Весна на Острове птиц

Время шло, и в самом деле Чжуаньсюю становилось хуже. Бывало, ему недоставало сил даже сесть в постели. В такие дни Шаохао не отходил от племянника, вытирал пот со лба, клал к ногам грелку, поил рисовым отваром, снова и снова подавал лекарство. — Шуфу, — устало вздохнул Чжуаньсюй, отворачиваясь от ложки. — Оно все равно не помогает. Можно хотя бы сегодня обойтись без него? Пожалуйста… — Тебе только кажется, будто не помогает, — попытался убедить его Шаохао. — Если бы ты совсем не пил его, было бы хуже. — Куда уж хуже, — слабо улыбнулся Чжаньсюй. — Хуже будет, только если я сейчас открою рот и ты вольешь туда эту нечеловеческую гадость. — Ну же, выпей, чжицзы, будь умницей, — уговаривал Шаохао. — Подожди, шуфу… сейчас, — прошептал Чжуаньсюй, бледнея, и, прикрыв глаза, задышал прерывисто. — Больно? Где болит? — Шаохао с тревогой наклонился к Чжуаньсюю и, скользнув рукой под легкие одежды, которыми тот был укрыт, положил ладонь на область даньтяня, делясь энергией, восстанавливая движение ци, снимая боль. — Всё… хорошо, шуфу, — отозвался наконец Чжуаньсюй, переводя дыхание. Он слегка сжал пальцы Шаохао под одеждами и, поднеся его руку к губам, поцеловал ладонь. — Спасибо тебе. Шаохао смотрел сквозь слезы на племянника, не в силах произнести ни слова. Что бы Шаохао ни делал для него — сейчас или в прошлом, — он никогда не ждал благодарности, так же, как и от своих детей. Он давал от избытка любви, просто потому, что не мог не делиться теплом и нежностью. Бывало и прежде, что Чжуаньсюй его благодарил за помощь или совет, но никогда его благодарность не была такой пронзительно искренней, такой отчаянной и смиренной. Сколько же всего произошло с ним за годы разлуки, сколько ему пришлось пережить и принять того, от чего Шаохао всем сердцем хотел бы его спасти… — Чжицзы… — тихо выдохнул Шаохао, покачав головой. — Шуфу, спасибо тебе за все, — повторил Чжуаньсюй. — За все, что делал для меня и за все, что еще сделаешь. Кто знает, успею ли я, смогу ли еще раз сказать тебе о своей благодарности. Так что говорю сейчас, пока у меня есть силы и пока сознание не изменило мне. — Чжицзы, Чжуань-эр, — поспешно отозвался Шаохао, стискивая его пальцы. — Что я могу сделать для тебя сейчас? — Сыграй мне на сэ: кажется, моя Фэйюньбэй соскучилась по твоим рукам. —Чжицзы, я ведь никогда не касался ее струн, — улыбнулся Шаохао. — Как она может по мне скучать? — Потому-то она и тоскует: столько лет на ней никто не играл. Но мне уже трудно играть на сэ: она слишком требовательна. — Что же тебе сыграть? Древнюю песнь бытия, сочиненную некогда владыкой Фуси? Она лучше всего подходит для сэ. — Только не играй слишком печально: мне бы не хотелось в тоске разбить Фэйюньбэй. — Цзябянь не печальна: она подобна жизни и смерти, — отозвался Шаохао, касаясь струн. — Если жизнь была печальна, то в смерти обретается утешение. Если же смерть кажется печальной, значит, в жизни была радость.