готов к тому, что ждало их в чаще этого проклятого леса. Дядя Цзян сидел, скрестив ноги в центре выжженной в земле печати, а позади него алым и пурпуром полыхал барьер. Пальцы дяди точно когти впились в печать, по ним в землю скользили крошечные молнии. Дядя Цзян был в глубоком трансе и по его лицу уже было понятно, что самостоятельно он из него может уже не выйти. — Ханьгуань-Цзюнь! — Призрачный генерал метнулся к ним из тени, — Остановите его! Нельзя чтобы они оба..! Он схватился за голову и коротко взвыл, а потом его взгляд упал на Цзинь Лина и Вэнь Нин дернулся как от удара. — Молодой господин… — Призрачный генерал скривился так, словно ему внезапно стало очень больно, а затем склонился в неуклюжем поклоне и протянул Цзинь Лину открытую ладонь. На ладони лежало кольцо. Цзыдянь.