Весна на Острове птиц

На рассвете Шаохао проснулся от тихого оклика Чжуаньсюя: — Шуфу, ты спишь? — Нет, чжицзы, — сонно отозвался Шаохао, садясь в постели. — Что ты хочешь? Он с беспокойством вглядывался в полумрак, где, укрытый ворохом легких шелковых одежд, скрывался Чжуансюй. Светлые складки, тихо зашуршав, зашевелились, и из-под них показалась голова племянника, по одеялу скользнули спутанные волосы. — Прости, если потревожил тебя. Я всю ночь не спал, еле дождался утра, — пожаловался Чжуаньсюй, опираясь на локоть. — Таким изнеженным стал: что-то колет под лопаткой. Посмотри, что там. Шаохао перебрался ближе к Чжуаньсюю и, приподняв подол его нижних одежд, растроганно улыбнулся: — Это всего лишь прыщик, чжицзы. — Вот, — сокрушенно вздохнул Чжуаньсюй. — Никогда прежде не бывало у меня прыщей. Силы уходят, жизнь истончается… Так из железного песта вытачивается иголка. Все, что осталось от грозного величественного владыки — жалкое, слабое, полумертвое существо, страдающее из-за прыщика на спине. — Я смотрю, сегодня ты неплохо себя чувствуешь, раз так много говоришь, — снова улыбнулся Шаохао, доставая из шкафа баночку с мазью. — Я ужасно себя чувствую, — возразил Чжуаньсюй, укрываясь одеждами и одеялами. — Как иголка, упавшая в море. Ты когда-нибудь думал о том, что она, бедная, чувствует? — Что с тобой случилось, чжицзы? — ласково спросил Шаохао, присаживаясь к племяннику, чтобы причесать его. — Я все думал, думал этой ночью… — со вздохом откликнулся Чжуаньсюй. — Ай, не дергай… — Ох, прости, постараюсь быть осторожней. И что же ты придумал? — В том-то и дело, что ничего. Я совсем потерялся, шуфу. В мыслях, воспоминаниях, страхах… — Чего ты боишься, чжицзы? — Из песта превратившись в иголку, я чувствую себя обнаженным перед взором Великого Владыки. — Ты полагаешь, будто прежде, облаченный в свою несокрушимую гордыню, ты был защищен от Его всевидящего взгляда? — Облаченный в гордыню, я не чувствовал Его присутствия. — Разве оно так тебя пугает? — Во мне нет ничего хорошего, ничего, на что Ему приятно было бы смотреть, шуфу. На самом деле я даже не в иголку превратился, а в самый кончик иглы… Мне не за что зацепиться. — Ты слишком привык рассчитывать на себя, но правда в том, что ни одно живое существо не имеет ничего своего: все, что у нас есть, дал нам Великий Владыка. Ты наконец-то понял это. Тебе осталось лишь принять и вступить в область Его милости. Стать иголкой в море Его благодати. — Это так непросто, шуфу… Приготовь лучше чай. — Чжицзы, — возразил Шаохао, открывая окно и пуская в комнату прохладный утренний воздух, пахнущий цветами и травами, легкий ветер и щебет птиц. — Никто не пьет чай сразу после сна. — Я пью, шуфу. Хочу пить чай, приготовленный тобой, прямо с утра. — А если я сварю чжоу, ты поешь? — Только если ты сваришь, — упрямо сказал Чжуаньсюй. — Но сначала приготовлю лекарство. — Лекарство? Неужели это ты его готовишь? — наигранно удивился Чжуаньсюй, кладя голову на согнутый локоть. — Только последние несколько дней. — То-то я думаю, почему противный отвар стал вкуснее, — Чжуаньсюй улыбнулся, глядя, как Шаохао хмурит брови. — Чжицзы, — с упреком отозвался Шаохао. — Побереги лучше силы, лежи спокойно, иголочка моя, смотри в окно: сквозь ветви деревьев можно увидеть восходящее солнце. Сейчас принесу тебе все необходимое. Шаохао вышел, а Чжуаньсюй лег и залюбовался солнцем, рассыпающим персиковые лепестки по белому небу. Никогда прежде, живя в этой комнате, он не обращал внимания на то, что в окно можно любоваться восходом. Правда, он всегда покидал свои покои еще до света. Куда он спешил? К какой неизведанной цели стремился? Что искал? Иголку в пучине моря? Себя самого?