Будет больно

Громкие возгласы и мельтешащие перед глазами рыжие макушки во дворе поместья Уизли. Поместье, конечно громко сказано. Скорее причудливое место жительства четы Уизли, что все любезно называют — Нора. Я был здесь несколько раз. Ведь Малфои обязаны иметь налаженные отношения со всеми чистокровными, полукровками и маглорожденными. Никогда не знаешь, чья услуга тебе может понадобиться завтра. Все суетятся так, будто кто-то умер, а я не в курсе. Стою и подпираю стену, наблюдая, как носятся рыженькие из шатра и обратно. Джиневра поправляет какие-то лилии на свадебной арке. Грейнджер ненавидит лилии. Странно, что в день ее свадьбы с Уизли арку украшают нелюбимые цветы невесты. Я бы треснул себя по лбу, выражая свое отношение к подготовке торжества, которое я уже ненавижу. Не потому, что здесь все скудненько, а потому, что это ебаная свадьба Гермионы Грейнджер и Рональда Уизли. — Не думал, что ты придешь, — услышал я голос Поттера, остановившегося в метре от меня, — во всяком случае вовремя. На мою свадьбу ты вломился в зал, когда я открывал рот чтобы сказать: «Согласен». Я хмыкнул и взял из рук Гарри бокал с виски. Сказать по правде, я не планировал приходить и наблюдать, как девушка, в которую я влюблен с третьего курса Хогвартса, выходит замуж за другого. Хоть я и был уверен, что долго эта парочка не протянет. Ха, когда-то полагал, что и до свадьбы не дойдет, слишком уж на большом они расстоянии. Интеллектуальном. В любом случае, теперь мы знаем наверняка — Грейнджер с ним не из-за денег или восхитительного склада ума. А я здесь из-за нее. Вернее из-за Блейза, который заставил меня вчера притащиться сюда обещая, что будет что-то интересное. Мда уж, я просто голову теряю от того, как мне здесь интересно. А мои побелевшие костяшки, от того как сильно я сжимаю кулаки от одной мысли о том, где я, блять, нахожусь, говорят тебе спасибо, Забини. — Да, пытался тебя уберечь от поцелуя дементора, — отшутился я. Поттер тихо рассмеялся и слабо стукнул меня по плечу. — Если бы Джинни слышала, что ты назвал ее дементором, она бы подарила тебе летучемышинный сглаз. — Она — моя любимая Уизли, — сказал я, наблюдая, как на лице Гарри расползается гордая улыбка, — и, впрочем, единственная из этого семейства, кого я могу терпеть больше десяти минут, не сдирая кожи с внутренней стороны век. — Придурок, — покачал головой он, сдерживая смех, — А где Блейз? Я просто пожимаю плечами и отвечаю как есть. — Понятия не имею. Заманил меня в эту богадельню, а сам наверное пропустит все самое интересное. — О, черт, Джинни зовет всех по местам, — встрепенулся Гарри, приглаживая пятерней слегка растрепавшиеся волосы. Как обычно. — Сейчас начнется. Блять. Да, я сейчас умру на этом самом месте или брошу аваду в лоб ебаному Уизли за то, что прикасается к моей Грейнджер. Моей. Не думал, что когда-нибудь скажу это, но на его чертовом месте должен быть я. Сука, какой же я долбаеб. Я бы не хотел быть Роном Уизли, ни в одной из миллиона галактик, ни даже в мыслях больных шизофренией или еще чем покрепче. Никогда. Но я хочу ее себе, хочу его невесту. Хочу Грейнджер. Потому что люблю. Пора уносить ноги, пока не испортил ей «праздник». Она же так счастлива с ним. Улыбается его неуместным высказываниям и тупым вопросам так, будто он пошутил. Нет, он на самом деле тупой, Гермиона, очнись! Вот я хочу сделать шаг или аппарировать к хуям из этой «Норы», но мои ноги просто приросли к твердой почве. Я не могу сконцентрироваться для трансгрессии, меня расщепит, если я сейчас попытаюсь. И хуй. Пусть так, все же лучше, чем видеть то, что я вижу сейчас. Грейнджер, моя Грейнджер, в белом пышном платье идет к алтарю, где ее ждет Уизли. В ее руках букет цветов, среди которых я замечаю лилию. Одну, слегка прикрытую бутонами роз и всякой зелени. Ты пыталась прикрыть ее, да? Полагаю, что Молли настояла. Все чистокровные дамы знакомы с языком цветов. Мама часто рассказывала мне о значении тех или иных растений — я, конечно, слушал ее вполуха, но кое-что запомнил. Лилии символизируют безусловную любовь и верность. Блять, внутри меня закипает ярость, я же знаю твой грязный секрет, Уизли! Лучше бы ты добавил цветов лайма, что кричат о твоем мерзком поступке. Нет, засыпал бы ее с головой, искупал бы в бассейне с маленькими белыми цветками, пока она сама не поняла бы, что ты на самом деле из себя представляешь. Грейнджер не тупая, много времени бы не понадобилось. Она идет с ним под ручку к арке, а я чувствую, как у меня появилась испарина на лбу. Да хрена с два я позволю выйти ей замуж за этого ублюдка, пока она не знает правды и наивно полагает, что попадает под схему «жили они долго и счастливо». Невозможно жить счастливо с человеком, который изменяет тебе перед чертовой свадьбой. Невозможно. И я сейчас открою тебе глаза, Грейнджер. Мне плевать, возненавидь меня за то, что я пытаюсь испортить самый счастливый день в твоей жизни. Но ты должна знать, с чем имеешь дело. Мои ноги снова обрели возможность двигаться, наверное, адреналин разгоняет кровь в моем теле, потому что в ушах неебически звенит с каждым шагом. — Спокойно, Малфой, — появился кто-то передо мной, но я, не в силах разглядеть, кто, иду дальше, ближе к толпе, ближе к Грейнджер. Назойливый силуэт снова оказался рядом, схватил меня за лацкан пиджака и пытался удержать на месте. Забини. — Уйди! — рявкнул я на ни в чем не повинного Блейза. Хотя нет, он был виновен по всем статьям за то, что я оказался здесь. — Отставить суицид, Драко, — друг пытался привести меня в чувство, но я был в полном порядке, — Я подлил ему Веритасерум в бокал. Сейчас он сам все расскажет. Я смотрел в лицо Забини и не понимал, говорит он правду или просто чешет языком, чтобы я не сорвал торжество. Он никогда мне не лгал. И я готов был… Да не важно, что я готов был с ним сделать за то, что он провернул такой трюк. Когда всем выдавали друзей, у меня явно был пакет «премиум». Иначе я не могу объяснить нахождение этого потрясающего ублюдка рядом со мной. Он лучший. И чем я только его заслужил? Я просто стоял и смотрел на Блейза, судорожно пытаясь собрать все мысли в кучу. — Если среди вас есть те, кто против этого союза, пусть скажут об этом сейчас или замолчат навечно. Замолчат навечно… — Я против. То ли я сказал это слишком громко, то ли слишком тихо, но все присутствующие повернули на меня головы. Я стоял дальше всех от Грейнджер, между нами люди, гости, пару стульев и около двадцати метров расстояния. Каких-то жалких двадцать пять шагов. — Я тоже, вообще-то, — важно кивнул Блейз. И я бы рассмеялся, если бы не нервничал так сильно. Гермиона нахмурила свои тонкие бровки, глядя на нас с Забини. Явно думает, что мы налакались алкоголя и решили испортить ей свадьбу. Да, решили, будет больно, прости меня за это. — Расскажи ей правду, Уизли. — Ты пьян, Малфой. Иди домой, — фыркнул Рон, нетерпеливо хватая Грейнджер за руку. — Я сказал, расскажи ей чертову правду, Уизли! — Ты не в себе, о чем ты говоришь? — С кем ты трахался в прошлую пятницу? — не выдерживаю я. И почему сыворотка правды работает, только если задаешь конкретный вопрос? — С моей невестой, Малфой! Блять, лучше бы я этого не слышал. Но я знаю, что был еще кое-кто. — С кем ты трахаешься кроме Грейнджер? Гермиона посмотрела мне в глаза, а после медленно перевела взгляд на Рона. Я видел, как она выжидающе прищурилась и оттолкнула его руку. Как патока по моей шершавой душе, честное слово. Но только на мгновение, пока не… — С Лавандой, еще Тиффани и Роуз, что работают в соседнем отделе. Я затаил дыхание. Брови Грейнджер взлетели вверх, а мое сердце грозило разорваться от того, что я видел, как гримаса боли искажает ее прекрасное лицо. Ей не нужно было переспрашивать или уточнять. Возможно, у нее были предположения или замечала какие-то звоночки. Гермиона же, мать его дери, самая умная девушка, которую я знаю. И похоже, самая несчастная в этот момент. Она не кричит, ничего не говорит. Просто стоит и смотрит в бесстыжие глаза, владелец которых до сих пор не осознал, в чем признался. Или почему. — Ты долбоеб, Рональд? — послышалось со стороны. Говорил же, что обожаю жену Поттера. Вы знаете, какой момент на этой свадьбе мой самый любимый? Я готов вечно лить слезы в колбу, чтобы пересматривать его снова и снова в Омуте памяти. Момент, когда Грейнджер хмыкнула и покрутила в руке букет, вытянула пальцами из него ту самую лилию и поднесла ее к носу, вдыхая аромат. — Пахнет цветами Лайма, Рональд, — голос ледяной как сталь, я бы из лучших стекольных историй позавидовал. Ее рука с цветком скользнула к нагрудному карману жениха и вложила в него лилию, утешительно прихлопнув ладонью. — И я терпеть не могу лилии, Молли, — уже мягче, но так не по-грейнджеровски холодно выплюнула она. Гермиона развернулась, чтобы уйти, но перед этим посмотрела на Блейза, а затем на меня и, благодарно кивнув, побежала прочь. Слева от себя я услышал хлопок. Еще один. Повернул голову и увидел, что Забини начал аплодировать, широко улыбаясь. Это не цирк, придурок. Хотя было очень похоже. Я должен найти ее, должен быть с ней. — Действуй, я разберусь, — ухмыльнулся Блейз, все еще аплодируя, когда зал разделился на три части: те, кто смотрят на нас с Забини, на жениха-пиздабола и последние — те, кто наблюдают, как удаляется белый силуэт, что принадлежит Гермионе. Она быстро бегает. — Спасибо, — я хлопнул рукой друга по плечу и, что есть силы, рванул за Грейнджер. За спиной послышалось: — А что лица у всех такие грустные? Доброе утро, черт возьми. Сегодня прекрасный день! Как же я обожаю тебя, Забини, но никогда не признаюсь в этом вслух. Я только что потерял ее из виду, когда она скрылась в лесу. Хреново. — Гоменум реве… — белая точка мелькнула перед глазами, метрах в пятидесяти от меня, и я, не раздумывая, побежал туда.— Грейнджер! Я шел через деревья по зеленой траве и сухим елочным иголкам с ветками, что хрустели под моими подошвами и не мог понять, какие курсы проходят девчонки, чтобы бегать на каблуках не то что по ровной поверхности, так еще и по гребаному бездорожью. Это что, офф-роуд заезд? Пресвятая Цирцея, я никогда еще не видел настолько потрясающего зрелища. Грейнджер сидит в белом платье на грязной, слегка влажной земле у пруда и медленно вытягивает бутоны цветов из букета. Ее ноги в маленьких туфельках касаются воды, но, кажется, ей все равно. Понимаю, меня сейчас тоже по горло окуни в ледяной пруд — я не замечу. — Как долго? — Я… Я не знаю… — терялся в ответе я, я ведь и правда не знал, сколько времени Уизли держал ее за идиотку, — Мы с Забини заметили его в пятницу в Лютном переулке, когда он тащил в подворотню Браун. «Весьма красноречиво и тошнотворно зализывая ее и лапая своими щупальцами за задницу», — я не стал добавлять, но когда мы решили заглянуть за угол, где они скрылись, сомнений в том, что Уизли трахает Лаванду, не осталось, так как его руки уже во всю сновали в нижнем белье девушки. Отвратительное зрелище, стоит сказать. — Как долго, Малфой? — она подняла голову и влажными глазами посмотрела прямо на меня. — Я же сказал, что не… — Как долго ты будешь там стоять, Драко? — Гермиона закусила нижнюю губу, сдерживая слезы, и отвернулась к букету. Да блять, конечно, я стою здесь как под петрификусом, пока она сидит на земле, наверное, ей неудобно. Я подхожу к ней ближе, снимая пиджак на ходу, хочу предложить ей присесть на него, чтобы не пачкать платье, но ее безмолвный ответ заставил меня ухмыльнуться. Она расправила ткань пышного платья, якобы намекая, чтобы я присел на него. Чтобы я сел на ткань ее свадебного платья вместо того, чтобы испачкать брюки о землю. Блять, Гермиона, ты потрясающая. Но как бы мне не льстило это заманчивое предложение, я бы замарал все свои брюки, если бы это дало мне возможность сидеть рядом с тобой. Пусть даже на сырой земле. — Ты выглядишь… — Отвратительно, знаю, — буркнула она, жестко выдирая цветок из того, что сложно было назвать «композицией». — Вообще-то, я хотел сказать: «Волшебно, даже в этом платье-безобразии и с веником в руках», — я улыбнулся, когда она рассмеялась, так звонко, так красиво. Гермиона рассказала, что вообще не интересовалась подготовкой и не хотела выходить замуж так рано, ей нужно время для самореализации, но давление семьи Уизли сделало свое дело. Рон хотел наплодить потомства с Грейнджер как можно скорее и утопить ее в подгузниках и домашних делах. Сделать из нее копию своей матери. А сам наслаждаться жизнью с другими девушками на члене. — Я пила маггловские противозачаточные, чтобы, не дай Мерлин, не забеременеть от него. Я не готова еще, не с ним, не сейчас. Как это страшно, пить лекарства для того, чтобы тебя не оплодотворили против собственной воли, против собственного решения. Я просто слушал и молчал, сидя рядом с ней, боялся разорвать ту ниточку ее желания поделиться со мной сокровенным. И с каждым словом хотел набить ему лицо все больше. — Тебе наверное интересно, почему я не уходила? Конечно, мне некуда идти, не к кому, родители меня не помнят, я здесь одна. Во всем гребаном мире одна, только Уизли и Гарри были моей семьей. Были. — Не говори ерунды. Ты можешь удивиться, услышав это от меня, но я все равно скажу — Поттер не долбоеб, Грейнджер. У вас особые отношения, это знает каждый, и если ты думаешь, что он может бросить тебя из-за того, что ты наконец-то выбрала себя, а не рыжего уебка, то ты — ненормальная. А Уизлетта? Она наверняка уже испробовала свое любимое проклятие на братце. Гермиона расхохоталась, и пусть в уголках ее глаз все еще были слезы, теперь я не мог знать точно, они от обиды или от смеха. — Толкнул бы ты такую речь мне в школе, я бы свалилась со скамейки в Большом зале, Малфой, — сказала она, левитируя оторванные бутоны по воздуху, — Но ты шептал на ухо Паркинсон. — Да, они вечно с Забини ходили вокруг да около и заебывали меня своими… — я замолчал, пытаясь сообразить, что она только что сказала. — Погоди, что? — Ты нравился мне в школе, Малфой, — отмахнулась она, когда мое сердце ухнуло в задницу, на которой я сидел. — Инсендио. Цветы вспыхнули в воздухе, когда у меня в груди разгорелся пожар адским пламенем. Осознание. Я встал, на негнущихся ногах, посмотрел на ее недоуменное лицо с нахмуренным веснушчатым носиком, что так смешно насупился от солнечного луча, который осветил ее черты, пробираясь сквозь ветви деревьев. И протянул ей руку. — Давай сбежим, Грейнджер? — Я как бы уже сбежала, Малфой. С собственной свадьбы. — Ты мне веришь? Ее глаза бегали по моему лицу в поисках чего-то, чего я не знал. Секунда. И наши руки соприкоснулись, когда она вложила свою ладонь в мою. Хлопок.