***
Вся компания села в гостиной. До того, как это произошло, Азирафаэль на совершенно ватных ногах, не без помощи Энтони, вернулся в свою спальню, где убрал пистолет в специальный отсек в своем гардеробе, скрытый за его рубашками и брюками. Контраст чуть вычурных, уютных и светлых вещей и спрятанного за ними оружия заставил сердце Кроули болезненно сжаться. Вельзевул рассадила всех за стол: Кроули рядом с Азирафаэлем, Хастура рядом с Мюриэль, и сама села во главе стола. Немного подумала. Встала. Достала из шкафчика штоф с виски. Шумно поставила его на стол. Обернулась на четверку: — Выпить? — спросила она. Все закачали головами. Женщина кивнула, достала один бокал для себя, налила в него алкоголь. Осушила бокал залпом. Подлила себе ещё и наконец села. — Энтони, Хастур, — начала она, — к сожалению, вы стали участниками сцены, которая, как мы с Азирафаэлем и Мюриэль надеялись, никогда не произойдет. Я думаю, дети дополнят мой рассказ, потому что я не совсем понимаю, почему Люциус решил объявиться именно сейчас и на кой хрен ему нужна Мюриэль, — Вельзевул посмотрела на дочь, которая сидела, не поднимая взгляда от стола. — Но в любом случае я должна рассказать вам предысторию этих событий. Эта история никогда не выходила за пределы нашей семьи, но, видимо, всему приходит конец. Даже молчанию. Вельзевул тяжело вздохнула: — Сразу поясню, дети, всё, что я расскажу не является хоть каким-либо оправданием для меня. Причин, по которым произошло то, что произошло, есть множество. Оправданий, по которым я поступила так — нет. Тшш! — она покачала головой, когда увидела, что Азирафаэль решил что-то возразить. — Я всегда говорила и буду говорить — я должна была уйти сразу же. Но не ушла. Вельзевул повертела в руках бокал, рассматривая отблеск люстры в янтарной жидкости. — Дело в том, что мои родители умерли, когда мне было девять лет. Ага, я тоже сирота, — она кивнула Хастуру, который вздрогнул и поднял на женщину взгляд своих чёрных глаз. Вельзевул снова вздохнула. — У меня не было других родственников и меня отдали под опеку в семью. То были милые люди, у них был уже свой сын, и они взяли меня. Мы стали достаточно близки, хотя без особенной теплоты. Я не считала их семьёй — они были именно приёмными родителями. Но вышло так, что, когда мне было 16, им неожиданно пришлось уехать очень далеко — на острова около Новой Зеландии. И я отказалась ехать с ними. Два года я пропрыгала по временным семьям, прежде чем наконец смогла освободиться от любой опеки и начать свою новую жизнь — так я думала. Работать в цветочном было не особо интересно. Её руководитель была строгой и ворчливой женщиной, работа была интенсивной, но платили неплохо, и Анна Фелл, которую все всегда звали Вельзевул, держалась за эту возможность. Магазин стоял недалеко от метро в Лондоне. Клиенты были разными, она никогда не запоминала их лиц. Все брали букеты, проходя мимо, поэтому там не было постоянных покупателей. Кроме одного. — Люциус заходил раза два, прежде чем я обратила внимание, что он возвращается. Он позвал меня на свидание, и я согласилась. Он был очень красивым и казался мне вежливым и интересным. Что видела девочка-сирота, которая выросла в чужом доме без особой душевной теплоты? Очаровать её было не сложно, а Люциус умел очаровывать. Он был молод, он только начинал свой путь в бизнесе, но уже делал успехи. Деньги у него водились. Он покупал ей подарки, водил в рестораны, одевал. Через восемь месяцев после первого свидания он пригласил её в Париж и там, на речной прогулке по Сене, под переливающейся огнями Эйфелевой башней, сделал ей предложение. — Мне было двадцать, когда родился Азирафаэль, ещё через три года появилась Мюриэль. Бизнес рос и я уже толком не следила, чем Люциус занимается, — Вельзевул взяла паузу. — Проблемы начались тогда же. Не то, чтобы она не видела звоночки. Он был до ужаса ревнив и агрессивен в своей ревности: однажды в кафе из-за того, что бариста слишком открыто улыбнулся Вельзевул, Люциус схватил чашку горячего свежесваренного кофе и вылил её обратно на столешницу — бариста чудом тогда не обжёгся. Когда они планировали свадьбу, Вельзевул хотела кремовое платье, которое красиво оттеняло её чуть смуглую кожу. Люциус без каких-либо объяснений просто купил то платье, которое нравилось ему — ослепляюще белого цвета, — и молча впихнул ей это платье в чехле в руки, сказав: «Ну я же всё равно за него плачу. Разве не справедливо, что последнее слово за мной?». — Таких моментов было сначала не очень много, — женщина продолжила рассказ. — Хуже стало, когда Азирафаэль стал расти — и совсем не таким, как хотелось бы Люциусу. Он был мягким чувствительным мальчиком, который, хоть и любил общаться с другими детьми, всем активным играм предпочитал спокойно сидеть у себя в комнате. Азирафаэль был так похож на отца внешне, и настолько же отличался от него внутреннее. Это ощущалось практически на бессознательном уровне, и Люциус был очень строг с ним, строг до жесткости. Тогда же он и проявил открытое насилие ко мне в первый раз. Мне кажется Азирафаэлю было пять или шесть лет, он расплакался, я попыталась его утешить, а Люциус очень больно схватил меня за локоть, так, что остались синяки, и стал орать на меня, прямо при сыне, что я слишком мягкая, слишком нянькаюсь и выращу ему сопляка, а не мужчину. Проблема ещё была и в бизнесе. Люциус вел очень непростую игру, внешне сохраняя вид законности, но внутри своей фирмы проворачивая незаконные операции. Чем богаче он становился — тем опаснее были сделки. Его затягивало в мир криминала и он с радостью уходил туда, бесконечно ища возможности для обогащения. Главным для него было держать внешнее приличие, для этого он отдавал огромные средства в благотворительные фонды, меценатство, спонсировал частную школу для мальчиков, куда пошёл Азирафаэль, и для девочек, куда пошла Мюриэль. На одну законную сделку приходилась одна незаконная, и он был авторитетом как в криминальном мире, так и среди легальных акул бизнеса. И главное — он умел выходить сухим из воды, всегда. — Я много раз думала о том, чтобы уйти, — Вельзевул смотрела то на Энтони, то на Хастура, продолжая свой рассказ. — Но каждый раз, и этого я не прощу себе до конца жизни, каждый раз я говорила себе, что, пускай он и бывал жесток ко мне, пускай он и говорил грубые слова сыну, но он никогда не поднимал руки на детей. Он давал им образование, давал им дом. А мне, сироте без родных, просто некуда было идти. А надо было. Хоть на улицу, хоть куда, только подальше он него… — голос её прозвучал жёстче. Вельзевул, однако, смогла одержать одну маленькую победу — открыть свое небольшое дело, первый свой цветочный магазин. Дети росли, ей было скучно сидеть дома — и она решила воспользоваться тем небольшим капиталом, который остался у неё от работы и социальных выплат. И у нее, знающей о цветочных изнутри, действительно получилось. Но семейная жизнь становилась хуже год от года. Та история с синяками на руке был первой в череде таких незначительных толчков, грубых ругательств. Однажды он замахнулся, но не ударил. Однажды пришёл к ней в комнату. В руках у него было слишком, по его мнению, откровенное платье, и просто разрезал его ножницами у нее перед глазами. Первую настоящую пощёчину Вельзевул получила, когда осторожно попыталась донести до мужа информацию о нетрадиционной ориентации сына. — Я говорила себе, что должна дотерпеть, что скоро им исполнится восемнадцать, и вот тогда я… И сама не знала, что я тогда. Год тянулся за годом, а я верила, что раз он не трогает детей — всё не так и страшно, — Вельзевул поджала губы. — Я обманывала себя и закрывала глаза на то, что Люциус просто слетал с катушек от безнаказанности. И тут эта сделка с Пирсами… Для него это была точка невозврата. С этой сделкой он не просто получал огромную прибыль, он ещё мог окончательно легализоваться, закрепиться в высшем свете капитала, смыть с себя любые подозрения о нелегальности части его средств… Вы ведь, мальчики, знаете, — женщина посмотрела на Хастура и Кроули, — о том, как мой бывший муж отреагировал на вести о том, что Азирафаэль был в отношениях с сыном Пирса. Только вот это только начало истории, — её голос теперь напоминал звук несмазанных колодок. Вельзевул явно стало трудно говорить. Она сделала ещё один большой глоток виски. В тот день Вельзевул встречалась с приятельницами — жёнами коллег Люциуса, — ни одну из которых она бы не смогла назвать настоящей подругой. У Мюриэль внезапно отменились занятия, поэтому Вельзевул ушла со встречи раньше, чем предполагала, забрала дочь из школы и вместе они поехали домой. Первое, что они услышали, когда вернулись, был крик — это Люциус орал так, что дрожали стекла. И Вельзевул сразу поняла, кто был причиной этого гнева. Она бросилась на второй этаж, Мюриэль, а ей было только тринадцать, за ней. Когда Вельзевул увидела, как её сын прижимает руку к щеке, на которой выступило характерное багровое пятно от удара, она, безо всяких раздумий, бросилась между сыном и мужем. — Не смей его трогать, — жёстко сказала она. Люциус смерил её взглядом, полным такой ненависти, что она вздрогнула: таким она не видела его никогда в жизни. — Это всё ты, — выплюнул он. — ТЫ сделала его ТАКИМ. И он с размаху, со всей силы, ударил её кулаком в лицо. — Знаете же состояние аффекта? — Вельзевул усмехнулась, но это была нервная усмешка — реакция тела, которому она сейчас не была хозяйкой. — Что ж, пожалуй, это было оно. Я на самом деле не сильно помню, что случилось, потому что я потеряла на несколько мгновений сознание. Потом я очнулась, и оказалось, что Люциус бьет меня ногами, пока я лежу на полу. И я снова отключилась от боли, — слова женщина выдавала так спокойно, как будто зачитывала рапорт. Мюриэль смотрела в стол, не поднимая глаз. Кроули видел, как расширились от ужаса глаза Хастура. Руки Азирафаэля начали мелко дрожать, и одной рукой он снова стал крутить перстень — жест, который Энтони не видел уже больше месяца. Уже после, с силой заставляя себя вспоминать произошедшее, мать и дети восстановят все события самой страшной сцены в их жизни. Люциус был в неадекватном состоянии. Он бил и бил Вельзевул. Мюриэль стояла на пороге комнаты, не в силах пошевелиться. Она даже вскрикнуть не могла, такой ужас накрыл девочку. Азирафаэль бросился на отца, хватая за руки и пытаясь оттащить от матери, которая всё так же была без сознания. Тогда Люциус, смерив сына до ледяного ужаса спокойным взглядом, вдруг схватил щуплого шестнадцатилетнего юношу и рывком подтащил к огромному старинному письменному столу, который Люциус купил для престижа за бешеные деньги на каком-то аукционе и поставил в комнату сына. Там были массивные ящики с красивой резьбой, закрывающиеся на ключ. Сложно объяснить, почему Люциус сделал именно то, что сделал — он действительно не вполне владел собой. Он притянул резким, мощным движением — он тогда был очень сильным, спортивным, — руку сына, отодвинул ящик, запихнул левую руку Азирафаэля, на уровне пальцев, в ящик, и резко закрыл, ломая кости фаланг. Спокойно и размеренно, не обращая внимание на крик Азирафаэля, он повернул ключ в замке, а сам ключ выкинул в угол комнаты, подальше от стола. Мюриэль в этот момент словно очнулась, как будто нечеловеческий вопль боли брата разбудил её. Она бросилась к нему, желая помочь, но Люциус просто схватил её за ворот платья и вытолкал из комнаты, закрывая помещение на ключ. Девочка так и осталась снаружи — ей оставалось только кричать и стучать в закрытую дверь, умирая от ужаса в ожидании того, что случится с её братом и матерью. Азирафаэль, едва в сознании от боли, уже не в состоянии кричать — только скулить, — с ужасом смотрел, как Люциус снова подошёл к лежащей на полу матери и опять стал бить ногами: раз, второй, третий. Помощи было ждать неоткуда. Персонала, который помогал им с хозяйством, не было дома. Сам дом стоял, окруженный огромным участком. Соседей не было на километр вокруг. Азирафаэль потом несколько раз пытался понять, как он смог сделать то, что сделал — и как не остался при этом без пальцев вообще. На каком-то первобытном, адреналиновом усилии он резко потянул зажатую руку на себя. Ящик не сдвинулся ни на сантиметр. Он дёрнул снова, буквально чувствуя, как трещат его кости и разрывается ткань кожи. Пальцы, а точнее то, что от них осталось, оказались на свободе. Боль не стала привычнее, но она была настолько оглушающе фоновой, что Азирафаэль даже смог оглядеться. Это действие заняло у него пару мгновений, за которые его отец всё так же не прекращал бить мать. Юноша посмотрел на письменный стол и схватил первое, что показалось ему подходящим. — Я очнулась тогда от крика, и снова от крика Люциуса, — губы Вельзевул задрожали. — И я увидела моего мальчика, который, зажав небольшой нож — знаете, такой вот маленький декоративный ножик для разрезания бумаги, вроде ненужный, но такая красивая деталь… — женщина нервно тараторила. — Этот ножик был жутко острым. И мой смелый мальчик ударил Люциуса этим ножиком в спину несколько раз. — Четыре раза, — глухой голос Азирафаэля раздался настолько внезапно, что Кроули и Хастур подпрыгнули на своих местах. — Да… Вот видишь, мой мальчик, четыре раза, — губы Вельзевул дрожали сильнее и она, казалось, почти перестала управлять собой. Мюриэль вдруг встала, быстро подошла к Вельзевул и обняла мать сзади, крепко прижимаясь к её спине. Та выдохнула и чуть успокоилась. — Боль от этих ударов как будто привела Люциуса в чувство. Так и торчали мы там: избитая я, Азирафаэль с его рукой и мой муженёк, с льющейся из спины кровищей… Женщина покачала головой, всё ещё находясь в объятьях дочери. — Нам всем нужна была помощь… И я сделала ещё одну огромную ошибку… Я так испугалась за Азирафаэля… Люциус стал говорить мне, что подаст на сына в суд за нападение, если я осмелюсь что-то предъявить ему, что судьба Азирафаэля будет разбита, что мне никто и никогда не поверит, ни мне, ни моим детям, потому что у Люциуса было столько денег, что он мог купить любого… И мы промолчали. Мы обставили все как два несчастных случая, а Люциус как нападение какого-то незадачливого вора, которого он не смог разглядеть. Ему не нужен был скандал. А я боялась, я так боялась за Ази… Они развелись настолько быстро, насколько можно. Благодаря небольшому бизнесу Вельзевул смогла купить дом для себя и детей. Ни копейки она не взяла от мужа, и ни копейки не попросила, сразу же написав отказ от наследства за Азирафаэля и Мюриэль. — С тех пор я не слышала от него ничего. Ни одной весточки. Я не знаю, что ему понадобилось сейчас. Мюриэль отодвинулась от матери и села обратно на свое место. — Он хочет, чтобы я осталась наследником, — наконец тихо сказала она. — Но я же… Я же сделала все документы!.. Я… — мать нахмурилась, не понимая происходящего. — Он подделал документы, — дочь перебила её. — На мое наследство подделал. Я всё ещё наследник. Ази уже нет, я — да. Была, то есть. Все теперь смотрели на девушку. Та глубоко вздохнула. — Через несколько дней после того, как мне исполнилось восемнадцать, мне пришло уведомление, что на моё имя открыт счёт в банке. Тогда я поняла, что Люциус оставил меня в наследниках и решил… поздравить меня, — в её голосе послышалось отвращение. — Я нашла юриста… — Откуда у тебя деньги на юриста? — Вельзевул нахмурилась — Накопила карманные, — Мюриэль даже попыталась в своей обычной манере состроить язвительное выражение лица. — Вот такая у нас семья, — мать покачала головой, снова обращаясь к Кроули и Хастуру. — Мой сын тратит деньги на покупку пистолета, моя дочь — на юриста. Это ли не мечта. — Мам!.. — чуть устало протянула Мюриэль, переводя внимание обратно на себя. — В общем, где-то к середине ноября я смогла оформить все документы на отказ от наследства. Прости, что не сказала вам. Я просто… — она покачала головой. — Я не хотела, чтобы вы с Ази вспоминали всё это снова. Я думала, что сделаю бумаги и забуду обо всем, а вы и не узнаете. И всё было тихо, пока два дня назад отец не начал мне писать. Одному Богу известно, откуда у него мой номер, вряд ли это сложно сейчас… он писал мне, что хочет передать мне всё, что мне положено, несмотря ни на что. Что я ничего не буду обязана взамен. Я не ответила ему, ни разу. — Тебе стоило сказать, Мю, — расстроенно заметил Азирафаэль. — Я знаю, — та кивнула с не меньшей грустью, а затем чуть повернула голову к Хастуру и тихо сказала ему: — Прости. Кроули уловил их мимолётный обмен взглядами и вдруг смутился: настолько личной показалась ему эта секундная сцена. Эти двое явно хотели бы оказаться где-то подальше отсюда, там, где они смогут поговорить наедине. Хастур посмотрел на Мюриэль с такой мягкой преданностью, какой Энтони никогда не видел у него на лице, а та ответила взглядом, полным нежного обожания. — И что теперь? — задал в никуда вопрос Азирафаэль, и Кроули видел по его глубоко погруженному внутрь взгляду, что тот думает и мысли его самые невесёлые. Кроули ещё раз окинул взглядом всю семью Феллов. Встретил чуть напряженный взгляд Хастура, который словно спрашивал у Кроули, какие у того идеи. — Мне надо позвонить, — сказав это, Энтони встал и покинул комнату.***
Родителей он попросил включить громкую связь — чтобы не рассказывать по два раза одно и то же. — Понял, сын, — его отец не стал задавать никаких лишних вопросов. — Не задерживайтесь. Подробности при встрече. Я пока позвоню Гэбу. И привози всех, дружка своего этого тоже, — и добавил в конце, — и пусть Азирафаэль прихватит пистолет. Посмотрю хоть, что там у него. — Собираемся, — скомандовал Энтони, вернувшись в гостиную. — Куда это? — Вельзевул нахмурилась. — Отмечать Новый год, конечно же, — Кроули невесело, но всё же усмехнулся, — к нам домой.***
Дома Кроули и Феллов были примерно на одинаковом расстоянии от университета, около сорока минут езды, но довольно далеко друг от друга — так, что на машине выходило почти два часа. Энтони очень устало попросил не спорить с ним — и хвала кому-нибудь, его послушались. Только Вельзевул покачала головой. — Забирай моих с собой в машину, — она кивнула на сына, дочь и Хастура. — А я приеду попозже сама, мне надо поискать кое-какие документы. Кроули согласился. И вот уже они ехали вчетвером: Энтони за рулём, Азирафаэль на пассажирском сидении, а Хастур с Мюриэль — на заднем. Они молчали — всю дорогу никто не проронил ни слова, только Queen играла очень-очень тихо на заднем фоне, чуть ослабляя напряжение, повисшее в салоне. Азирафаэль смотрел прямо перед собой абсолютно пустыми глазами. Мюриэль сидела, прислонившись к плечу Хастура, и дремала. Его друг, как Кроули мог различить с водительского сидения, осторожно приобнял девушку за талию, не давая упасть, и сам смотрел в окно на набегающие сумерки.***
Джеймс Кроули уже ждал их на пороге дома, прислонившись к стене и эффектно сложив руки на груди. Он был в схожей с Энтони утепленной кожаной куртке и вязаной бордовой шапке — такой, что издалека, особенно в свете уличного фонаря (уже стемнело) казалось, что он тоже рыжий, и Хастур даже улыбнулся тому, насколько были похожи сын и отец. — А вот и мои борцы с преступностью, — Мистер Кроули вальяжно отделился от стены, когда все четверо выгрузились из машины и подошли к дому. Один Энтони слышал за шумной веселостью и даже немного бравадой отца абсолютную серьёзность. Всю историю, которую сын вкратце рассказал ему по телефону, тот находил угрожающей, и как бы он ни старался приободрить всех, Кроули-младший чувствовал искреннее беспокойство отца. Джеймс, меж тем, повернулся к Азирафаэлю и улыбнулся: — Вот уж удивил старика, парень. Зря не говорил о своих скрытых талантах — давно бы уже сгоняли пострелять. Ангел, хоть и всё ещё погруженный в свои мысли, не смог не улыбнуться этой доброй развязности. — А ты, я полагаю, сестра нашего Азирафаэля — Мюриэль? — Джеймс повернулся к девушке и та открыто, очень по-фелловски, ответила ему улыбкой. Наконец мистер Кроули повернулся к Хастуру, который стоял рядом с девушкой, в смущении оттягивая руками карманы куртки. — А ты, волчонок, значит Хастур? — хмыкнул Джеймс. — Жаль раньше не приезжал, Тони про тебя постоянно рассказывает. Вдруг дверь дома распахнулась, на пороге показалась миссис Кроули. Уперев руки в бока, она являла собой воплощение возмущения. — Джеймс, твою ж за ногу, какого дьявола ты держишь детей на улице?! Мистер Кроули только фыркнул и закатил глаза. Все четверо заулыбались, Энтони, впрочем, чуть осторожнее, чем остальные. Он бросил взгляд на маму, а та едва заметно подмигнула ему. Энтони понял, что это всё для них — для его друзей. Невозможно было оставаться в том же серьёзно-мрачном расположении духа, когда перед глазами разворачивалась классическая комедийная сцена «Мистер и миссис Кроули». Джеймс остановил сына на пороге дома, когда все, кроме них, уже зашли внутрь. — Как Азирафаэль? — маска веселости слетела. Мужчина выглядел печальным и обеспокоенным. — Немного погружен в себя, — Энтони пожал плечами. — Понятно, — отец покачал головой. — Ладно, разберемся. Ну и история. Гэб будет только через пару часов — по работе в Лондоне. Как раз приедет их мать… Как, говоришь, её надо звать? — Вельзи. Вельзевул, — чуть улыбнулся Кроули-младший. — Ну и прозвище, — с искренней веселостью вздохнул мужчина. — А я ещё ругался на твоего деда за идиотское имя для брата!***
В гостиной Светлана усадила всю четверку на огромный диван (попробуйте поставить диван поменьше, когда вам надо размещать всех трёх сестер и их родню). На столике их уже ждал очень сытный и совсем не диетический ужин и огромный пирог с ягодами. Светлана хлопотала вокруг четвёрки, а мистер Кроули зашёл в комнату, совсем не элегантно плюхнулся в кресло и вытянул вперёд свои длинные ноги. Через мгновение, правда, окинув всех глазами и остановив взгляд на Хастуре, он вскочил. — Эй, ты. Волчонок! — светловолосый парень дёрнулся и посмотрел на Джеймса. — Скажи-ка мне, у того бугая был тонкий шрам за ухом? — Пап, что ты пристал! Как это можно заметить?! — Энтони шикнул на отца. Хастур же задумался на пару мгновений, затем его нахмуренное лицо расправилось, он взъерошил волосы рукой и кивнул. — А вообще-то был. — Ага, — мистер Кроули удовлетворённо кивнул. — Молодец, парень. Мужчина встал, взял с полки отложенный туда электронный планшет и стал что-то на нём искать. — Он? — Джеймс показал фотографию на планшете. — Да, — Кивнула Мюриэль. — Помоложе только, — подтвердил Энтони. — Угу, — кивнул мистер Кроули. — Оливер Барн. Новая кличка, я смотрю. В прошлом чемпион по борьбе без правил, всю жизнь крутится в криминале то там, то здесь. Лет пять назад пытались судить за убийство, но внезапно один сильный юрист взялся за его дело по своей инициативе и выбил условное. И после этого про него тишина. А вот он где, голубчик. Лигур, значит. Мистер Кроули ещё раз посмотрел на всю четверку. — Стрёмный мужик, вообще-то, хоть и не особо умный и уже немолодой. Верный до одури. Небось ваш папаша, — Джеймс посмотрел на Азирафаэля и Мюриэль, — его и вытащил, и теперь держит на побегушках. Повисло молчание. Азирафаэль всё так же был в своих мыслях. Он не съел ни крошки, Мюриэль выглядела очень уставшей, Хастур же очень напряженным. Энтони просто смотрел на отца. Миссис Кроули вошла в комнату и быстро оценила ситуацию. — Мне кажется, вам всем сейчас надо поспать. Азирафаэль, скоро приедет ваша мама и Габриэль, мы с ними ещё раз всё обсудим. А вам надо отдыхать, — женщина многозначительно посмотрела на Мюриэль, которая, прислонившись к плечу Хастура, почти засыпала. — Я постелила тебе и твоей маме в гостевой, — подойдя ближе, Светлана обратилась к девушке. Миссис Кроули перевела взгляд на Хастура. — Прости, но тебе придется поспать на диване в гостиной, у нас только одна дополнительная комната, — сказала она, чуть извиняясь. — Что вы, всё прекрасно! — вежливо покачал головой Хастур, придерживая Мюриэль. Та, услышав слова матери Энтони, как-то напряженно посмотрела на Хастура, наклонилась к нему и быстро шепнула что-то на ухо. Парень чуть покраснел. — Да, конечно, — он кивнул смущённо. Мюриэль кивнула и встала, вдруг утягивая Хастура с собой за руку. Он покраснел ещё сильнее и вышел вместе с ней и Светланой, стараясь не смотреть на оставшихся в комнате Энтони, Азирафаэля и Джеймса. — Ангел, нам тоже пора, — рыжеволосый парень встал, обращая на себя внимание. Блондин перевёл на него усталый взгляд. — Может мне надо дождаться маму? — Азирафаэль покачал головой. — Тебе сейчас надо поспать, — твёрдо сказал Джеймс. — Сынок, пожалуйста, давай не спорить. Завтра ты будешь нужен нам в адекватном состоянии. Глаза Азирафаэля стали совсем больными, особенно когда он услышал обращение мистера Кроули. Энтони не терпящим возражения жестом взял его под локоть и повёл к себе.***
Хастур сидел на краю кровати. Он слушал размеренный гул льющейся в душе воды и одёргивал себя — монотонный звук усыплял его. Воду выключили. Открылась дверь и полусонная Мюриэль в безразмерной клетчатой пижаме вышла, чуть покачиваясь от усталости. Она подошла к кровати, отогнула одеяло и укрылась им, пытаясь закутаться. — Посидишь со мной, пока я не засну? — она тихо повторила ту просьбу, которую шепнула ему на ухо в гостиной. Хастур кивнул. Он тоже успел переодеться в домашнюю одежду и написать тёте длинное сообщение с извинениями о том, что он в этом году не приедет. Юноша осторожно подсел к Мюриэль, а она облокотилась о его плечо и доверчиво придвинулась к нему, затем дёрнула на себя одеяло. — Пожалуйста, — снова попросила она. Хастур кивнул, вздохнул и тоже накинул на себя одеяло, с волнением ощущая тепло прижавшейся к нему девушки. Наверное, им надо было поговорить — но точно не сегодня. Курчавая макушка Мюриэль приятной тяжестью ложилась на его мускулистую руку. Одеяло было тёплым и тяжёлым. Хастур должен был всего лишь дождаться, пока Мюриэль заснёт, и уйти, уступая комнату её матери, но он просто ничего не смог поделать с тем, что его веки налились свинцом и мгновенно провалился в глубокий сон, утомлённый этим днём и укутанный теплом такого долгожданного соседства.***
Когда Кроули привел Азирафаэля в свою комнату, тот сразу отошёл к окну и встал там, не поворачиваясь к рыжеволосому юноше. Энтони чувствовал, как атмосфера в комнате стремительно накаляется — все те эмоции, которые Ангел держал в себе весь этот день, уже невозможно было оставлять внутри. — Ангел… — позвал он, сделав шаг к Азирафаэлю. Юноша обернулся через плечо, и Энтони невольно отшатнулся: столько агрессии и боли было на его любимом лице. Азирафаэль уже повернулся к нему весь и Кроули вздрогнул: на мгновение, на сотую долю секунды, прежде чем его Ангел начал говорить, юноша увидел проявившуюся в эмоции злобы тень его отца. Они действительно были похожи — это напугало Энтони. — Как дешёвая опера, не так ли? — с жутким спокойствием спросил Азирафаэль. — Что? — Кроули чуть опешил. — Как дешевая опера говорю, — повторил юноша, растягивая губы в болезненной ухмылке. — Невыносимая по пошлости херота. Он ненавидит сына. Сын нападает на него с ножом. И даже калечит сына он, какая идиотия, с помощью письменного стола. Ты слышал что-то более идиотское? — Ангел… — Кроули сделал шаг к нему. — А я всё ещё Ангел? — улыбка блондина становилась злее, а схожесть с отцом — всё более явной. — Я не понимаю, — Энтони и правда не понимал, к чему ведёт Азирафаэль. — Ну конечно! — улыбка блондина обнажила зубы. — Ведь ты же у нас опять закроешь на произошедшее глаза. Ты же у нас «мистер-я-ничего-не-спрашиваю». Лучший друг, идеальный парень! — что-то прорывалось через Ангела, и Кроули оставалось только слушать. Азирафаэль наступал на него, но Энтони стоял на месте, пока его любимый не начал кричать практически ему в лицо. — А я вот такой! Мерзкий пидорас, из-за которого мой родной отец начать избивать мою мать! Я разрушил всё! Я разрушил свою семью, потому что я такой! — он провёл около себя рукой снизу вверх, как бы предъявляя себя. — Классический голубок, южный гомик, ха-ха! — Азирафаэль нервно хохотнул. — Даже на отца напал с самым идиотским оружием на свете! Нож для бумаги! Курам на смех! — он выплёвывал слова. — Ты спас своей матери жизнь, — тихо ответил Энтони, пытаясь не впитывать то, что говорил ему Азирафаэль, просто пытаясь переждать истерику. — Как замечательно. Наш милый Энтони, как всегда найдет слова утешения, — ярость в глазах Азирафаэля была направлена уже именно на Кроули. — А что, если я расскажу тебе, что ещё делал твой любимый Ангелочек? М? Что скажешь? Будешь меня после этого любить? — Ангел! — Кроули вздрогнул весь: и телом, и душою. Азирафаэль пытался его задеть зачем-то — и он подбирался к сердцу Энтони всё ближе, сжимая его ледяной рукой своей ненависти. — А что Ангел? — всё так же издевательски продолжил Азирафаэль. — Что тебе рассказать про меня? Милый добрый Ази! Лёгший под половину общежития, а на второй проскакавший сверху! Что, нравится?! — юноша уже почти орал. — Нравлюсь тебе такой я? Ты просто не знаешь меня. Не знаешь, что я делал, чтобы просто попытаться стать настолько плохим, каким меня хотел бы видеть… — он запнулся. — Нет такого, чего я не попробовал. Но ты же не хочешь этого знать, правда? Ты хочешь любить меня хорошенького? — он снова скривился. — Не хочешь знать меня настоящего? Не хочешь знать, как я брал чей-нибудь член, пока с другой стороны меня… Кроули накрыл его рот рукой. — Нет. Пожалуйста. Не надо. Прекрати! — Энтони смотрел на Азирафаэля в ужасе. Но он был в ужасе не от того, что говорил Ангел. Прошлое было прошлым, и у всех оно было разным. Но Кроули не понимал, чем заслужил такую дикую ненависть. Он не понимал, почему Азирафаэль говорит с ним так. Кроули сделал шаг назад. Он ничего не мог с собой поделать — грудь сдавило болью, а в глазах начало щипать. — Ангел, ты что, не любишь меня? — тихо и просто спросил он, смотря на Азирафаэля загнанно и исподлобья. Энтони вдруг почувствовал, как сначала по одной, а затем и по второй щеке потекли слёзы. Азирафаэль поднял на него глаза, из них вдруг ушла злость, а появился испуг. Он прижал сначала руку ко рту, а затем, когда Кроули тихо и беззвучно заплакал, буквально прыгнул к нему, прижимаясь всем телом, обнимая и дрожа. — Боже, Энтони. Прости, прости, прости-прости-прости меня. Родной мой. Мальчик мой. Любимый. Боже. Энтони спрятал лицо в его шее и продолжил тихо плакать, сминая в пальцах рубашку на спине Азирафаэля. Тот обнимал его, гладил по голове и продолжал шептать что-то ласковое. В какой-то момент ноги подвели их обоих. Юноши, как были, упали на кровать, в той же одежде, в которой приехали. Азирафаэль всё так же прижимал голову Энтони к себе и не прекращал бормотать извинения, пока они оба, сражённые этим днём, не упали в забытье.***
Вельзевул приехала примерно через полтора часа после того, как вся четвёрка ушла спать. Она припарковала свой Ленд Ровер на улице, вытащила свою небольшую сумку и поплелась, совершенно разбитая, к дому, где никогда не была, и к людям, которых никогда не знала. Привычная картина её юности. Открыла ей дверь приветливая бойкая женщина с медными волосами, явно мать Энтони, за спиной которой маячил высокий и худой муж — мистер Кроули. Светлана проводила Вельзевул на кухню, где накрыла ужин. Сидеть там небольшой компанией было уютнее, чем в слишком большой гостиной. — Где дети? Я бы хотела их увидеть, — сразу же, вместо еды, попросила Вельзи. Светлана ответила чуть смущенной улыбкой. — Дело в том… Простите, я хотела постелить вам с дочерью… Вельзевул только улыбнулась мягко через пару минут, когда осторожно заглянула в гостевую спальню и увидела прижавшихся друг к другу во сне Мюриэль и Хастура. — Так лучше, — она кивнула Светлане, стоящей рядом и тоже тепло улыбающейся. — Я с удовольствием посплю в гостиной. — Конечно, — улыбнулась миссис Кроули, а потом чуть нахмурилась, — а к мальчикам я бы не ходила, они явно ругались, но сейчас видно тоже спят. Пойдём на кухню, надо поесть, — они как-то незаметно друг для друга перешли на «ты». Джеймс уже и сам мерил шагами относительно небольшое пространство между шкафами, столом, плитой и холодильником. — Мисс Фелл… Анна… Вельзевул, да как тебя там! — ругнулся он вконец, вызывая улыбку у той. — Мой брат скоро приедет, а пока поешь там, выпей, не знаю. И ровно в тот момент, когда Вельзевул без особого аппетита, но с чувством долга засовывала в рот третью вилку пасты, в кухонную дверь ворвался вихрь в белом пальто. Габриэль застыл посреди комнаты, отряхивая снежинки с плеч и головы прямо на пол, где они растекались мелкими лужицами. — Ох, ну и дельце! — затрубил он громогласно, а Светлана тут же стукнула его рукой с прихваткой по голове. — Хорош орать! Дети спят! — шикнула на него женщина, а тот как будто не подал и виду, скинул пальто, повесил его на плечики стула прямо напротив Вельзевул и сел, внимательно смотря на неё. — Габриэль Кроули, — он протянул женщине руку. — Вельзевул, — отрезала та, шумно втянула в рот спагетти и пожала протянутую руку. Габриэль оглядел всех на кухне и начал: — Я пробил Люциуса Грея, — Вельзи вздрогнула, услышав свою старую фамилию. — Интересный экземпляр. Почти как его фамилия — каким-то образом он держится в тени. Пару раз к нему пытались прикопаться, но никаких реальных доказательств о причастности к незаконным действиям нет. — Вельзи, — мистер Кроули с трудом заставлял себя называть это прозвище. — Я знаю, что это неприятно, но придётся тебе рассказать нам всю историю от начала до конца. Снова. Вельзевул только кивнула. Миссис Кроули слушала, прислонившись спиной к кухонной столешнице. Габриэль всё так же сидел напротив, просто впитывая информацию и не перебивая. Тяжелый кулак Джеймса в момент рассказа о том, как Люциус искалечил Азирафаэля, вдруг впечатался в стол. Все подпрыгнули. Лицо мистера Кроули скривилось от ярости, а губы дрожали от огромного количества ругательств, которые он хотел бы произнести — но смысла в этом не было. Он весь трясся от негодования. Габриэль только покачал головой, когда выслушал рассказ до конца. — Это все не очень хорошо. — Сама знаю, — Вельзевул кивнула. — Что сделано, то сделано, и теперь нельзя никак доказать, что твой бывший муж напал на тебя с сыном. И это уже не так важно, к сожалению. — Надо понять, зачем ему моя Мюриэль, — женщина поджала губы. — Но думаю тут есть и хорошая новость, — Джеймс, который продолжал расхаживать по кухне, остановился. — Он явно не хочет, чтобы его уличили в чем-то откровенно преступном, в том, что может его подставить. Он и этого Лигура таскает с собой, чтобы сделать козлом отпущения, если что. — Да, согласен, — Габриэль кивнул. — Я думаю, что пока твоя дочь находится не одна, они не будут пытаться снова выйти на неё. На её парня они напали только потому что были внутри дома, и их никто не видел. Что подводит нас к еще одному вопросу. — Какому? — Вельзевул нахмурилась, а Светлана между делом начала искать что-то на полке и доставать бокалы. — К такому, — продолжил Джеймс, — что они знали, что дома никого нет, но не знали, что Хастур вернулся домой. И они знали, что условно в прихожей у тебя не стоит камера. — За нами следят? — Вельзевул снова стиснула рот. — Возможно, — Габриэль кивнул. — Поэтому я завтра сгоняю к вам домой и осмотрюсь. — Ты… чего? — женщина удивилась. Габриэль нахмурился так, словно засомневался, разборчиво ли он произносит слова. — Я. Завтра. У меня как раз выходной. Метнусь к вам домой, гляну нет ли чего интересного. — Я вроде не глухая, — цыкнула на это женщина. — Просто потратишь свой выходной, чтобы проехать по два часа в одну сторону и осмотреть мой дом? — Да, — совершенно серьезно кивнул Габриэль. — А что? Вельзевул только смотрела на него удивленно. — Эм. Ничего… Спасибо? Габриэль только снова кивнул, а затем расплылся в довольной улыбке, когда Светлана поставила перед ним налитый в бокал виски — такой же, какой сделала всем остальным, включая себя. — Кстати, — заметил Габриэль, сделав глоток и снова обращаясь к Вельзевул, — если вы распихали детей по комнатам, то где ты будешь спать?***
Через час, после бутылки виски на четверых, Вельзевул в ночи шла, чуть покачиваясь от усталости, по улице небольшого городка от дома Кроули — к дому другого Кроули. Габриэль вышагивал своим командирским шагом, свежий, словно пробившийся из-под снега первоцвет. Он нёс её сумку, закинув на плечо, и говорил какую-то белиберду, которую женщина и не слушала. Она только могла смотреть на его раскачивающуюся вверх-вниз сильную широкую спину и думать о том, что второй после Рождества день она представляла себе совсем не так.***
Азирафаэль проснулся глубокой ночью. Он понял, что всё ещё крепко держит Энтони в руках и что они заснули в одежде. Но главным ощущением для юноши, несмотря на абсолютную темноту за окном, была полная ясность. Азирафаэль снова вернулся в реальность — он снова видел её со всей ужасающей простотой. Он был сыном неуравновешенного садиста, который не любил его и не принимал его с самого рождения. В этом не было его, Азирафаэля, вины. Об этом оставалось только горевать. А он сам был тем, кем был: покалеченным физически и морально, сумевшим справиться с этим так, как мог. Ушедшим во все возможности студенческой свободы в попытках стать кем-то немного другим. Понявшим, что никем, кроме как собой, он быть не может. Нашедшим своего Энтони. Кроули как будто услышал его мысли и потянулся в его руках, разлепляя чуть опухшие от слёз веки. — Я тут, — прошептал ему Азирафаэль, подразумевая под этим абсолютно всё. Энтони смотрел чуть напряженно, но всё-таки кивнул. — Я тут, — светловолосый юноша повторил, осторожно касаясь своими губами рта Кроули. — Прости меня. — Ангел… — выдохнул тот и наконец-то обнял его в ответ. Они пролежали так ещё несколько минут. — Надо переодеться, — осторожно заметил Кроули, и Азирафаэль кивнул. Энтони начал медленно, всё ещё устало после нервного напряжения, расстегивать пуговицы рубашки. — Позволь мне, — мягко попросил Ангел, протягивая свои руки. — Я просто расстегну, приставать не буду, — он утомлённо улыбнулся. — Какая жалость, — чуть измученно хмыкнул Энтони в ответ, позволяя помочь себе и протягивая, в свою очередь, руку к бабочке Азирафаэля. Они аккуратно раздевали друг друга — просто заботились, без какого-либо намёка на что-то большее. Азирафаэль спустился с кровати, поплёлся в сторону их брошенных в углу сумок, достал сначала свою бежевую фланелевую пижаму, затем домашние футболку и шорты Энтони. Они оба сейчас оставались только в белье. Ангел прилёг обратно к Кроули, расположившись на боку. Перебрал пальцами спускавшиеся на плечи Энтони рыжие локоны. — Прости меня, — снова повторил он. — Не надо, Ангел, — Кроули покачал головой. — Всё в порядке. Правда. И Азирафаэль действительно верил ему. Он перелёг на спину. Поднял свою левую руку и внимательно посмотрел на искалеченные пальцы. И сделал то, чего не делал никогда ни при ком. Он стянул свой красивый перстень с крылышками, положил на прикроватный столик и протянул свою руку Энтони. Мизинец в том месте, которое было закрыто обычно кольцом, рассекали некрасивые следы от швов — ощущение было таким, словно палец просто пришили заново. Кроули с трудом проглотил внезапно вставший в горле комок от мысли, что, возможно, именно так и было. — Ещё вот тут… — Азирафаэль показал на несколько едва заметных светлых полосок, которые спрятались в том месте, где с внутренней стороны руки пальцы переходили в ладонь. — Но не так видно, конечно. Кроули взял его искалеченную руку в свою и поцеловал осторожно, один за другим, каждый палец. Азирафаэль рвано выдохнул, подался к нему вперед и прижался лбом ко лбу Энтони. — Ты всё для меня, — прошептал он рыжеволосому юноше. — Я не хотел… Прости, прости за все эти ужасные слова. — Прекрати. Ну пожалуйста, — шептал Энтони, прижимаясь так сильно, как мог. — Родной мой. Любимый мой, — руки Ангела блуждали в медных прядях, а он всё смотрел в карие глаза напротив и не мог насмотреться. Они лежали очень тесно друг другу, сплетенные и физически, и своими чувствами. Кроули вдруг с очень характерным движением потерся, словно кот, об Азирафаэля и почти жалобно попросил: — Пожалуйста… — едва слышно протянул он. Азирафаэль мягко поцеловал его, но Энтони ответил с жадностью, сразу врываясь в его рот с языком, начиная прижиматься и толкаться об его тело сильнее. — Ангел… — он снова просил, и Азирафаэль быстро стянул белье сначала с него, а потом и с себя. — Я тут, — шепнул Ангел, обхватывая его член рукою и начиная двигаться — плавно, но с силой, лаская пальцами головку и распределяя естественную смазку по всей длине. — И ты… ты тоже, — шепнул Кроули. Азирафаэль кивнул, чуть подвинулся и обхватил своей рукой сразу оба их члена. — Я тут, — всё продолжал шептать он для Энтони, который рвано выдыхал в такт движениям его рук. — Любимый мой, я тут. Уродливая тень отца отступала. Азирафаэль был теперь только здесь, в своей жизни, и в его руках был прекрасный, теплый Кроули, с разметанными по кровати огненными локонами, тихо постанывающий и тянущийся к нему. Прошлое было прошлым, а Ангел жил настоящим. Он снова наклонился к Кроули за поцелуем, жадным и трепетным. Рука его задвигалась еще быстрее и жёстче, и Энтони отдавался его движениям весь, схватив его за спину и стискивая его кожу. — Ангел, ангел… — шептал он горячечно. Азирафаэль вздрогнул — волна настигла и накрыла его. Кроули вцепился в него ещё сильнее, тихо вскрикнул и кончил следом.***
Они приняли душ вместе, стараясь не включать воду на полную силу, чтобы не перебудить всех. В свежей домашней одежде было тепло и уютно. Азирафаэль чувствовал теперь уже приятную усталость, разливающуюся по телу. Энтони лежал на его груди, сжимая в своей ладони его левую руку — всё ещё без кольца. Азирафаэль перебирал пальцами его волосы, когда вдруг в его полусонное сознание пришли строчки. Он запел очень-очень тихо, почти на ухо Энтони:Here comes the sun,
Here comes the sun
And I say, it's alright
Little darlin', it's been a long, cold, lonely winter
Little darlin', it feels like years since it's been here
Here comes the sun
Here comes the sun
And I say, it's alright
(Песня The Beatles «Here Comes the Sun»)
Эта песня оказалась колыбельной для Кроули: тот заснул почти сразу, как Ангел перестал петь. Сам Азирафаэль заснул через десять минут.