Семь дней

Цзян Чэн разбирался в искусстве печатей достаточно, чтобы понять, как попал. Но понял он, все же, слишком поздно. Печать не отталкивала его, не сопротивлялась совсем. Принимала его силу безропотно, словно признавала его превосходство и принимала свою участь. Но в какой-то момент она стала меняться — начертания перед внутренним взором Цзян Чэна извивались, сминались, перемешивались, изображая картины из прошлого. Мерцающими штрихами мелькали виды Пристани Лотоса и Облачных глубин, пурпурным призраком восстал и пропал отец, а за ним — мать и сестра. Вэни с Луанцзан промелькнули кровавым маревом. Его собственное лицо — с нахмуренными бровями, и сжатыми в попытке скрыть улыбку губами, наложилось на бесстрастный лик Лань Ванцзи. Но образы потонули в лилово-алом тумане, который соткался в распростертое на земле тело. Вэй Усянь открыл глаза и посмотрел прямо на Цзян Чэна. Цзян Чэн одернул руки, остановив передачу энергии. Он не сомневался даже, что это — обман разума, что он снова ошибся… но стоило потоку силы иссякнуть, как у Вэй Усяня перед ним пошла ртом кровь. Он закашлялся и бессильно откинулся на спину, прикрыв глаза. — Уходи, А-Чэн, оставь меня, — прошептал он и затих. Цзян Чэну бы уйти. Все, что он знал, чему научился за долгие годы на стезе заклинательства, говорило ему, что это — ловушка. Что это печать воздействует на его разум, хочет больше силы. Вэй Усянь отвернулся от Цзян Чэна и сжался в клубок, задышал надрывно и хрипло. Его ханьфу ниже пояса пропиталось кровью. Цзян Чэн не смог сдвинуться с места. Не посмел отвернуться. Он не помнил подобной ситуации в прошлом. Не знал в Вэй Усяне такой покорности судьбе. Что если… что если печать как-то связана с создателем? Что если, отдавая силу ей, Цзян Чэн поддерживал угасающую жизнь своего брата? Цзян Чэн не искал ответ, потому что понял: он просто не сможет уйти. Он протянул одну руку к ране Вэй Усяня, другую к его виску, и продолжил передавать энергию. В конце концов, любая печать имеет свой предел. Если Вэй Усянь перед ним — игра разума, он вскоре пропадет, попробует напасть — чтобы спасти печать от уничтожения. Если… если Цзян Чэн может хоть немного помочь настоящему Вэй Усяню, он не прекратит. Ни за что. — Ты не ушел? Вэй Усянь с трудом расправил конечности и подполз к нему ближе спустя субъективную вечность. Положил голову на колени и только тогда открыл глаза, рассматривая Цзян Чэна через плечо. На спину он укладываться не стал, остался лежать на боку неловко изогнувшись. — Зря я полез к ним в грозу, А-Чэн, — вздохнул он. — Но я так разозлился, знаешь. На себя, на тебя, на Лань Чжаня. Как я могу злиться, спросишь? Да просто… я всегда хотел поступать по совести. Как лучше, понимаешь? А выходило все… да и сейчас. Не нужен тебе, не нужен Лань Чжаню. Монстрам нужен, хе-хе. Ну, чтобы сожрать. Монстрам все едино, кого жрать. Хороших, плохих. Я плохой человек, А-Чэн? «Ты идиот!» Цзян Чэн и хотел бы ответить, но не мог позволить себе потерять концентрацию. Хотя его шисюн, как всегда прекрасно обошелся без его ответов. — Эти уродцы действительно сильнее в грозу. Их там целый выводок был, фу. — Вэй Усянь закашлялся смехом. — Дао-лао-гуй! Что за дурацкое название. А я задницу не защитил! Хриплый смех перешел в кашель, Вэй Усянь вытер лицо о цзянченово колено, оставляя на ханьфу пятна крови. — Да-а-а, — протянул он откашлявшись, — недоубитая тварь швырнула в меня свой дротик, когда я уже уходил с победой. Победун херов! Он судорожно вздохнул, устраиваясь поудобней — совершенно не смущаясь втащил всю верхнюю половину туловища на Цзян Чэна, неловко привалился к груди ухом. — Хах, шиди, ты такая прекрасная галлюцинация. Даже сердце бьется. — Он задрал голову и слабо улыбнулся окровавленными губами, — как всегда хмуришься. А почему не кричишь? Вэй Усянь закусил губу и игриво боднул Цзян Чэна. — Идеальная галлюцинация! Побудь со мной до конца А-Чэн. Мне не много осталось. Обычно яд этих тварей убивает за сутки, но я нанес печати на тело. Они сдерживают яд. Но лучше бы сразу. Мне так больно, А-Чэн, так давно уже больно. Скорей бы все закончилось. — Он уткнулся носом в цзянчэнову грудь. — Не прогоняй меня и не кричи. Просто посиди со мной до конца, ладно? Цзян Чэн почувствовал, влагу на лице. Он-то как раз и хотел закричать. Потрясти этого идиота, заставить рассказать, как убрать барьер. Открыл рот, чтобы выдавить из себя хоть пару слов, но в голове зашумело, резкий панический звон сотней игл пронзил череп, ввинтился в мозг. Цзян Чэн схватил Вэй Усяня, крепко сжал, успев поймать удивленный взгляд… и свалился лицом в пыльную землю. Над ухом продолжал надрываться колокольчик спокойствия. — Хватит, — проговорил холодный голос, от звучания которого Цзян Чэну захотелось заорать. — Он очнулся. Цзян Чэн перекатился на спину и встретился взглядом с Лань Ванцзи. — Садись на мое место, и продолжай передавать энергию, — велел он хрипло. — Вэй Усянь жив, но сильно ранен. Эта дрянь, — Цзян Чэн похлопал ладонью по печати. — связана с ним. Передает ему силу. Цзян Чэн зажмурился и лишь усилием воли не позволил себе сжаться в дрожащий комок на земле. Он не знал, сколько пробыл в трансе, но отдал он много. Очень много. — Печать таким образом не сломать. — проговорил он, поборов приступ слабости, — но это единственный способ поддержать его жизнь. Лань Ванцзи не ответил, пропал из виду. Зато перед глазами замаячили встрепанный Цзинь Лин и хмурый Лань Сычжуй. Дети молча подхватили его и потащили куда-то, а затем глаза показали уже знакомые по прошлому пробуждению кусты, костер и Вэнь Нина. От плескавшейся в черных глазах лютого мертвеца ярости Цзян Чэна передернуло. — А-Юань, иглы, — обманчиво мягко велел Вэнь Нин, а Цзян Чэн попытался вырваться, зарычал. Понял, что силы стремительно его оставляют. Увидел, как хищно блеснула игла в серых когтистых пальцах. А затем его тело превратилось в студень, а разум рассеялся облаком в солнечный день. — Сутки восстанавливаться, не меньше, — сказал Вэнь Нин. — И как в прошлый раз не выйдет, глава Цзян. «Вот мстительный, гад», успел подумать Цзян Чэн, и перестал существовать.