Будет больно

Вы наверняка слышали фразу: «на чужом несчастье счастья не построишь»? Хуйня это все. Не ведитесь. Ваше благополучие не зависит от провалов других людей, и я убедился в этом на личном опыте. Мне было хорошо. Даже слишком. Мне было ахуенно. — Малфой, рожу попроще, — услышал я из-за спины шепот Забини на грани истерики, а затем и тихий скрипящий звук. — Ай! — похоже Паркинсон воткнула каблук в его начищенные туфли. Придурок. Спасибо, Пэнс. Спасибо, что заткнула его рот, пока я немного занят. Я же стою у чертового алтаря с потными ладонями и клокочущим сердцем в груди. Уверен, еще немного и оно проломит мои ребра к хренам собачьим, потому, что сегодня я… Сегодня я женюсь. Женюсь. Я. Здесь и сейчас. Блять, я нахожусь на собственной свадьбе, стою у алтаря в саду Малфой-мэнора и жду когда отец моей невесты передаст ее мне и пожмет руку. Когда мы этим простым жестом заключим незримый договор, где я обязуюсь любить его дочь больше всего на свете, беречь как зеницу ока и хранить верность до самой смерти. Я хмыкаю, потому как понимаю, что даже после смерти и в любой другой реальности, в любой вселенной и форме, в любом чертовом варианте и при любом исходе буду связан с ней душами. Добровольно. Ведь это было нашим общим решением, и я ни секунды в нем не сомневался. Мы соприкоснемся палочками, ладонями, душами. Сольемся в единое целое как в материальном мире, так их в духовном. Потому что мы так хотим. Мы готовы, уверены и еще тысячу разных «мы», что непоколебимо подтверждают наши чувства друг к другу. «Связывание душ», ха, так забавно, я ведь уже связан. По уши вляпался в нее. Уже давно. Я поворачиваю голову и вижу, как мать держит одной рукой ладонь отца, а другой, с зажатым в ней платком, промакивает влажные глаза. Знаю, мам, я тоже тебя люблю. Отец смотрит мне в глаза и снисходительно ухмыляется, как бы говоря: «Женщины любят драматизировать», но я вижу, что он и сам неспокоен. Его выдает нервно постукивающий по трости большой палец. Я уверен в своем выборе, ты и сам это знаешь. Я горд тем, что ты мой отец. Стою здесь, как стоял когда-то он в ожидании моей матери, не обращая внимания на всю эту мишуру в виде живых цветов, свечей и левитирующих баночек со светлячками, что женщины во главе с мамой скрупулезно расставляли по своим местам. Пэнси едва ли не с рулеткой ходила и проверяла точность расположения каждого стула для гостей или высчитывала количество цветочных лиан, что зависли у нас над головами. Их гребаный миллион, не меньше. Эти женщины сумасшедшие. Я завел руки за спину, пытаясь заставить себя спокойно дышать, но так и не смог сбавить темп ударов собственного сердца. Сколько еще оно сможет выдержать? Мои глаза стали блуждать по лицам гостей, которые так же, как и я, с нетерпением ждали появления моей невесты. Думаю, половина из них хочет поскорее приступить к банкетной части, а другая жаждет воочию увидеть древний ритуал «соединения душ», что в наше время проводят либо самоуверенные идиоты, либо… Либо я и моя без пяти минут жена. Впрочем, мало кто может позволить себе пройти подобную процедуру, и дело вовсе не в деньгах. Просто не у всех есть Северус Снейп в рукаве. Он бы меня треснул сектумсемпрой, исцелил, а затем еще раз треснул, если бы узнал, что я сказал или даже подумал о том, что он у меня «в рукаве». В любом случае, он, единственный из известных мне волшебников Соединенного Королевства, знает, как провести этот сложный и древний ритуал. Спасибо тебе, крестный, за все. И пока я думаю обо всем этом, мои глаза скользят по присутствующим. Тетя Белла скучающе переговаривается с Рудольфусом, я ухмыляюсь, когда она ловит мой взгляд и подмигивает. Андромеда Тонкс снисходительно качает головой, наблюдая как мой племянник Тедди тянет розовые пряди волос Нимфадоры, сидя на руках у Римуса. Держись, сестра, уверен, ты справишься с маленьким волчонком. Со старшим же у тебя проблем не возникло. А я наблюдаю дальше: взволнованная Дафна шепчет что-то на ухо матери. Еще бы она не волновалась! Я сам стою здесь и сглатываю едва ли не каждые пять секунд, наверное, мой кадык скоро выглянет наружу и удостоит всех присутствующих своим видом, а она все так и не появится. Краучи, Берки, Селвины, Оливандеры, Нотты, один из них, тот, который мой друг-балбес, даже стоит рядом с Забини на стороне жениха. Здесь собрались едва ли не все «священные двадцать восемь». А я бегаю глазами по гостям, пока в один момент не цепляюсь за шоколадные. Влажные. Слышу восторженные вздохи и аханья на фоне. Отец невесты ведет мою будущую жену к алтарю. Ко мне. Все поворачивают голову на ахуительно красивую девушку в белом платье. Я знаю это наверняка, потому что вижу ее каждый день. Стою, не отвожу взгляда от шоколадных глаз и, кажется, не могу вдохнуть. И я готов поклясться, что услышал, как мое сердце ушло в пятки, разбиваясь о, казалось бы, мягкие стельки моих новых туфель. Гермиона Грейнджер. Моя первая школьная любовь и недостижимая мечта просто смотрела на меня, как я стою у гребаного алтаря и жду свою невесту, чтобы навсегда связать с ней свою душу. Да я, блять, и сейчас, как щенок, готов бросить здесь все, схватить ее за руку и утащить отсюда в любое место на карте мира, что она укажет своим изящным пальцем с коротким ноготком и мягкой подушечкой. Только кивни. Мерлин, только дай знать, что ты этого хочешь, и мы исчезнем куда только пожелаешь. Я дам тебе все, только дай мне знак. Моргни, кивни, скажи, сделай хоть что-нибудь! Я, блять, люблю тебя, Грейнджер! Пиздец, как тебя люблю! Только не плачь, пожалуйста, не сейчас. Не нужно. Ты улыбаешься, а в уголках твоих глаз стоят хрустальные горошины слез, как тогда, два года назад, на твоей собственной провальной свадьбе. Я стискиваю руки в кулаки за спиной и тяжело выдыхаю, стараясь совладать с собой, но перед глазами всплывают картинки воспоминаний двухгодичной давности. С тобой… Воспоминания, в которых ты со мной, могут заставить улыбаться и довести до отчаяния одновременно. И я, как никогда, понимаю — это будет больно…