༄ ༄ ༄
Новый год, как и все прочие праздники, гильдия отмечала с размахом, кормясь и пируя за счет своего главы. Пир кипел от разных увеселительных представлений, которые к середине вечера вызывали лишь головную боль и искры перед глазами. На этот раз гости сидели в три ряда напротив друг друга в шахматном порядке, рассаженные по рангам и положениям. Но это было не единственным отличием от того вечера, каким Лю Синь запомнил праздник в прошлый раз, – теперь, хоть его друг и сидел рядом, за весь вечер он не обмолвился с ним и словом. Сяо Вэнь, рядом с которым сидел Чоу Лицзы в красивом зелёном халате на тон ниже, чем у лекаря, что-то весь вечер шептал ему, наклонившись к его уху. Лю Синь вспомнил, как лекарь сухо кивнул ему с вежливой улыбкой у самого входа, словно они были знакомцами, встречавшимися от силы пару раз в городе. Наблюдая за танцовщицами и их лёгкими движениями со струящейся тканью под звуки чжу¹ и гучжэн², он спокойно жевал дольку большого мандарина, когда Тан Цзэмин вдруг подсел за его столик, перекрывая обзор на женщин. Одна коварная особа то и дело терлась перед глазами, отчего мальчик мрачнел всё больше с каждой минутой, иногда подстраивая ей козни в виде случайно разлитой воды под её ногами, когда та вознамеривалась приблизиться. В ответ на это женщина только багровела и прикрывалась рукавом, чтобы выпить ещё вина, сводя всё к шуткам и разливая свой звонкий смех по всему залу. «Как можно быть такой бесстыдной!?» – воскликнул Тан Цзэмин про себя, видя, как женщина то и дело кидает в сторону Лю Синя пылкие взгляды, о чем-то шепчась с другими дамами и судорожно обмахиваясь веером, словно в предвкушении чего-то. Отвернувшись, Тан Цзэмин мягко улыбнулся юноше, подливая ему ароматное ягодное вино: – Я думал, ты не любишь мандарины. – Так праздник ведь, – ответил Лю Синь, прожевав. – На вот, тоже поешь. Тан Цзэмину нечего было ответить на это. Для него было немного странным то, что Лю Синь намеревался проводить все праздники правильно, словно это не он так хотел, а так было положено. Возможно, всё дело было в том, что в прошлом он их не отмечал, а теперь старался нагнать упущенное и прочувствовать всю атмосферу от и до. Для Тан Цзэмина тоже всё это было в новинку и подобного желания он не испытывал, но видя, что Лю Синь с каждым совершаемым «праздничным» поступком чувствует себя будто бы лучше, старался не мешать ему в этом. Он просто улыбнулся, отпивая красный чай и принялся за очистку мандаринов для парня. Когда в середине вечера все гости утомились от ярких представлений, в середину зала вышел пухлый мужчина средних лет разодетый в яркие шелка. Будучи главой увеселительного управления при гильдии, он долгое время раскланивался в очередной раз важным гостям, после чего объявил о новой ступени вечера. Лю Синь даже не слышал об этом, но как оказалось, многие гости каждый год проявляли своё мастерство в тех или иных вещах, показывая умения в танцах и песнях всей знатной публике. Кладезь самых экстраординарных человеческих умений и талантов потоками выливался в центр зала, чтобы продемонстрировать свои способности и выказать всем уважение, поздравляя с празднеством. Всё это не слишком отличалось от простых представлений: кто-то танцевал, кто-то пел, а кто-то создавал при помощи своих сил разные волшебные вещи. Сюн Чанъи и другие девушки, разодетые в золотую парчу, пели и извивались неподалёку от стола Лю Синя в каких-то своих змеиных танцах, кидая на него манящие взгляды. Вдоволь понаблюдав за почти одинаковыми движениями и струящейся тканью, Лю Синь быстро потерял к этому интерес, находя увлечение в снеге, что падал и таял, не долетая до земли. Так продолжалось до тех пор, пока он не уловил разговор рядом с собой в перерыве меж выступлений: – Ты так мало ешь, – тихо сказал Сяо Вэнь с другой стороны от Чоу Лицзы, который сидел за соседним столом от Лю Синя. – Справа от тебя стоят блюда с юэбинами и рисовым пирогом с каштанами³. Я думал, тебе они нравятся. – Нравятся, но я не привык к такой еде, – также тихо ответил Чоу Лицзы, хмуря брови и пытаясь скрыть неловкость. – Достаточно простой пищи, чтобы утолить голод. К чему такие изыски? – Изыски доставляют удовольствие. Разве это плохо? Ну же, попробуй. Слушая это воркование, Лю Синь закатил глаза, почесывая нос. Сяо Вэнь, заметив это, тут же отреагировал фырканьем, чуть повышая голос: – Не можешь же ты есть одну только капусту весь вечер. Так ведь можно и козлом стать, – кинув красноречивый взгляд в сторону Лю Синя, лекарь вновь обратил своё внимание на парня. Чоу Лицзы с самого начала вечера сидел с выпрямленной спиной, словно проглотил кол. Желваки на его скулах то и дело напрягались, стоило ему только уловить ароматы прожаренного мяса или рыбы. Лю Синь бы посочувствовал ему, ведь и сам был в подобной ситуации, но не в этот раз. Разломав мандарин, он принялся с наслаждением жевать сочную мякоть, обращаясь к Тан Цзэмину, который снова подливал вино в его чарку: – Больше не нужно. Хочу сохранять трезвость рассудка, чтобы не дай бог не рухнуть где-нибудь пьяным в переулке и не проснуться наутро не пойми где. Сяо Вэнь медленно повернул голову, прищуривая глаза, которые светились адским пламенем. Не успел он открыть и рта, как Чоу Лицзы, не замечавший накалившуюся атмосферу, вдруг задумчиво протянул: – На самом деле, нет ничего плохого в том, чтобы есть что-то одно. Человек, вырастивший меня, не готовил мне, поэтому я вполне могу питаться даже сырыми овощами. Лю Синь глубоко вздохнул, придавая голосу тень печали: – Судьбе молодого господина Чоу можно только посочувствовать. В любом случае, господин Сяо прав, не стоит обделять себя на таком пиру и поминать прошлое. Чоу Лицзы тут же обернулся на голос. Парень выглядел растерянным, словно понятия не имел, что их разговор слышит кто-то ещё. Он сказал: – Господин Лю? – Мм, – кивнул Лю Синь, засовывая в рот очередную дольку и глядя перед собой. Сяо Вэнь тут же неловко кашлянул, обращаясь к Чоу Лицзы: – Прости. Гости на этом пиру рассажены по определенной схеме. Я знаю, что Лю Синь в прошлый раз нагрубил тебе и не извинился. Ты выглядел таким бледным, – Сяо Вэнь сделал акцент на последних словах и посмотрел на Лю Синя теперь выжидающим взглядом. Чоу Лицзы повернулся к Лю Синю, чтобы что-то сказать, но его прервал женский звонкий голос, пронесшийся по всему залу и прерывающий цимбалы: – Я видела в доме господина Лю прекрасную пипу, – обращая к себе внимание, заявила Сюн Чанъи, что сидела напротив них через проход. Поймав на себе взгляды всех гостей и перешептывания о том, что она была у него дома, а значит их связь столь близка, женщина растянула алые губы в улыбку, сияя глазами: – Сыграйте нам, господин Лю. Лю Синь, выдернутый из своих мыслей и увидев все взгляды, обращенные в его сторону, оцепенел. Неловко кашлянув, он сказал ровным голосом: – Боюсь, моя игра лишь оскорбит слух всех присутствующих. Я весьма плох в этом. – Неужели, вы заставите нас ждать, господин Лю? – выдохнул дым мужчина, что ранее назвал его калекой, смотря на него прохладным надменным взглядом. Лю Синь ненавидел всеобщее внимание, но ещё больше он ненавидел, когда на него смотрят свысока и принуждают к чему-либо. Будучи загнанным в угол, он пытался найти выход, когда Тан Цзэмин вдруг тихо шепнул: – Ифу, сыграй мне, – он улыбнулся, ловя на себе пораженный взгляд Лю Синя. – Только для меня. Не для них. В этот момент ему хотелось вызвериться на всех людей, которые уже начали отпускать глумливые смешки в их сторону, порицающие его ифу за то, что тот посмел оскорбить своим отказом их напыщенные задницы. Но ещё больше ему хотелось, чтобы Лю Синь показал им, на что способен и утер этим снобам нос. Он не раз слышал его игру, поэтому был абсолютно уверен, что тот не ударит в грязь лицом. Лю Синь удивленно продолжал смотреть на него. Тан Цзэмин просто сказал те же слова, что говорил ему, когда очередной рассказ подходил к концу, а спать они оба не хотели, ютясь возле камина. Под пристальным вниманием мальчика ему совсем не было неуютно. Раздумав над этим несколько секунд, он коротко кивнул и встал. Взяв черную пипу из рук поспешившего к нему прислужника, юноша сел в центре зала в абсолютной тишине, оправляя вокруг себя струящиеся алые одежды. Тихие переливы простой незнакомой мелодии, раздавшиеся под сводом павильона, казалось, сосредоточились в одном этом месте, не покидая полога. Лю Синь медленно перебирал струны, сдерживая улыбку, глядя на Тан Цзэмина. Мальчик сидел прямо напротив него, не сводя взгляда и не обращая внимания на затаивших дыхание всех вокруг в зале. Как и в самый обычный вечер, Лю Синь без стеснения играл перед ним. И в данный момент, едва первые звуки сорвались со струн, он почувствовал небывалую уверенность в своих силах, что даже вездесущие взгляды, направленные на него, его не смущали. Ещё в горах Сюэ, когда холод и снег были для него невыносимыми и казалось, что выхода ему не найти, Тан Цзэмин всегда воскрешал в памяти звуки, извлекаемые Лю Синем из музыкального инструмента. И только они помогали ему идти дальше, когда он ничего не видел перед собой; помогали пробираться через непроходимые снега и ветры, словно ведя его домой. На севере говорят, что каждый его житель может найти дорогу только по одному ему известной тропе, которая освещена человеком, способным указать ему путь. Это ли отразилось в глазах Тан Цзэмина или же другое – никто из этих двоих не знал. Но Лю Синь, поддавшись особому чувству внутри, вдруг запел⁴ тихим мелодичным голосом. – Я вижу – всё вокруг меня прекрасно, Но не родная это сторона. Удержат ли меня её богатства, И восхищенья стоит ли она? Едва первые строки сорвались с губ юноши, как все присутствующие глубоко втянули воздух, наслаждаясь патокой звучаний тягучего тандема струн и прекрасного голоса. – Мне кажется, что там, за этой далью, Где сблизился с землею небосвод, Места родные различаю смутно, Поля, леса за гранью гор и вод. Кружащийся снег под сводом вдруг замер на несколько долгих мгновений, после чего прорвал завесу купола и принялся мирно парить над головой Лю Синя, складываясь в причудливые узоры, оплетая всё его тело за спиной и распускаясь то цветками, то крыльями. – Заходит солнце. Медленно шагаю, Тоскою угнетенный, вдоль перил, Теряет краски и темнеет небо, И ветер с новою тоской завыл. Горло Сяо Вэня судорожно дрогнуло, когда он посмотрел на Лю Синя. На вопрос Чоу Лицзы о том, его ли друг так поёт, он лишь кивнул, забывая, что парень не видит его движения. Обида, тлеющая в его груди эти дни, растворилась, словно ночь поутру. И теперь Сяо Вэнь больше всего желал оказаться дома, перехватить вторую пипу и подыграть другу, разделяя с ним пару кувшинов вина. Он почти как наяву видел горящий теплый камин, Тан Цзэмина и остальных друзей рядом с ними, когда они все вместе проводили свои вечера. Сглотнув тяжелый ком в горле, в следующую секунду он почувствовал, как прохладные пальцы Чоу Лицзы нашли его ладонь, накрывая поверх своей, чтобы привлечь его внимание. – Удастся ль мне способности и силы, На родине далекой применить? Мне страшно от того, что чист колодец, Но люди из него не смогут пить. Дун Чжунши, пребывавший в скверном настроении с самого утра, выпрямился, отрываясь от подлокотника своего места. Главы гильдии переполошились. И хоть никоими своими действиями они не выказывали своего возбуждения, мужчина отчетливо видел со своего места их горящие взгляды. Махнув на них рукой, он прикрыл глаза, наконец-то чувствуя спокойствие впервые за последние дни, слушая игру юноши и его голос. – В испуге сбилось стадо, и тревожный, Над головою слышу птичий хор; А там, внизу, в полях – всё также тихо, Там бесконечный тянется простор. Неловко толпившиеся позади Тан Цзэмина подростки вдруг тихо зашептали наперебой, спрашивая, кем ему приходится этот юноша. Тан Цзэмин на это только поднял руку, призывая их к тишине. Он изо всех сил старался не прикрывать глаза, чтобы полностью не раствориться в этом голосе. Вид играющего на пипе Лю Синя в окружении парящего снега был для него столь прекрасен, что он боялся упустить хоть миг. Выразительные глаза феникса напротив, словно приобретшие в ярком свете огней красно-золотой цвет, были поразительно красивы в этот момент, сияя тысячами звезд. Опуская их изредка на струны, Лю Синь выглядел так, словно сошел с девятого неба, всё также оставаясь величественным и недосягаемым для простых смертных, которые смотрели на него сейчас со всех частей этого маленького мира, что создавал его голос. – Вниз по ступенькам с башни я спускаюсь, Печаль и гнев мою сдавили грудь. Я места не найду себе до ночи, В раздумье тяжком не смогу уснуть… Тан Цзэмин сглотнул тяжелую слюну, чувствуя себя оголодавшим путником на долгой дороге, жадно следя за каждым движением юноши и тонкими белыми запястьями, что то и дело обнажались под тяжелыми рукавами. Он не сразу понял, что последние строчки были спеты и теперь Лю Синь снова смотрел прямо на него. В следующую секунду оглушительная тишина была сметена волной выдохов, раздавшихся отовсюду. Казалось, что все в комнате не дышали всё это время, чтобы не нарушать звучание мелодичного голоса. Лю Синь поднялся, нервно сжимая пипу в руках. Ещё недавнее спокойствие в его груди пошатнулось, когда он увидел нечитаемые взгляды всех присутствующих. Глава увеселений сегодняшнего вечера отмер по щелчку Дун Чжунши, и тут же поспешил к юноше, расхваливая и благодаря его за талант, обнаженный этим вечером. Люди начали оживать, бурно что-то обсуждая и стягиваясь в сторону Лю Синя. Юноша коротко кивнул, спешно унося ноги, чтобы не быть погребенным под пестрыми одеждами танцовщиц, что уже выбежали в середину зала, скрывая его в красочном вихре. Не успел он добраться до своего места, как его перехватил Тан Цзэмин, спешно выводя за руку на улицу. Возле их стола уже толпилась кучка женщин в золотых расшитых одеждах во главе с Сюн Чанъи. _________________________ 1. 筑 (zhù) – древний китайский музыкальный инструмент, как правило, пятиструнный, с сильно вытянутой декой. По манере игры напоминал цимбалы. 2. 古筝 (gǔzhēng) – древний китайский щипковый музыкальный инструмент. Гучжэн был популярен с древних времен и считается одним из главных сольных инструментов китайской традиционной музыки. 3. 年糕 (niángāo) – новогоднее угощение из клейкого риса или муки. Это одно из традиционных блюд, приносящих удачу в новом году. Название лакомства няньгао созвучно с фразой при поздравлениях, означающей «возвышаться/добиваться успеха всё выше с каждым годом». 4. Десятое стихотворение из сборника песен империи Цзинь «Взошел на башню».Глава 61. Праздничные поступки
19 января 2021 г. в 21:11
Зимний павильон главы гильдии стоял на побережье у озера. Продуваемый со всех четырех сторон и с большими высокими балками, подпирающими потолок с открытым в нем пространством, он наводил холод одним только своим видом.
Едва завидев его со стороны главной лестницы, Лю Синь передёрнул плечами, кутаясь в темный плащ.
– Мы запросто можем вернуться домой, – на выдохе произнёс Тан Цзэмин. Ему совсем не хотелось проводить ещё один шумный вечер с людьми, которые были ему не интересны.
– Не ворчи, идём, – усмехнулся Лю Синь, шагая по снегу.
Повсюду сновали люди, поздравляя друг друга и обсуждая праздник. Лю Синь кивал некоторым из них в ответ, узнавая. Вопреки его ожиданию о целой ночи в окружении холода, павильон находился под согревающим куполом, объятым струящейся серебристой тканью, что текла словно спокойная река, окутывая всё пространство.
Сняв верхний плащ и оставшись в темно-алом одеянии с серебристой искусной вышивкой по кайме и парящими бабочками на подоле, Лю Синь повернулся к Тан Цзэмину. Мальчик также был в темных одеждах, изъявив ещё утром о своём желании соответствовать цветовой гамме наряда юноши.
Лю Синь посмеялся в душе тому, что сегодня они одеты как парочка, но не стал высказывать свои мысли вслух, чтобы не смущать Тан Цзэмина, который и так чувствовал себя неуютно на шумном вечере, выглядя как маленький ворчащий волчонок.
К Лю Синю как раз подошел местный владелец стекольных лавок, чтобы поздравить с праздником, когда Тан Цзэмин увидел неподалеку компанию парней. Тот, что был постарше, во все глаза смотрел прямо на него, словно пытаясь просверлить в нем дыру. Это был наследный сын Дун Чжунши.
Хмыкнув, Тан Цзэмин схватил яблоко с подноса проходящего мимо прислужника и с хрустом вгрызся в красный бок, не отрывая взгляда от задиристого юнца.
Парень вдруг вздрогнул всем телом под темным взглядом и мигом развернулся, подхватывая друзей под руки, и в следующее мгновение уносясь прочь.
Тан Цзэмин лениво отбросил яблоко, отряхнул руки и вернул своё внимание Лю Синю. Тот уже закончил разговор, учтиво кивая ремесленнику напоследок.
Они поднимались по небольшой широкой лестнице, ведущей к павильону, когда Лю Синь вдруг уловил изменившуюся атмосферу. Люди вокруг были вовсе не владельцами лавок или прославленными ремесленниками, а главами и хозяевами отраслей покрупней. Разношерстные купцы, перекупщики и основатели стояли небольшими компаниями на самом верху, словно не желая спускаться вниз, чтобы пообщаться с людьми статусом попроще.
– Он такой молоденький… – послышался громкий шепот сбоку от какой-то пожилой женщины разодетой в меха и с высокой прической, увенчанной золотыми тяжелыми гребнями.
– Он просто калека. Не стоит обращать внимания, – отпил из чаши мужчина средних лет в пестрящих одеждах, деланно теряя к нему интерес и пытаясь увлечь своих друзей разговором. Однако те всё смотрели в сторону поднимавшегося юноши с ребёнком, не стесняясь обсуждая его со всех сторон.
Тан Цзэмин посмотрел себе под ноги, медленно поднимаясь по ступеням. Стиснув зубы, он прошипел:
– Мы всё ещё можем уйти домой. Нам необязательно слушать всё это дерьмо.
Лю Синь не ответил, продолжая идти наверх.
Встав перед входом в празднично украшенный зал, он глубоко втянул воздух, натягивая на лицо улыбку и со скрипом сжимая свою черную с головой тигра трость.
– Надеюсь, тут есть мандарины.