В сердце и душе

      Брэндон мёртв.       Это осознание задевает Лололошку, чем-то цепляет его безразличное по обычаю душевное состояние, словно выжигая в его душе яму.       Брэндон мёртв, а он выжил.       И это почему-то кажется ему неправильным. Отчего-то словно натянутым и переписанным. Почему-то кажется ему, что так быть не должно вовсе!       Но правда такова. —Ну же, красота. Не забивай свою голову такими пустяками, —воркует Джон, вновь проходясь руками по его волосам уже наверно раз пятый за последние пару минут, что они стояли на улице, —лучше пойдём в дом. Твои соседи небось уже места не находят от , куда ты пропал. Особенно после того, как и сам "чудом" выжил в аварии. Да и я тоже весьма обеспокоен твоим здоровьем. На улице холодно . —Призраки не чуствуют холод, —машинально говорит Лололошка, пряча руки в карманы толстовки. И уже потом вспоминая, что Джон не просто какой-то призрак, а мега-крутое-невесть-что.       Но Джон то, как всегда прав. Он замёрз до ужаса. Так, что начало сводить конечности от этого самого пресловутого холода. Но холод это ничего. Почему-то сейчас он помогает мыслить трезво. Не так панически, как три часа назад, когда он только пришёл из больницы.       Брэндон мёртв.       Человек с которым эти люди провели так много времени, ... Его больше нет. И Лололошка, успевший увидеть чужое горе по этому человеку, задумался о своих чувствах. К Брэндону он начинал испытывать что-то сродни привязанности. Он ему нравился, верно. Его лёгкий характер, такой задорный и сильный. На Брэндона хотелось равняться, потому что он не боялся ни осуждения, ни косых взглядов. Он жил настоящим, не думая о будующем и тем более не переживая о прошлом. Каждый его день был, словно бы единственным.       Лололошка же, всё это время, пытающийся хоть как-то собраться по кусочкам, не понимал себя. Всё ещё ему были чужды сильные яркие эмоции, ему были чужды громкие, ненавистные мысли и мысли полные радости и блаженства. Всякий его день и проходил, что в спокойной безразличной неге.       Лололошка не человек. Наверное так будет правильно.       Но кто же он тогда, этого он не знал.       Быть может знал Джон.       Но тот подлец постоянно молчит, лишь щурится хитро и всё обещает о скором восстановление памяти. Но вот проходят недели, а его память так и находилась, на той же нулевой точке. —Красотка, —более серьёзно и строго говорит двойник. Хватает его за плечи, вновь ощутимо крепко сжимая.       Нда, и вопросы того, кто же такой Джон тоже остаются открытыми. Призрак, не призрак, кто он вообще И почему видит его только Лололошка? Неужто действительно галлюцинация? Он читал, что они бывают весьма правдоподобными. А что? Под степень шизофрении это мега-невесть-что-двойник-Джон весьма подходит. —Тебе всё равно, —почему-то говорит он, всматриваясь в глаза за чёрными стёклами, что даже сквозь них сияли алым.       Джон кривится, отдергивает руки от его плеч и недовольно цокает языком: —Красотка. Не сочти меня сухарём, но никто в этом городишке и во всей вселенной не стоит моего внимания. Люди глупы и безобразны, и я терпеть не могу их за это, —он переводит взгляд на Лололошку, вдруг нежно улыбаясь, —а вот ты- это уже другое дело. Ты самое важное в этих мирах. И так, пожалуй, было всегда. —Ты знал меня раньше? —Верно, я знал о тебе всю свою жизнь.       Он хочет задать ещё вопрос, поинтересоваться откуда знает, почему Джон отказывается говорить? И ведь дело даже не в том, что это не так интересно верно?       Но он не успевает ничего сказать, лишь дернуться от неожиданного прикосновения чего-то тёплого на своих плечах. —Балбес. Карл весь извелся, а ты тут прохлаждаешься, —доносится хриплый голос Дилана.       Лицо Джон кривится вновь: —Я хоть терпеть не могу это недоразумение, но в данный момент мне придётся признать, пришёл он весьма кстати.       Ло переводит взгляд на Дилана, всё ещё стоящего рядом и почему-то держащего его за руку, почти болезненно крепко сжимая кисть. —Идём, Ло. Карл с ума сойдёт если мы не придём сейчас. —Ага. Так мы и поверили, что только Карл волновался, —вновь ехидно замечает Джон, на что Ло тяжело выдыхает.       Его двойник — нарцисс. Так ещё и ревнивый. Вау.       Но что более важно Дилан отводит его за руку до постели, усаживает, укрывает пледом, и уходит, только для того чтобы в следующий миг принести горячую кружку какао.       Но что более удивительно, Дилан не спускает с него пристального взгляда целый вечер.       Но что более важно, причину этих взглядов Ло так и не смог распознать. Неужели авария так сильно повлияла на соседа, который всегда не мог его терпеть?

***

      Джон непривычно молчалив. И это, пожалуй, очень настораживало. Потому что привычно болтливый, яркий Джон Дэйви Харрис молчит, стоит задумчивый, точно тень, у окна и смотрит куда-то вдаль. За эти полчаса он не сдвинулся с места, и, признаться честно, Лололошке было как-то не по себе от столь угрюмого настроения двойника. Не привык он видеть того, столько безжизненным, точно действительно тень. Его тень.       Но вдруг, словно бы читая его мысли, двойник неспешно, опасно медленно поворачивается в его сторону. Смотрит алыми пылающими глазами, не скрытыми очками на него и улыбается. Жуткой зубастой улыбкой, оскалом. — Знаешь, думаю, я могу помочь тебе, мой хороший, ускорить процесс вспоминания, все-таки как бы мне не хотелось оставить все как есть, боюсь мое желание увидеть тебя вновь таким какой ты должен быть на самом деле, слишком велико, — он медлеенно двигается вперед, вскоре останавливаясь около постели Ло, на которой тот сидел,все это время безуспешно пытаясь читать книгу.       Лололошка вздернул брови, а после нахмурился: — О чем ты говоришь?       Но двойник не ответил, лишь улыбнулся еще шире, почти раздирая свое лицо острой жуткой улыбкой. А потом резко толкает его, заставляя упасть спиной на постель.       Лололошка не успевает вздохнуть, осмыслить происходящее, потому что Джон тут же забирается сверху, ставя колени по бокам от его туловища и опираясь одной рукой около головы.       Глаза двойника горят еще ярче, он пристально оглядывает его лицо, точно стараясь запомнить всякую родинку и черточку. Вторая свободная рука сперва ложится на его щеку нежно и трепетно поглаживая, заставляя Ло выдохнуть. После она спускается ниже к шее, задерживаясь на кадыке, а потом уже медленно спускается, останавливаясь около груди. — Ты знал, что наше сердце, как у мироходцев немного иное, чем у людей?—начинает Джон пробегая пальцами по груди, заставляя Ло нервно выдохнуть. Уж слишком приятна была эта неожиданная ласка. — Да и честно говоря, нет у нас сердца , есть только искра, заменяющая его и вместе с тем душу в целом.       Джон наклоняется ниже, обдает горячим дыханием ушную раковину Лололошки, мажет губами куда-то в скулу и томно, растягивая слова, шепчет: — Ты знаешь, в чем наше отличие?— он прикусывает мочку уха, отчего мироходец дергается, пытаясь уйти от чужих губ, что так назойливо щекотали кожу. Но Джон лишь скалится, прижимается еще сильнее, почти вжимаясь в него, кусает под ухом, тут же зализывая появившуюся отметину.       И жар бежит по его телу, сладостной истомой. Ло жмурится, все еще ощущая, как чужая рука залезла под футболку, холодя кожу. И, что же это за диссонанс такой — дыхание Джона горячее, а сам он ледяной, точно труп. Его тут же передернуло от этого сравнения...он же не некрофил какой-то там. Брр. — Я не знаю,— выдыхает он, вспоминая недавний вопрос двойника, и открывая наконец глаза.       Джон почти мурлычет, проводит носом по скуле и мимолетно целует в висок; — В то время, как ты всякий раз при переходе в другой мир, забывал все, начиная с чистого листа, я же помнил и знал абсолютно каждый день, каждую минуту...даже то чего помнить и знать не должен. Например так, я знаю, что твоя искра повреждена. Как думаешь откуда? Ах, нет, не отвечай пока. Для этого слишком рано.       Лололошка судорожно выдохнул, распахнув глаза. Его искра повреждена, но как же... — Что ты хочешь этим сказать? — выходит тихо, хрипло из-за пересохшего горла.       Но Джон качает головой, вновь целует его под ухом, а потом вдруг резко давит рукой на грудь, столь сильно, что Лололошка давится вскриком. Он пытается оттянуть чужую руку от груди, уйти от боли, что растекается по его телу. Но Джон продолжает надавливать все сильнее и сильнее, словно норовя проломить его ребра...       И, кажется, это получилось. Кожа Лололошки под чужой сильной рукой начали трескаться... — Джон...стой....мне больно...— Сдавленно хрипит, дявясь болезненным вскриком.       Лололошка хватается уже обеими руками за чужое запястье, елозит по постели пытаясь хоть как-то извернуться. Но ничто не помогало, боль в груди нарастала слишком быстро и сильно.       Он давится слюной, хрипом и вдохом. В его голове царит кавардак из мыслей и вдруг нарастающих чувств. В голове было все: от ненависти до любви; от тепла до холода, от боли до нарастающей жары. — Посмотри же, красотка, ну же,—шепчет Джон ему на ухо, отстраняясь.       И Лололошка смотрит. Смотрит, как сквозь его белую футболку проступают голубые лучи, смотрит, как кожа его продавливается вниз...точно рушась...Словно сейчас его кожа не эластичный материал из клеток и тканей, точно она просто фарфор, который ломается под тяжестью и давлением. — Когда-то этот свет, был намного ярче, — вновь говорит Джон, все так же смотря прямо на него, не отворачиваясь и даже не моргая.— Но теперь он тусклый...и все потому что ты слаб, ты ничтожен...— на его лице сумасшедшая улыбка, в глазах пылает огонь азарта и презрения.       Руки Джона давят дальше, и Лололошка захлебывается стоном-криком. Из глаз его начинают течь слезы, обжигая щеки. — Пре-пре-крати...       Но двойник не слышит. Двойник вновь припадает к его шее, больно кусая. Лололошка вскрикивает, его сознание затуманивается, конечности постепенно онемевают, словно наливаясь свинцом.       Он рыдает еще сильнее, уже не пытаясь скинуть чужое тело с себя, он и может то в этот миг думать о том, что умереть,пожалуй, сейчас было бы как раз кстати. Потому что пытка, мучавшая его тело сейчас, и похожа-то на предсмертную агонию       А потом вдруг распахивается дверь комнаты. — Ло, ты чего! — слышит он сквозь дымку своих сплетенных в тугой ком чувств. —Карл! Карл! Немедленно сюда!       Лололошка дергается, когда ощущается осторожное касание чужой отчего-то теплой руки к его щеке. Он хрипит, все еще захлебываясь в слезах, пытается отстраниться от неизвестного, уйти подальше. — Эй, это я, все хорошо, Ло, ну же.       Он пытается открыть глаза, рассмотреть что-нибудь из-за пелены слез. Это получается с трудом, сперва он видит мутные черные силуэты, после вдруг обеспокоенные глаза соседа...       Но Джона не было рядом...       Но зато была боль, что все еще терзала его грудную клетку. — Мне больно,— шепчет он, переводя взгляд в потолок.       Дилан напрягается, пытается ухватить его за руку, поглаживая пальцами костяшки. — Где больно?       Мироходец не отвечает, он лишь указывает на свою грудную клетку, отнимая от нее руку. Его сознание окончательно утекает, и последнее, что он слышит, это грязное ругательство слетевшее с языка соседа.       А дальше ничто.       Лишь зыбкая пустота.       Это ли называется смертью? Лололошка не знал.       Но казалось ему в тот момент, что да, так, должно быть, умирают.