Зеркала

Теперь Хан был уверен: он сошёл с ума — он начал слышать голоса. Отражение заговорило с ним, и он его услышал. Это был конец. Джисон непроизвольно опустился на колени в прихожей, всё так же не отрывая глаз от разбитого зеркала. — Ты меня услышал? — удивился мужчина в отражении. — Нет, — машинально одними губами ответил Хан. Стоило оцепенению немного отступить, он тут же затряс головой, не желая признавать факты, — Нет! Нет! Я тебя не слышу! Ты вообще не существуешь! — Не существую..? — эхом повторил голос. В нём послышалась скрытая боль, и Хан вскинул голову, встречаясь взглядом с чужим отражением. — Почему ты считаешь, что меня нет..? — Может, потому что я схожу с ума? —Джисон зло усмехнулся, всё так же глядя в карие глаза своего несуществующего собеседника. — Тебе уже сказали, что нет, — нахмурился тот, — хочешь я ещё раз повторю? — Моя галлюцинация доказывает мне, что я нормальный! — невесело расхохотался Хан. — Я настолько спятил, что разговариваю сам с собой, и сам себе доказываю, что у меня всё в порядке. Потрясающе! — он закрыл глаза ладонями, понимая, что дальше падать уже просто было некуда. — Ты со мной разговариваешь, — немного обиженно возразил голос. — Класс! — оскалился Джисон. — Теперь я ещё сам на себя обижусь за то, что считаю себя сумасшедшим. Или правильнее сказать, что одна половина меня обидится на другую? У меня теперь две личности? Представься, дорогое моё альтер эго! — истерично смеялся Хан, всё так же не глядя в разбитое зеркало. — Ли Минхо, — хмыкнул голос. — Приятно познакомиться, — усмехнулся Джисон, — не подскажешь, как нам жить дальше? — Ты по крайней мере действительно живой, — вздохнул голос. Сквозь пальцы Джисон увидел, как мужчина в осколках зеркала сел к нему спиной, — иди руку обработай — кровит до сих пор, — посоветовал тот, — аптечка в шкафу на кухне. — Я знаю, где у меня аптечка! — рыкнул Хан, рывком поднимаясь с пола. Как бы это не бесило, а его придуманная личность была права — костяшки надо было обработать. На все вопросы друзей Джисон ответил, что это был всплеск эмоций на фоне никак не поддававшегося текста, и никто докапываться до правды не стал. Понятно было, что врёт, но раз не хотел говорить, то и не надо — все всё понимали — не обо всём хотелось рассказывать. Хан, как мог, избегал смотреть в отражения. Не то, чтобы таким образом было возможно спастись, но так он, по крайней мере иногда, чувствовал себя адекватным. В студии его группы зеркало, к счастью, было только в туалете, и его можно было достаточно легко игнорировать, на улицах можно было смотреть себе под ноги, на выступлениях всё его внимание было приковано к людям под сценой, а дома он за три месяца уже почти привык быть в компании своего сумасшествия. — Тебе надо новую бритву купить, и шампунь заканчивается, — оповестил Джисона голос Ли Минхо в очередной из вечеров, когда Хан смывал косметику в туалете клуба. Джисон уже понял, что тот мог с ним разговаривать, только когда рядом было что-то, в чём он мог отражаться, поэтому просто нагнулся ниже к раковине, чтобы его макушка была не видна в зеркале. — Не получилось, — хмыкнул Минхо. — Отвали, а? — выдохнул Хан, выпрямившись и глянув тому в лицо. — Я же просил тебя не лезть в мою голову в общественных местах. Если я заговорю с тобой вслух, как по-твоему это будет выглядеть? Достаточно того, что ты мне психику испортил, не порть ещё и жизнь. — Я просто напоминаю, — раздражённо дёрнул уголком губ Ли, — это у тебя есть друзья, родные, фанаты... А у меня есть только ты — и ты целыми днями от меня прячешься. Я в основном вижу, только как ты бреешься и моешь руки — это не самые занимательные в мире зрелища, знаешь ли. Мне скучно... — Моя проблема — ты, а не то, что тебе скучно, — отрезал Джисон, — развлекайся не за мой счёт. Хан вытер лицо салфеткой и вышел из туалета. Грустно смотрящего ему в спину Минхо он уже не видел. Хан последний месяц вообще жил по концепции "на улице я нормальный, дома — сумасшедший". Новое зеркало в прихожую он так и не купил, а зеркало на шкафу в спальне занавесил простыней и открывал его, только когда нужно было подобрать образ для выступлений. Ли ему пытался с этим помогать, но Хан упорно делал вид, что того не существует. Не то чтобы Джисон не видел, что его альтер эго хотело с ним подружиться, но он пытался не съехать с катушек окончательно, поэтому держался от того подальше, если так можно было сказать. Впрочем, совсем не разговаривать с Минхо не получалось: он оказался тем ещё провокатором и так или иначе хоть несколько слов, но для себя отвоёвывал, когда Хан был дома. К счастью, на улицах, в кафе и в других публичных местах, он особо не настаивал на ответах, но говорить, тем не менее, всё равно не прекращал. Джисон бы сказал, что Ли его неимоверно доставал, но тот как будто каким-то образом чувствовал, когда Хан совсем уставал или у него от его разговоров начинала раскалываться голова и затыкался даже без просьб. Только вечером потом интересовался, стало ли тому лучше. "Боишься, что хозяин сдохнет из-за тебя?" — язвил в ответ Джисон. "Ты мне не хозяин! Самомнение-то прикрути!" — рычал на это Минхо. "Какая же выкобенистая у меня вторая личность", — закатывал глаза Хан. "Я не твоя личность! Сколько раз тебе повторять?!" — злился Ли. Но Джисону на его злость было всё равно. Он уже поначитался различных историй про раздвоение личности и пришёл к выводу, что ему ещё повезло — у него был достаточно безобидный случай — с ним даже можно было нормально жить дальше, и его вполне можно было от всех скрывать. Временами это даже почти переставало напрягать. Морду кирпичом, если где-то много стекла, и всё в порядке. Телефон на столе всегда экраном вниз. Садится так, чтобы в зеркала не попадать. Кафешки выбирать с отделкой без отражающих поверхностей. Хан за два месяца, можно сказать, уже даже приспособился. И пусть посещение любого места у него начиналось с поиска потенциально безопасного угла, это было лучше, чем постоянно видеть где-то рядом с собой несуществующего Минхо. Джисон всё ещё напрягался, когда замечал Ли где-то вне дома. Хану постоянно казалось, что все заметят его странные взгляды, обнаружат, что он видит что-то, чего не видят они, что все каким-то образом поймут, что он ненормальный. Прочтут это по его лицу. А ещё хуже: увидят самого Ли, и начнётся паника, истерика. Он получит славу того, кого окружают призраки, проклятого, его начнут сторониться, бояться, обходить стороной, избегать его. Вся его деятельность, группа, музыка — что всё это окажется невозможным. Последнее было самым худшим из всего, что могло произойти. Джисон не боялся одиночества, он боялся потерять возможность выступать и писать музыку вместе с Чаном и Чанбином. Поэтому от них двоих он скрывал своё раздвоение личности тщательнее всего. Обычно это было не сложно. А нервно подрагивающие руки, когда они вместе наносили лёгкий макияж перед выходом на сцену, Хан объяснял тем, что посмотрел дурацкий ужастик про зеркала и никак не мог отделаться от оставшегося после фильма жуткого ощущения. "Знаешь, я, конечно, привык, что меня боятся, но не настолько же", — вздыхал Минхо в отражении, смотря, как Джисон подводит глаза. "Исчезни", — рычал на него про себя Хан. Ли, может быть, и ушёл бы, если бы мог, но дальше зеркала идти было некуда, поэтому он стискивал кулаки и садился спиной к Джисону. Хану казалось, что его второй личности было плохо в такие моменты, но он гнал от себя все подобные мысли: он не просил его появляться, так почему он должен был чувствовать себя виноватым из-за того, что пытался продолжать нормально жить так, будто того не существовало. Но осадок на душе всё равно оставался. Джисон всегда был добрым человеком: ему не нравилось видеть, как кто-то страдает. Тем более из-за него. Но сдаться и начать общаться со своей второй личностью так, будто она была реальной — Хан боялся, что это могло стать для него той самой точкой невозврата, после которой он уже никогда не смог бы снова стать прежним собой. Джисон всё ещё надеялся. Когда у него были силы бороться с собой, он надеялся, что всё это однажды закончится. Что просто нужно было продержаться, преодолеть, подождать. Однако, время шло, а ничего не менялось. Хан просто всё больше и больше привыкал к тому, что в каждом отражении их было двое. Теперь это зачастую уже даже не пугало. Чувство обречённости, с которым он смотрел на Минхо никуда не делось: всё ещё было тяжело осознавать себя сумасшедшим, но по крайней мере это больше не доходило до истерик и осколков стекла на полу. Джисон уже привык слышать тихо "доброе утро", когда заходил утром в ванную. Привык слышать напоминания о том, что ему нужно было купить домой. Привык слышать комментарии по поводу своей уставшей рожи, когда к ночи возвращался в квартиру. — Чего молчишь? — спросил Хан как-то вечером, глянув в отражение в оконном стекле на кухне. Обычно в это время Минхо пытался спровоцировать его на рассказ, как прошёл его день. — Отстань... — даже не повернувшись лицом, бросил Ли. — Тебя с самого утра не слышно, я уж решил было, что моя перелётная кукуха вернулась, а ты просто обиделся на весь мир, — усмехнулся Джисон. — Не хочешь нормально разговаривать со мной, так заткнись и не лезь! — неожиданно агрессивно огрызнулся Минхо, и Хану снова стало не по себе. Он не знал, что может сделать его вторая личность, если разозлится. Обычно Ли был очень спокойным и никогда не скалился на него, но сейчас он явно был не настроен на шутки или компромиссы. Джисон не был уверен, мог ли Минхо ему навредить, но страх уже всё равно пополз холодным потом по спине, шепча Хану, что если бы Ли захотел, он бы смог сломать его, смог бы довести до невменяемого состояния. Джисон поймал себя на том, что пятится от окна, хоть Минхо на него даже и не смотрит. Какой-то первобытный ужас снова сжимал сердце, сбивая дыхание и заставляя инстинктивно искать защиты. — Дурак ты, — выдохнул Ли, повернув голову, когда Хан споткнулся о стул, и тот с грохотом упал на пол, — ничего я тебе не сделаю. И да, я слышу твои мысли, когда ты на меня смотришь... Хотя предпочёл бы не слышать. Поэтому сделай одолжение, отворачивайся, когда винишь меня во всех своих бедах. Я не выбирал стать твоим проклятием, мне тоже хреново. Но тебе, конечно, пофиг... Минхо снова отвернулся, а Джисон уставился в пол, уже совершенно не понимая своих чувств. Страшно и больно. По щекам противно покатились слёзы, но из-за чего именно Хан не мог сказать. Просто он устал. Невероятно устал сдерживать всё это, подавлять в себе все эмоции, быть сильным. — Давай ты просто снова станешь мной? — всхлипнул Джисон, снова подойдя к окну и уперевшись в него лбом. — Я — не ты, — едва слышно отозвался Ли, — и если бы мог, уже бы давно оставил тебя в покое, но я не могу... И это не моё желание быть здесь, я не знаю, как я тут оказался... Я просто ехал домой, а потом всё исчезло, и появился ты по другую сторону проклятого невидимого барьера... Я здесь, как в клетке... В клетке, в которой меня ненавидят. Открыв глаза, Хан обнаружил, что Минхо точно так же, как и он сам, прижимался лбом к стеклу. Джисон впервые видел его так близко: по лицу Ли читалась точно такая же безысходность, точно такая же усталость, точно такая же боль. И что-то внутри Хана надломилось. Минхо больше не был бесчувственным плодом его воображения. На несколько секунд Джисону действительно показалось, что он разговаривает с живым человеком, точно таким же, как и он сам. Однако спустя мгновение, это осознание ударило по нервом, будто молния, прорезавшая вспышкой трещину во внутреннем мире Джисона, и он резко отпрянул, тут же сбежав из кухни в спальню. Так было нельзя, нельзя было наделять свою вторую личность эмоциями и чувствами, нельзя было привязываться к ней. Но броня была уже пробита, и теперь Хан, как бы ни старался, но уже не мог забыть полный невысказанных страданий взгляд карих глаз, но мог забыть опустившегося на колени Минхо, прижимающего руки и лоб к стеклу. Всё в нём в тот момент кричало о том, что ему было так же тяжело, как и Джисону. Хан больше был не один в своих мучениях. Теперь его кто-то понимал. Возможно это был он сам, а возможно и кто-то другой по ту сторону зеркал.