***
Пять дней назад, в утро после того, как Кроули привёз всех к своим родителям, он проснулся относительно рано, несмотря на тяжёлую ночь. Невольно он разбудил и Азирафаэля, который сел на кровати, сонно осматриваясь. На часах было девять утра, но в доме было тихо. Энтони подумал, что возможно из-за приезда Вельзевул его родители тоже уснули поздно. Кроули, попросив Ангела подождать его немного, беззвучно выскользнул из комнаты и спустился на кухню. Быстро вскипятил чайник (практически беззвучный — это Энтони поблагодарил самого себя за пристрастие к дорогой технике). Заварил два пакетика английского завтрака, закинул сахар в обе чашки. Хмыкнул на пустую бутылку виски, которая стояла на полу около раковины. Распахнул створки холодильника, внимательно изучил его содержимое, вытащил батон порезанного хлеба и пачку нарезанного сыра, сунул их под мышку. Взял по чашке чая в каждую руку и вернулся в комнату, стараясь идти как можно тише. — Вот, — Кроули показал свою добычу и протянул Азирафаэлю одну из чашек. — Я не хотел перебудить весь дом. Будет у нас пока такой завтрак. Ангел только улыбнулся мягко и чуть смущённо, с удовольствием делая первый глоток тёплого чая. Кроули поставил свою чашку на тумбочку со своей стороны кровати, сделал несколько бутербродов. Они с Азирафаэлем сели совсем близко, почти спина к спине, и минут десять ели в тишине, бессовестно закидывая крошками постельное белье. Они не разговаривали — это было их обычное уютное молчание. Ангел, однако, несколько раз чуть неуверенно начинал смотреть на рыжеволосого юношу, словно желая начать разговор, но не понимая, что сказать первым. — Энтони… — он наконец отставил чашку на столик, туда, где всё ещё лежало его кольцо. — Я, наверное, должен тебе объяснить… — Что именно? — Кроули поднял на него взгляд, полный искреннего удивления. — Про себя. Про то, что я сказал вчера… Про меня… Я… — О чём именно ты сейчас говоришь? — Энтони насторожился, — Про отца или… — Или… — Ангел смутился, а Кроули нахмурился. — И что ты собрался мне рассказывать? — немного резко спросил он. — А что ты хочешь знать? — расстроено и обречённо спросил Азирафаэль. — Эм. Ничего? — Кроули приподнял бровь. — Ничего? — Азирафаэль выглядел удивлённым. — А должен? — бровь Энтони поползла ещё выше, а губы сошлись в совсем уж тонкую полоску. Ангел только пожал плечами, не совсем понимая собеседника. — Ты делал когда-то что-то без согласия другого человека? — чуть завуалированно спросил Кроули. Азирафаэль отрицательно покачал головой. — Нет, никогда, конечно же. — Ты чем-то болеешь? — задал Кроули второй вопрос. — Нет, конечно нет, я бы сказал! — снова качнул головой Ангел. — Тогда это просто секс, — Энтони пожал плечами. — Я не хочу знать, как и с кем ты занимался сексом, прости. Ангел даже чуть приоткрыл рот в удивлении. Бровь Кроули побила уже все рекорды высоты. — А ты что, хочешь услышать от меня подробности как я лишался девственности с моей первой девушкой или как развлекался с Кармин? Лёд ревности промелькнул в глазах Азирафаэля, а руки невольно сжались. — Нет уж. Спасибо. — Тогда почему я должен хотеть знать подробности о тебе в этом хм-м… аспекте, а? — Энтони пожал плечами. Азирафаэль опустил голову и смущённо улыбнулся. — Не знаю. Наверное, потому что я высказал некоторую избыточность своих пристрастий. Кроули поморщился. — Это просто секс. Уволь от подробностей. Я не хочу знать и не хочу ревновать. Прости мне эту слабость. — Ты сможешь когда-нибудь забыть, что я тебе вчера сказал? — тихо спросил Азирафаэль уже совсем о другом, снова поднимая на него свои лучистые синие глаза. Энтони помолчал с полминуты. — Нет, — наконец признался он. — А ты сможешь забыть, что ты говорил со мной так? — Нет, — покачал головой Азирафаэль. — Возможно это и к лучшему, — Кроули несмело улыбнулся. Рана на сердце, которая, как ему вчера показалось, разверзлась под когтями ненависти Азирафаэля — той слепой, безымянной ненависти, которую пришлось принять Энтони, — затянулась швами тепла и заботы. Шрам остался. Но Кроули считал, что шрамы это не плохо. Шрамы напоминают и оберегают. Шрамы говорят тебе, где можно случайно оступиться и где надо заботиться ещё больше. Сколько таких ссор ещё было впереди у них? Сколько раз они царапнут друг друга по сердцу? Как бы Энтони хотелось, чтобы этого не случилось больше никогда, но это вряд ли было возможно, учитывая, что он планировал провести с Ангелом всю свою оставшуюся жизнь. Азирафаэль смотрел на него — штиль на море после бури, лёгкая грусть, нежность и обещания, которые невозможно выполнить. Кроули улыбнулся шире. Они друг друга поняли. Азирафаэль поджал под себя ноги, поставил чашку чая на колени и пил, придерживая её одной рукой. Второй рукой он подцепил со столика перстень и покрутил на свету прикроватной лампы. — Это Мю подарила, — сказал он с ласковой улыбкой. — Уже даже не помню когда и откуда у неё вообще были деньги… Знаешь, а ведь ей досталось больше всего, — его голос наполнился грустью. Но не только ею. Азирафаэль вдруг ощутил гнев: простой, понятный, прямой гнев на всё произошедшее. Не то холодное оцепенение, что охватывало его чаще всего, когда он вспоминал, а точнее пытался не вспоминать про отца, и даже не злость. Чистый, как голубое пламя, гнев. И ещё Ангел понял, что может говорить, как будто наконец тот валун, что загораживал пещеру его слов и мыслей, был сдвинут вчера. Это было облегчение — не то, когда хорошо, а такое, когда очень больно и плохо, но есть надежда выйти из темноты. — Да, мы с мамой получили физические и конечно моральные увечья, но Мю… — тихо рассказывал Азирафаэль. — Она… Мне повезло в том смысле, что отец никогда меня не любил, — он горько усмехнулся, а Кроули лишь внимательно смотрел на него и слушал. — Мюриэль отец обожал. Всё то, что он не давал мне, давал ей в двойном объёме. Если я понимал, каким может быть отец, а он много чего делал со мной, о чём я не говорил маме. Выкидывал мои книги, если они ему не нравились. Говорил плохое о моей одежде, так что я боялся её носить… Но к Мюриэль он всегда был ласков. И в тот день для неё рухнул весь мир. Она даже не представляла, что он может быть таким. Ангел вздохнул. — Мю очень испугалась. Она ведь даже не видела, что происходит. Она думала, что мы можем… что нас с мамой может просто не стать. А самое страшное началось тогда, когда мы попали в больницу. Как бы мама ни отнекивалась, её заставили лечь на несколько дней. Лучше всего чувствовал себя отец. Из-за этого Мюриэль до смерти перепугалась, что её могут отдать ему. Она испугалась этого настолько сильно, что стащила у мамы деньги и попыталась спрятаться в отеле в городе рядом с нашим домом… Её сразу же нашли, конечно же, и мама договорилась с родителями какой-то её одноклассницы, и забрала Мю через пару дней, убежав под расписку из больницы… Но Мюриэль так испугалась… Азирафаэль отложил перстень обратно на столик и схватился за чашку обеими руками, словно она давала ему опору. — Ей же было всего тринадцать… После этого она почти год просыпалась от кошмаров, кричала во сне. Ей снился… Только пожалуйста, не говори ничего Хастуру, пусть она сама ему расскажет, если решит… Ей снился то отец, который забирает её от нас. Снилось, что он убил нас с мамой. И так почти каждый день, почти целый год. Я иногда спал с ней, когда у неё не получалось уснуть самой после пробуждения. Кроули положил голову на плечо Азирафаэля, продолжая слушать его. — Она абсолютно замкнулась в себе, почти перестала учиться. Её, кстати, перевели в новую школу — в ту же, куда пошел и я. Но мне было и правда проще, чем ей. У меня появилась Ана. А Мюриэль не общалась ни с кем. Она ходила к психологу, конечно же, мы все ходили… но она не могла рассказать ему обо всём. Она просто больше никому не доверяла, как будто весь мир, кроме нашей семьи, мог её потенциально предать. Видеть её такой… — он выдохнул. — Всё это было непросто, потому что Мю — самый весёлый, бойкий, упрямый человек, которых я когда-либо знал. А она стала своей тенью… В конце концов, всё начало исправляться. Второй год стал проще, она начала пить лекарства, они ей помогли. Когда ей стало пятнадцать, она снова начала улыбаться, начала интересоваться окружающим миром, даже подружилась с кем-то, смогла жить без антидепрессантов… Ну а совсем она стала собой, когда ей исполнилось шестнадцать. — А что случилось? — Кроули поудобнее переложил голову на плечо Ангела. Даже не видя его лица, Энтони понял, что тот улыбнулся. — Она влюбилась.***
Хастур проснулся минут тридцать назад и, не отрываясь, смотрел на Мюриэль, которая спала, свернувшись у него под боком. Он слышал, как очень тихо мимо двери их комнаты кто-то прошёл — по легкости шагов скорее всего Кроули. Хастур смотрел на обрамленное курчавыми волосами лицо девушки, такое мирное во сне, и пытался понять, куда его ведёт поток мыслей и чувств. Его намерение, такое понятное ему в тот момент, когда он шёл от вокзала к дому Феллов два дня назад, и даже тогда, когда он вернулся по как оказалось счастливой случайности после отъезда — вся эта уверенность вдруг качнулась вверх, уносясь от него, а на чашу весов, сметая всё под своим весом, навалился тяжёлый, липкий комок сомнений. Он думал о том, что никогда, ни разу в жизни, ни с кем не сближался так, как предполагали бы отношения, которые могли бы связать их с Мюриэль. Единственные, кого он подпускал к себе чуть ближе, чем остальных, были Азирафаэль и Кроули, но это была близость дружбы, отношения другого порядка. Никогда и никому, даже когда бабушка ещё была жива, он не показывал свой простой и скромный дом. Он стеснялся сначала их неказистого быта, а потом — своего холодного одиночества. Он по пальцам одной руки мог пересчитать разы, когда оставался ночевать с девушками после секса, и то это были случаи после весёлых попоек (которые Хастуру довольно быстро надоели), и он, после вежливых расшаркиваний, всё равно предпочитал уходить сразу же, как приходил в себя. Просыпаться с девушкой вместе, показать себя с другой стороны, быть где-то глупым, неловким, со всеми человеческими уязвимостями — это почти пугало его. Он мог и отлично умел выстраивать и держать образ грубоватого, неотёсанного парня, который привлекал девушек ноткой мрачности и слухами (не безосновательными) о своей умелости. Но ни одна из его девушек, с которыми было весело, ярко, приятно в постели, не знала, что он всегда покупает зубные щётки красного цвета, потому что именно красная щётка была последней вещью, которую купила ему мама перед гибелью. Никто из них не знал, что он не умеет кататься на велосипеде или что не любит здания выше двадцати этажей, потому что немного боится высоты. Зачем он нужен Мюриэль? Неказистый, с полурабочими манерами, недоначитанный, недонасмотренный, вроде бы умный, но без особых интересов, слишком простой и слишком сложный одновременно. Но… Мюриэль — и только она, — знала, что он не умел смотреть ужастики, а ещё сцены со свадьбами в кино, поскольку после них он не мог удержаться от идиотских слёз. Она всегда отдавала ему корочки от пиццы и никогда не шутила над ним, разве что над его вечно всклокоченными непослушными волосами. У Мюриэль были самые красивые глаза и улыбка (разумеется, Хастур, как и любой влюбленный человек, возносил достоинства дорогого сердцу человека в абсолют). Он точно, стопроцентно точно не был достаточно хорош для неё, и она откроет это сразу же, если он на что-то решится… Мюриэль вздохнула, просыпаясь. Её глаза приоткрылись, она моргнула пару раз, прогоняя сон, и сразу же подняла на Хастура взгляд своих карих глаз, в котором, вместе со смущением, были тепло и ласка. «Грёбаный ты трус», — мелькнуло в голове у юноши. Всё вдруг стало неважным, а слова, которые топтались у него в сердце, появились на свет как будто сами по себе. — Малыш, — Хастур посмотрел ей в глаза, её макушка всё еще на его плече, — хочу быть с тобой. Ему его сиплый голос показался жалким, почти просящим, хотя любому другому человеку он бы показался просто искренним. Мюриэль только смотрела и молчала, спрятанная в кольце его рук. — Слушай, прости, я знаю… если ты ещё хочешь… — Хастур словно решил, что если затараторит пространство словами, то ему станет чуть менее страшно и неудобно. — Если уже поздно, я понимаю, просто я… хотел, чтобы ты знала… Прости, это всё не то… Хастур никогда не говорил ни с кем о чувствах. В отличие от мышц его тела, мышцы языка не были столь натренерованы. Однако то же тело сработало быстрее его хозяина — когда Мюриэль подалась к нему, он устремился навстречу ещё до того, как разум понял, что происходит. Он накрыл её губы своими или же она была первой? Мюриэль осторожно положила руку на его скулу, чуть задевая пальцами мочку уха, а Хастур обнял своей большой ладонью её шею, запустив руки в копну кудряшек. Это был очень мягкий и нежный поцелуй, и он нисколько не напоминал то быстрое и внезапное касание губами, когда они прощались в день её рождения. Хастур чувствовал, что Мюриэль не совсем уверена в том, что делает, поэтому он осторожно вел её, сам утопая в этих прикосновениях так, как будто это был первый поцелуй в его жизни. Когда Хастур попробовал отстраниться в первый раз, чтобы перевести дыхание, Мюриэль не отпустила его, придерживая его лицо рукой. Тогда он и сам подался вперед, продолжая целовать её все ещё с осторожностью, но уже чуть смелее, мягко прихватывая своими губами её. Мюриэль внезапно отдалилась сама и посмотрела на него серьёзно и грустно: — Прости, что я испортила наш момент. Хастур только с чуть деланным безразличием усмехнулся — великий лжец, потому что он всё ещё прекрасно помнил ту боль. — Ничего, мало что ли у нас таких будет! Мюриэль смотрела так грустно, что было понятно — она не поверила. Нарочитая веселость Хастура сдулась. — Малыш, что случилось? — наконец спросил он. — Почему ты… — Потому что я не хотела, чтобы это тебя коснулось, — она упрямо сжала губы. — Потому что я со всем должна была разобраться, а пока не разберусь, я не хотела… Я не могла позволить тебе во всё это встрять вместе со мной. — Я подумал, что ты кого-то нашла или что я обидел тебя, — Хастур покачал головой, а Мюриэль сжала губы сильнее. — Прости. Отец возник слишком внезапно, и я запаниковала. Меня волновало только то, чтобы Ази с мамой не узнали и чтобы ты был как можно дальше от всего этого. А значит как можно дальше от меня. Я не могла дать тебе пострадать от наших семейных тайн. — То есть ты решила как будет лучше за нас двоих? — хмыкнул Хастур. Выражение лица Мюриэль приобрело нотку ехидства. Это была та самая нотка, что так цепляла (заводила, вот верное слово — это подсказало сознание, которое начало сдавать любую скромность, — именно заводила его, с самого начала). Что ж, Хастур прекрасно знал, о чём она думает. Они оба решали за двоих. Он точно также держал её два года на расстоянии, потому что считал это лучшим для неё, не принимал её выбор и относился к нему как к априори менее рациональному, чем его, только потому что она была немного младше его и её жизненный опыт казался ему тогда, до вчерашнего дня, гораздо более скромным. Хастур покачал головой. — Думаю, мы квиты, — и он шутливо протянул свою руку Мюриэль, которая, с ещё большим ехидством в глазах, прекрасно понимая, о чём он, пожала её. Хастур, как и всегда, с нежностью смотрел как её маленькая ручка исчезает в его огромной ладони. Он сжал её пальцы одновременно крепко и мягко, а Мюриэль вдруг подалась вперёд, подвинулась и устроилась между его ног, ложась на него фактически всем телом. Она поцеловала его — теперь уже именно она. В её действиях был и пыл и неловкость, а Хастур снова задумался был ли у неё кто-то до этого. Правда думать об этом, как впрочем и вообще о чём угодно, когда Мюриэль так нежно прикасалась своими мягкими губами к нему, было сложно. Не добавляло ясности мыслям и то, как она прижималась к нему всем телом. — Малыш, стой, — Хастур разомкнул поцелуй и чуть отстранил девушку руками. — Давай-ка остановимся, прямо сейчас. Мюриэль нахмурилась, не совсем понимая, о чём он, а Хастур покраснел. Девушка, впрочем, кажется быстро поняла, в чём дело, однако это ничуть её не остановило и не смутило: она выскользнула из его рук и легла на него обратно всем телом, прижимаясь как можно крепче. — Ты что, и тут будешь два года меня держать на расстоянии? — улыбка её была столь же хитрой, как и взгляд. Хастур, кто бы сомневался, покраснел пуще прежнего. — Нет, но я не собираюсь… Не собираюсь я трахаться в доме Кроули, знаешь ли, — если он рассчитывал смутить её грубыми словами, то откровенно прогадал. — Не думаю, что мой брат просто чинно лежит тут с Тони в кровати, — бесстыже ухмыльнулась она, а её руки скользнули вдоль лица Хастура и закопались в его волосах. Он едва не заурчал от этого приятного жеста. — Тони может делать в своем доме что угодно, а я, знаешь ли, не хочу сгореть со стыда, — Хастур смог взять себя в руки, снова отодвинул от себя Мюриэль и сел на кровати, свесив ноги на пол, — и спать я буду на диване. — Угу. Так и будет, — Мюриэль обняла его сзади, прижимаясь к спине. Её теплое дыхание щекотало ухо, и по телу Хастура пробежали мурашки. Конечно, через минуту он снова совладает с собой, заставит их обоих встать и пойти искать других обитателей дома, но в эту самую секунду юноша сидел и с совершенно счастливой улыбкой, которую Мюриэль не видела, думал, насколько же несносной была девушка рядом с ним. Как же он её любил!***
Вельзевул разбудил шорох открывающейся двери. В проёме появилась голова Габриэля. — Дашь ключи от дома? — спросил он. Женщина взяла телефон с прикроватной тумбочки. — Не рано для прогулки? — она села в кровати, потирая глаза и чувствуя себя откровенно разбитой после вчерашнего дня и четверти бутылки виски. — Так путь неблизкий, — Габриэль зашёл в комнату, уже одетый и снова выглядящий так, словно он проспал минимум сутки, а до этого две недели отдыхал на курорте. — Я с тобой, — коротко и ясно ответила Вельзевул, осматриваясь и вспоминая, куда вчера убрала одежду. — Это не обязательно, — Габриэль покачал головой. — Я с тобой, — отрезала та в ответ. Через полчаса, после быстрого душа и пары бутербродов, Вельзевул уже сидела на пассажирском сидении в машине Габриэля — практически таком же Ленд Ровере, как у неё, только жемчужно-серого цвета. Контрольным в голову для женщины стала термокружка с крепким кофе, которую Габриэль протянул ей, как только они сели в машину. — Почему ты это делаешь? — спросила Вельзевул прямо. — Делаю что? — Габриэль опять непонимающе нахмурился. — Вот это, — женщина обвела глазами пространство. — Вообще всё. Габриэль пожал плечами, как будто не до конца понимая, откуда вообще мог возникнуть такой вопрос. — Семья, — наконец выдал он и нажал на педаль газа. — Мы не семья, — отрезала Вельзевул. На это Габриэль только громко хмыкнул. — Ой да ладно! Как будто ты сама не слышишь звон колоколов на приближающейся всеголубейшей свадьбе! Вельзевул поморщилась. — Ты говоришь, вообще-то, о моем сыне, — почти зашипела она. Габриэль только бросил на неё полный искреннего удивления взгляд. — А ещё я говорю о своём племяннике, и что? Скажешь, ты сама не представляешь, как они будут вытанцовывать в каких-нибудь перьях и стразах под сияние диско-шара? Вельзевул должна была бы оскорбиться — но у неё не получалось, настолько промолинейно-искренне Габриэль говорил все эти грубые слова. Она сделала глоток отличного чёрного кофе и хмыкнула: — Могу поспорить, у тебя бы не хватило яиц заявиться на свою свадьбу или в любое другое место в перьях и стразах. Габриэль в это время совершал крутой поворот, выезжая с второстепенной дороги на шоссе, поэтому, не отнимая взгляда от пути перед ним, он только заявил: — Поверь, дорогуша, мне хватит яиц на что угодно.***
Когда они приехали к дому Феллов, Габриэль зашёл в прихожую, быстро осмотрелся и почти сразу же утянул Вельзевул обратно на улицу. — Не то, — он покачал головой, — точно не в доме. Твой бывший муженёк не будет оставлять улик. — Тогда где? — Вельзевул сложила руки на груди и стала осматриваться. Лицо Габриэля просияло. — Там! — он кивнул на островок деревьев на другой стороне дороги. Они вместе подошли туда. Габриэль вдруг скинул с плеч своё серое пальто и протянул его женщине, оставаясь только в таком же светлом, как и пальто, кашемировом свитере. Вельзевул, чуть опешившая от удивления, автоматически взяла пальто. Габриэль подошёл к стволу самого крепкого дерева, подтянулся и как ни в чём ни бывало, словно десятилетний мальчишка, быстро залез на крупную ветвь, которая висела как раз напротив дома Феллов. Сверху раздалось хмыканье. — Так я и думал, — и Габриэль, повиснул на ветви на пару мгновений, спрыгнул вниз, прямо рядом с Вельзевул, — ничего! — Восхитительный результат, — процедила женщина сквозь зубы, протягивая пальто Габриэлю. — Именно так, — тот кивнул в ответ, — осталось проверить, насколько я прав, — и он, отстранив руку Вельзевул, устремился к стоящей на краю дороги небольшой урне. Не задумываясь ни на мгновение, Габриэль закатал рукав своего явно очень недешевого джемпера и сунул руку в помойку. — Фу, — не удержалась Вельзевул. Габриэль не обратил никакого внимания на неё, что-то усиленно разыскивая. — Ага, так я и думал. — И он извлек на свет два кусочка пластика, — смотри, это камера. Женщина приблизилась. — Салфетки в кармане, — полукомандным голосом сказал Габриэль. Вельзи выудила из его пальто небольшую пачку влажных салфеток. Мужчина вытер руку, наконец-то взял пальто и снова оделся. — Камера была на дереве, разумеется. И разумеется, как только ты уехала вчера, была дана команда эту камеру убрать, чтобы не было улик. Диск с записями, конечно же, забрали. Но вот что важно — он действует даже не через вторые руки, а через третьи. Он явно нанимает через своих шестерок, типа этого Лигура, каких-то людей, чтобы выполнять такие вот задачи. Если такого нанятого человека поймают — почти никак не доказать его связь с самым главным заказчиком. Но и недостаток у такого подхода есть — крайняя небрежность исполнения. — И что это нам даёт? — Вельзевул не до конца понимала, к чему ведет Габриэль. — Это даёт нам выводы. — Мужчина стал загибать пальцы, — Первое это то, что Люциус вряд ли будет лезть к вам напрямую. Как я и говорил, думаю, что пока твоя дочь находится в людном месте или в компании своего парня, он ни за что не будет пытаться её украсть или же действовать какими-либо другими явно насильственными способами. — А второе? — Женщина приподняла бровь. Габриэль улыбнулся — вроде бы спокойно, но охотничьи нотки промелькнули в его взгляде. — А второе — он облажается. Рано или поздно, но он точно сделает ошибку. И тут-то мы его и поймаем.***
Дни между Рождеством и Новым годом оказались для всех неожиданно мирными и полными простого отдыха. Большую часть времени четвёрка проводила на диване в гостиной: брат и сестра посередине, с добычей из семейной библиотеки Кроули, Хастур, обнимающий Мюриэль и лениво листающий соцсети в телефоне, Энтони, прижимающийся к Ангелу и листающий конспекты своего семинара по ботанике. Вельзевул, к счастью, никто не спрашивал, почему она осталась в доме у Габриэля. Это было вполне разумно, в конце концов, ведь её дети были рядом, но женщина была благодарна, что никто не уточняет у неё причины столь странного соседства. Дом Габриэля — а это был семейный дом Кроули, откуда Джеймс уехал, когда женился, и который достался младшему сыну в наследство после смерти их родителей, — был достаточно просторным до такой степени, что Вельзевул почти и не видела хозяина дома. Тем более они оба постоянно были на работе. Однако женщина не могла не признать — спать в доме, где кто-то есть, гораздо приятнее, чем в тишине. Габриэль молча готовил завтрак на двоих, оставляя её порцию, и уходил практически всегда до того, как она просыпалась. Возвращалась она после всех дел в цветочном настолько поздно, что лишь два раза заставала его ещё не спящего и делила с ним тихий ужин на двоих. О том, что Габриэль практически всегда ел у брата и только для неё сподобился хоть что-то приготовить, и что он ждал её с ужином каждый день, она, разумеется, не знала. Родители Кроули приняли всю ораву детей у себя так, словно их нисколько не беспокоило наличие четырёх человек вместо одного. Светлана, которая относилась к Азирафаэлю уже практически как к полноправному члену семьи, была ласкова и нетребовательна к Мюриэль, которая почти не принимала участие в каких-либо хозяйственных делах. И, естественно, миссис Кроули пришла в полный восторг от Хастура, который помогал ей на кухне всякий раз, когда она начинала готовить. В один из дней, совсем незадолго до Нового года, светловолосый юноша вместе с хозяйкой дома как раз готовили обед, когда кухонная дверь открылась и показался мистер Кроули. — Так, волчонок, собирайся, — не терпящим возражений голосом заявил он. — Света, я украду у тебя парня, уж извини. Кроули и Азирафаэль уже ждали в машине, и Джеймс фактически затолкал пока ничего не понимающего Хастура на заднее сидение, рядом с собой. Они отправились в лес и забрались очень далеко в чащу голых зимних деревьев, прежде чем Бентли остановилась на большой поляне. — Ну что, парни! — Мистер Кроули вылез из машины первым и потёр руки в предвкушении. — Давайте развлечёмся! Сынок, доставай! И Энтони достал из багажника их обычные мишени и сразу же отправился к далеко стоящим от них деревьям, чтобы повесить их. Азирафаэль и Хастур встали рядом друг с другом, чуть опираясь о капот Бентли, и наблюдали за тем, что делают отец и сын, практически неотличимые друг от друга в похожей зимней одежде. Джеймс расстегнул куртку, под которой оказалась кобура с пистолетом, и протянул пистолет Энтони. — Ну-ка, давай. Ты небось уже и стрелять-то разучился, — хмыкнул он, пока Кроули-младший проверял пистолет и вспоминал его вес в руке. Энтони встал на краю поляны, прицелился. Пуля пролетела по краю мишени и оставила зацепку на стволе дерева. Мистер Кроули хмыкнул. Энтони прицелился снова, но только на четвертый раз пуля попала практически в яблочко. — Надо больше практиковаться, Тони, — Джеймс покачал головой, взял пистолет и практически сразу, лёгким небрежным движением, одну за одной, всадил четыре пули точно в яблочко. Хастур с Азирафаэлем восхищенно присвистнули. — Мне всё равно почти нечем заниматься, вот и тренируюсь, — хмыкнул Джеймс и подманил пальцем Азирафаэля, — а теперь ты, сынок. Ангел отошел от машины и подошёл к мистеру Кроули, доставая из кармана небольшой пистолет. — Отличная штука, — мужчина покачал головой, — лёгкая, патронов маловато, но для самообороны что надо. Азирафаэль встал в позицию, приосанился. Из его фигуры ушла почти вся мягкость, а осталась только сила. Первый выстрел был неудачным. Фелл поморщился, прицелился получше и следующие пять выстрелов были точно в яблочко. — Ха, Ази тебя уделал! — хохотнул Хастур в сторону Энтони, наблюдая за ними со стороны. Кроули-младший только скорчил ему притворно-недовольную мину, хотя на самом деле он залюбовался Азирафаэлем. Тому явно нравилось стрелять, его движения были плавными, расслабленными. Кроули-младший умел стрелять, потому что его долго учили этому. Ангел умел стрелять ещё и по той причине, что у него был к этому дар и склонность. — Хорошо, — мистер Кроули удовлетворенно кивнул. — Расскажу тебе пару секретов, чтобы в следующий раз ты отделал своего папашу, если придётся. А пока… — Джеймс повернулся к Хастуру. — Волчонок, твоя очередь. Юноша мгновенно покраснел. — Но я же… Я не умею. — Все когда-то не умели, — мистер Кроули пожал плечами, — иди-ка сюда. Хастур стеснялся всё то время, пока Джеймс показывал ему правильную позицию ног и тела, объяснял про отдачу и про то, как перезаряжать оружие. Он дал ему свой пистолет, и юноша, ожидаемо, довольно сильно промазал. Хастур сразу сжался, разочарованный своей неудачей и смущённый таким большим вниманием со стороны отца Энтони. Но мистер Кроули был упрямым и очень терпеливым учителем. Он не обратил внимание на все эмоции юноши, заставил его взять оружие снова, показывал и направлял его до того момента, пока, с пятой попытки, Хастур не попал в мишень очень близко к цели. Все четверо практиковались около двух часов, прежде чем начало темнеть. И уже на обратной дороге, когда Энтони был привычно за рулём, а Азирафаэль смотрел в окно, бросая периодические ласковые взгляды на рыжеволосого юношу, мистер Кроули внимательно посмотрел на Хастура. — Не думал стать копом, парень? — спросил Джеймс у него. Хастур снова вспыхнул. — Я? — удивленно переспросил он. — А тут ещё кто-то с нами сидит? — хмыкнул мистер Кроули. — А… А почему я? — удивился юноша. Энтони на водительском месте только ухмыльнулся и едва заметно подмигнул Азирафаэлю. — Откуда я знаю почему? — пожал плечами Джеймс. — Просто говорю, как есть. Подумай на досуге. Если не пристрелят в первый год, значит далеко пойдёшь, — и с этими словами он отвернулся к окну, оставляя Хастура размышлять о сказанном.***
Новый год в семействе Кроули всегда был совершеннейшим сумасшедшим домом. У миссис Кроули было три сестры, которые жили в разных уголках страны, и праздник был одним из немногих случаев, когда они собирались вместе. Кроули жили как раз посередине между всеми родственниками, поэтому именно их выбирали в качестве жертв гостевого нашествия. Семья Светланы переехала из России в Великобританию в двадцатые годы, но, несмотря на то, что Энтони был уже четвертым поколением, жившим в Англии, русский язык в семье хранили и берегли, и сочетаться браком в семье предпочитали тоже с выходцами из русской общины. Выбор Светланы, впрочем, никто не осудил. Джеймса и его брата огромная семья приняла и поглотила в себя, так что вся жизнь обоих Кроули стала подчиняться русским обычаям. В частности, Новый год отмечался гораздо пышнее, чем Рождество: тут сказалось и то, что семья старалась следить за всеми веяниями жизни советской России, и того, что прадед Светланы, убеждённый социалист и меньшевик, был воинствующим атеистом. Гости стали прибывать уже в районе четырёх часов дня: шумные, весёлые, заполняющие собой пространство вокруг приставленных друг к другу трёх столов. Азирафаэль теперь сидел перед телевизором в гостиной, во все глаза смотря, как по боярским палатам носится мужчина с бородкой и еще один, кажется, вор. Его почти не трогали, пока не прибыла старшая сестра Светланы, самая шумная тётя, воплощающая собой все стереотипы о родственниках. Она затискала своего племянника Энтони в объятиях, а затем почти за ворот рубашки вытянула Ангела от телевизора, чтобы заключить его в свои мощные руки и оставить отпечаток помады на щеке. — О, ты тот самый! И верно ангелок! — зычно смеялась она, пока Азирафаэль выдавливал из себя вежливые приветствия, чуть ошеломлённый таким напором. Не обошёлся без внимания и Хастур. Дочь младшей из сестер Светланы, как раз ровесница Энтони, так заинтересованно посмотрела на незнакомого ей юношу, что Мюриэль с совершенно воинственным видом очень демонстративно схватила его за руку и положила их сплетённые ладони на стол. Хастур, который хоть и зарекался спать остаток дней на диване, нарушил своё намерение в первую же ночь. Он упрямо ушёл тогда в гостиную, оставляя Мюриэль всю комнату, и даже заснул там на диване, но посреди ночи его разбудило чьё-то худенькое, тёплое тело, прижавшееся к нему сзади. — Не могу уснуть без тебя, — шепнула Мюриэль ему на ухо, и Хастура пробрала сладкая дрожь. Он тяжело вздохнул, предвкушая очень сложные ночи. — Дьявол с тобой, — проворчал он, — держись крепче. Мюриэль обняла его обеими руками за шею, и он встал с дивана, обхватив её сзади, и так и отнёс на второй этаж, пока она тихо смеялась ему в затылок. Спасибо кому-нибудь, остальные ночи они провели очень мирно, не позволяя себе ничего такого, что Хастур считал нескромным для гостей в чужом доме.***
Это был довольно мирный день, за исключением одного момента. Азирафаэль и Кроули были вместе на кухне, помогая Светлане отнести очередное блюдо в гостиную, когда зазвонил телефон Ангела. — Это Анафема, — чуть удивлённо сказал он, поднимая трубку и приветствуя подругу. Они обменялись поздравлениями, а затем девушка начала рассказывать что-то, от чего Азирафаэль нахмурился. — Да-да, понял тебя. Да, я спрошу у него, конечно, но на меня точно рассчитывай. Да, тогда до встречи. Обнимаю! Ангел повесил трубку и посмотрел чуть напряженно на Энтони. — Не знаю даже, как тебе сказать об этом, дорогой. — Что случилось? — Кроули нахмурился. — Ана не вдается в подробности, сказала что при встрече. Но суть в том, что у неё какие-то неприятности, точнее у Ньюта. И она… как бы это сказать? Она обратилась к частному детективу и поедет к нему через два дня в Лондон. — И что? — морщины на лбу Энтони стали еще глубже. — Она спросила, не могли бы мы с тобой поехать с ней в качестве сопровождающих. — Ох, Ангел, — Кроули покачал головой, — я конечно хорошо отношусь к Ньюту, но нам и без твоей подруги хватает проблем. Азирафаэль сосредоточенно кивнул. — Да, я понимаю, поэтому я не прошу тебя ни о чём. Но сам я, конечно, поеду с ней. — Поедешь? — Кроули не был доволен этим решением. — Конечно, — Ангел кивнул. — Мне не кажется это хорошей идеей, — Энтони сложил руки на груди. — Дорогой, прости, но это не обсуждается, — Азирафаэль чуть упрямо поджал губы. — Ана моя подруга. Если ей нужна моя помощь — я ей помогу. Если ты захочешь составить мне компанию, я скажу спасибо. Но если нет — ты волен отказаться. — То есть ты не хочешь, чтобы я с тобой ехал? — Кроули даже чуть шикнул, как обиженная змея. Азирафаэль замялся, смотря чуть недовольно на рыжеволосого юношу. — Нет, я был был очень рад, если ты присоединишься. Но нет так нет. Кроули недовольно вздохнул, закатив глаза. Упрямство Феллов было сложно победить.***
Вельзевул с Габриэлем пришли к столу последними, когда уже вся гостиная была заполнена шумом, звоном бокалов, бесцеремонными замечаниями и бестактными вопросами. Смех стоял такой, что звенели стёкла на книжных шкафах. Вельзевул проскользнула на оставленное для неё место рядом с Азирафаэлем, а Габриэль расположился чуть поодаль, рядом с братом. Когда он сел, все охнули: на его лице, по обеим сторонам от носа, багровели огромные синяки, какие бывают, когда ломаешь нос. Габриэль только отмахнулся со смехом. — Поскользнулся на лестнице, представьте себе! — но при этом он бросил несколько настолько ехидных взглядов на Вельзевул, что Азирафаэль повернулся к ней. — Мам? — протянул он вопросительно. — Чего? — шикнула она, залпом осушая бокал с шампанским. — Он же не упал с лестницы, не так ли? Вельзевул яростно ковыряла вилкой в оливье на своей тарелке. В тот момент, когда Азирафаэль уже решил отказаться от любых вопросов, он услышал очень-очень тихо: — Я дала ему в нос. Он вопросительно приподнял брови, повернувшись к матери. Та вздохнула и покраснела. — Я подумала, что он полез целоваться, вот что. Ангел прикусил губу, чтобы не засмеяться. — А он? — Мне кажется, он просто хотел передать мне кружку, — вздохнула женщина, — ой, да не смотри ты так на меня! — Локтем или кулаком? — Азирафаэль всё же совершенно бессовестно улыбался. — Локтем, — буркнула Вельзевул, все ниже склоняясь над тарелкой. Габриэль, сидевший за столом, сиял так, словно получил не перелом носа, а как минимум несколько тысяч фунтов лотерейного выигрыша. Энтони прижал к себе Азирафаэля, приобнимая его за талию. Он окинул взглядом беспорядочный стол: полный хаос, бардак, смещение салатов и хрусталя, шум русского и английского, сплетающийся в бесконечный гул. Отец обнимал его мать. Мюриэль склонила голову на плечо Хастура и шептала ему на ухо явно что-то приятное, потому что тот смеялся. Его Ангел выглядел чрезвычайно довольным и радостным. Что-то ждало их впереди, что-то точно сложное, в этом Кроули был уверен. Но прямо сейчас он чувствовал только благодарность этому году, который столько всего расставил по местам. Наступал новый год, и Энтони смотрел в него смело. Он всё-таки был оптимистом.