История про любовь, семью и немного детектив

Перед тем, как выйти из дома, Хастур быстро посмотрелся в зеркало. Чертыхнулся, попытался пригладить вечное гнездо на голове. Чертыхнулся снова, запустил руку в волосы и растрепал их обратно. Он не испытывал никаких иллюзий относительно своей внешности. Годы сотрут отголоски юношеской привлекательности, уберут, только если он не приложил серьезные усилия для обратного, силу из плеч, сделают улыбку еще более циничной, а глаза — еще более темными от груза прожитого. Хастур мотнул головой, отгоняя мысли. Оглядел коридор. Улыбнулся фотографиям людей, которых уже давно не было в живых: родители, бабушки, дедушки. Накинул на плечо рюкзак, выключил свет и вышел на улицу, намереваясь дойти до вокзала пешком. До Рождества оставался один день. *** Маленькие городки сменялись в окнах поезда промерзшими полями. Пассажиры болтали друг с другом, охваченные праздничным настроением, на фоне играла рождественская мелодия, а Хастур только смотрел на пролетающие виды невидящим взглядом и отщелкивал в голове кадры воспоминаний. Он уже давно не злился на свою судьбу — отсердился свое в подростковом возрасте. Да и смысла особого не было — во всем, что произошло, в его одиночестве, не было ничьей вины, только стечение грустных обстоятельств. Если сравнивать с теми, кто попадал в похожую ситуацию, его положение было еще не самым плохим — у него было дом, который в восемнадцать лет перешел в его собственность, тетя, которая помогла ему с формальной опекой, но не давила опекой настоящей. У него был счет в банке, который позволял не работать во время учебы и жить хоть и не на широкую ногу, но и не впроголодь. Хастур вырастил в себе бережливость и аккуратность, которые помогли ему не разбрасываться деньгами (только если речь не шла о любимом вине для его соседа или о какой-нибудь другой чепухе, которой ему хотелось порадовать Кроули). Единственное, к чему он так и не смог привыкнуть, была тишина пустого дома. Еще как-то он смог протянуть последний школьный год один, но после того, как он поступил в университет, после тепла их с Ази комнат в общежитии, возвращаться к себе в дом и оставаться там спать (Хастур приезжал раз в несколько месяцев, чтобы проверить, что с домом все в порядке) было настоящей пыткой. Он не мог заснуть, прислушивался к каждому шороху и снова ощущал себя ребенком, который боится, что в шкафу живут чудовища. Это была какая-то чуть ли не первобытная настороженность, которая не давала ему расслабиться и превращала его сон в череду прерывистых эпизодов легкой дремоты, которые не приносили никакого отдыха. Он и не вспомнил бы сейчас, каким образом Ази смог его уговорить приехать к ним в то самое первое Рождество. Хастур, разумеется, отнекивался — он не умел принимать заботу других, не любил показывать свою слабость и то, насколько на самом деле его разрушает собственное одиночество. Но, кажется, именно мысль о втором Рождестве без чьего-либо соседства (в выпускном классе он просто напился и бродил один по улицам), о том, что он опять будет спать в пустом доме — именно эта мысль качнула весы в сторону того, чтобы принять приглашение. Поезд набирал скорость, а Хастур вспоминал тот первый год. В тот раз он приехал на нужную станцию и решил пройтись до дома Феллов пешком — погода была хорошая и он был не против двадцатиминутной прогулки. Он нашел нужную улицу и, кажется, нужный дом. Короткий зимний день давно закончился, было довольно темно, открытый двор дома Азирафаэля слабо освещался фонарем. Посреди двора стояла закутанная в куртку, шарф и шапку фигурка — молодая девушка, как понял Хастур, когда подошел ближе. Девушка стояла, запрокинув голову к небу и не обратила никакого внимания на юношу, который подошел к дому. Хастур хмыкнул, заинтригованный, и подошел ближе. Девушка продолжала стоять, закинув голову наверх. — Че там? — чуть грубовато спросил он своим сиплым голосом, поднимая взгляд к небу. — Звезды. — Отрезала девушка, не смотря на него. Хастур скептически выгнул бровь. — Так нихрена ж не видно, — заметил он. — В этом и вся суть. — чуть задумчиво ответила девушка. — У вас слишком светло, — Хастур покачал головой, — вот у меня город стоит на отшибе, там звезды отлично видно. — Приглашаешь? — в голосе девушки послышалось ехидство — и она все еще не повернула к нему лица. Хастур не знал, почему и зачем он сказал то, что сказал — как бы то ни было, его сиплый низкий голос выдал только: — Посмотрим. Смотря как ты будешь себя вести. Чуть удивленный и заинтересованный взгляд темных карих глаз прожег его. Он криво усмехнулся. — Хастур. — Он протянул руку девушке. — Мюриэль. — Звонко ответила она, хитро улыбаясь, и сжала в своей крошечной ладони протянутую руку. *** Рождество, несмотря на все сомнения Хастура, прошло удивительно хорошо. Мама Азирафаэля, несмотря на свою некоторую эксцентричность, была простой в общении и ненавязчивой, уже скорее приятельствуя со своими детьми, чем являясь для них строгим родителем. Азирафаэль смог увлечь Хастура и в подготовку праздника — правда Феллы не готовили сами, а заказывали еду из ресторана. В гости с семьей также приехала подруга Азирафаэля Анафема, которую Хастур шапочно знал — и она, и ее родители были приятными и спокойными собеседниками. В тот год Хастур обещал приехать к тете во Францию на третий день после Рождества. Он оставался у Азирафаэля после праздника, чтобы от него сразу поехать в Лондон на поезд — так было ближе и удобнее. Первый день Хастур практически полностью провел с Азирафаэлем и Анафемой, играя в какие-то настольные игры, обсуждая университетские будни и просто болтая ни о чем. Мюриэль держалась особняком и не особо общалась с ними. А во второй день он спал. В доме Феллов было уютно. В доме были люди и шум, а Хастур так плохо спал все дни перед Рождеством… Он проснулся в час дня, чертыхнулся, вылез из кровати в гостевой комнате и пошел извиняться за столько неприличное отсутствие. На втором этаже никого не было, так что он спустился на первый. Из гостиной раздавался гул работающего телевизора, и юноша пошел туда. — Ази с мамой уехали в наш магазин в соседний город, там какие-то проблемы, брат решил помочь. — Мюриэль сидела на диване перед телевизором и говорила с ним, не поворачивая головы. — Мы решили тебя не будить, извини. Хастур покачал головой, взлохматил волосы рукой и подошел к дивану. По телевизору шло какое-то очередное шоу про плохо одетых людей, которым придумывали новый стиль и покупали одежду. Мюриэль смотрела на экран, не отрываясь. Хастур хмыкнул и присел рядом, невольно начиная слушать то, что говорит ведущий. В какой-то момент он фыркнул. Девушка посмотрела на него с интересом. — Нет, ну чепуха же. — он объяснил свою реакцию. — Как можно было выбрать настолько стремную сумку? Мюриэль рассмеялась. Они просидели перед телевизором как минимум два часа, перекидываясь язвительными комментариями и своим мнением по поводу выбора нарядов. В какой-то момент Мюриэль внимательно посмотрела на него - не отводила взгляд целую минуту, не меньше. — Чего? — Хастур смутился под взглядом ее темных карих глаз. Она пожала плечами. — Когда я смотрю это шоу с подругами, они все время издеваются над участниками: кто-то жирный, кто-то тощий, у одной нет груди, у другой зад стремный. — И чего? Мюриэль покачала головой. — А ты все время обсуждаешь шмотки, но ни разу не сказал ничего плохого о самих людях. Хастур чуть покраснел. — Ну вот так. — Он отвел взгляд, чтобы не показать свое смущение. Девушка вздохнула. — Есть охота. — В холодильнике полно еды. — Да, но это все… та, которую мы заказали. — И чего? — не понял тот. — Да ничего. — Мюриэль опустила глаза. — Просто — не подумай, я не какая-то избалованная дура. Это просто все приготовил кто-то другой, а я иногда скучаю по еде, которую готовим мы. Мама много работает и сто лет ничего не делала сама. — Ну так приготовь, делов-то. — Хастур непонимающе нахмурился. Теперь уже покраснела девушка. — Я не умею. — Она упрямо сжала губы. — Все с тобой понятно. — Хастур совершенно беззлобно закатил глаза. — Пошли. *** Когда кто-либо удивлялся, что Хастур, грубоватый и такой не домашний внешне, умел готовить, тот только хмыкал. Как он мог не научиться? Альтернативой было умереть с голоду или получить раннюю язву желудка от фаст-фуда. И готовить ему действительно нравилось и на любой кухне он начинал ориентироваться очень быстро. Вот и сейчас он за пару минут разведал глубины холодильника, придумал нехитрое блюдо и вытащил нужные ингредиенты. Мюриэль сидела на столешнице, не сводя с него чуть хитрого и очень внимательного взора карих глаз. Хастур одергивал себя всякий раз, когда смотрел на нее чуть дольше, чем это было приличным, и не позволял заглядываться. Это было сложно: ее короткие темные кудри подлетали, как мягкие пружинки, всякий раз, когда она поворачивала голову; хоть и скрытая широкой домашней одеждой, ее тоненькая фигурка была, несомненно, очень привлекательной. А еще в ней было что-то — Хастур никогда бы не смог объяснить, что именно — какая-то суть, которая заставляла ее глаза сверкать умом и силой. Но это была сестра Азирафаэля, ей было всего шестнадцать лет, она училась в школе, а он был тут в гостях, и он — непривлекательный мрачный сирота со слишком большим грузом неприятного жизненного опыта. Вселенная решила проверить его на выдержку. — Где тут у вас специи? — Хастур огляделся. Мюриэль кивнула головой на шкафчик, который висел точно у нее за спиной и дверцу к которому она загораживала собой — она все еще сидела на столешнице. Хастур подошел к ней. — Подвинься. Его снова обжег нагловатый карий взгляд. Мюриэль не сдвинулась ни на миллиметр. — Малыш, я сказал — подвинься. — Хастур хмыкнул. — Я тебе не малыш! — Мюриэль сердито фыркнула. — Сказал «малыш» — значит «малыш». — Отрезал он. Они были очень близко друг к другу: Мюриэль сидела и смотрела прямо ему в глаза. Взгляд ее метнулся по его лицу, и Хастур был готов поклясться, что на пару мгновений она задержалась глазами на его губах. Его прошибло невероятно сильное желание податься чуть вперед и поцеловать ее красивый, четко очерченный рот. Он вздрогнул, мысленно крепко залепил себе по голове, отвел глаза и все же покраснел. А затем, чтобы деть куда-то руки, он приподнял Мюриэль, словно она была не тяжелее перышка, и сдвинул на несколько сантиметров в сторону, так, чтобы суметь достать специи из шкафчика. Карие глаза все также прожигали его, и в них теперь точно виделось разочарование. Хастур приготовил обед: часть оставил для Ази и его матери, а часть разделил с Мюриэль. Они унесли тарелки в гостиную и ели, смотря телевизор и продолжая уютно болтать. На следующий день, когда Хастуру нужно было уезжать, Мюриэль вышла его проводить во двор — именно туда, где они познакомились пару дней назад. — Пока. — Просто сказала она на прощание. — Пока, малыш. — Кивнул он ей. *** Через месяц с небольшим Мюриэль внезапно написала ему сама — взяла его номер у брата. Так они и стали переписываться — обмениваться смешными картинками, писать друг другу о разных впечатлениях дня, жаловаться или делиться радостью. Летом Хастур несколько раз приезжал к Феллам в гости, и проводил время не только с Азирафаэлем. Они с Мюриэль гуляли иногда по городку, ходили вместе в кино, где отчаянно дрались за последнюю горсть попкорна (разумеется, Мюриэль всегда побеждала), а потом часами обсуждали увиденное. *** Хастур проехал уже половину пути до города, где жил Азирафаэль, когда приблизился к воспоминаниям о втором Рождестве, куда его сосед пригласил с таким выражением лица, словно и не могло быть никакой другой альтернативы — где еще, как ни у Феллов, должен отмечать праздник Хастур? Дорога была для него уже привычной — и он снова шел пешком, с замиранием сердца думая и гадая, как в этот раз встретит его уже ставший отчасти родным дом Феллов. Мюриэль стояла посреди двора, точно также, как в самую их первую встречу. Хастур подошел к ней и посмотрел вместе с ней в темное зимнее небо — все такое черное из-за слишком интенсивного городского освещения. — Все также нихрена, ага? — он хмыкнул, и взгляд карих глаз, где в этот раз было чуть больше тепла, чем ехидства, был ему ответом. Это было настолько же комфортное и уютное Рождество, как и в прошлом году, но на второй день после праздника Азирафаэлю и Анафеме срочно понадобилось зачем-то гнать на какую-то распродажу тканей в индийский магазин — они хотели закупить их для театральной студии. Родители Анафемы вернулись домой, в соседний город, мать Азирафаэля как обычно пропала на работе, и Хастур с Мюриэль снова оказались, как и год назад, вдвоем в пустом доме. Они привычно смотрели какую-то чепуху по телевизору в гостиной, однако между ними то и дело возникало молчание, которое почему-то сейчас было скорее не уютным, а неловким. Взгляд Мюриэль периодически задерживался на Хастуре, а тому приходилось очень сильно сдерживаться, чтобы не смотреть в ответ. В какой-то момент он не справился — карие глаза захватили его, он застыл, словно очарованная звуком флейты змея. Мюриэль смотрела прямо, смело, не отводя взгляд, а потом подалась вперед — и Хастур понял, что сейчас она его поцелует. Он инстинктивно отпрянул. Глаза Мюриэль мгновенно наполнились гневом и обидой. Она вскочила и, не говоря ни слова, унеслась наверх, громко хлопнув дверью своей комнаты. Хастур тяжело вздохнул, взлохматил волосы рукой. Ушел к себе в комнату, умылся холодной водой. На осторожный стук в дверь Мюриэль ничего не ответила. — Ну же, малыш. — Позвал ее Хастур. — Не обижайся. Он постучал так два или три раза, потом плюнул. Даже не надев верхнюю одежду — была достаточно теплая зима — он вышел на улицу и подошел под окна комнаты Мюриэль. Прикинул траекторию движения, сильным ловким прыжком вскочил на подоконник окна первого этажа, подтянулся, вскарабкался на перекладину, подтянулся еще раз и зацепился за подоконник окна в комнате девушки. Он оторвал одну руку от подоконника и постучал в стекло. Раздался вздох, стекло приподнялось и Мюриэль высунула свою курчавую голову, нависая над ним. — Ты совсем с дуба рухнул, придурок? — зашипела она, — простудишься же или расшибешься! Если Хастур и ожидал, что она может сидеть в комнате и плакать — то он глубоко заблуждался. В ее глазах было негодование, злость, какая угодно недобрая эмоция — но никаких слез. Хастур только ухмыльнулся, подтянулся на своих сильных руках и перелез через оконную раму в комнату. Мюриэль закрыла окно и встала перед ним, сложив руки на груди. — Чего тебе надо? — буркнула она. — Ну чего ты. — Хастур после своей бравады по покорению ее комнаты вдруг почувствовал себя очень неуверенно. — Я ничего, а ты чего? — она нахмурилась и поджала губы. — Я не знала, что настолько тебе отвратительна. — Эй! — Хастур опять разъерошил волосы. — Не говори чепухи. — Тогда я не понимаю — неужели общение со мной чем-то настолько отличается от всяких девчонок в универстите, которых ты трахаешь? — она вдруг сорвалась на совсем озлобленное шипение. — Да, отличается! — неожиданно громко ответил Хастур, открыто смотря своими черными глазами. — И никого я не трахаю, — раздраженно буркнул он. И это была правда. С тех пор, как Мюриэль занозой засела у него в сердце, он не смотрел больше ни на одну девушку. — Тогда чего? — она повысила голос. — А ничего! — он тоже говорил на повышенных тонах. — Я не понимаю. — Мюриэль снова поджала губы. — Я сам не понимаю! — Хастур начал мерить шагами комнату, периодически бросая на нее полные муки взгляды. Как он мог? Ей было семнадцать. Она была очаровательна, умна, начитанна, остра на язык, невероятно красива — и, кажется, он ей и правда нравился. Но что это было? Могло ли быть так, что он, такой непривлекательный (а он знал, что ее подружки издевались над его внешностью — они видели его пару раз в те летние его приезды), циничный, язвительный… Могло ли это быть просто притяжением юной школьницы к парню постарше? И как он мог, когда Ази приютил его в своей семье, так повести себя по отношению к его сестре… — Я не буду встречаться с тобой, пока тебе не исполнится восемнадцать. — Хастур услышал себя словно со стороны. Мюриэль внимательно посмотрела на него. — Это — идиотия. — Шикнула она. — Как скажешь. — Он кивнул, — но вот так. И в следующее мгновение, желая наконец уйти из-под ее пронзительного взгляда, он шагнул к ней вперед, схватил под ноги и закинул не ожидавшую такого поворота девушку к себе на плечо. — А теперь, — отрезал он, — пошли смотреть телек, мы еще ту серию не досмотрели. Мюриэль что-то шипела, стуча кулачками по его спине — впрочем, не особо активно, а Хастур был рад, что может спрятать от нее свое лицо — на нем отражалось слишком много сильных и раздирающих его эмоций. Он дал ей время. Он одновременно надеялся, что она передумает, увлечется кем-то другим, и холодел от этой мысли. Ни с одной девушкой он не чувствовал себя так легко и свободно, как с ней. Ни с кем до этого он не мог болтать часами без устали. Ничей взгляд не прожигал его так, как ее. Но если вдруг… Если вдруг это окажется для нее лишь игрой молодого сердца — он знал, что это разрушит его. Он знал, что для него она — самое серьезное увлечение, какое только было в его жизни. Хастур не мог позволить ошибиться — ни себе, ни Мюриэль. Он нес ее на плече вниз, бормоча какие-то идиотские шутки, а сам только мог прихватывать зубами свои обветренные губы — и в душевной муке, и сдерживая огромное желание прикусить красивый крепкий девичий зад, который маячил около его лица. Он был в Аду. *** Громко прозвучал гудок поезда. Хастур остался на перроне — он задумчиво смотрел вслед уходящему составу, пока тот не скрылся из вида. Затем он вышел на привокзальную площадь и привычно пошел в сторону дома Феллов. Все внутри него все стягивалось в пружину нетерпения. Он решился. В конце концов, кто он такой, чтобы не принять ее интерес? Если она сама, спустя два года, все также уверена в том, что хочет этого… Хастур представил, что Мюриэль, наверняка, ждет его на их обычном месте — как и два года до этого. Так они договаривались два дня назад. Наверное, думал Хастур, он мог бы поцеловать ее сегодня, под этим черным беззвездным зимним небом. Поцеловать по-настоящему, мягко сжимая тонкую талию в своих руках, притянув к себе, накрыв своими губами ее. Никаких пошлостей, только не для первого раза - только плавность и тепло. Он шел, пытаясь не сорваться на бег. Хастур прекрасно знал, что Мюриэль известно время прибытия поезда. Он пытался представить, во что она будет одета в этом году. Ее обычная яркая вязаная шапка или та рождественская, что была в прошлом году, которая так смешно наезжала на ее лоб? Он повернул на улицу Феллов и пошел чуть быстрее. А потом… А потом он открыл для себя новую эмоцию, которую, как оказалось, не знал до этого. Его сердце вдруг начало осыпаться на мелкие кусочки. Хастур физически чувствовал это. Ему стало трудно дышать. На лужайке перед домом никого не было.